Глава 17
— Пропали две девушки. То ли помогли им пропасть, то ли сами решили, — объяснял Иван. — Студентки. Пошли с группой. Обычная лекционная экскурсия. Как пропали — никто не заметил.
— Это как? Испарились? — удивился Борис.
— Здесь и выясним.
— Наверное, отошли по нужде, а там злобные корсары. Хвать молодок и в трюм! — оскалился Сван. Лариса испуганно округлила глаза, Иштван засмеялся, Чиж хмыкнул: ой, балагур.
— До трюмов и корсаров тьма километров и веков. Мы в 531 году до зеро. «Германия».
— Если мне память не изменяет, как раз в это время и в этом месте доблестный Марк Клавдий Марцелл устроил покорение инсубрийских галлов. Причем, успешно.
— Добыча была шикарной. Людей в рабство уводили толпами, — согласился Федорович. — Поэтому есть предположение, что девушки попали в беду.
— В полон.
— Ага.
— Здорово. Нам предполагается напасть на колонну и поточить пистолеты о спаты римских легионеров?
— Испугался? — хохотнул Сван. Иштван обшарил взглядом свою экипировку и хитро улыбнулся:
— Пластида хватит, остальное фигня.
— Отставить. Работаем по возможности чисто. Сначала разведка. Одели очки, просмотрели файлы с портретами потерявшихся. Сван, Ян, задание ясно?
— Так точно, — закинул пистолет-автомат на плечо мужчина и хлопнул Пацавичуса по плечу. — Вперед «студент».
— Лариса и Иштван налево, Николай, Борис — направо. Начали прочесывать лес. Расстояние не больше пятисот метров. Движение на юго-восток. Пошли.
Они прошагали два квадрата, не встретив ни единой души и, заскучали.
На стоянке, куда вышли наконец, еще дымились угли и были раскиданы вещи, но не было ни одного живого. Группа приостановилась. Иштван, Борис и Сван прочесывали поселенье, Лариса с ужасом оглядывала побоище. Такого количества мертвых она еще не видела и пребывала в легком шоке. Ян пытался ее успокоить и уверить, что это нормальная обстановка. Но та таращилась на мертвого мужчину с топориком в голове и будто не слышала товарища.
Чиж, щурясь оглядел стоянку, сорвал травинку и, сунув в рот, тихо заметил Ивану:
— Может ну, их, студенток, бросим, как Стасю?
Федоровича перевернуло. Он уставился на бойца и попытался высказаться, но под взглядом Чижа слова застряли в горле, гнев схлынул. Капитан сжал челюсти и отвернулся.
— Дома поговорим.
— Ага. Говорили уже, — бросил лениво и потопал к ребятам, выплюнув травинку под ноги Ивана.
Что он взъелся на командира? А не мог сдержаться, ела его злость и все тут. Понять не мог — как тот спокойно ходит, спит, выполняет задания? Не ужели ничего его не беспокоит? Ну, да, секреты, тайные миссии, но причем тут девчонка? Поговорили бы — она правильная, поняла бы и молчала… Глупо, понятно, и все-таки обидно до злости, Стаську списать из-за какой-то ерунды. Пусть даже совсем не ерунды, но Стасю?! Она же верой — правдой столько лет по этим гребанным временам на благо Федерации! А ее…
— Не переживай, найдем, — бросил ему Сван, по лицу прочитав одно ему понятное.
— Не сомневаюсь, — скривился тот. — Этих найдем.
Борис внимательно посмотрел на него.
— Началось, — сплюнул Иштван. — Слушай, вернемся, сходи к психологу!
— Девочку вон, к психологу отведите, — кивнул на Ларису, которую тошнило у кустов. Сван покосился на нее, потом на мужчин и бросил:
— Хорош собачиться. Не время парни.
— Согласен.
Иштван просто протянул Чижу ладонь. Тот хлопнул по ней, примиряясь и, мужчины разошлись искать дальше. Борис постоял обдумывая услышанное и двинулся следом.
— Среди убитых студенток нет, — доложили капитану через десять минут.
