Новостные блоки выбрасывались в эфир чаще, чем в день президентских выборов. Урезая, уплотняя где только можно, телевизионщики вставляли экстренные выпуски, заполняя выкроенные секунды вещания тем, что удалось добыть, купить, а то и выдумать о двух главных событиях.

– По предварительным данным, смерть наступила от передозировки наркотиков.

– Смерть носит ярко выраженный ритуальный характер. Находки в доме покойного подтверждают это.

– Самоубийство или роковая случайность? Он приурочил уход к мистической дате. Ночь Хэллоуина – шанс уйти в небытие живым; уйти, чтобы вернуться…

– Пол ребёнка не определён. Согласно традиции Дома Гилаут, половую принадлежность отпрыска правящей династии не выясняют, хотя генетический тест позволяет сделать это за считанные минуты.

– Профессор ксенобиологии Яуш Ротергам разъясняет, кого родил герцог Эйнаа: «У туанцев нет понятий „девочка" или „мальчик". До совершеннолетия их дети бесполы, и лишь с началом фазовых переходов появляется „юнец“ или „юница". Пока наследник – „дитя" царской крови и среднего рода».

– Обычно у его дома вилось с полсотни отъявленных фанатов. Но сегодня улицы переполнены народом на несколько кварталов вокруг. Движение автотранспорта остановлено. На помощь полиции вызваны подразделения национальной гвардии. Район контролируется с воздуха. Пока удаётся поддерживать порядок, но что произойдёт через час – никто не берётся предсказать.

– Не передать царящей здесь атмосферы. В любую минуту могут начаться волнения. За шеренгами щитоносцев стоят полицейские с ранцевыми газомётами, готовые дезактивировать сборище.

– Да, мы наблюдаем непрерывно. В случае вспышки насилия начнём поливать толпу. Гэйст на летучем носителе – за пять минут все станут, как сонные мухи. Будем лить под ноги, чтобы сразу создать достаточную концентрацию в слое высотой с человека.

– Крови не будет. Ребята из программы «Все права защищены» могут не драть горло зря.

– Ваше мнение – почему его смерть вызвала такой бурный отклик?

– Никогда его не слушал. Эта музыка не для меня. Он проповедовал анархию, вот в чём перец. И весь безалаберный сброд прибежал поорать – им годится любой повод! Вообще я сейчас при исполнении. Отойдите на два метра!

– Они пишут на стенах: «СВЕТЛОЕ ДИТЯ ЯВИЛОСЬ В МИР!» Некоторые надписи сделаны по-туански. Этот странный молодняк среднего рода – одна из самых пикантных тусовок Города. Сегодня у них праздник. Господин посол, как вы оцениваете взрыв обожания, потрясший Сэнтрал-Сити? Нам стало известно, что имперское посольство завалено поздравлениями землян.

– Это очень мило и трогательно со стороны вашей цивилизации. Мы благосклонно приветствуем знаки чувственного взаимопонимания миров. Резюме о всех поздравлениях будет отправлено в отдел писем и связей Двора Его Величества. Когда у вашего Президента что-то родится, от нас его тоже кто-нибудь поздравит. Его Величество Правитель, согласно обычаю, не высказывает высочайшего мнения о прибавке в семьях временщиков, то есть периодически сменяемых глав государств.

– Он не умер! он жив! Кто видел его мёртвым? Ты?.. или ты?

– Отойти на два метра.

– Что теперь будет?.. кто про нас споёт? Про нас! Я так не хочу!

– Поздно, девочка. Нет больше вашего идола. Ищите нового.

– Вер-нись! вер-нись! Ты – наш!!

– Во что обойдётся очистка зданий от граффити?

– Мы подсчитываем ущерб, нанесённый городской и частной собственности. Общая сумма убытков уточняется.

Электронные взгляды камер бегали по бурлящей, кричащей толпе. Осенний дождь сыпался в провалы улиц, дно которых грозно шевелилось людской массой. Плакали оконные стёкла. Вопли взлетали и впечатывались в стены чёрными и алыми надписями – высокими, насколько доставали руки тех, кто влез приятелям на плечи.

– Холод и влажность. – Командир газомётного взвода поднял лицо, скрытое забралом. – Слушай мою команду! Гэйст лить с подогревом, а то не накроем скопище с головой. Всем перевести нагреватели на третью отметку. Проверить батареи и давление в баллонах.

Альф не буянил, напротив – выглядел слегка подавленным.

– Честно сказать, он не из моих приоритетов. Что я, манхло, чтоб по нему дуреть?

– Жалко, – пригорюнилась Бланш. – Резко он пел, было в нём что-то…

– Сексуальное? – Альф ехидно прищурился и заслужил от Бланш презрительный взгляд.

– Карен, обращаю твоё внимание – он дико озабочен. Всюду видит эротический подтекст.

Смуглую, черноволосую Карен в проект «ветром надуло». Шестого сентября было ветрено; по трубам вентиляции ходил гул. Приникнув ухом к коробу, Альф слышал, как вибрируют на крыше оголовки вытяжных систем и дребезжит по жести дождь. Тогда и вошла Карен, образец V – традиционно косоглазая хромоножка, потерянная и до боли одинокая, прижав к груди сумку со штатскими вещами. Новая выдумка Джомара – дарить куколкам кое-что из дамских тряпок – уязвила Бланш, и она демонстративно пошла требовать того же. Альф тем временем подытожил свои прежние ошибки и более грамотно, чем на белянку, наехал на смуглянку. С запозданием ровно на одну жизнь в нём рос начинающий ухажёр.

– Ну… – Карен плохо владела языком и была немного не в ладах с умом. – Пустяки. Он перебесится.

– Это записано в его молекулах. Программа размножения, реликтовая память.

– Ах, брось! – постаралась выглядеть беззаботной Карен, хотя её лицо громче слов говорило о внутреннем напряжении.

– Эстрада – проходной двор, – проронил строгий подтянутый Ирвин, подыскивая среди демо-версий пейзаж себе по вкусу. То, что выбрал для окна-панели Албан, его не устраивало. – Что один, что другой; они меняются быстро – кто их помнит?

– Нашёл что-нибудь? – сдержанно спросил Албан, в комнату которого все набились, как в клуб.

«За что такое внимание к моей скромной персоне?»

Вроде никого болтовнёй не занимал, дискуссий о ерунде не затевал и пошлость не прокачивал, но всех заворачивало именно к нему. Раньше надо было их гнать, а теперь пристрастились – обиды пойдут косяком. Дамы поделили койку. Альф привалился в углу, а Ирвин хозяйничает, как у себя.

– Да, есть приличные картины. Сады-7072, Озеро-1308… Какую поставить?

– Оставь. Я люблю старую. Ничего не меняй.

Ирвин с высокомерным удивлением поднял брови – что за дурной вкус? Как можно всегда видеть в квазиокне Квартал-4651 – «стену дома напротив», да ещё с приправой из уличных шумов?

