Глава 11

Первые сутки самые трудные. Организм не смотря на страховку со стороны спецов еще настроен на волну того мира, перед глазами плавают картинки увиденной природы, рептилии, фрагменты пройденного маршрута, моменты общения, беготни, обрывки эмоций. Сознание еще не воспринимает реальность этого мира и путает директории, принимая одно за другое. Что было нормальным там, кажется ненормальным здесь, и точно так же всегда случатся при переходах в другую историческую реальность.

Для «стариков», привычных к подобным перегрузкам, закаленных психически фактически со школьной скамьи, период двухдневной адаптации пройти проще, она у них в сутки укладывается, которые, Стася, например, провела во сне. Для «новичков» же и двух суток мало — мешается в голове, путаются файлы сознания и подсознания, на автомате на каждый шорох оборачиваешься и, кажется, не боец из столовой в свой корпус возвращаясь мимо идет, а динозавр подкрадывается, не мячик о столешницу шлепнул, а камень под чьей-то лапой соскользнул, на валун упал.

Группа своя как никогда близкой кажется, истинной семьей, и цепляешься за нее подспудно, как за единственно незыблемо реальное, которое в виртуальность ни сегодня, ни завтра не уплывет. В таком состоянии даже Аким почти симпатичен.

— Шаловича отчисляют, — сообщил Пеши, когда «зеленые» собрались в столовой на завтрак. Столы сдвинули и сели все вместе, оставив место капитану и Стасе, что еще выбирали, чем сегодня свои желудки радовать.

Чиж компота хлебнул, подумал:

— За что?

— За сопли на задании.

— У нас такое не терпят. Всю группу подставить может. Психически неустойчив, — прокомментировал Сван.

— Честно говоря, я себя тоже не совсем устойчиво чувствую, — признался Николай.

— Это нормально.

— Да? Не-езнаааюю. Все время, кажется, что в коридоре какого-нибудь ящера встречу, а вместо сортира попаду в заросли хвоща.

Сван чуть не подавился овсянкой, рассмеялся:

— Ну, ты даешь, брат.

— Не, нормально, — заверил Николая Иштван. — Первый год такая ерунда будет, любой психолог тебе скажет. Но психика у тебя устойчивая, я тебе точно говорю.

— Ты психолог?

— Он транспсихолог! — фыркнул Сван.

— Нет, — качнул головой Пеши. — Просто каждая восьмерка обычно пару месяцев адаптации к местным условиям жизни проходит, а потом уже к «синим», "оранжевым", «зеленым» или куда там еще, направляется. А у тебя процесс запараллелился: и к современности и к перемещениям одинаково быстро адаптируешься. Не зря тебя к нам кинули, не зря Стася тебя сюда вытащила.

— Ну, да, там бы сгнил, а здесь хоть какую-то пользу приношу.

— Точно.

— Не «какую-то», а большую, — заверил Сван.

— Не заметил пока.

— У тебя заниженная планка самооценки, — глубокомысленно изрек Ян.

— Угу, — свою личность Чиж меньше всего готов был осуждать, поэтому перевел разговор на другую тему. — Так что с Шаловичем? Получается, с ним начальство ошиблось?

— Бывает, — пожал плечами Сван.

— Ничего подобного. Командир у нас замечательный. Не он бы, так Аким в группе остался, а Федорович рапорт на отстранение на стол Казакову и все, тот без слов на подпись, — сказал Иштван.

— Куда теперь Аким пойдет?

— Неделю взяли на размышление и дополнительное тестирование, — ответил Ян. — Я кстати, слышал, Иван Стасю пугал отстранением.

— Года три уже пугает, — хмыкнул Пеши.

— А если отстранит? Я смотрю, она патрулем живет и дышит, — сказал Чиж, и покосился через плечо на женщину, что ставила тарелку на свой поднос и разговаривала с Иваном. О чем неясно, но что оба в хорошем расположении духа — видно.

— Стасю не отстранит, — заверил Сван. — Иван грозить может, но случись — костьми ляжет, но ее отстоит.

— И тебя, и нас, — добавил Иштван, чтобы Николай чего лишнего не подумал. — Сработались.

— Хакима и Гоблина жалко, — тихо заметил Сван, застыв со стаканом чая в руке.

— Лешего, Березкина и Толика, — с тем же скорбным тоном продолжил список Иштван.

— Это ваши? Погибли?

— Да. Замечательные люди были.

— Березкин и Толик может живы.

— Может.

— Это как? — пристал Чиж.

— Так же, как с трассером. Всякие ситуации случаются. Один у инков остался. Пару рейдов делали — искали. Без толку. Второй — неизвестно. Как сквозь землю провалился — был и нет. Главное на «зеленку» вместе зашли, а вышли без него. Куда занесло, как, почему? Никто не знает. Море догадок и столько же вопросов — ответов нет.

— Такое тоже бывает, что уже на пути домой пропадают?

— Редко, но случается. Наши светлые умы, говорят, что объект попадает в пространственно-временную зону по типу черной дыры. Стоял ближе остальных или весовой категорией легче остальных, или скорость движения чуть меньше заданной получилась, его и втянуло.

