Глава 13
Безумием было вести раненную к себе — слишком далеко. Но останавливаться и сдаваться на милость кого бы-то не было — самоубийством. Поэтому Теофил выбрал возвращение и, уповая на милость Божью, гнал коней вперед. Ночью он, наконец, вступил в ворота родного замка, отдавая приказы на ходу. Слуги засуетились, забегали, храня любопытство, отчего господин явился, только отъехав и, что за женщина с ним, при себе. Потом все разъяснится.
Объявиться в полях близ Каркасона та еще радость.
Бойцы резво нырнули в траву, чтобы не привлекать внимания и уставились на Ивана:
— Какой план?
Если б я знал, — поморщился тот.
— Ян — держишь связь. Сван, Чиж, раздобудьте плащи.
— Где? — развел руками Вадим, намекая на необъятные просторы полей без единого признака населенного пункта, кроме крепостных стен Каркасона, виднеющихся далеко впереди.
— Извилинами пошевели, — буркнул Иштван. Чиж ужом нырнул в траву. Сван сплюнул жвачку и нырнул за ним. По дороге в сторону города двигалась телега и шли два монаха — чем не цель?
— Мы двигаемся к воротам, — объявил товарищам капитан.
— Поняли. Две сутаны вижу. Будут.
— Не переусердствуйте.
— Это как получится, командир, — фыркнул Сван.
"А-а!.. Хак!" — послышалось.
— Ну, я же просил!
Иштван выглянул из травы и заметил отсутствие монахов:
— Взяли.
— Ага. Не перепутайте нас, — весело пропел Сван и на дороге вновь появились мужчины в сутанах.
— Доминиканцы, — фыркнул Иштван.
— Прозит, — хохотнул Сван. — Оные появляться много позже, после резни при Безье и победоносного марша по Лангедоку их учредителя Доминика де Гусман вместе с Симоном Монфором. Славные времена, между прочим. Пустили бы меня сюда через шесть лет, я бы им такую битву за веру устроил…
— Хорош болтать! — обрезал спич капитан. — Не вводи в заблуждение, с Монфором лихо гулял аббат Арнольд, настоятель аббатства Сито.
— Один фиг — фанатики.
— Может подпалить это Сито, пока птичка в гнездышке? — предложил Иштван.
— Я с тобой! — тут же вызвался Чиж.
— Отставить разговоры! Лингваторы включили и смотрим в оба!
— Зря, Иван, мы бы…
— Отставить, сказал. Знаю, что "вы бы". Одна вон уже занялась борьбой против несправедливости, найти б еще эту благодетельницу угнетенных.
— А Доминик, между прочим, уже бродит по этим местам и призывает еретиков в лоно святой церкви.
— Ага. В лоно инквизиции, — хмыкнул Сван. — Под руководством этого «святого» столько костров зажгут, что вся Европа потом в одно сплошное пожарище превратится. Правильно их "псы Господни" назовут!
— Лекцию на историческую тему закончили.
— Есть, — нехотя протянул Сван.
В замке Локлей, в предгорьях Перенев стояла суета, ползли слухи, рождались предположения и догадки. Замок гудел, не зная чего ждать. Весть о том, что граф привез с собой женщину, которая сейчас при смерти и вне себя от горя обихаживает ее, облетела всю округу. Сеньора здесь любили, он не давал в обиду папе своих людей, как и Раймунд Тулузский и одним тем располагал к себе. Слуги как могли угождали ему, пытаясь развеять печаль господина. Но тот ничего и никого не замечал. Он сидел у постели женщины, что металась в горячке и, истово молил о ее спасении. Берга — знахарка что примчалась на зов господина сделала, что могла, обмыв и обработав раны женщины, влив ей настой опия и белладонны в рот, но что толку от того мало, понимала, и честно призналась графу, что дальнейшее в руках Божьих, а ей поднять увечную не по силам.
Озвар сидел у окна и, хмуро поглядывая на друга, потягивал вино, ожидая, когда тот очнется и объяснится. Но тот упорно нянчился со своей «любимой», обтирал ее лицо, менял охлаждающую повязку на лоб, шептал слова успокоения и мрачнел все больше, видя, что женщине и на каплю лучше не становится. Ее горячка была понятна Федерику, но горячка друга имела иное, совершенно неуместное происхождение. Он не подозревал, что Теофил способен быть настолько терпеливым и трогательно заботливым по отношению к незнакомой даме. Любимой? Вздор. Когда успел и какого Бога ради влюбляться в ведьму? А сумасбродство проявленное при ее спасении, что это как не помутнение рассудка?
— Все, — развернул к себе и сунул в руку кубок вина. — Хлебни и приди в себя. Она умирает и это ясно. К чему стенать?
Теофил будто не услышал его, смотрел и не видел:
— Мне нужен хороший лекарь, — прошептал, сообразив, наконец, кто перед ним. В глазах зажглась надежда. — Ты говорил о лекаре, что творит чудеса.