– Летний парк гораздо красивее.

– Я с удовольствием посмотрю на него в твоей комнате.

– Как хочешь.

Явившийся в жилой отсек образцов четвёртым, Ирвин быстро внушил всем свои правила. Даже когда глаза его ещё глядели «один на нас, другой в Арт-Палас», Ирвин держался твёрдо и говорил веско. Да, он погиб. Это прискорбно. Снизился, потерял ориентировку и – хрясть. По-видимому, сбой лоцманской системы плюс ошибка диспетчера.

Зря он всуе помянул диспетчера, ой зря.

«Какой пилотский класс? – взялась за него разгневанная Бланш. – Где служил? Что водил? Аэрокосмический челнок, прекрасно. А, компания Джетсет-Пангея! Плата за скорость, счёт на минуты. Был срочный груз? Ты уверен, что верно понял диспетчера и точно выполнял его команды? Могу на память привести пяток ваших аварий. Начать?»

«Я не успел ознакомиться с выводами ситуационной комиссии, – скрипнул задетый Ирвин. – Но имею право высказать своё мнение!»

Единственный в группе профессиональный летун – и не паникует по поводу своего преображения в киборга. Некоторые по ошибке рождаются людьми, в то время как им надо сходить с конвейера, рулить, водить корабли, думать и говорить только о вождении.

«Я выясню, чем выгодна новая жизнь. В советах не нуждаюсь».

– Хлип был милый, – робко высказалась Карен.

– Асоциал, – отрезал Ирвин. – И умер соответственно. Уж его бы в образцы не взяли. Как ты считаешь, Алби?

Альфом пилот челнока брезговал, а к бывшему наладчику искал подход, из чего следовало, что Джомар по-прежнему указывает другим на образец II. Джомар не без успеха совершенствовал методики адаптации образцов – новенькие хромали недолго, быстрее вживались и переходили от симулятора к стенду.

Советов Ирвин не ждал, это верно – он их требовал и добивался в режиме: «Вы мне обязаны за то, что я среди вас появился, поэтому все построились и отвечаем на спрос».

– Хлипа, сюда?.. – пожал плечами Албан. – Джомар отбирает близких к технике и оперативной работе. Певцы отпадают.

Внезапно умершего Хлипа он тоже слушал от случая к случаю, без особого восторга. Ему больше нравились песни о любви. Но весть, прилетевшая с новостями, огорчила Албана: «Жаль парня. Он вроде бы оплачивал учёбу детворе из «зелёных» кварталов».

– Скоро в космос! – Ирвин бодро оглядел собрание Дагласов.

Шеф смело мог поручить ему рекламу своего предприятия и пропаганду девиза «Живые места вырезаю, на их место мёртвые вставляю».

– Я справился у Джомара о результатах нашей подготовки, кто что умеет. Не все выглядят блестяще, но кое-кто себя покажет. – Ещё немного, и он отечески подмигнул бы Албану. – Срок не называют, но похоже, речь идёт о ближайшей неделе-двух. Кто-нибудь раньше был в космосе?

– Да, я летал туда. Во сне, – ввернул Альф, кривой лежачей позой подчёркивая свой неформальный статус.

– Разве я тебя спрашивал? Детской подгруппы это не касается.

– А туанский бал? – вдруг обеспокоилась Карен. Её постоянно влекло к предметам, оставшимся в прежней жизни. – Неужели они будут праздновать рождение принца, когда такое горе?

Искренне не въехав в тему, Ирвин округлил глаза.

– Горе? где?

– Но ведь Хлип умер.

– Милая, в день травятся наркотой десятки идиотов. Неужели люди станут отменять торжество из-за какого-то певчего кота?

«Неделя-две, – смекнул Албан. – Надо спешить с редактурой, чтобы отправить блог через пару суток, не больше. Иначе эта центрифуга завертится, и у меня не будет случая пробраться к кабелю».

Проторённые Альфом пути по мусоропроводам и трубам вентиляции позволили дойти до подземной сетевой линии, вскрыть защитную оболочку и присоединить нелегальный «хвост» к одной из множества несущих нитей. Осталось довести до видеографической точности свою оцифрованную память.

Нельзя покидать этот мир, не расплатившись по долгам.

– Весьма сожалею, коллеги, – отнюдь не празднично начал свою речь Яримицу, – но с этого момента никто из присутствующих не имеет права покинуть лабораторный корпус без моей санкции. Все просьбы об отпуске будут отклонены.

Маленький, сухощавый профессор Яримицу сидел во главе стола как нечто навсегда утверждённое, более того – как объект, который сохранится в комнате заседаний и после проводов на покой, и после кончины. Даже если баканарское начальство не удовлетворит общее желание сотрудников биологического центра «Генезис» поместить здесь мумию Яримицу, профессор будет присутствовать духовно, как бдительный ангел. Он настолько всех выдрессировал, что подчинённые даже дышали в такт, как солдаты ходят строем. Он отшлифовал не только их лица, но и мозги. Во всех он видел отражение себя. Это было гарантией преемственности его учения.

Чтобы шлифовка новичков отнимала меньше времени, профессор набирал неофитов с родственной ему внешностью и фамилиями Нагато, Курахара, Тосака, в крайнем случае Нгуен, Фукань или Киттикачон. Кадровая политика в «Генезисе» напоминала селекцию с целью вывести из урожайных растений-метисов чистопородный пырей. Такого рода ренессанс в последние годы мучил весь истэблишмент, за века кровосмешения потерявший корни и истосковавшийся по национальной идентичности. Волны ностальгии периодически накатывали на землян, чтобы затем отхлынуть и вернуть людское море-океан к состоянию сильно взбитого коктейля.

– Вы записаны на полигонные исследования. Мы проведём несколько месяцев вдали от Колумбии и всё это время будем напряжённо трудиться в сложных условиях. Надбавки – как за участие в инопланетной экспедиции. Высокие премии. И, разумеется, строжайшие взыскания.

Он постучал по лакировке стола торцом карандаша.

– Никакие самые суровые условия работы не могут оправдать пренебрежение правилами оформления документации, служебной этики и научной добросовестности. Предельная точность, тщательное соблюдение орфографии и пунктуации. Особое внимание – содержанию лабораторных животных. Ежедневно – троекратный контроль стандартизации всего, от микробов до теплокровных позвоночных… А теперь, – ритуал он соблюдал безукоризненно, – можете задавать вопросы. Молодых я прошу обдумать то, что вы будете спрашивать. Делайте записи. Ответы не записывать.

– Господин профессор, – почтительно начал главный заместитель, – какова суть новой программы?

– Вопрос серьёзный и взвешенный, – одобрил Яримицу. – Отвечу кратко – изучение смерти живых существ на скорости в семьдесят тысяч раз больше, чем скорость света.