Чиж опять покосился на Стасю — весовая категория у нее вовсе никакая.

— Что за дыры такие?

— Сходи на лекции если интересно. Стася же обещала тебе сводить.

— Угу. Особенно Чеснокова рекомендую, — улыбнулся насмешливо Иштван. — Как начнет тома физики на уши вешать, мозг непоправимо в квазар превращается. Я после него себя квантовым роботом чувствовал, это примерно как гречка с морской капустой сходится. Но у меня все сходилось: вода с огнем, небо с землей, а баклажан с денатуратом. Легко.

— В смысле: не сдвинулся сам — помоги сдвинуться другому? — усмехнулся Николай. — Лихой ты парень!

— Всегда к твоим услугам, брат! — хохотнул тот.

— О чем ворчим? — улыбнулся им Иван, приземляясь на свободное место. Стася села напротив и просто поздоровалась с ребятами.

— Николай переживает, не забыла ли Стася про свое обещание экскурсию ему устроить по лекционным залам, — хитро глянул на женщину Сван.

— Раз обещала, сделаю.

— Может, в город еще сводишь, покажешь ему современность, — предложил Иван.

— Я очень даже "за", — улыбнулся ей Чиж. — В кафе посидим, в кино там, на танцы сходим.

— Куда? — наморщила лоб женщина, а мужчины дружно рассмеялись. Николай растерялся:

— Что смешного?

— Ничего, — заверил Иштван.

— Одна неувязка: танцев и «кина» у нас нет, — хохотнул Сван.

— Как нет? Совсем?

— А зачем? — удивился Ян. — Есть интерактивные средства массовых коммуникаций — мульти комбайн. Ты разве им еще не пользовался? Он в каждой комнате.

— Он им орехи колол, — засмеялся Сван.

— Хватит вам потешаться над человеком, — попросила Стася.

— Ты, брат, не обижайся, все нормально, — сказал Иштван. — Я сам к этому привыкнуть не мог. Ну, как же — кино! Это же искусство, это же нечто креативное, заоблачное.

— Разве не так? И как же вы развлекаетесь? Как расслабляетесь, я в курсе, — улыбнулся, глянув на двух закадычных друзей. Те переглянулись, улыбки и хитрые взгляды попрятали.

— Как? — влезла Стася, с хитринкой поглядывая на Чижа.

— Массаж, — поведал тот.

— Здорово, — хмыкнула.

— Мне тоже понравилось, — заверил. — Но без кино он не пошел.

— Какие фильмы, брат? У тебя как у всех машина в комнате — любое кино смотри в любой проекции. Там же миллион радиостанций, мгновенный видио блок связи, инет, факс…

— Феникс…

— Сокол…

— База, база, я фламинго, иду на посадку! — засмеялись опять Сван и Иштван.

— Каналов только около пяти тысяч, — не обратив на их приколы внимания, продолжил Ян.

— Рекомендую канал новостей. Тебе понравится, — заверил Пеши. — Вчера смотрел, очень душевно о праздновании пятисотлетия с открытия «стрелы» рассказывали…

— "Стрела" у нас что?

— Хм. Скоростная линия общественного транспорта, — пояснил Иван.

— Пример: ты работаешь в Новом Орлеане, а живешь в Белграде. Добираться два часа туда и два обратно…

— Сколько?!

— Два! По здешним меркам ужас как долго и нудно. Но открыли «стрелу» и гражданин федерации преодолевает это расстояние в четыре раза быстрей, — ответил Иштван. — Здесь очень трепетно ко времени относятся.

— Ну-у… — ничего себе прогресс!

— И с кино тоже самое, — видя некоторую растерянность Николая, хмыкнул Иштван. — Представь какой-нибудь фильм.

— Ну… «Мимино» или «Сталкер» Тарковского.

— "Сталкер" видел, — кивнул. — А теперь представь этот фильм в своих руках и делай с ним что хочешь. Переделывается на свой вкус все что угодно от цветов до сюжета. Любой, кому охота, легко это делает. Ну, и сколько вариантов «Сталкера» будет? И зачем идти куда-то что-то смотреть, если все скачивается и как ты хочешь строится. Танцы? Задай режим, например «ретро» и будет тебе нон-стопом до тошноты от Глинки до "Машины времени" все что угодно — танцуй — не хочу. Кафе, магазины? Точно так же заказываешь все через комп и получаешь в течение максимум часа.

— Лихо, — кинул в рот орешек в шоколаде Чиж, пережевал, переваривая информацию. — А как здесь тогда развлекаются, увлекаются чем?

— Книги.

— Книги?

— Именно, — заверил капитан. — Одно время их вообще не читали, а потом…

— Это целая магия, — влезла Стася. — Читать написанные слова и искать глубинные смысл в каждой фразе.

— Угу. Это лучше, чем фильмы под свой вкус переделывать, увлекательнее, — согласился Ян. — Я тут прочел:

"Утро весеннее, тополь седой,

красный закат над листвой молодой,

тихая ночь с одинокой звездой —

первыми вы научили любить

мальчика некогда бывшего мной.

Было моим только то, что любил.