— Когда? — отпрянул Федерик, не припоминая подобного разговора.
— Давно.
— Но что с того? Я убей Бог, не помню.
— Ты говорил он из Византии.
— Какая разница? Да будь же ты разумен, друг мой, откуда б не был он — ему уж не спасти несчастную.
— Не смей! — вскочил граф, заходил по комнате, сжимая кубок и не чувствуя того. — Я уверен — выход есть. Она ангел! Ей жить и жить!…
— Хм, — выгнул бровь невольно граф Озвар. Покосился на женщину, лицо которой сейчас было похоже скорее на уродливую маску безвкусно разрисованную живописцем разными тонами красок и вздохнул. Возможно, лик ее прекрасен, но разбери через оттеки и кровоподтеки, безобразные ранки на скуле, щеке и виске. Случись, заживет и женщина выживет — кто без содрогания взглянет на нее, кто в уме назовет ее «прекрасной»? Попасть в лапы разъяренной толпе — не шутка. Он не одного не знает, кто б после выжил.
Теофил схватил друга за плечи выкинув кубок в окно:
— Прошу тебя, ну вспомни же!
— Да что?! — вскочил тот.
— Лекарь из Византии!
— Иона Ферри. Он всем известен, но давно уже не лекарь. Ты вспомнил! Он был обласкан графом Раймундом за бесценную помощь и только ему подчиняется! Монсеньор одарил его небольшим замком и землями, удачно женив, и тот живет отшельником, помогая лишь своему покровителю. Как ты сможешь заставить человека самого графа Тулузского помочь тебе? С чего он станет? Безумие!
— Где его найти?!
— Бог ведает, Теофил. Очнись же, ну, прошу тебя, не стоит так изводить себя! Что эта женщина тебе?! Что с тобой случилось?! Ты понимаешь, что за произошедшее у Фуа еще ответ приспеет и неизвестно как то на тебе отзовется, а ты уж в петлю голову суешь вновь! Ну, полно, друг! Оставь несчастную заботам Отца нашего…
— Нет! Я знаю Божью помощь. Пока приспеет… Где найти Ферри?! Как?! Послать гонца к сеньору Раймунду?..
— О, он тебе весть принесет! — взмахнул руками, то ли открещиваясь от безумца, то ли возмущаясь его недальновидностью.
— Где он, где твой Ферри?!! Как его найти?!! — затряс за плечи.
— Ты впрямь безумец, — качнул тот головой. — Да отпусти!… Видно чары ведьмы сильны…
— Она не ведьма!!… Верь мне, я знаю, что говорю. Она ангел.
— Хм, — Озавар настороженно покосился сначала на друга, потом на женщину что хрипло дышала, готовая видно вот-вот отойти к Создателю. Но не ушел бы с ней и Теофил. Как разошелся-то бедняга! Не иначе истинно влюблен.
— Когда я лгал тебе, Федерик? — прошептал, с болью глядя на графа. Тот смутился — не было того.
— Тебе так важно?
— Поверь. Речь идет о жизни вообще. Раз места нет здесь ангелам, к чему в аду, во власти Дьявола нам прозябать? Не будь же ты слепцом, открой глаза и посмотри вокруг — где Бога ты узришь?
— Кощунствуешь, — испугался не на шутку Федерик.
— Пусть! Мне все равно.
— Твоя душа в опасности!…
— Оставь ты проповедь! Пусть тем папские борзые промышляют! Мне дела нет до них, до мира в целом!
Шутка ли, такие речи? — встревожился Озвар и, видя искренность друга, вовсе озадачился и растерялся: что пропустил он? Взгляд опять ушел к умирающей. Можно ли влюбиться в нее? Вот так вдруг, сразу, продав сердце и душу… ради кого? А эта задумчивость и мрачная тоска, что изъедала Теофила последние два года — не женщина ли попавшая в руки толпе тому виной?
Озвар подошел ближе, навис над больной, всматриваясь в изувеченные черты лица. Что-то слегка знакомое в них проступало, но если б не короткие волосы, пожалуй, не вспомнил бы, не подумал.
— Та дьяволица, — вздохнул и мороз по коже от воспоминанья двух годичной давности. — Бог мой, неужели?…
— Да, это она. Я думал, ты узнал.
— Кого? Ту странную девицу, что возомнила себя воином и потешила толпу? Вот та ей и отплатила. Возможно ли, чтобы дама так себя вела? Не удивительно, что приняли ее за ведьму… О, Бог мой, Бог мой!… Я не могу сказать, что не согласен с крестьянами, она действительно странная и настораживающее возмутительна в своем поведении… одежде…
— Ближе к делу, Федерик! Мне нужен этот Иона. Мне! Прошу тебя, не томи, не тяни время, его немного в запасе.