Вся комната заседаний с энтузиазмом зааплодировала. Изучение смерти! может ли быть что-нибудь более волнующее и желанное для сердца настоящего биолога?! «Смерть помогает жизни», – неустанно повторял профессор свой козырной лозунг, и плеяда за плеядой взрастала в стенах «Генезиса», насыщаясь яримицуанской верой в смерть аналитическую, смерть созидающую, смерть как исток жизни.

Лишь немногие из доверенных сотрудников профессора догадывались, что программа началась гораздо раньше, когда из проекта «Флэш» в «Генезис» стали поступать образцы тканей, носившие следы некой загадочной, прежде неизвестной и ужасающей смерти. Теперь предстояло исследовать много, очень много мёртвых тканей, чтобы понять эту смерть и сделать из неё полезные выводы.

День отлёта на полигон назначен. Наблюдатель сам завизировал приказ об отправке партии образцов спецрейсом к звёздной системе, обозначенной как Стартовая. Он перелопатил все справки и рапорты о готовности проектных служб, о пункте вылета, составе экипажа и прочем, пару суток уточнял подробности и в итоге вывел игольным пером: «Регламент соблюдён. Режимные требования выполнены. Ст. прикреп. сотр. сл. безоп. Нейтан Норр».

После чего сам себе выписал командировку в Город. На орбиту придётся вылетать в четверг 11 ноября, рано утром; значит, уже около 02.00 надо быть в Баканаре. Но уезжать, не побывав на траурном концерте Гельвеции, Наблюдателю не представлялось возможным.

Среда совпадала с последним днём 1291-го имперского года, туаманы назначили своё шоу на 20.00, и в тот же час Гельвеция ждала хлиперов в театре-музцентре «Причал», стоящем в Гриннине прямо на берегу Правой Реки.

Или – или. Те, кто понимал в культуре и ценил искусство, должны были разделиться – или славить бесполое дитя Правителя и его возлюбленного герцога, или скорбеть с Гельвецией и её друзьями о Хлипе.

Для Наблюдателя выбора не существовало. Он давно определился, на чьей стороне его симпатии. И это терзало его, потому что госслужащему четвертого ранга, всегда одетому в стиле «бюрократ-столоначальник», не пристало ходить на концерты неоязычницы, наряженной в домотканое и этническое.

Там, в «Причале», всё противоречило житейским установкам Наблюдателя. Теснота и сумрак крохотного зальчика. Люди с вычурными причёсками, пирсингом и рисунками по телу, одетые, как экспонаты кунсткамеры. Дым мэйджа в воздухе, богемный жаргон, разговоры о заумных, часто несуществующих предметах. Поцелуи как приветствия, даже среди парней. Молодая женщина, кормящая младенца татуированной грудью. Он был здесь чужим, всё его отталкивало, но он влез поближе к сцене, игнорируя все вопросительные взгляды. Гельвеция настраивала гитару, и желаннее этого зрелища ничего не было.

– Тут пел Хлип. Теперь я спою. Тише. – Ясный голос её пролетел по набитому залу, разом погасив шум и бормотание. – Это для него.

Сжав губы, Наблюдатель уставился на Гельвецию, как на мишень. Из зала её снимали. Нехорошо было бы попасть в память чьего-то трэка, но случай такой, что этим стоит пренебречь.

Она вовсе не была ослепительной девушкой. Стремительная и деловая мадам Мошковиц из снисхождения дала бы ей пятьдесят очков вперёд, и то затем, чтобы не осуждали: «Ишь, как призовая кобылица походя растоптала девчонку!»

Нет, Гельвеция брала за душу другим. Голос с надрывом, то с нотками стона или плача, то звенящий смехом, а порой задумчиво тихий – без напора, не взлетая до высоких нот, не подавляя силой, но увлекая доверительной интонацией скорее разговора под гитару, чем раскатистой, широко льющейся песни.

«Я расскажу о том, что болит, – словно обещал её бесхитростный голос. – Я угадаю твою боль. Я назову – и она вздрогнет в унисон, растает, вытечет безмолвной слезой. Замри. Сейчас наступит резонанс. Мои струны заколдуют твою грусть».

Хлип ушёл – и ладно. Она вызовет из глубины душ осадок скорби, изведёт его и песней осветлит сердца. Улетай, печаль, оставь нас! Прости-прощай, желчный лидер Greenneen. Ещё слово, ещё аккорд, и последний общий вздох мягко сдует тебя за край земной… Поминки – ритуал изгнания.

Невольным наваждением возник яростный клич Хлипа: «Они объясняют мир, а мы – изменим его!» Самоучка вроде образца II. Старая Земля припасла много разрушительных цитат для крикунов-радикалов.

После концерта к Гельвеции было не протолкнуться. Но Наблюдатель умел добиваться поставленной цели. Усталая, поблекшая сидела она, и вокруг старались не галдеть, чтобы слышать её стихший, почти бархатный голос. Он протянул блокнот:

– Гель, твой автограф.

– Кому пишем? – Она почти осипла за вечер, бархат речи был стёрт, но чуть царапал слух жёсткими ворсинками хрипотцы.

– Нейтану Норру. – Наблюдатель назвался совсем негромко, пригнувшись к певице. Уютный, умиротворяющий аромат волос с привкусом травяного настоя коснулся его ноздрей. Нет, не тайная власть поющей отшельницы лишает мужчин покоя – а чистота, чуждая гремящим улицам, обещание тишины и сокровенных бесед о главном, мудром и простом.

Она начертала – игольное перо сохранило теплоту сухих, загорелых пальцев, сильных и нежных:

«Это день гаснущих звёзд, они – красные глаза в небе. Будем яркими, пока горят сердца. Гель Грисволд – Нейтану Норру, в память о встрече. Причал, 10.11.35 г.»

Он заполучил желаемое, но хотел большего – и обрёл его, коснувшись щедрой руки губами. Запах. Неповторимая. Надо спешить. Гнать к аэродрому, оттуда – стрелой на восток.

– Быстрее, – велел он пилоту авиатакси.

«Багровое око вампира. Да! живём слишком мало, чтобы понять, как остывшая звезда завидует пылающей. Боже, и через десять часов я махну к Стартовой!.. Надеюсь, там нет этих шикарных окон в полстены. Противно проснуться и видеть красный шар в сером небе».

– Хорошо бы ввалиться в туанское гадище и устроить шаривари! Уляпать их мазью от гнили!

Сей призыв пришлось орать, иначе он не пробился бы сквозь оглушительные раскаты песни Хлипа «Всё чужое». Так уж была построена сходка хлиперов: она с многократным усилением повторяла шум, свет и злобу Города. Этим певец и зажигал свою аудиторию, подобно линзе собирая в жгучий пучок гнева тусклое городское зарево и цинготную тоску о недостижимом. Здесь во всём ценили передоз и перебор.