Животворящей весною я был,

не был бы я весной настоящей,

если не стал бы листвою шумящей,

если б закат и листву позабыл"!

Как сочно, ярко, как глубоко! Это написал человек. Сложил из обычных слов целый мир, постиг его суть и щедро нам отдал.

Чиж потер ершик волос на затылке: однако.

— А ты стихи какие-нибудь знаешь? — спросила Стася.

Попасть впросак не хотелось и Николай поспешил выдать первое пришедшее на ум:

— "Белеет парус одинокий в тумане моря голубом,

что ищет он в стране далекой, что кинул он в краю родном".

Мужчины с уважением уставились на него, Ян даже рот открыл от восхищения, а Стася посмотрела с удивлением. Один Иштван с насмешкой:

— Ну, ты романтик…

— Чьи это стихи? — потянул за рукав легкой куртки мужчину Ян.

— Лермонтов, — протянул Чиж, умиляясь чудаку.

— Красиво и глубоко, — кивнула Стася.

— Почти про нас, — поддакнул Пацавичус. У Николая тик глазного века от непонимания образовался:

— В смысле?

— Парус — странник. Во времени как мы. И… чего он там? Кинул и ищет, вот и мы здесь оставляем, туда идем искать, потом возвращаемся и, никто не знает, куда и откуда мы.

— Хм, — только и выдал Чиж.

— Ян, ты философ, — заверил его Иштван.

— Не-а, он поэт, — влез Сван.

— Поэт у нас Чиж.

— Коля, а прочитай еще что-нибудь, — попросила Русакова.

— Э-э-э, — чтобы такое вспомнить? — " В лесу родилась елочка…

Иштван чуть не подавился чаем, заржал к смущению Николая, который итак понял, что не то сморозил.

— Что смешного? — удивились остальные.

— Не обращайте внимания, — выставил ладонь Пеши, еле сдерживая смех. — Старик, продолжай. Стихи замечательные, просто за душу берут!

И опять покатился со смеху. Сван не церемонясь хлопнул ему ладонью по спине и тот притих, но в глазах все равно прыгали веселые чертенята, раззадоривали.

— Продолжай, Николай, — попросила Стася. Чиж посмотрел в ее глаза и выдал неожиданно для самого себя:

— "Тобою полон день, твоею сутью,

и этот день так долг, так велик,

что время все с его бескрайней сутью,

теперь ничтожно для меня как миг.

Сверкающие звезды в отдаленье

на небе вышивают плащ ночной.

Благодарю о вечное мгновенье,

за день, когда она была со мной".

Станислава задумчиво смотрела на Николая. Она поняла, что он хотел сказать этими стихами, оценила его откровенность, но ей нечего было ему ответить. Сердце царапнула грусть о давно минувшем. Женщина отвела взгляд и очень пожалела, что вообще просила почитать мужчину стихи. Перед глазами стоял тот, кого она долго и мучительно забывала и, вроде получилось и, вроде забыла, но нет, нет, а в такие минуты вдруг накатывала память как волна на песок и смывала все замки, преграды и запруды, что она выстроила, чтобы жить дальше.

Иван внимательно посмотрел на нее, потом на Николая, что, смутившись собственной смелости, вспомнил вдруг о десерте и спешно, но слишком тщательно стал дегустировать крем на пирожном.

Федорович видел — Стасе нравится Николай, и точно знал — тот неравнодушен к женщине, но вот беда — ему что делать? Помочь? Вмешаться? Первое больно, на второе он не имеет право, да и подло. Пустить все на самотек?

Капитан встал и пошел на выход, ни слова не сказав своей команде.

Иштван хмуро выковыривал из булочки изюм, Сван попивал компот и поглядывал на окружающих, словно только прием пищи третьей группой зачистки его и интересовал. Ян единственный ничего не заметил — он переваривал услышанные стихи и искал в них глубокий смысл. Мужчина был еще слишком молод, чтобы понять, что весь их смысл на поверхности и ничуть ни от кого не скрывался.

— Пойдем со мной, — поднялась Стася. Она решила для себя, как разрубить этот узел, лишив разом себя неловкости положения, а Николая иллюзий.

Русанова пошла к выходу, Чиж за ней, мгновенно забыв про привлекший его еще минуту назад десерт.

Сван и Иштван переглянулись, подумали, каждый, разглядывая столешницу перед собой и Пеши заметил:

— Лучше он, чем тот, к кому она бегает.

— Н-да? Думаешь, будет толк? Сомневаюсь. Стасю не знаешь?

— Ну, не ледяная же она.

— Не ледяная — отстраненная, на истории помешанная. Сёрфер-фанат. Остальное мимо.

— Вы о чем? — очнулся Пацавичус.

— О булочке, Ян, — растянул губы в улыбке Иштван. — Изюма много — к добру ли?

Станислава привела Николая к главному входу центра, на балкон у парадной лестницы над холлом. Мужчина здесь еще не был и с любопытством оглядывался.