— Хорошо… но чем ты его заинтересуешь? Он не беден, имеет покровителя, вряд ли он захочет кинуть все, чтобы бежать спасать неизвестно кого. И спасать ли? Он почти чародей, но все же, не Бог.
— Там будет видно.
— Откажет…
— Еще не спрашивали! Я верю, он поможет.
— Откуда такая уверенность?
— Не знаю. Считай, что посланье свыше. Я точно знал, что встречу ее и встретил. Так и тут — верю, не откажет, поможет. Иначе… нет справедливости и не рождалось вовсе!
— Ну… я слышал Ферри похоронил жену, несчастный случай: то ли упала с лошади и свернула себе шею, то ли еще что. Я слушал вскользь. Можно поискать его около монастыря святого Бенедикта, он там был, аббат Перно залечивал его душевную рану… Но вряд ли излечил. Беда-то случилась совсем недавно.
— Едем! — рванул к дверям Теофил и вернулся, чтобы запечатлеть поцелуй на горячем челе женщины. — Умоляю, потерпи и подожди меня. Не уходи без меня, молю, мой ангел.
Озвар передернул плечами: а Теофил-то бард! Смотри, как ласков, нежен и речив. «Умоляю»! Когда такое было, чтоб Локлей молил! Когда столь явно был расположен и всецело предан даме? Женитьба на Симонетте Арно в свое время серьезно охладила его пыл и, о любви тот не помышлял годами, а тут вдруг вспомнил! Нет, ну что к чему?!
— Берга! Ориетта! — позвал служанок. — Отвечаете за госпожу головой. Станс… друг мой, ты знаешь, что делать, — хлопнул мужчину по плечу. Их взгляды встретились, Рокуэй низко поклонился:
— Не беспокойтесь, господин, я скорей умру, чем подведу вас.
— Надеюсь. Она…
— Я понял, господин, не утруждайтесь. О даме будут заботиться, как были бы это вы.
Теофил кивнул, с благодарностью глянув на верного слугу:
— Я постараюсь вернуться быстрей.
— Ну, что там? — буркнул в переговорник Иван, переминаясь от нетерпения у стен монастыря. Ян подпирал камни спиной и поглядывал вокруг. Первая точка выхода приближалась, а бойцы с места не сдвинулись. Ни в Каркасоне, ни в округе о Стасе не слышали, ничего подозрительного не видели, и ни о чем из ряда вон не слыхали. Маяк упорно молчал, навевая своим штилем уныние. Очередной монастырь и очередное «ничего» уже значительно раздражало.
Иван осел у кладки:
— Ничего. Н-да-а.
— Потеряли?
Федорович хмуро покосился на бойца и выдал в переговорник:
— Сворачиваемся и уходим в южные зоны.
— Капитан, можно поискать в Мюре.
— Отставить, рядовой Чижов. Идем в Пампье и Мирпуа.
— Почему?…
— Потому что приказ!
— Есть, — прозвучало недовольно.
— Переживает, — вздохнул Ян и опять удостоился хмурого взгляда Ивана: а кто нет?
Стаська, малышка, где же ты черт тебя дери!!
— А почему, правда, в Пампье? — потопал за капитаном Пацавичус.
— Потому что Иштван мог напутать. Для него что Каркасон, что Тулуза, что доминиканец, что григорианец, одинаково, а Вельковскому, с которым он ходил — нет. Маршрут был: аббатство цистерцианцев под Каркасоном и бенедиктинцев под Пампье.
— Ясно.
— Тогда не задавай тупых вопросов!
К вечеру, объехав округу Мирпуа, они, наконец, вышли на след Ферри. Тот пил в аббатстве святого Бенедикта под Пампье в обществе двух монахов. Щедро отсыпав настоятелю, Теофил и Федерик получили место за столом, кувшин вина и сносный ужин.
Озвар с аппетитом вкушал поданное, а Локлей крутил кубок с вином в руке и пристально рассматривал мужчину, от которого зависела жизнь ангела. Молод, но далеко не юн, лицо обветренное, заросшее щетиной, мрачное, взгляд тяжел и полон ненависти и презрения. Мужчина был пьян, но продолжал накачивать себя. Возможно, это и остановило Теофила от поспешности. Меньше всего ему хотелось доверяться пьяному, еще меньше доверять ему же жизнь дорогой ему женщины. Одна мысль, что это пьяница притронется к ней, вводила его в ярость. Но есть ли выбор?
— Ты уверен, что это он? — тихо спросил Озвара, качнувшись к уху друга.
— Угу, — заверил тот, зыркнув на любимца графа Тулузского. Тот глянул в ответ, как придавил, сжал кулак:
— Что уставился?
— Полегче, — посоветовал Федерик, мгновенно напрягшись. — Не хочу учить вас манерам, поэтому прошу не вынуждать!
— Тише, монсеньоры, вы в святой обители, — напомнил им монах.
— Конечно, — с кривой усмешкой качнулся Иоана, покосившись на толстяка. — Никаких разборок! Слава Божья и все такое.