– А Нура будет ходить с банкой! – ржали черногубые рты, вспыхивая анодированными зубами. Линзы-бельма в глазах отливали молочной синевой или лучами координатных решёток, из художественно «лопнувшего» лба выпирала каша киберначинки, в ухе торчал пульсирующий тестер.

– Нура, банку! покажи!

Хлип был жив; самые горячие и стильные фанаты отвергали его смерть. Они до забвения рубились в танце, и рефрен звучал почти как молитва:

– Сестрица, вот он, щупалец заветный! – пискляво искорёжил строчку имперской оперы юноша в трико и переливающихся световых нитях.

Нурита Мошковиц со стоном наслаждения воздела над лохмами друзей стеклянный цилиндр, в маслянистом содержимом которого колыхался муляж гектокотиля. Настоящий туанский орган не посмели бы выставить в анатомическом музее. Ради корректности сосуд был снабжён наклейкой: «МУЛЯЖ НЕ ЯВЛЯЕТСЯ КОПИЕЙ ЧЬЕЙ-ЛИБО ЧАСТИ ТЕЛА». Сложно было вынести сосуд с биофака, но ради осрамления имперцев патриотка Города готова на всё.

– Божество сочащееся! Главный слизень всех миров! – изощрялись вокруг, делая экспонату знаки презрения. – За хвост и об угол!

– Мальчики любят девочек? – пронзительно спросила Нурита.

– Да-а-а!

– А гадкие девочки любят…

– Туанскую слизь!

– Что мы им скажем?

– Фу-у-у-у!!

Девушке нелегко пробиться в старейший университет, и победа была сопряжена с большими переменами. В Политехническом восхитительные и жестокие порядки. Тайные обряды посвящения, клятва на верность Земле и всему земному. Политехники не покупают импортное. Должен же быть какой-то противовес культурной агрессии ТуаТоу? Хлип не учился в Политехе, но студенты тысячелетнего универа почитали лидера Greenneen – ведь он пел о нас, для нас, и только. Наш!

Нурита и думать забыла, что когда-то млела по Алаа Винтанаа и плакала над его трудной любовью к герцогу Эйнаа Из сладенького и душещипательного мира школы она прыгнула в обжигающе пряный – студенческий. Всё прежнее долой! Стиль – рафинированное манхло, техномрак, киберглюк, обнажённое чувство, цинизм и боль. Тренд – половое напряжение, сердитая кусачая любовь и даже социальная тематика (осторожно! тихонько! намёками).

Музыка ревела и металась. Свет терзал глаза. Все тыкали пальцами в гектокотиль.

– Когда я стану конгрессменом…

– Что же ты сделаешь?

– Проведу запрет на диски, дохнущие с перезаписи. Я их ненавижу. Кто куёт их – те лижут слизь. Холуи туанские. Этим, которые сегодня пляшут в масках, раскрашивают руки и метут пол балахонами, завтра от меня достанется. Крахну туаманский регион, вместо «Пресветлому слава!» повешу: «Позор продажным лизоблюдам!»

– У меня два диска Хлипа околело, «Облава» и «Азбука рабства». Дайте кто-нибудь списать!

– Надолго их не хватит. Тебе надо лицензионные.

– Мерси, я не магнатка – покупать по три сотни штука. Торгаши озверели. За неделю цены вдесятеро вздули!

– У Нуры есть «Азбука». То есть была. Нура, дай Мальке «Азбуку»!

– Уау, моя с компом крякнулась. Погорела в ноль. Хотя… – Нурита нахмурила золотые брови. – У меня её брал дядька Джо.

– Это которого забрали – и с концами? он вернулся, кстати?

– Надо ему возвращаться! Где-то засел на всём готовом, пока тётка вертится с детьми. Я ей позвоню. Может, диск лежит на его компе, дома…

– Я была очень рада вскочить среди ночи и лететь в темноте, чтобы сказать тебе: «До скорого». – Как всегда, мадам Мошковиц беседовала с мужем на повышенных тонах.

С тех пор, как супруг покинул дом, семейная жизнь их расстроилась, и мадам порой высказывалась об этом весьма резко. Дети растут без отца, от папы приходят чеки, напоминающие алименты, и в постели кого-то не хватает. А сколько хлопот было с наймом гувернёров?! Она отпрашивалась со службы на собеседования с ними, пока начальство не высказало ей своего неодобрения.

– Кончится тем, что меня уволят. Ты этого хочешь, Джо?

– Бина, ты прекрасно знаешь, что я занят по горло.

– Четвёртый год! Не устал стоять по горло в кибернетике?

– Этот полёт – решающий. Если без подробностей, мы покажем изделие заказчику и подпишем акт сдачи-приёмки.

– И долго вы будете мотаться в космосе?

– Не могу сказать. Я регулярно буду связываться с тобой по on-line.

– Когда-то мы жили как люди, Джо. Мы занимались любовью там, где нас прихватит. Я становлюсь бешеной, если вспоминаю это. Я чувствую, как жизнь куда-то утекает. Слава Богу, дети со мной, и мне есть кому посвятить себя. Но я хотела бы однажды хоть одним глазком увидеть, чему ТЫ отдал эти годы. Если, конечно, это можно видеть без микроскопа. А то я решительно не понимаю тех мужчин, которые вкладывают своё либидо в какую-нибудь гнутую наномолекулу. Спасибо, что познакомил меня с этим… голова коленкой, и тем, который носит говяху на тыкве. Наверное, это ты вдолбил ему, что над головой вечно присутствует Господь, и надо чем-то прикрыть кочан, чтобы смягчить удар свыше. Не знаю и знать не желаю, чем занимаются эти сморчки, но своё мужское естество они променяли на научные победы. От первого сбежали волосы и брови, а второй – я почти уверена! – прячет под нахлобучкой синюю шишку на маковке, потому что Господь не устаёт бить его по кумполу, напоминая, в чём состоит истинное назначение мужчины. Надеюсь, Он даст вам ещё какой-нибудь знак, чтоб вы вернулись к своим женщинам и перестали исповедовать милитаризм.

Джомар незаметно сложил пальцы в фигу, надёжно предохраняющую от женского сглаза. Мадам Бина скептически поправила алый платочек, торчавший из его нагрудного кармана. Как это по-детски – носить ярко-красное, непереносимое для глаз Сатана! Мужики суть дети, вымахавшие выше своих мам, увлекающиеся без оглядки чем попало и ревнующие жён к собственным чадам – вдруг тем, как младшим, больше достанется!

– Звонила Нурита, дочь Арика, – тоном рассерженной хозяйки продолжала Бина.

– О, и где она теперь? Как у Арика дела с желчным пузырём?

– В августе они поссорились; с тех пор Арик живёт дома, а его желчный пузырь – на помойке. А дочка учится в Политехническом, на биофаке. Нура связалась со мной из полицейского участка.

– Как она там очутилась?!