Желтоватое стекло уличной стены шло под углом. Остальные стены были ровными, из светлого, почти зеркального материала. Фонтанчик с подсветкой, буйная зелень и тяжелые скамейки — внизу, в огромном вестибюле, где толпился народ, стайками девушек и юношей, редкими парами зрелых мужчин и женщин. Наверху же, между коридорным разветвлением и стеклянными кабинками лифта на всю стену были лишь фотографии мужчин и реже женщин. Это очень напоминало своеобразный мемориал и, Чиж хотел уточнить у Русановой, что же на самом деле означает такое количество снимков, но Стася встала у перил и кивнула ему на группу девушек внизу. Зачем? — не проходило — взгляд женщины был слишком строг, чтобы возражать или уточнять. Чиж честно потратил на изучение фигурок и улыбчивых лиц минуты три и все же спросил:

— И что?

— Смотри внимательно. Красивые, правда?

Мужчина с постной физиономией неопределенно пожал плечами.

— Ты присмотрись. Вон белокурая, видишь? Маша Дроздова, будущий трансбиолог, умница.

Николай хмуро уставился на Стасю, сообразив, к чему она ему на студенток кивает. Это было обидно немного и сильно огорчительно. Если женщина готова передать мужчину как вымпел в руки другой, значит не испытывает к нему и доли трепетных чувств.

— Или Ростислава Доневская, черненькая, курносая, видишь? — продолжала кивать на девушек Стася, не заметив, что Николай уже стоит к ним спиной, опершись о перила и сложив руки на груди, внимательно рассматривает ее:

— Не проходит, — ответил сухо.

— Зиновия Рулямис — рыженькая…

— Мимо.

Стася подняла взгляд и заметила, наконец, что Николай и не смотрит на девушек — ее изучает.

— Это достойные…

— Кто? — поморщился: неужели он настолько низок и слаб в ее глазах? — Невесты, подруги, секспартнерши?

Русанова приуныла, встала, копируя его позу и покосившись на стенд пропавших во времени, тихо сказала:

— Ты можешь найти нужную тебе среди них. Они перспективны, умны, красивы…

— Стася, ты кем меня считаешь? Не думаешь, что унижаешь меня?

— Чем?

Она действительно не понимала. Оказание помощи и поддержки, участие в судьбе товарища по ее разумению оскорбить не могло, унизить, тем более.

— Я взрослый мальчик.

— Кто спорит?

— Хорошо. Тогда скажи мне, что ни с кем знакомить меня не затевала, громоотвод в виде белокурой или черноволосой умницы, раскрасавицы, не предлагала.

— Предлагаю. Именно. Но не громоотвод, как ты выразился, а подругу, близкую тебе по духу и мышлению, способную польстить твоему мужскому самолюбию и поднять твое самосознание.

— Интересно. О мужском самолюбии знаешь, даже заботишься, а то что «топором» по нему как по бревну, ничуть не волнуешься. Может у вас это норма, искать своему неудачливому ухажеру другую подружку, а для меня нет. Меня это оскорбляет, понимаешь? Причем во всех отношениях. Я не вещь, не бездушная машина, не робот, у которого тумблер переключил, и, пожалуйста, другую программу задал, ориентиры сменил. Мне ты нравишся и, плевать мне на белых, серых, голубых. Ты хотела сказать: не надейся? Для этого слова есть, а речь я понимаю, не глух еще, смею надеяться — не туп.

Чиж говорил спокойно, тихо, без тени обвинения, нотки укора, но в его пространной интонации слышалось огорчение и усталость. Стасе стало нехорошо, неприятно, она словно совершила нечто низкое, хотя разобраться — хотела как лучше.

Восьмерка, пойди, пойми ее.

— У нас разное мышление, — кивнула, найдя объяснение недоразумению.

— Не согласен. Мы прекрасно поняли друг друга, значит, наши взгляды не так уж расхожи. А то, что я не считаю нормальным, что считаешь ты, не факт разногласий. Скажи, я тебе противен, неприятен?

— Нет.

— Может, не в твоем вкусе?

— Это как?

— Ну-у, цвет волос, глаз, размеры бицепсов, рост. Не знаю, по каким параметрам вы женщины себе любимого подбираете.

— Любимого любовь и выбирает. Ты противоречишь сам себе.

— Н-да?… А тот, к кому ты бегаешь за тридевять времен, какой?

Стася непонимающе уставилась на мужчину: о чем, о ком он?

— Твой друг из Древней Руси, — уточнил, немного удивившись реакции женщины. Странно, что она не сразу поняла о ком речь. Забыла под воздействием последнего задания, путешествия к динозаврам? Что же тогда за отношения у них с тем «богатырем»?

— Я не хочу об этом говорить. Очень жаль, что ты меня неправильно понял, — решила уйти Русанова.

— Да нет, понял я тебя правильно, — придержал ее за руку. — Не сбегай. Не хочешь — оставим тему древности и еже с ней. Ты экскурсию обещала. Жду. И даже пару вопросов имею.

— Задавай, — согласилась, хоть и с большим удовольствием ушла.

— Что за стенд? — кивнул на слайды на стене.

— Пропавшие во времени.

Ничего себе!

— За сколько лет?

— За последние тридцать лет. Остальные в архиве. Сданы за давностью лет и низким процентом вероятности их найти.