Ян подхватил Ларису, сунув ей в руку бутылочку с питьем, и группа двинулась дальше на юг.
Темнело. Патруль шагал по мрачному густому лесу. Маяк к радости бойцов начал подрагивать, намекая, что они приближаются к цели.
Чиж с хмурым видом вышагивал не обращая внимания на препятствия, буреломы распинывал, коряги ломал. Борис шел слева от него и чутко поглядывал, пытаясь в толк взять, какая мошка укусила Чижова. Иван не выдержал, перехватил его за грудки и прижал к стволу:
— Хватит шуметь.
— Извини, — бросил.
— Послушай, Николай, ты ставишь себя против группы. Придержи эмоции.
— Так точно, — высвободился, пошел дальше и кивнул на женщину, что еле ноги переставляла. — По-моему девочке тяжеловато в патруле.
Примерно через час в переговорнике послышалось:
— Я их нашел. Можно готовить «зеленку» и уходить.
По унылому голосу Иштвана можно было заключить, что исход задания не благоприятный. Патрульные спешно двинулись к нему.
Пеши сидел у ствола огромной сосны и смотрел на двух молоденьких девушек со стрелами в спинах. Иван присел над ними, проверил пульс на сонной и вздохнув, стянул берет:
— Опоздали.
— Максимум на полчаса, — сказал Иштван. — Каких-то тридцать минут…
Лариса осела у трупов и закачала головой. Минута — и завыла бы, но капитан осек, рявкнув:
— Без истерик!
Та испуганно уставилась на него и беспомощно огляделась, ища сочувствия во взглядах товарищей. Но те на нее не смотрели. Ян связался с базой и докладывал о результатах. Сван и Борис топтались, поглядывая на деревья. Чиж хмуро разглядывал убитых.
— Какие же вы черствые, — прошептала. На нее непонимающе уставились, потом переглянулись меж собой. Иштван хмыкнул и сунул в рот жвачку:
— Мадам, вы попутались отделами. Вам в детский сад нянечкой надо бы.
— Я подумаю, — бросил Иван и со значением посмотрел на Ларису. Все поняли, что на следующее задание пойдут без нее.
Домой возвращались усталые, недовольные. Сдали медикам трупы убитых и ушли в раздевалку. Сели и сидели, переглядываясь. Никто не спешил сдать оружие, переодеться.
— Фигня с группой, — первым решился озвучить проблему Иштван.
— Бывает, — неопределенно повел плечами Борис.
— А ты, знаешь, да? — скривился Сван.
— Нет, но… Не все задания выполнимы.
— Я думала все по-другому, — тихо заметила Лариса.
— Как милая? — криво улыбнулся ей Пеши. — Транспаранты с приветствием в руках аборигенов, крики «ура», запуск воздушных шариков в небо и торт с розовым кремом вместо хлеба, соли?
— Нет, но… так жестоко.
— Это не жестоко, это вовсе никак. Считай прогулялись, — сказал Ян.
— Было хуже, — согласился Чиж. Иштван и Сван, глянув на него, засмеялись:
— Зажигали, н-да-с!
Николай улыбнулся в ответ и начал переодеваться, лениво стянул ботинки.
— Ларочка, ты хорошая девочка, но мне кажется, к такой работе не подходишь. Подумай, может тебе лучше обзавестись мужем и детьми?
— Ребенок будет, я уже заказала.
— Что? — Николай застыл с ботинком в руке. — Мне послышалось? «Заказала»?
— Ты разве не знаешь, откуда здесь дети берутся? — спросил посерьезневший Сван. Пошел к своему шкафчику.
— И как? — закинул ботинок в шкаф Чиж.
— Элементарно. Приходит мадам в центр матери и ребенка, выбирает по приглянувшимся ей параметрам из базы данных реципиента, просматривает, каким будет ребенок внешне, с какими качествами, уровнем здоровья и говорит: добро. Оформляются документы, сдается яйцеклетка и через девять месяцев мамаша забирает дитя.
— Не понял, — растерялся Чиж. — Нормальным способом слабо?