– Стащила из музея препарат, какой-то желудок, и заявилась с ним на дискотеку, вот её и повязали. Она просила кланяться тебе и напомнила, что ещё в школе ты авансом взял у неё двенадцать бассов за установку чего-то куда-то, а потом скрылся с деньгами, ничего не сделав. Это правда? ты действительно опустился до обмана доверчивых школьниц? Джо, мне стыдно… из-за такой мизерной суммы.

– Ах, да… совсем из памяти вылетело. В тот день меня завербовали в проект.

– Я должна была объясняться с твоей вредной племянницей по поводу двенадцати бассов. Кроме того, ты заныкал её диск «Азбука рабства». Тебе самому впору изучать этот букварь. Почаще его ставь.

– Бина, она всё переврала! Диск она отдала мне сама…

– Небо устало от ваших мужских отговорок, Джо. Вы слишком часто говорите: «Она отдала мне сама», когда вас тащат в суд и предъявляют младенцев. Короче, я послала Нуриту в тот город на Старой Земле, где первый раз соврал первый Мошковиц. Надеюсь, когда ты вернёшься из космоса – вспомнишь, куда засунул те двенадцать бассов и диск про рабов. Ну ладно, лети. Помни, я всегда жду тебя, – последнее слово мадам закрепила сильным и сладким поцелуем, которого Джомар не ожидал и от этого забыл, где находится. Крепкие и гладкие бока мадам гибко изогнулись под его руками.

– Время, – напомнил безжалостный уорэнт-офицер.

Транспорт, ожидавший на орбите паром из Баканара, был дряхлым старьём, построенным по образу и подобию судов-«восьмидесятников», двадцать веков назад отправлявшихся со Старой Земли к ближайшим системам. «Дева Елизавета», эдакая дура трёх километров длиной.

Рассчитанные на 80 земных лет полёта, грузовики по прибытии делились на секции и становились стройматериалом для колонистов. Ныне таких мастодонтов гоняли, если требовалось доставить за раз большой объём штучного груза – например, принадлежащего Айрэн-Фотрис. Сонно наматывая витки вокруг Колумбии, транспорты ящичной компоновки грузились неделями, набирая в трюмы продукты и прочее обеспечение для дальних баз, а потом отваливали в рейс, порой в годичный – облетать десятки пунктов-грузополучателей. Разведки иных государств и миров отмечали вылеты, прослеживали маршруты, но то была рутинная слежка, не приносившая каких-либо открытий.

Буксиры заводили в ячейки транспортов огромные контейнеры, крепили к наружным узлам стыковки баржи – и было непросто выяснить, что уносит к далёким звёздам обычный транспорт.

«Дева Елизавета» принимала груз особой секретности, а выглядел он – зауряднее некуда. Контрразведка и служба безопасности Айрэн-Фотрис постарались, чтобы ничто не выдавало истинного назначения рейса.

– Киборги, – механически повторил тальман, он же помощник суперкарго, сверяясь с документами. – Восемнадцать штук. Личные номера… – Он повёл датчиком по шеренге человекоподобных машин, одетых в одинаковые комбинезоны. – Ага, совпадают. Пункт назначения – Литтл Рэд VJ52174, база Хамра. Кто у нас там?

– Телеметристы, в землю врытые, – напомнил штаб-сержант, ответственный за трюмную секцию.

– Куда им столько кукол?

– Системы на поверхности чинить, должно быть.

– Проще дистантов послать.

Штаб-сержант промолчал о том, что на каждую пару дистантов положен живой оператор. Незачем казаться умней помощника суперкарго. А брякнуть солдатскую сальность – как раз то, что надо.

– Шесть – в форме девок. Поди, тёплые. После смены полезно погреться.

– М-да… кто к ним кукольником приставлен?.. – Тальман полистал сопроводительные бумаги. – Надо пообщаться с ним. Я беру беленькую, ты – любую.

«Я его порадую, – мигнула радаром Бланш. – О, я попала в оборот!.. Даже интересно с непривычки».

«Какой ещё кукольник?» – Карен заволновалась.

«В армии так называют куратора киберотряда», – пояснил Ирвин.

«С нами нельзя так обращаться! – всё сильнее боялась Карен. – Ирвин, скажи им, что нелъзя!.. Зачем забрали Албана и Альфа? куда их увели?!.. Я не хочу, чтобы эти люди ко мне прикасались!»

«Не беспокойся, малышка; всё кончится, едва ты снимешь штаны».

«Ирвин, ты пошляк. Перестань смущать Карен. А ты не трясись! У тебя такое лицо, что ухаживаний опасаться незачем. Скорее к роботехникам на контроль отправят».

Штаб-сержант прошёлся вдоль строя киборгов, щурясь и показывая зубы.

– Эта.

«Вот видишь, обошлось. Всегда изображай больную, тогда никто на тебя не польстится».

– Номера 6-М и 11-М – шаг вперёд, встать к стене. Остальные – шагом марш в трюм, отсек два, кабина десять.

«Бланш! Бланш! а как же ты?..»

«Не мешай, у меня гламурное приключение».

Явился невыспавшийся, хмурый, но при том собранный и осанистый командер с бело-розовым лицом.

– Какие проблемы, сэконд-лейтенант? Сбой в поведении?

– Поговорить бы, ком, – отдал честь помощник. – Насчёт выделить нам пару кукол. Расценки обычные, дело известное. В нашей эскадре принято делиться с товарищами.

Бело-розовый что-то тщательно просчитал в уме, серьёзно поглядел на тальмана и штаб-сержанта.

– Вы не пробовали беседовать с киборгами? приказывать им?

– А что с ними толковать? Они свою работу знают.

– Очень хорошо. До отлёта четыре часа. Вы успеете сдать дела, собрать вещи и перейти на спускаемый аппарат. Распоряжение об отстранении вас от рейса я отправлю старшему по экипажу.

Прежде чем тальман разинул рот, бело-розовый предъявил ему своё удостоверение.

«Приехали! – штаб-сержант упал духом. – Ладно б коммодорская инспекция, а это вон кто».

«Лишь бы по трюмам не пошёл! – мысленно взмолился тальман. – Там столько левых грузов – как раз, чтоб нас под трибунал…»

– Говорит Норр. Конвой в двадцать седьмой трюм, – сказал бело-розовый в трэк. – Во время сборов и передачи подведомственного хозяйства вас будут постоянно сопровождать, а вы будете помалкивать. Разговоры только в рамках устава.

– Мне ничто не угрожало, – вымолвила Бланш, когда двоих проштрафившихся увели.

– Угрожало мне, – холодно ответил Норр. – Следуйте за остальными, обе.

– А благодарность в приказе? – Глаза блондинки улыбались. Бело-розовый задержался с уходом.

– На каком основании?

– За то, что не пнула козлов куда следует. Раз-два, и раскаяние на всю жизнь.

Бело-розовый прикрыл глаза, задумчиво подвигал губами.

– Личное «спасибо» устроит?

– В утвердительной форме.

– Спасибо.

– Без занесения?

– По не зависящим от меня причинам.