— Любопытно.

Особенно то, что женщина, судя по тону и виду, говорить об этом не хотела. Еще одна загадка. Сколько их еще у Станиславы?

— Ничего любопытного, — помрачнела.

— Отчего же. Расскажи, как пропадают?

— Как трассер, которого не нашли.

— Или как Толик?

— Откуда про Толика знаешь?

— Ребята поведали. И о Березкине.

— Даже о нем?… Тогда, что рассказывать?

— Есть ли шанс их найти.

— Есть. Многие приспосабливаются к той действительности, благополучно проживают отмерянный им срок, если соблюден зеркальный эффект. То есть, если точка попадания не выходит за границы плюса и минуса от зеро до нашего времени. И если не восьмерка. Последние быстро дряхлеют и умирают. Но случаются такие, которые специально уходят в глубь веков — им там комфортнее, лучше. Они намеренно остаются. Приспособленцы, предатели! Таких мы ловим и наказываем. По закону их отправляют на диагностику и перепрофилирование в мед центр закрытого типа. Как правило, это испорченные гордыней и тщеславием личности. Там без них таких хватает, а если учесть знания, с которыми они появляются в Древность, то сам понимаешь, стать королями им нетрудно, устроить хаос себе на радость, пару тиранических выпадов, геноцидных зон. Короче, хорошие подлецы!… Но случаются потерявшие память. Они заново начинают жить там, но навыки сохранены и периодически у них возникают видения из будущего, которые они принимают как посыл свыше, сообразно мировоззрению времени, в которое попали. Да Винчи один из примеров. Школьником пропал, потерял память, был принят в семье, которая потеряла сына, воспитан как родной. Никто не знал, что он приемный сын Винчи, все принимали его за того, который умер, а колоссальные знания по тем временам и пытливость ума принимали за Дух Божий, снизошедши к нему во время болезни. Он прожил прекрасную жизнь, оставил значительный след в истории, и до конца своих дней не вспомнил кто он и откуда. А что современники, что потомки констатировали, что он родился не в свое время и значительно его опережал. Феномен, да? — улыбнулась.

— Его не стали возвращать?

— Нет. Он не помнил и остался не специально. А вот те, кто целенаправленно ищут свое место в истории, заслуживают наказания.

— Ты говоришь это с таким презрением, будто они совершают самое низкое преступление.

— А что может быть ниже трусости, и как называется бегство от действительности, трудностей в своем времени? Они, как правило, связаны с личностными, психологическими качествами. Возьми Акима. Неплохой мужчина, но случись — останется, предаст не думая. Быстро сообразит, что лучше быть королем в Галии, чем посредственностью в Федерации, лучше быть возвеличенным за силу и ум, чем жить в неуважении за свои слабости характера и воли. Атавизмы и архаизмы прошлого порой случаются у нас, проявляются самым гнусным образом, редко, но метко. Гипертрофия эго и атрофия духовного начала, моральных принципов. Ими движет удобство, гордыня, алчность, самолюбие. Им всего мало. Декомпенсация того, что они о себе воображают и действительность восприятия их окружением, выливается в бунтарство, вот в такие низкие поступки. Недавно один профессор ушел туда, решил, что здесь ему не развернуться, что не ценят его, не возносят, а там… там он да-аа! Ушел, с собой людей утянул и прибор прихватил, который создает помехи в полевых структурах, смешивает трассы и закрывает путь. Пятнадцать групп из-за этого гегемона остались во времени и не могли вернуться, среди них школьники и студенты с гидами.

— Что с ним стало?

— А чтобы ты сделал?

— Шею свернул, — ответил честно. Он прекрасно помнил напуганных мальчишек, что они вытащили из Теночтитлана.

— Заслуженно, согласись. Я не понимаю и не принимаю тех, кто решает остаться там, но это их дело и по большому счету не мне судить, однако, уходя сам — не подвергай опасности другого. Твое желание — твое дело, но уважай и желания других. Почему дети и остальные должны страдать из-за самодурства и отвратности мышления одного подлеца?

— Согласен.

— Но вообще, нужно было доставить его домой, — поморщилась в задумчивости.

Чиж хмыкнул, сообразив, что Стася, как-то замешана в аутодафе профессора — выскочки и сама себе удивляется, что не жалеет о совершенном, хоть поступок и идет в разрез с законами ее времени и долгом.

— Почему уличная стена под наклоном? — перевел на другую тему.

— Мы в пирамиде. Это здание — огромная пирамида в центре пирамидального комплекса.

— Особенности вашей архитектуры?