Вышло уничижительно и слишком откровенно презрительно. Монахи заерзали, не зная стоит ли взывать к благочестию пьяного, и дружно промолчали. Теофил насторожился: «разборки» — что за слово? Византийское? Возможно, это знак и Федерик действительно не ошибся, тогда не стоит ждать.
— Вы Иона Ферри? — спросил, уставившись в, на удивленье, ясные глаза мужчины.
— Ну, — прищурился тот, смерил графа взглядом и потянулся за кувшином.
— Не стоит, — отодвинул тот заветное пойло. — У меня к вам предложенье.
— А не пойти б вам с ним?…
— Нет, ну, каков! Ты это стерпишь?! — возмутился Федерик. — Позволь я научу зазнайку манерам!
— Нет, — придержал друга за плечо. — Поди во двор и подожди нас. Прошу!
— Твое дело… Однако!…
— Федерик! Прошу! — повторил с нажимом и взглядом почти приказывая: выполни мою просьбу, что тебе стоит?
Иона внимательно наблюдал за господами, забавляясь их снобизму. Петухи — фанфароны. Хотя это, слева, вроде ничего.
Озвар встал, недобро глянув на пьянчугу и, вышел. Теофил подвинулся к Ионе:
— Я слышал вы лекарь-чародей.
— Сплетни, — заверил тот.
— Мне нужна ваша помощь.
— "Мне" — кому?
— Граф Теофил Локлей, — кивнул, так чтобы ни свою, ни его гордость не задеть.
— Теофил Локлей, — протянул Иона, изучая мутную жидкость в кубке. — Наслышан. Как же. Знатный сеньор, отпрыск известного рода из Арагона. Что вы здесь делаете? Ваш замок стоит у Пиренеев, поближе к графству отца и привечает всех кому не лень. Но мне без надобности ваша милость.
— Я знаю, вам благоволит сам Раймунд Тулузский.
Мужчина с усмешкой глянул на него и стало ясно — ему ровно на все благоволения разом, вообще, на все: на мир, людей, себя и Бога.
— Вам плохо?
Иона сморщился, пытаясь понять, чем вызвано сочувствие в голосе мужчины и подумал: не оскорбиться ли, но вместо этого хрипло рассмеялся:
— Что вы! Мне смертельно хорошо!
— А мне плохо.
Смех Ионы смолк. Мужчина уставился в глаза графа и почувствовал легкий укол вины. Что-то было в них знакомое, боль, наверное.
Ферри залпом осушил кубок, взял кусок хлеба, гоня наваждение: плевать, в конце концов, кому и как. Он не святой, чтоб всех жалеть и не аббат, чтобы выслушивать исповеди. К чертям все!
— Я слышал, ваша жена умерла… моя же умирает. Я знаю, только вы способны ей помочь. Поэтому прошу, любая цена, любая услуга — я отплачу, но помогите.
Нотки глубокой печали сродной отчаянью, не понравились Ионе. Ему привиделась Иоланта, мертвая, лежащая со свернутой шеей в овраге и собственные чувства в тот момент. Оглушительное горе, когда, как душу на изнанку вывернули и вырвали. Потеря за потерей, им несть числа и сил нет их терпеть. А люди в слепой гонке продолжают мчать за золотом и положеньем, рвут глотки за своих Богов, попирая самое важное — своих близких и любовь что единственно дана душе как Свет и Бог. Даже катары, уж как он не был к ним лоялен, того не понимали, в тупую проповедуя amor.
Нет, Иоланту он не любил, но свыкся с ней, принимал как данность ее любовь, ждал первенца и просто жил. И лишь когда потерял, понял, каким был идиотом, и заливал теперь не боль потери, а свою вину.
А этот, видимо, любил…
— Что же с вашей женой, господин граф?
— Ее избили, — с трудом выдавил Теофил.
— Вот как? — усмехнулся: а мы похожи! — Как же вы это допустили и кто посмел?
— Долго объяснять, — мужчина отвернулся. Он не привык откровенничать с кем-то и вынужденность подобного тона разговора раздражала его.
— Тогда выпьем, — налил себе еще вина, отсалютовал. — Поверьте, господин граф, вашей голубке будет лучше на небесах, чем на этой земле. Не мучайте и отпустите. То эгоизм в вас говорит…
И смолк — Теофил не сдержавшись, схватил его за горло и встряхнул.
— Не смей, ты!…
И отпустил, одумавшись, тяжело опустился на лавку:
— Поверьте, Ферри, я никогда, никого, ни о чем не просил, а тут прошу… даже готов молить, — выдавил через силу.
Иона потер шею, внимательно поглядывая на мужчину. Злости на него не было — досада лишь, что должно было этому графенку явиться и нарушить его покой, залезть в рану своим тоном, видом, просьбой.
"Умолять готов", — ишь ты! Сеньор готовый умолять, да что там — умоляющий лекаришку! Да-а, это нечто.