– Не в курсе, как оно – ездить в трюме без гибернации?

– Тебе – безопасно.

– Можно идти? – безучастно осведомилась вторая кукла.

– Идите.

– До свидания. – Игра глазами была деланной, но у Наблюдателя что-то дёрнулось в душе.

Пореже бы пересекаться с ними. Совсем не прельщает слава безопасника – первого куратора этих созданий. Куда катится мир? Впереди – вся серия опытных стартов, придётся постоянно быть в центре событий, чтобы отслеживать любые огрехи и предотвращать утечки.

Рейс ещё не начался, а уже хотелось, чтобы он побыстрее завершился. Вернуться в Баканар, под неяркую зимнюю Стеллу, наблюдать за весенним пробуждением рощ и составлять стандартные отчёты, где ни отклонений от регламента, ни режимных нарушений.

Но служба велит идти в защищённый гравиторами отсек и ждать, когда корабельная сеть сообщит, что система Литтл Рэд VJ52174 достигнута, скоро прибытие на базу Хамра. И тусклое, маленькое красное солнце, не способное ни согреть, ни даже пробудить овощи в оранжереях.

Замысел Джомара, Желтка и Мягкого должен воплотиться в рубиновом свете Литтл Рэд, на окоченевшей Хамре, где скалы и кратеры. Словно нарочно место выбрали.

Чувства подсказывали, что разумы в оболочках кибертел могут развернуться в полную мощь лишь на абсолютно голой и ржавой железистой планете – только шар окаменевшего шлака, извергнутого медленно сгорающей звездой, способен приютить существ, живущих мёртвыми. Высшее достижение, о котором не переставал твердить Мошковиц, оказалось уместным и пригодным в бесплодной пустыне, рыжей от окислов и залитой кровавым светом карликового солнца. Технический прорыв свершился, и вся «Дева Елизавета» доверху набита снаряжением, чтобы обеспечить полёт пяти… пяти кого? Им и названия нет, язык не повернулся его вымолвить. Образцы чего?

Взгляд киборга-блондинки застыл в памяти Наблюдателя. Это не кокетство, отнюдь. Больше похоже на издёвку свысока. Странно и тревожно замечать признаки людского поведения в существе без имени, крови и сердца, уходящем в трюм, где нет гравитационной защиты, а воздух непригоден для дыхания.

Пока он проводит время в светлой и уютной офицерской каюте, она будет лежать в холодной тьме… и думать о нём? Что она там думает? Остатки человеческого ещё тлеют в ней, но мысль – искалечить двух военнослужащих – для неё не более чем версия. Она выполняет приказы, соблюдает инструкции, но остаётся себе на уме. Джомар уверяет, что в полёте образцы блаженствуют. «Прочее становится им чуждо. Чем дальше, тем больше. По крайней мере, так предусмотрено концепцией».

Наблюдатель ощущал то, что чувствует человек, которому улыбнулся боевой компьютер.

Корабль массой 140 миллионов тонн, развивая скорость до 6400 с, за шестнадцать федеральных суток пролетел почти девяносто парсеков, потратив 14,9 кг кериленового топлива стоимостью 3,74 миллиона бассов.

Любой школьник вычислит, что на эти деньги могут целый год небогато, но вполне сносно жить две с половиной тысячи человек, однако таких задачек школьникам не задают. Подобные уравнения решают в финансовой комиссии конгресса, когда надо подводить итоги государственных расходов на оборону.

И вот корабль, чей ненасытный двигатель спалил столько денег, вышел из скачка в пределах системы Литтл Рэд VJ52174, ориентируясь на Хамру. Капитан пригласил главных пассажиров в обзорную рубку, полюбоваться во время ленча космическим пейзажем.

Этого момента и не хотел Наблюдатель. Знаковое светило заранее отвращало его, но делать нечего – существует этикет космофлота, от приглашений командира отказываться не принято.

Стюарды установили кресла по числу гостей и украсили столики печеньями в вазах, мармеладом и напитками. Из деликатесов предлагались фрукты. Из новых лиц Наблюдатель отметил маленького азиата с деревянным лицом. Яримицу, проект «Генезис».

– Любопытная звезда, – доносился дикторски чёткий голос миниатюрного профессора. – Одинарная, не вспышечного типа. В молодости, миллиард лет назад, она была довольно яркой, её экосфера для планет с жидкой водой составляла около трёх десятых астрономической единицы. Отряд Фонда Токарева в 5140 году застал на Хамре очень своеобразные вырожденные формы жизни, названные Retrobion tokareus hamrii. Члены экспедиции до конца выполнили свой долг перед наукой и успели передать необходимые сведения о ретробионах. Я считаю себя обязанным почтить память об экспедиции вставанием.

«С прибытием нас. – Наблюдатель угрюмо пригубил приторный клубничный сок. – Как мило – визит начался с гражданской панихиды. Господин профессор умеет портить аппетит!»

Мягкий и Желток поднялись за компанию с Яримицу и помолчали, опустив взгляды в тарелки с печеньем.

– Нас не предупреждали, что планета биологически опасна. – Беспокойно взяв грушу, Желток впился зубами в сочную мякоть. Сок потёк по его подбородку.

– Теперь её можно посещать без риска. Перед началом рудничных разработок в атмосферу Хамры был вброшен агент целевого поражения. За десяток лет ветры разнесли его, ретробионы вымерли, а агент, выполнив задачу, перестал существовать. Прекрасный образчик программируемой искусственной инфекции.

Час от часу не легче. Мало было иметь на планете заразу, надо ещё и свою посеять. Хороши игры у биологов!..

– Лихо заливает учёная макака, – с ухмылкой кивнул на Яримицу старший помощник, пристроившийся к столику Джомара и Наблюдателя. – Где вы подхватили это горе от ума? У хамритов и без того скукота, так ещё ходячий справочник на шею сядет. Не слушайте его. Этих бионов с лупой не сыскать, они остались только в энциклопедии и в банке бактерий «Отбросы природы». Соку, мистер Норр? Пусть мы будем далеко, когда чокнутый умник утащит склянку с бионами домой – поэкспериментировать в уик-энд.

Старпом ёрзал в кресле и похохатывал; в его веселье был оттенок лёгкого подпития.

– Да, раньше мне везло. – Джомар звякнул своим стаканом о стакан старпома – Раньше я не сталкивался с этим человеком. Скучища, говорите? А у нас… Норр. скажите, как у нас!

– Фейерверки. Вечеринки. Водные круизы. – Наблюдатель вовсе не кривил душой. Всё это было, хотя и редко.

– Позабудьте! Пока «Дева» обернётся, вы тут успеете полюбить даже те улицы Города, куда прежде ни ногой. Вот что я вам скажу, мистер Норр – вы мудро шуганули тех сластён из трюмной банды. Мы тоже кое-что соображаем в приватных спецгрузах, – как заговорщик подмигнул старпом. – Хамриты в складчину выписали четырёх заводных милашек, а вы… да ладно, мы друг друга понимаем!.. вы заранее запаслись двумя. Никого к ним не допускайте. Под ключ, а ключ держите за щекой, иначе их угонят и затарят в дальнем бункере.