— Нет, — улыбнулась, встала рядом с Николаем, поглядывая вниз, на уже разбегающиеся по аудиториям и корпусам группы. — Разумное просчитанное решение для большей целесообразности работы центра научных исследований. У нас давно все живут под пирамидальными куполами. Это улучшает энергетику, положительно влияет на организм, повышает работоспособность, интеллект, иммунитет, устойчивость, как к физическим, так и к психологическим перегрузкам. В пирамиде процесс старения замедлен, благоприятная атмосфера сохраняется веками, воздух озонируется и стерилизуется, процессы происходящие внутри фигуры положительно влияют на все биологические и органические организмы. Всего не перечислишь. Пирамида уникальная и универсальная система, аналогов которой, в общем объеме эффектов, нет. Об этом знали еще древние, но потом знания начали утрачиваться и, долгие века сохранялась уверенность, что пирамиды в том же Египте, всего лишь гробницы фараонов, а все остальное слухи, домыслы, догадки. Но пришло время, когда феномен пирамиды начали принимать всерьез, занялись вплотную научные мужи. Экспериментально было доказано, что пирамида действительно комплексная система вселенского уровня. Кстати, занятия начались, хочешь послушать лекции?

— А ты со мной?

— С тобой. Правда, физику не люблю.

— Я понял, — улыбнулся в ответ. — Ты любишь историю. С удовольствием послушаю о временах, куда нам наверняка продеться отправится рано или поздно,

— Тогда пошли, — обрадовалась, к лифту потянула, потом по коридору влево, к цветам, стойкам, креслам и дверям. А с угла у стеклянной стены перила и круглая мраморная лестница, закругляющаяся балконом. Чиж глянул вниз, Стася засмеялась, увидев его лицо:

— Что напоминает?

— Трилобита.

— Точно!

Уж куда точнее. Даже цвет отделки лестниц и перил, был «трилобитный». Смотришь и кажется, что перед тобой не лестница, а гигантская раковина древнего моллюска лежит, каким-то образом попавшая сюда, вмонтированная в стекло, мрамор.

— Красиво?

— Впечатляет, — согласился.

— Я в свое время очень любила здесь кататься.

— Это как?

Стася лукаво улыбнулась и к ужасу Николая села на перила и поехала вниз. Высота немалая, спираль довольно крутая — упасть, разбиться ничего не стоит. Мужчина за женщиной рванул, ступени перепрыгивая и не спуская с нее глаз:

— Стася!

А та со звонким смехом катилась вниз по перилам, как с горки-серпантина.

— Ты ненормальная, — заявил, притормаживая к последним ступеням и видя, что женщина цела, невредима. Она спокойно стояла и с насмешливой улыбкой ждала товарища.

— Как раз наоборот. Это же здорово скатится с десятого этажа без лифта! — Стасю распирало от радости и веселья, а от улыбки лицо буквально светилось. Чиж замер, любуясь женщиной: лучезарная, иного сравнения ему в голову не приходило.

Пара минут в тишине и покое, в единении и близости, хоть и, не касаясь и все же будто в объятьях и, время словно остановилось. Ощущение вечности в мгновении было острым, внезапным и четким, вопреки законам физики и логики.

— Что ты чувствуешь? — тихо спросила Стася. Чиж шагнул к ней, но осмелился лишь локон со щеки убрать, чуть прикоснуться к нежной коже:

— Будто мы одни и никого, ничего вокруг.

— И время будто замерло.

— Да.

Женщина улыбнулась:

— Вот из таких минут настоящего и строят будущее. Кажется, ничего не происходит, а на деле формируется фундамент будущих событий, самой истории, часть которой нам суждено узнать, прожив написанный нами отрезок.

— Не понимаю.

Какой там понимать — смотреть бы и смотреть на Стасю, не думая и ничего не зная. Зачем? Сейчас есть она и рядом, с ним.

— Тебе кажется, что мы ничего не делаем, отдыхаем, дурачимся, на деле же рисуем эскиз картины будущего. Каким мы его представляем, как правило, зависит от нашего настроения. Но разве не абсурд, когда от такой безделицы зависит будущее? И разве зная это, ты будешь предаваться печали, горю, глубочайшим сожаленьям, депрессии и унынию и тем рисовать картину мрачную, в пастели темных красок? Нет, конечно, ты постараешься запомнить этот миг со всей яркостью и из него нарисуешь яркую картину, наполненную светом, а не мраком. Правильно — потому что это и есть эскиз будущего, а оно не бывает на одного, мы связаны друг с другом с этим моментом. Значит от тебя, как и от каждого из нас зависит будущее. Ты создаешь свой образ, корректируешь, окружающие вносят немного своих красок и если посыл положительный, из таких вот минут умиротворения, насыщенное светом добра и радости, будущее не сможет огорчить тебя и этот мир, принести боль и сожаление.

Думай о хорошем, только о хорошем. Даже если грамм, один процент их ста этого исполнится и мир на тон, на оттенок станет чище, ярче, добрее и светлее, оно того стоит, правда?

Это было похоже на колдовство. Чиж зачарованно слушал Стасю и не мог возразить. Ему казалось, она не фантазирует, а констатирует и — верилось. Вопреки рассудку, смотрел на нее и думал: ты меня полюбишь. Нас будет двое — ты и я, потом родятся дети. Конечно мальчик и девочка. И никаких заданий, опасностей для тебя. Я буду рядом, с тобой, всегда. Мы будем жить долго в любви согласии, спокойно, счастливо.

Мир и покой, синонимы счастья для него, связались с именем любимой, которая как будто он сам, а он как она.