— Зачем? — хмыкнул Иштван. — Здешние дамы берегут свою психику и организм, фигуру. Да и зачем мучиться, выхаживать, когда так легко и просто — пришел, заказал, получил.
— А что плохого? — не поняла Лариса.
— Да нет, детка, все хорошо.
— Так я не понял? — вовсе обалдел Чиж.
— Разве было по-другому? — спросил Борис, открывая свой шкаф.
— Прикинь, "студент", — хмыкнул Пеши. — Было.
— Почему «было» и сейчас иногда сами вынашивают, рожают. Но к чему такие сложности, мне лично не понять, — пожала плечами Лариса.
— А любви не хочется? — прищурился на нее Чиж: откуда же ты такая ранимая и замороженная одновременно. — Семьи?
— Зачем? — плечами пожала. Николай уставился на Иштвана: разбуди меня.
— Она типичная представительница современности, — бросил тот, подтрунивая над Чижовым.
— Да вы что?!… Я думал Стася типичная.
Мужчины переглянулись и отвернулись, не желая вновь ворошить тему Русановой. А Николаю стало вдруг понятно, отчего все от капитана до него так трепетно относились к Станиславе. Она была нетипичной.
— А секс здесь есть?
— По взаимному желанию. Партнерша против — иди в центр, тебе помогут, — хохотнул Сван.
— А в базе данных появиться еще один кандидат в папы. Но малыша ты вряд ли увидишь.
— Как и узнаешь о нем.
— Весело у вас. Но семьи-то есть?
— Есть, конечно. У консервативных и склонных к стабильности личностей.
— И у романтиков.
— Как же вы живете? — не понимал Николай.
— Хорошо, — заверил Борис. — Кому что нравится, тот то и получает.
— Тоска не мучает?
— С чего? — удивилась Лариса.
— Да, мадам, с вами мы точно не сработаемся, — бросил Чиж.
— Суду все ясно, — усмехнулся Иштван.
— Нет, они еще чем-то недовольны! — пожала плечами Лариса. — Грубияны такие, а еще с претензиями! Кому вы нужны, кому интересны? Семья! С такими? Благодарю, пары часов общения хватило!
— Взаимно, — заверили Иштван и Сван хором.
Женщина обернула бедра полотенцем и гордо прошла мимо мужчин в душевую.
— И такие здесь есть, — качнулся к Чижу Сван.
— Здорово, — заверил тот. — Кто следующая?
— Да, старик, с нами ей больше не ходить, одна радость, — с пониманием кивнул Пеши. Борис недоуменно покосился на них: чего взъелись?
— Зря вы, — заметил Ян. — Нормальная девочка. Причем очень умная. Вы сначала поговорите с ней. Ну, чувствительная, нежная, так она женщина. Ей простительно.
— Ум не делает человека счастливым, — заметил вскользь Чиж.
— А что делает? — заинтересовался Борис.
— Возвышение над ним. Чувство сопричастности к чему-то большему, чем ты сейчас, чем ты вообще. Жить для себя и лишь умом — кошмар, который не каждый придумает. Я не завидую таким, их жизнь — ад, мир их — пустота и серость.
— Патрульный она, студент, — не обращая внимания на Чижа, сказал Сван Яну.
— Да что ты меня студентом называешь?!
— Поздно, Студент, тебе идет это прозвище.
— Меня тоже никто не спрашивал — Сван и Сван, а, между прочим, зовут меня Вадим.
— Нет, я помню, брат, — заверил Иштван, закидывая вещи в шкаф.
— Хорошее прозвище, не обидное, — пожал плечами Чиж.
— Чиж тоже.
— А я и не против, — захлопнул шкаф.
Стася резко села, вынырнув из сна, как из воды. Кони неслись в том сне, табун мустангов. Он огибал, покрывая туманом пыли человека. Ни лица, ни имя у него, но он шел к ней, рискуя быть затоптанным. Он прорывался сквозь поток галопирующих коней и приближался медленно, но уверенно.
Кто? К чему?
Женщина тряхнула волосами, потерла виски.
— Тебе плохо? Хочешь пить? — спросили из тени слева.