— Я заплачу, сколько скажите, как скажите и когда вам будет угодно. Прошу, Ферри, время стоит жизни.
Иона дрогнул: откуда ему знать это?
Что за черт сегодня происходит? Откуда приходят миражи и мучают его? К чему?
— Нет. Я пьян. И не хочу оставлять эту обитель.
— Проветритесь. До замка пол ночи езды…
— Тем более, — уперся, сам не зная почему. Теофил вспылил, потеряв терпение. Поднялся и, сбросив со стола кувшин и блюдо, душевно въехал кулаком в лицо Ферри. Того мотнуло и скинуло с лавки. Монахи вскочили, готовые призвать господ к порядку, но Теофил и бровью в их сторону не повел. Перепрыгнул через стол и вновь ударил мужчину:
— Позовите моих людей! — приказал монахам, встряхивая пьяницу — готов. Не хотел ехать по-хорошему, поедет по-плохому. Упреки от Раймунда конечно не нужны Локлей, но что уж тут поделать. Переживет и выживет. Да только б выжил его ангел.
— Ребята, вы шевелиться будите или нет! — прошипел в переговорник Иван.
— Здесь какая-то нездоровая канитель, командир, — доложил Сван. — Переждать бы надо.
Чиж, выглядывая из-за камней ограды, следил за суматохой во дворе. Какого-то беднягу как тюк укладывали на лошадь. Монахи пеняли и взывали к Господу, а с десяток воинов нелестно отзываясь о святых отцах, вскакивали на лошадей. Двое, видимо сеньоры, переговаривались, перепирались:
— … давно бы так!… не оберешься потом…
— … что будет, то будет…
— Они собираются уходить. Отряд из двенадцати человек и пленник, — доложил капитану Николай.
— Хорошо, дождитесь.
Ворота аббатства распахнулись и в ночь пошла дробить копытами дорогу кавалькада.
— Несутся как черти. На пожар, что ли? — равнодушно заметил Иштван.
— Догони, узнай, — фыркнул Сван.
— Разговоры! — обрезал Иван. — Приготовьтесь. Пока ворота не заперли, вам шанс дают проникнуть. Давайте, братцы!
Чиж и Сван, тенью мелькнув вниз со стены, накинули на головы капюшоны и выросли перед братьями-аббатами, что вышли проводить уехавших.
— Мир и благодать Господня вашей обители, — проблеял Сван.
— Пласидо Доминго, — хохотнул Иштван в наушник.
— И вам мир, братья, — сложил на груди руки толстяк-монах. — Что привело вас в наши края?
— Несем слово Божье, как должно любому благочестивому человеку.
— То труд усердный и праведный, — закивал. — Остановитесь у нас, отдохните, вкусите, чем Бог послал.
— Я тебя б послал, — прошипел Пеши.
Бойцы чинно прошествовали во двор:
— Что слышно в округе брат?
— Вроде тихо, — скрипнули ворота. — С Божьей помощью обитель процветает. Конечно, много нынче развелось еретиков…
— Ну, все, завел шарманку! — опять встрял Иштван.
— Пеши, вернемся, я тебе язык обрежу, — пообещал Федорович.
Через час мнимые монахи покинули обитель, не смотря на предложение братьев заночевать у них. Два силуэта ушли в ночь, скрывшись с глаз проводивших их и… нырнули в кусты за стеной аббатства.
— Что? — спросил Иван. Мужчины сели рядом со своими у стены и дуэтом качнули головами: ничего.
— Скверно, — приуныл Иштван. Ян сорвал травинку и начал жевать ее в раздумьях.
— Вообще ничего? — не поверил Иван.
— По Стасе, совсем. Зато точно можно сказать, что Иштван и Андрей были здесь.
— Ну, я же говорил! Этот монастырь! — заявил Пеши.
— Аббатство, — поправил Ян.
— Какая разница?
— Из-за твоей «разницы» мы и кружим, — проворчал Сван.
— А этот, на кого ты Стасю навел, только что с графами отчалил, багажом. Зовут его Иона Ферри, родом из Византии. Лекарь графа Тулузского. Похоронил недавно жену. Понятно? — Чиж готов был убить Иштвана. Дать Стасе мираж в руки и отправить Бог знает куда, потому что ему что-то показалось! — Ты понимаешь, что ты натворил?! Ты понимаешь, что Стаси нет нигде?! — схватил его за грудки.
— Брек! — откинул мужчину капитан. — Разборки дома!
— Я не вернусь, пока не найду ее! — заявил Николай. Иштван отвернулся:
— Откуда я знал? — вздохнул покаянно.
— Никто ни в чем никого не винит! — отчеканил Федорович.
— Если уж на то пошло, ты командир не прав в первую очередь. Понятно теперь, Стасю от нас ограждал, да? Но мог хотя бы не скрывать в чем соль и суть? А то нагородили тайн и загадок, и сами же в них запутались, — процедил Сван. — Где вот теперь сестренка? Это что же за любовь такая у них с твоим братом приключилась, что и за пять лет не выветрилась?