— Конечно это колоссальный труд, прежде всего над собой, но ты сможешь, я уверена, — сколько искренности, света в глазах, лице? Чиж как околдованный смотрел на нее, не в силах оторвать взгляда и слушал, слушал. — Знаешь, иногда меня посещают малодушные мысли о том, что не надо искать и возвращать тех, кто добровольно, ведомый своими архаичными инстинктами, низкими качествами души уходит в прошлое. Без них здесь чище и будущее лучше, не загаженное негативом алчности, тупых амбиций, стремлений себялюбивых. Ведь их мышление сродни тому времени, что они выбирают для себя, оно привычно и нормально там, в среде ограниченных материей существ, и мыслеформы жутки и примитивны. Но как подумаю об этом, так сразу стыдно, — покаялась, прикоснувшись к Николаю. Он обнял ее, внимательно слушая и вдыхая аромат волос и слов. — Именно потому что, они такие их и нельзя оставлять там. Низко, недостойно отдавать свою боль другому и так же здесь — отдать предкам негатив и радоваться жизни? Подло, — поморщилась. — Кошмарно, правда? Там, в глубине веков без наших отрицательных стремлений и эмоций хватает грязи, неприятностей и зла. Здесь, мы, знаем, как и можем справиться с носителями негатива, а там нет. Свет и тень аккумулирует человек силой мысли, чаяний. Свет одного способен озарить путь на несколько лет нескольким людям, а те другим, но уже сотням, по типу "цепной реакции". Так же мрак одного, способен утопить сначала одного, двух, десять, потом сотню, тысячу. Но здесь это невозможно, мы знаем механизмы строения будущего и потому здесь света больше, он поглотит и утопит тень. Он тут повсюду, а там бывает мало и на вес золота. И уж если множить что-то в темноте, то свет. Согласен?

— Согласен. Но если честно, мне сложно принять твой постулат и поверить, что один способен повлиять на будущее многих. Свое? Допустим, но других?

— Свое будущее ты представляешь, мечтам предаешься?

— Я приземлен, мечтать не умею.

— И все же мечтаешь, иначе ты не человек.

— Допустим.

— Раз мечтаешь, думаешь, о том, что будет, уже этим строишь свое будущее. Но в нем ты не один, потому что не в пустыне живешь. Кто-то обязательно задействован в твоем сюжете и что-то тоже есть. Четкость данной картинки и есть матрица будущего, а ты не мечтаешь — создаешь проект, потом станешь инженером, строителем, причем уже автоматически, возможно и не ведая того. Ты можешь забыть мысль, но мысль не забудет тебя. Ты создал ее по образу и подобию своему, наделил силой дав часть своей энергии, подумал дважды, окреп в уверенности — это есть, будет — создал фантом, способный жить уже отдельно. Он будет существовать вне зависимости от тебя, твоей памяти и желаний, бродить по тонким мирам искать пристанище — рождение в реальности, реализацию. Не у тебя, так у другого. Он будет крепнуть, получая заряд от второго, третьего, кто хоть краем думал как ты, являться четвертому и манить, получать подпитку от него и крепнуть, крепнуть пока не начнет самостоятельно подстраивать события, строить планы, ступеньку за ступенькой, блок за блоком, как здание. Задействует не ведающих о том людей, чтобы воплотиться и воплотится — ты его завел, ты зарядил на исполнение. И это будет. Мы все и все вокруг нас взаимосвязано. Обмен идеями, мыслями, тонкими полями, как прикосновениями взглядом рукой идет ежесекундно. Нужно думать, что даришь окружающим, что рождает твой разум.

— Если б все желания сбывались…

— Сбываются, поверь, достаточно познать их механизм. Смотри: Марина. Думаешь, не знаю, что ты с ней не общаешься? А все же о ракушках для нее позаботился. Сам думал как зачем? — заулыбалась лукаво. — Все просто, Коля. Марина порадовалась первой ракушке, она ей сильно приглянулась, они нашли точки соприкосновения, близости не смотря на разность форм и энергоструктур, мышления, развития. Обоим вместе быть понравилось, одной на уровне тепла руки, другой эмоционального подъема. И вот Марина захотела вновь это испытать, получить в свою коллекцию вторую, третью раковину. Она молчала, носила свое желание в себе, но один увидел, как она радуется, разглядывая свою ракушку, второй — пошла реакция. Эмоция заразна, как мысль, бактерия, вирус. Марина заразила всех своим желанием, позитивной эмоцией на пике восхищенья, радости, и вы таскаете ей ракушки, исполняя ее желание и напитываясь сами тем положительным зарядом, которым платит ее искренний восторг, краски счастья и улыбки, с которыми она благодарит за новую ракушку. Блажь? А на душе светло, легко, спокойно. Прошло, забыл, а подсознанье помнит, и стоит тебе увидеть ракушку, быстро свяжет ее с Мариной, Марину с зарядом радости, что ты получил, и ты не думая возьмешь раковину, принесешь ей. И будешь счастлив что доставил радость другому, причем, не обременяющую тебя, а скорей желанную, как девушке безделушка. И уже намеренно начнешь собирать эти ракушки.