– Всё-таки живые лучше. – Джомару в мечтах предстала желанная Бина.

Зыбкий образ её продержался недолго; его вытеснили маскообразный лик Яримицу, непоколебимое лицо Наблюдателя, хитроватая физиономия старпома, киборги, одинаковые члены экипажа.

Мужская вселенная, где женщины – функциональные куклы или служащие в форме, со стандартными причёсками. Унисекс? этот «уни» – мужской, под который равняются все. Словно мир описал круг и приближается к исходной точке. Что будет потом? Исчезнет небо, прекратятся свет и тьма. Бытие завершено. День Ноль.

От внезапного страха Джомар захотел немедленно, сейчас же обхватить женщину, ощутить её, горячо поверить в своё существование и в то, что жизнь не кончается, нет!..

Но впереди рдел диск Литтл Рэд, вокруг были только мужчины, и все они вместе летели на планету без жизни, чтобы испытывать креатуры, не имеющие пола. Хамра несётся вспять по лимбу времени, там нет морей для рыб и небес для птиц.

– Кто бы спорил, что любить живых слаще?! – продолжал старпом. – Но космос меняет нас, мы здесь буквально мутируем. На Старой Земле мы пили натуральное винцо, курили чистую траву и спали с бабами, а что теперь? С утра горсть стимуляторов, форские капли, в глаз туанскую плёнку, намазать пуп гормонами, за ухом натереть мозговой вытяжкой, клизму с керосином – и лишь тогда на что-то годен! Мы не поспеваем за собственной техникой, она моргает в сорок раз быстрее, чем у меня бьёт пульс. Определённо, существует чей-то план сведения землян с ума…

Он тоже поглядел на панорамное окно со скептической гримасой.

– И кто я после вахты? я себя в зеркале не вижу, не то чтобы к подружке завалиться. Поэтому я выбираю киберсекс. Никаких претензий, никакой нехочухи, оп-ля! Одно плохо – поговорить не с кем. Стоит задуматься, и вдруг находишь, что целуешься сам с собой…

Старпом отвернулся от окна. Лицезрение людей в обзорной рубке вновь умилило его.

– Это счастье – пообщаться со свежими, незаезженными людьми из метрополии. Когда у меня будет груда денег и отпускное свидетельство, я обязательно умотаю в колонии, где пьют из ручья и катаются в траве… Может, по маленькой? – тише добавил старпом, украдкой показывая из-под стола металлическую фляжку. – По случаю прибытия.

Наблюдатель отрицательно покачал головой.

Джомару блеск фляжки показался подлинным спасением. Да, надо ударить алкоголем по мозгам – сейчас же!

«Удивительно, где только я беру терпение, чтобы выносить всё это?»

Он кивнул, протягивая руку за спиртным, и так же, под столом, налил прозрачной, остро пахнущей медово-жёлтой жидкости в свой клубничный сок.

– Красное солнце, – выдохнул он, залпом выпив смесь. – По-моему, оно излучает холод.

Здесь Наблюдатель внутренне согласился с ним. Алый диск тускло светил за панорамным окном, недвижимо торча среди черноты. Будто запрет светофора или ворота в огненное царство.

– Дружище, есть ли на Хамре ресторан? вообще что-нибудь для души?

– Могу назвать два-три уютных заведения, – охотно ответил Джомару старпом. – Ну ещё для экскурсий – могильник Фонда Токарева и руины горнорудных предприятий. Феноменальное зрелище! кажется, что миру капут, а ты – последний человек.

– Господа, я впервые за полгода ощутила себя женщиной! Меня хотели, на меня облизывались! Я опять верю в свою звезду. Надо срочно выяснить, где тут офицерский клуб, бассейн и бар – я должна туда сходить.

Шестнадцать суток врозь! Найти друг друга в длинном туловище «Девы» – даже не мечтай; переборки, делящие транспорт на отсеки, так разобщили группы Дагласов, что ни одно «ау!» не долетит с радара Встреча в подземелье стала общей радостью. Столько новостей, столько рассказов!

Альф хватал смеющуюся Карен за плечи, тряс руки – цела ли?.. всё ли на месте? Стоит оставить девушку без присмотра, она сразу попадёт в беду.

– Они до тебя домогались?.. приставали? Эх, жаль, меня там не было!..

– Жаль, жаль! – посочувствовал Ирвин. – Они бы и до тебя домоглись. На дальнобойных транспортах такая грусть, такое зверство! Парни бросаются на всё, что шевелится. А ты у нас хорошенький, грива волнистая, глазки невинные…

– Ты… что, серьёзно? Они ещё и педики?!

– Им наплевать, какого ты пола. – С порочной улыбкой Ирвин зловеще подвигал бровями. – Главное, чтоб подавал признаки жизни. Представляешь? они приближаются. Такие сильные, волевые ребятки в строгой военной форме. Всё внутри сжимается, тебя охватывает жар…

– Какие ребятки?! кыш их всех! Да никогда я этим не страдая! С моей-то болезнью! ни во сне, ни наяву!.. а я-то перед смертью, как порядочный, голосовал за допуск геев к службе в армии! Бррр! Тьфу, тьфу!

Карен удерживала Альфа, а то бы он от возмущения махал руками шире двери и задел какой-нибудь провисший провод. Никто не позаботился благоустроить катакомбы, где поселили Дагласов.

«Это входит в испытания? – Албан изучал прямоугольные изгибы мрачных помещений. – Проверка на хранение в любых условиях, включая погреб и могилу… Да-а, инвентарь должен выдержать всё – и сохранить работоспособность! Я – инвентарь. Забавно».

– Едва я понадеялась на трюмных крыс – вдруг заигрывать начнут, усами пощекочут! – как они сглупили, высвистали кукольника. Явился белый рыцарь и так быстро меня спас – мяукнуть не успела Кто его просил?! Я-то замерла, я-то готовилась!..

– И две недели с лишком, Алби, я слушал, как она взмахнула крыльями, но не взлетела. До чего икалось кукольнику с трюмными, воображению не поддаётся. То, что она излагает сейчас – всего лишь резюме. Ещё было много о тряпках, о тряпках… О пилотаже ни полслова, я с ними извёлся. Попросишь замолчать, так они шлют одна другой картинки из журналов мод. Это мне было вместо телевизора.

– А мы судовую сеть нашли. Правда, там только канал правительства и передачи Айрэн-Фотрис, но всё же лучше, чем ничего.

Не следует раздражать Ирвина тем, что Альф готовился во время рейса. Зачем Ирвину знать, что к ним заходил Джомар и разглагольствовал об опыте пилотов, о преимуществах проверенных парней и недостатках недоучек?