Федорович хмурясь смотрел в ночь: что на душе, что вокруг, одинаково мрачно.
— Не найдем мы ее, — протянул Ян.
— Тебя вроде не Аким зовут, — зло глянул на него Пеши.
— Здесь точно не найдем. Может, двинемся дальше, в Мирпуа? — спросил Чиж. — Смысл здесь сидеть. У нас еще почти одиннадцать часов в запасе, за это время всю округу вдоль и поперек перерыть можно. Не верю я, что Стася испарилась без следа!
— А если она в Древней Руси? — без уверенности протянул Ян.
— Нет. Она либо здесь, либо… — Иван встал, не желая озвучивать худший вариант. Сначала брата потерял, теперь Стасю. Дурак! Зачем он клялся Илье, зачем оставался верен той клятве? — Пошли, — кивнул бойцам и двинулся в темноту.
Стася пыталась понять, где она, кто, но веки были тяжелы и смежались, в голове лишь боль и звон в ушах.
Что-то влажное и холодное коснулось лица.
— Отходит, — всхлип. Кто это?
— Циц, дура! Неси маковый отвар и мяту.
Мак? Мята?
Перед глазами плыли оранжевые круги, в которых то ли тени, то ли люди.
Как жарко! Дали бы попить…
— Терпите, госпожа…
Кому это, к чему?
Больно! Больно…
— Не доживет, — качнула головой знахарка. Станс помрачнел:
— Мне все равно как ты это сделаешь, но она должна жить до приезда господина. Хоть на голову встань, а сотвори! Иначе — вздерну и тебя и всю твою семью!
Берга охнула, испугавшись, рухнула на колени:
— Помилуйте, господин! Разве ж в моей воле смерть остановить!
— Я сказал! — процедил, откинув женщину и, вышел из спальни. Ориета зажавшись в угол, проводила его испуганным взглядом.
Берга заплакала.
— Ты не реви, а думай! — подбежала к ней девушка, обняла, утешая.
— Да как же!… как же? Что ж здесь придумать?… — трясло знахарку. — Ведь я ж не Бог… ну, что я… видано ли?…
— Тише, успокойся.
— Глаза-то, глянь!… И не кричит, дышит уж через раз… А мне за что?… Что ж я-то?
Женщина на постели застонала и Берга смолкла. Ориета метнулась к больной, менять повязку на лоб и, встретившись с темными, невидящими глазами ойкнула, перекрестилась.
— Мамонька! — а ведь права Берга, не выжить незнакомке. — Надо бы кого за исповедником послать.
— Кого ж исповедовать и причащать? Она ж, болезная не в себе.
— Как же ей без причастья отходить? Страсть-то какая!
— А мне кто причаститься даст!… Господи помилуй, отходит!
Стася захрипела от боли и попыталась схватить рукой оранжевое пятно, надеясь хоть так зацепиться за жизнь, избавиться от боли. Но и пальцем не шевельнула.
Иона очнулся и с минуту с удивлением смотрел на летящую перед глазами траву. С трудом сообразил как так и вспомнил удар графа. Мужчину передернуло от ярости. Он взбрыкнул и начал выворачиваться, грозя слететь с лошади и поломать себе хребет. Его подняли за шиворот, приостанавливая коня:
— Убью! — пообещал в лицо Теофила.
— А ты смел, — оценил тот.
— Неучтив, — поправил Озвар.
— И тебя убью! — процедил Иона. Федерик хмыкнул, но взгляд был растерянным — ярость лекаря проняла его и уверила, что для этого человека нет преград и препятствий.
— Наверное, он не в себе. Зря ты это затеял, Теофил, сдается, лекарь ни на что не годен, как только бесноваться.
— Посмотрим, — махнул стражникам. Те усадили пленника. — Нравится или нет, тебе придется посетить мои владения. Но выбор за тобой: поедешь как мешок или мужчина.
Иона с трудом сдержавшись, чтобы не прорычать в ответ проклятья, кивнул: все лучше ехать так, а не лицом в брюхо лошади.
— Предупреждаю — вы ответите!
Локлей глянул на него, подумал и кивнул:
— Когда поможешь, разберемся.
Я тебе помогу, — пообещал взглядом Ферри. Федерика проняло, он наддал коня, спеша оказаться подальше от возмутительного лекаря, Теофил же бровью не повел. Отряд вновь погнал в ночь, не щадя лошадей.
Утром кавалькада въехала в замок Локлей.
Пленника рывком стащили с коня и повели за графом, что, перепрыгивая ступени побежал спальню, надеясь по лицам слуг определить состояние больной.
— Что?! — увидев Рокуэй, прижал его к стене.