— Хочешь сказать, что если сильно желать, обязательно получишь?

— Прописная истина…

Николай в упор уставился на Стасю: желаю быть с тобой, а ты, чтобы была со мной, желаю, чтобы полюбила, стала моей.

Возможно, глупо, но хочется так остро, сильно, что нет сомнений — будет. Полюбит.

В этот миг Чижов забыл о любовнике Стаси в древности, о разногласиях и драчках, о ревности своей и огорченьях, переживаньях. Все это словно осталось позади, покрылось мхом забвенья, рассыпалось, истлело, а он и она уже в будущем и вместе.

— … иначе не бывает. Слышал высказывание: "что написано в харатье рода пером, не вырубишь топором"? Пером: пух — дух. Мысль, клетка, атом. То, что закладывается в организм. Произойди зачатие в скверном состоянии души, подумай в это время о плохом и несмотря на крепость родовой ветки, генов, произойдет сбой, ребенок родится больным, ущербным. Мысль сильнее физической действительности, хотя ее потрогать нельзя. И то что заложено ею, только тем же и исправишь, ни одно действие на физическом уровне не поможет, если не будет иметь подпитки на тонко энергетическом уровне. Духом- пухом создал, начертал в воздухе — пухом- духом и сотрешь. Почему Иван Акима из группы убрал? Чтобы риску не подвергать ни патруль, ни тех, кого мы идем вытаскивать. У него негативные мысли в стрессовой ситуации возникают, а это состояние для воплощения самое действенное. Акима одного в нервном состоянии хватит, чтобы перебить позитивные мысли нас шестерых в спокойствии. Нужно помнить, что сбывается и хорошее и плохое. Поэтому не стоит думать и говорить плохое, мечтать, когда ты обижен или угнетен. Это вредит и тебе, и будущему других людей… Мы, кажется, вернулись к началу разговора, — улыбнулась.

— Я не в претензии, послушаю еще.

— Да вроде бы все сказала.

— Не верю.

— Почему ты загадочно улыбаешься? Тебе кажется смешными мои высказывания?

— Нет. Всего лишь удивляюсь, что не вижу нимба над твоей головой. Судя по выдвинутым тезисам и складу твоего мышления, он должен быть.

Стася рассмеялась и отодвинулась:

— Он есть. У тебя, у меня. Седьмая чакра — Сахастрара. Она дает удивительное свечение, а завихрение энергеполей создают впечатление некого венца. Это норма для всех! "Нимб"! — фыркнула.

— Не знал, — а улыбка с губ не сползала.

— Ну, что смешного?!

— А сама отчего смеешься?

— Легко с тобой, спокойно, вот и радуюсь.

— Кто мешает быть со мной всегда? — посерьезнел мужчина, осторожно обнял женщину, склонился над губами, но поцеловать не решился:

— Я не умею говорить красиво, складно, как ты. Мало знаю… возможно у меня целый букет отрицательных качеств, но я готов… хоть в воду головой, хоть в кандалы на исправленье… ради тебя. Стася…

Женщина отодвинулась, помрачнела:

— Зря.

— Почему? — опять ее к себе прижал. — Почему, Стася, объясни. Пожалуйста! Что во мне не так? Что?!

Русанова с печалью смотрела на мужчину:

— Ты симпатичный. Характер хороший, добрый… Ты очень хороший, Чиж.

— Но? Но, что? Что нам мешает быть вместе? Иван? Он против пар в группе?

— Это тоже.

— Хорошо. Я уйду или ты. Мы оба. Это решаемая проблема, даже не проблема.

— Не горячись. Ничего не решает уход. Проблема совсем в другом…

— В том мужчине из прошлого? Что у вас может быть общего? Он же банальный альфонс, ты ему деньги носишь…

— Николай, я не хочу обсуждать это, — оттолкнула его и пошла прочь по коридору.

— Ты обещала провести на лекцию, — поплелся за ней Чиж, ругая себя за настырность и неуклюжесть. Взять и сломать так бездарно то, что наметилось, как-то сблизило, сроднило.

— По-моему лекций на сегодня достаточно, но если хочешь, зайди в любую аудиторию и слушай сколько хочешь.

Стася откровенно сбегала, но от него ли? От себя. Николай нравился ей все больше, притягивал, но может ли она, имеет право поддаться? Как было просто и здорово придумать любовника из древности, и тем останавливать ухаживания друзей, но Чиж, как будто ничего не знает, его мифический возлюбленный не останавливает. И самое плохое, что Стасе импонирует даже эта упрямость, сродная нахальству.

Нет, так не пойдет, не стоит, ненужно. Нельзя — неправильно — весь спектр «не». А «за» — тоска, желание быть нужной, любимой, любящей — живой.

Стася зашла в лифт и взмыла вверх — Чиж не успел за ней.

Николай смотрел, как женщину уносит кабина вверх и, думал: не спроста Стася побежала от него. От Ивана и Иштвана она не бегает, правда те и не настырны, как он, но вот кто прав, кто не прав — вопрос. Ответ же в Стасе. Может, дрогнула и потому бежала? Значит, нравится ей Чиж, значит, не уверена в себе?