Шеф внушал-внушал, а после выложил пластинки: «Программы по навигации. Эти – по вождению судов, из курса академии космонавтики. Они с картинками, их можно полистать… от скуки».

«Дай сюда. – Едва Джомар ушёл, Альф дерзко вырвал учебники из рук старшего. – Сначала я». Он замотал своим вопросом: «Кто полетит первым? Кто?»

– Отводил душу тем, что следил, как летит «Дева». Впечатляет! Во мне есть встроенный инерциометр высокой точности – он реагирует на смены ускорений, какие судовым прибором не уловишь. – Ирвин гордился своим внутренним устройством. – Я угадывал все манёвры, темп набора скорости и торможения… «Дева» не изящна, это баржа-переросток с ветхим корпусом и грубыми движками. Вот когда мы получим лёгкие, послушные машины… тогда почуешь, в чём смак пилотирования.

– Почему Мошковиц не дал нам купальников?! с чего он взял, что дамы носят одно кружевное? Наверняка на Хамре ничего не купишь. Вся контрабанда с «Девы» жутко дорогая, а ассортимент… бутылки, таблетки, мазь вёдрами, порно и четыре кибершлюхи. Я пыталась разговорить их, да какое там!.. Интеллект в схему не входит. Шесть команд, пять ужимок, три позы – военным больше не надо.

– Потом подступились: «Ну-ка, Ирвин, вытряхни их гардеробчик! В этой эскадре принято делиться. А мы в сторонке постоим, поддержим криком».

– Другой бы сразу угодил нам, а ты начал пререкаться.

– Разумеется, я должен был грабить казённое бельё с номерками, которое им выдали по описи!

– Но когда ты догадался включить мозг, то сразу сообразил, где взять.

– Разве этот сундук – не от Мошковица? – Албан осмотрел серо-зелёный ящик с армейской маркировкой «Снаряжение не боевое, тип 51-С». – Я думал, вы тащите запчасти к скафандрам.

«Они бы и орудие могли из арсенала вынести – легко! Если киборги навьючены, значит, кто-то приказал им стать грузчиками. По-другому не бывает».

При давлении 0,03 атмосферы и температуре -70°С ночью на экваторе, где в основном и находились редкие поселения землян и колоссальные развалины рудников, скафандр был основной одеждой хамрита. Когда спускач перенёс пятерых с «Девы» на планетарную базу, бледно-серые жители Хамры мигом раздали приезжим баулы со свёрнутыми скафандрами. Герметичная спецодежда полагалась и киборгам, но их скафы были полегче, попроще.

Албан обратил внимание: тут далеко не везде поддерживают нормальное давление и температуру. В бункере «ДЛЯ КИБОРГОВ» – пустынном, тёмном, со множеством закоулков – имелось 0,4 атм и +12°С. Не курорт.

– Сдаётся, что сей ларь даже в ведомостях не числился. Загляни. – Ирвин пнул ящик носком ботфорта. – Куда его везли, кому предназначался?..

– Я дико хочу человеческий скаф. – Бланш извлекла из трофейного ящика туанские липки колдовского золотисто-коричневого цвета с мерцающей искоркой. – В скафе робота куда надо не пройдёшь. Но если я проникну!.. Ноги в этом смотрятся о-бал-ден-но.

Пакеты с липками, лип-топики, шляпы, коробка шампуня – Ирвин пошарил в трюме обстоятельно, взял отовсюду понемногу. На свет едва тлеющих ламп являлись бутылки с акцизными марками, сигареты, жевательная сольва и прочие вещи, годные на обмен.

– Рукава длинноваты, – приложила Бланш к себе блузку, – но это мы исправим. За мной, Карен!

Альф на цыпочках крался следом, бесшумной поступью приближаясь к углу, за которым шушукались и тихо вскрикивали дамы.

– Он пошёл подглядывать, – изобличил Ирвин голосом белой горячки, комментирующим каждый шаг алкоголика. – Может, ему не восемнадцать, а меньше? Такой здоровый жлоб, а лезет смотреть на девок в раздевалке. Точно – не целованный. Одни разговоры про это, день-деньской. Кто умеет, тот не говорит, а делает.

Скорчив угрожающую рожу, Альф обернулся, жестами показывая: «Тссс! Не спугните их!»

– Не знаю, как ты, а я на амурах крест поставил. Мы в одном строю с инвалидами. Бег безногих и стрельба слепых…

– Ты за год совсем увял. А вот Бланш ожила… Не-ет, мы не пропащие. Надо придумать, как себя подать. – Тон Ирвина был уверенным. – Альф много зудит о неполноценности, но врачи верно его учили: недостатки позабыть – и за борт, бери чем есть по максимуму. Так что я от жизни не отказываюсь.

Упрёк, звучавший в убеждённой прямоте пилота, заставил Албана усомниться: «Что, если он прав и я зря унывал? и не следовало подчиняться телу, поглотившему меня? Дух сильней. В самом деле, почему я должен быть големом с заданным набором функций? Кто главный – моё Я или отражение в зеркале?..»

– Альф, не стыдно?! – Из-за угла вылетела половинка кирпича; увернувшись, Альф со сдавленным гоготом бросился назад.

– Подиум! Проход и поворот! – Преображённые Бланш и Карен красиво вышли из неосвещённого закутка. К их блестящим шоколадным ножкам могла пасть вся Хамра, края блузок волновались и взлетали выше некуда, тёмным блеском отливали неуловимо видимые бёдра, в декольте зовуще и выпукло мерцали бюсты, обтянутые лип-топиками. Альф потерял дар речи и замычал от восторга.

– Мы хорошие, – мурлыкала Бланш. – Мы нежные. Не так ли, джентльмены?

Это было нелепо, абсурдно, несуразно – в холодном и голом подземном каземате, на грязном бетонном полу, под проржавевшими пыльными лампами, сочащимися серо-жёлтым умирающим светом, два механизма изображали манекенщиц и пританцовывали перед тремя другими механизмами, напевая что-то игривое из поп-музыки.

Пару лет назад Албан при виде такого зрелища рассмеялся бы или недовольно нахмурился, но сейчас он замер в восхищении.

Ничто не помеха. Ни мозг-слиток вместо сердца, ни костяк из кераметалла, ни броневой корпус не отнимут желания жить, нравиться и быть любимой. Душа пилотирует тело, вот и весь ответ.

Он показал танцовщицам большой палец: «Во! Высший класс!» Бланш ответила жестом: «О'к!» и послала ему воздушный поцелуй.

«Ты меня понял, Алби?»

«Танцуй, я от тебя без ума!»

– А дверь ногой вынести? – Ирвин приценился к парочке, склонив голову набок. – Мощность вашего привода, мэм?

– Всё бы тебе мощность, грузовик! Мы – женщины, мы слабые, мы хотим, чтобы нас берегли и обожали. Вы готовы? или мы уходим к офицерам.