— Жива, — заверил тот. Теофил ткнулся лбом в каменную кладку стены, дал себе пару секунд передышки и поплелся в спальню. Следом мимо Станса провели упирающегося и изрыгающего проклятья лекаря. Начальник стражи не сдержался и ударил того в живот:
— Придержи свой поганый язык смерд!
Иону свернуло.
Сюда, — кивнул слугам граф, приказывая втащить мужчину в соседнюю со спальней комнату.
— Послушай меня Иона, сейчас тебе развяжут руки и ты тихо пройдешь в спальню, где лежит женщина, дороже которой у меня ничего нет, — склонился над ним Локлей. Ферри с удовольствием плюнул бы ему в лицо, но взгляд мужчины и тон, заставляли смирить эмоции и послушать, что он говорит. — Там, — граф махнул рукой в сторону стены, за которой видимо и находилась спальня. — Ты будешь вести себя как самый благородный рыцарь. Твое настроение, твое недовольство не должны сказаться на больной, которая нуждается в помощи и заботе. И если ты все сделаешь, как я… прошу, после ты сможешь высказать мне все, что думаешь, и клянусь честью, не будешь за то наказан. Ты понимаешь, о чем я?
Иона нехотя кивнул, стараясь не смотреть на графа. Станс взмахом клинка рассек веревки на его руках.
— Хорошо. Я верю, ты разумный человек и благородного характера. Сейчас ты окажешь помощь даме, а после получишь награду. Клянусь, я буду щедр и более того, забуду твою возмутительную заносчивость, если захочешь стану… твоим другом.
Бред, — не сдержавшись, фыркнул Иона. Станс замахнулся, чтобы ударить его, напомнив тем самым, с кем он общается, но Теофил остановил руку слуги, поморщился:
— Иди, Стас, мы сами разберемся с Ферри.
Мужчина, предостерегающе глянув на лекаря, вышел.
— Дайте вина, — попросил Иона.
— Нет. Ты много внимания уделяешь горячительному. После прикажу выдать тебе бочку, пей, но сейчас ты нужен мне трезвым.
— Я всего лишь хочу пить.
Граф смерил его подозрительным взглядом и кивнул на стоящий на столике кувшин:
— Вода.
Иона с жадностью прильнул к горлышку и выпил почти все. Оттер губы и вздохнул, глянув угрюмо на Локлей:
— Веди.
Интересно, что за женщина толкнула графа на столь изысканный подвиг? Трубадур, блин!
Граф подозрительно оглядел пленника и пошел, приглашая его за собой.
Больная действительно оказалась в соседней комнате.
Иона замер разглядывая изувеченное лицо. Он слишком долго и пристально рассматривал раненную, стоял как истукан настораживая Теофила, ввергая его в панику:
— Не говорите, что ей нельзя помочь, — предупредил, готовый убить мужчину, если тот подтвердит худшие опасения.
— Кто вам сказал? — хрипло спросил Иона и дрогнувшей рукой откинул край мехового одеяла, чтобы осмотреть женщину, но граф перехватил его руку:
— Не смей к ней прикасаться!
Ферри непонимающе уставился на него: ты кто, какого черта здесь делаешь?
И очнулся, нахмурился:
— Как же вы хотите, чтобы я помог ей? Мне нужно осмотреть больную, чтобы понять, что вызывает горячку.
— Ее избили.
— Кто?
— Толпа, — признался нехотя Локлей.
Ферри потерянно кивнул, соображая, как просто это могло случиться.
Иона решительно убрал одеяло с женщины и осторожно отогнул край туники. На плече горела зеленая татуировка в виде лабиринта.
Локлей с минуту удивленно рассматривал рисунок, и, подняв глаза на лекаря понял, что тот ничуть не удивлен.
— Вы знаете, что это?
— Знак избранных, — глухо ответил Иона, как отмахнулся. Граф кивнул: не сомневаюсь. — Странно, что вы спрашиваете о том меня. Кто вам эта женщина?
— Жена, — твердо и четко молвил граф, секунды не думая и глазом не моргнув. И не солгал, давно придумав себе незнакомку и поверив в то, что лишь она его судьба, другой же нет и быть не может.
Иона тяжело и долго смотрел на него.
— Вот что, господин граф, — отвернулся, посмотрел на изувеченное лицо женщины. — Мое главное условие — не мешать и выполнять все, что я скажу. Сейчас мне нужно осмотреть ее, ощупать кости и мышцы, живот. Я вижу, госпожу изрядно покалечили. Давно ли она не в себе?
— Почти сразу… Второй день.
— Скверно. А сколько мучит жар?
— Столько же.
— И не стихает?
— Нет.
Иона начал осторожно ощупывать скулы и челюсть больной. Локлей дернулся, желая воспрепятствовать, возмутившись и испугавшись, что лекарь причинит боль ангелу, но сдержал себя, видя, что тот осторожен, даже нежен.
Ферри приоткрыл веки больной, чтобы посмотреть зрачки и тяжело вздохнул: похоже тебя крепко помяли, девочка.