Стася вздрогнула от неожиданности и непонимающе уставилась на мужчину, что белой туникой своей в первый момент смутил ее и был принят то ли за приведение, то ли за мираж.
— Ты кто?
— Теофил, — подал кубок с настойкой мяты.
— Теофил, — кивнула, вспомнив. — Что ты здесь делаешь?
— Сторожу твой сон.
— Спасибо, — улыбнулась, оглядывая мужчину и примеряя к тому образу во сне. Не он.
— Если боишься темноты, я зажгу свечи.
— Не боюсь. Да и луна довольно ярко светит.
Мужчина присел на край постели и нежно, чуть касаясь, провел по волосам:
— Ангел ничего не боится.
— Ангелам не дано чувство страха.
— Зато дана любовь.
Стася смотрела на приятное лицо мужчины и чувствовала себя скорее матерью ему. Взгляд Теофила выдавал его с головой, открывая самое сокровенное, то, что на душе и сердце. Влюблен и не скрывает, и готов смотреть, смотреть и слушать ее голос словно песню. Влюблен до слепоты, доверчив как щенок. Сердце защемило — ответить нечем, только лишь сохранить нетронутой доверчивую душу, посеять сколько можно света, веры и добра.
— Чего ты ищешь, человек? — прошептала, погладив его ласково по щеке.
Локлей смутился и все же набрался смелости прижать рукой ее ладонь к своей щеке и поцеловать пальчики:
— Тебя искал.
— Нет — ангела. А я не ангел.
— Не правда.
— Каждый верит в то, что хочет, но тем и обманывает себя.
— Возможно, этого и жаждет.
— Ты хочешь быть обманутым? К чему? И без меня достаточно ловкачей, что оболванят в миг.
— Ты Бога видела? Скажи, к какой вере он склоняется? Кто ему милей: христианин, цистерцианец, мусульманин?
Стася улыбнулась:
— Ему милее чести человек.
— А покаяние он принимает?
— Не бойся суда Небесного, бойся Земного. Он более жесток и Бога в нем не ищи.
— Я грешен, ангел мой. Я так хочу покаяться тебе и верю, ты поймешь и не отвернешься от великого грешника, выхлопочешь для меня прощенье.
— Грех — всего лишь помрачение рассудка, затмение, как солнца и луны. Но между тем они не грешны. И кается им не в чем. Люби себя, прими каким ты есть, не повторяй ошибок прошлых, осознай их, как опыт, как примеры и в этом будет покаянье. Ведь все, что есть в тебе дано от Бога.
— Ты ангел… Все ли там такие?
— Ты думаешь, я пришла с небес?
— Разве нет?
— Не знаю. Странно — ты называешь себя моим мужем, а между тем, не знаешь, откуда я.
— С небес.
— Из космоса? Там скопление галактик и давным-давно не совершают перелеты, есть переходы…
И смолкла, сообразив, что говорит то, что точно знает, а вот откуда — не помнит.
— У меня амнезия, — прошептала.
— Что такое «амнезия»?
— Потеря памяти. Ужасное состояние. Как скачки в тумане. Запинаешься о каждую кочку, но обойти не можешь, потому что не видишь ее.
— Не беспокойся, я рядом и помогу тебе объехать «кочки». Ложись мой ангел, спи, а я побуду рядом.
— Не хочу спать.
— Надо. Иона сказал, тебе нужно как можно больше отдыхать.
— От чего? Разве я перетрудилась? Иона странный, — легла на бархатную подушку. — Не помню, что он говорил мне, но говорил про что-то непонятное.
— Он лекарь и византиец. Речь его и мне порой кажется не понятной, манеры возмутительными, но надо отдать должное его знаниям, он прекрасно врачует.
— Да, наверное… Из Византии?
— Он приближенный Раймунда Тулузского.
— Ни о чем не говорит.
— Сейчас. Дай время — все встанет на свои места.
Стася помолчала и выдала:
— А ведь ты меня обманываешь.
— О чем ты, ангел мой.
— Ты мне не муж.
Граф заволновался:
— Ты уйдешь? Прости, не знаю, что нашло. Мне показалось так ты останешься со мной. Я совершил непоправимую ошибку?