Осторожно ощупал руки, каждый пальчик, каждую косточку, потом ноги, живот, смирившись с тем, что граф целомудренно придержал рубашку, скрывая наготу женщины. Пусть его, болвана, после разберемся.
— Скрывать не стану, картина не утешительна, — выпрямился. — Скорей всего главная беда заключена в ранах головы, и все же, на лицо увечье ребер, руки. Мне нужно крепкое полотно. Затем: горячая вода, крепкое, самое крепкое вино, что вы найдете, нож, игла, нитки. И побыстрей.
Граф махнул служанкам: слышали? Тогда в чем дело?!
Те ринулись прочь выполнять приказание.
Отряд сидел на опушке леса недалеко от Мирпуа, ждал «зеленку». Лица усталые, расстроенные, взгляды куда угодно только не друг на друга.
— Можно еще поискать, — упрямо заметил Чиж.
— Десять минут до точки, — напомнил Ян.
— Будет другая точка.
— Мы возвращаемся, — сказал Иван. Не приказал, не попросил, а словно сам себя спросил и не поверил ответу. Николай мрачно глянул на него, напоминая:
— Мы не оставляем своих.
— Не оставляем, — согласился. — Только забираем, если знаем, откуда забрать, и если есть что.
— Она могла не дойти до точки выхода, — задумчиво протянул Сван. — Скорее всего, так и было, ведь связи не было вообще. Так не бывает.
— Ушла в параллель? — покосился на него Иштван.
— Скорей всего, — неопределенно повел плечами.
— Или здесь, но мы плохо искали, — процедил Чиж.
— Коля, маяк даже не шелохнулся за сутки. Где, кого искать? — развернулся к нему Ян.
— Я не верю, что она пропала! Не верю!! — взвился Николай, вскочил.
— Тише, — попросил Федорович. Настроение у него было подстать настроению всей группы — отвратительным, и то ли вина, то ли досада разъедали. А жить надо, идти дальше, работать. — Такова судьба патрульных.
— Это ты мне говоришь? На счет Стаси, да? — возмутился мужчина, навис над ним.
— Не мельтеши ты, Коля, — поморщился Иштван. — Всем не сладко.
— Но нужно реально смотреть на вещи. Стаси здесь нет. Не факт, что вообще проявлялась здесь. Какой вывод? Плохой вывод: она может быть где угодно и с той же вероятностью нигде, — глянул на него Иван.
— Думаешь, погибла? — прошептал Чиж, с тоской и злостью за подобные мысли уставился на командира. Тот вздохнул и ответил расстроенным взглядом:
— Ты боец, должен сам все понимать.
Николай осел на траву, сообразив, что капитан прав. Но как с этим смириться?
— Я останусь, еще поищу.
— Отставить.
— Сутки. Дай мне еще сутки.
— Исключено.
— Ребята, минутная готовность, — тихо бросил Ян. Бойцы начали подниматься, а Чиж все сидел и упрямо сверлил капитана взглядом.
— Хватит! — рявкнул тот, не сдержавшись. — Никаких исключений не будет! И утри сопли!
— Я уверен, она жива, здесь! — вскочил мужчина. — Дай мне сутки, всего лишь сутки!
По воздуху прошла волна и начала образовываться воронка.
— Дома поговорим! — отрезал Иван и, схватив Чижа за руку, толкнул в образовавшийся коридор. Иштван оглядел веселый пейзаж и, прошептав:
— Прости, Стася, — шагнул следом. Последним ушел Иван, на пару секунд задержавшись, чтобы то ли попрощаться, то ли взять себя в руки и перечеркнуть прошлое. Однако понял, что не сможет и, ушел в будущее, храня былое.
Из бокса выходили молча. Не сговариваясь и все же единогласно приняв решение — о Стасе больше не слова.
Так было проще, легче. Так было всегда. Потерю не вернуть, а думать, говорить, что в больном ковырять. К чему? Нагрузки без того колоссальны на психику, как и на весь организм.
Жизнь продолжается, как должно быть. Каждый запомнит то, что ему хочется и с этим будет жить, но бередить чужие раны, как делиться своими — непринято, неправильно, наверное, нечестно. Чиж понимал капитана, ребят и все же наблюдая как они переодеваются, как ни в чем не бывало, переговариваются, решают, что сделать первым, что вторым, во сколько явиться в центр на прививки, ему казалось — они намеренно кощунствуют.
— Иштван, ты сколько лет со Стасей в патруле?
Пеши замер с майкой в руках, посмотрел в глаза Чижу: мне как тебе, поверь, несладко, и больно, и жалко, но давай не будем, хорошо?
Натянул молча майку на торс и скинув одежду в контейнер для грязного, вышел. Сван хмуро покосился на мужчину:
— Закрыли тему, Коля. Совсем.
— Получится?
— Но попытаться-то надо?