— Нет. Но больше мне не лги. Для окружающих пусть так и останется, мысль с замужеством удобна.
— Ты простишь меня?
— Постараюсь. Но больше так не делай. Лож отталкивает. Раз поймай на лжи, не будет веры в правде.
— Люди озлоблены, они чуть не убили тебя, приняв за посланницу ада. Я хотел оградить тебя от их ненависти.
— И от любопытства? — Стася улыбнулась.
— От любой опасности для тебя. Мою жену тронуть не посмеют.
— Откуда я?
— С небес, уверен.
Стася задумалась, пытаясь вспомнить свой исток. Не может быть, чтоб дом родной она забыла. Родина в крови, в душе — ее не смыть и не убить, она от рожденья и до смерти с человеком. Даже там, где обитают души, они живут в привычном окружении, напоминающем родные места. Лес и поля, горы и снег, джунгли или тундра… Но ей не вспомнить, близким кажется и то, и это, как будто мир весь — мир ее.
— Как я появилась?
— Не знаю, — граф задумался и, скрипя сердцем, сказал. — Наверное, я должен, хоть чувствую, что тем тебя я потеряю, открыть и остальное. Ты была странно одета. Все сохранено и спрятано от любопытных глаз.
— Покажи.
Как больно. Теофилу показалось, что он совершил ошибку.
— Обещай… Нет, извини. Я не могу держать тебя, ведь ангел — посланник редкий и нам смертным не подвластен. Довелось мне зреть тебя и тем уже я осчастливлен. Но тяжело довольствоваться малым и хочется… пообещай что не уйдешь. Хотя бы не сейчас, мне нужно время, чтобы смириться с твоим исчезновеньем.
— Ты хороший человек, граф Локлей, — обняла его Стася. — Придет момент, мы встретимся. Я благодарна тебе и рада, что приобрела такого друга. Не бойся ничего. Идем?
По переходам и лестницам они прошли в одну из башен и, граф из тайника за старым гобеленом достал сундук. В нем лежало то, что родило у Стаси смутные воспоминанья. Она точно знала названия предметов, их назначенье. Куртка, брюки, ботинки, пистолет, аптечка… Аптечка! Вот препарат для прояснения ума, как раз то, что ей надо!
— Я из будущего, — то ли вспомнила, то ли сообразила. Впрыснула суспензатор в мышцу и заметила удивленный взгляд мужчины.
— Это лекарства, — пояснила, но, судя по глазам, граф, о чем речь не понял.
— Мне нужно восстановить память, восстановится.
— Конечно. Ты задержишься?
— Некуда пока возвращаться. Не помню как, куда, кто я. Зачем здесь. Как ты нашел меня?
— Бог вывел. Чернь устроила себе развлечение, решила сжечь тебя, как ведьму.
— Что за ведьма?
— Приспешница Сатаны, злодейка и колдовка мерзкая.
— Я совершила что-то ужасное? — нахмурилась, пытаясь понять за что ее таким названьем наградили.
— Да… ты была одета в это, — кивнул на экипировку.
— И все преступленье?
Локлей кивнул с грустной улыбкой.
— Все что непонятно — пугает, и лучше сжечь, забыть, чем искать рациональное объяснение тому и объяснять его черни. Признаться, я тоже был потрясен твоим видом. Нечто жуткое есть в этих одеждах, к тому же женщина в столь откровенном и для мужчин наряде, уже вызов обществу и церкви.
— Разве катары не проповедают терпимость?
— Это иное, — головой качнул. — Говоришь, не помнишь ничего, а речи твоя подобны речи ученого мужа, в них есть осмысленность и здравое зерно.
— В чем? Кстати, о речи. Я поняла, что ты спас меня от сожжения. Скажи, я что-нибудь тебе сказала?
— Да. "Видно ты очень хотел меня видеть". И это, видит Бог, правда — хотел, как ничего другого.
Стася задумалась:
— И все?
— Все.
Странно: откуда она пришла, к нему ли, зачем?
— Будем надеяться амфисиритрипсин мне поможет…
Амфисиритрипсин?! Откуда это названье?!
