— На старости лет, милая леди, я открыл для себя театр. Меня очаровало одно из его свойств, а именно: в отличие от жизни в театре все происходит своевременно.

Взгляд Кирилла, обращенный к Натали, показался ей тревожным, но, поскольку им не удалось перемолвиться наедине, недоумевать приходилось молча. Этот человек: появился ли он на сцене вовремя или же он досадная непредвиденность и потеря времени? Старики любят порассуждать о пустом, считая свой опыт бесценным.

Натали знала за собой некоторую раздражительность и старалась ее подавлять. На самом деле это от желудка. Люди, чьим постоянным спутником является эта характерная боль, обычно немного слишком нетерпимы. Все-таки кое-кто был прав: давно следовало ограничить кофе.

— И все же иногда жизнь прикасается к нам своей театральной стороной. Возьмем хоть ту юную пару, что так старается быть незаметной. Вон там, в нише, видите? Их дома конкурируют уже добрых полсотни лет, и нет такой подлости и такого преступления, какие бы они не совершили в отношении друг друга. Юноше и девушке негде встречаться, кроме как здесь. Территория мира, так сказать. Территория чистой любви.

Почему меня это не умиляет?

Взъерошенный темно-русый подросток и девушка с прической-стожком, откуда торчат две смешные косички, в первом своем вечернем платье. Оба, очевидно, не испытывают ни малейшей нужды в деньгах. Их столик в тени, в стенной нише, на нем два бокала, свеча, руки соединены на поверхности стола. Мальчик что-то говорит: видимо, придумал, каким бы образом им быть счастливыми. Девочка слушает. Оба слишком живые, чтобы свести все к пыльной хрестоматии.

Уже через пятнадцать минут Натали поняла, что новый знакомец ей не по душе. Да-да, театр. Вот только это был театр одного актера. Мы тут массовка, в лучшем случае — зрители. Это к вопросу о том, чем докучливая радушная старость лучше брюзгливой. Минут пятнадцать уже ей нестерпимо хотелось задать ему запрещенный вопрос. Бывает же так, что приспичило сказать человеку гадость и посмотреть, что из этого выйдет. Мы же шагу не сделаем с места, если будем только молчать и глазеть.

— Чем вы занимаетесь, милорд... — Какой, к демонам, милорд? Что в нем милордского? Вот Эстергази, те были... да! — ...дон Патрезе? Бизнесом?

— Политикой, — ответил дон спустя крошечную паузу, на протяжении которой Кирилл явственно полиловел лицом. Не мешай, дружище. Это лобовая. Форсаж. — Хотя, было дело, и бизнесом не брезговал. Играл по местным правилам, прошел все уровни. Сейчас интересуюсь выборной системой. Видите ли, милая леди, до сих пор лидер Фомора назначается извне. Чуждый как сложившемуся местному этносу, так и обшей демократической практике Новой Надежды.

— Местный этнос... Дон Патрезе, прошу извинить мою бестактность, до сих пор у меня имелся только внешний взгляд на Фомор. Как оно видится вам изнутри?

— Да ничего, что особенно отличалось бы от обычной схемы. В сущности, здесь у нас огромное количество людей, в заработке которых нет ничего предосудительного. Пилоты, техники, сфера обслуживания, торговля... Огромное количество социальных единиц, для которых будет облегчением, если один из векторов общественных сил получит явное преимущество. На Фоморе рождаются дети, им нужно будущее. Стабильность.

— Я сильно ошибусь, если предположу, что другие векторы — против? Не против стабильности как таковой, а против того, чтобы гарантом ее выступили именно вы?

— Ни в коем случае. Вы попадете в самую точку. Но... всегда кто-нибудь против. Дело житейское.

Хочет нравиться, а привык покупать:

— И естественно, меня интересуют потенциальные источники силы. Я позволил себе бестактность по отношению к вашему спутнику, миледи, и хотел бы загладить вину. Может, он простит меня, если я сумею угодить вам? Подобное должно стремиться к подобному. Осмелюсь заметить, вам бы пошли бриллианты.

— Свои я оставила дома, — обронила Натали, чувствуя себя бумажной куклой, легкой и шелестящей. — А в голограмму женщине моего возраста рядиться непристойно.

— Именно это я и хотел сказать.

И звучит так, будто это комплимент. В какую это игру мы тут играем?

В самом деле, чем являться в такое место без драгоценностей, так лучше сразу голой. Хорошо, Кирилл спохватился в последний момент: на запястье у Натали позванивали семь серебряных колец браслета-недельки. Но даже и с ними: ни дать ни взять монахиня с Пантократора.

— Мне нужен человек по имени МакДиармид.

— Боюсь, моя прекрасная леди, для поисков Мака вы выбрали неудачное место. Таких, как он, сюда не пускают. Он пепел не умеет стряхивать... и смокинг на нем дурно сидит. А в чем провинился этот негодник?

— Он взял то, что ему не принадлежит.

— Н-ну, я, простите, не удивлен. С Маком это сплошь да рядом случается.

— МакДиармид похитил моего ребенка. Возможно, на Фоморе не видят ничего противоестественного в похищении детей, но это мой сын. За голову МакДиармида я хоть перед царем Иродом спляшу.

— Ну, голову... произнес Патрезе тоном, который недвусмысленно сообщал, что сиятельный дон больше, чем на бриллианты, не рассчитывал. — МакДиармид, дражайшая леди, еще не погасил кредит за оснащение эскадры. Если я подарю вам его голову на блюде, то окажусь в неприятной финансовой ситуации.

— К чертям его голову. Не я, так кто-нибудь однажды се оторвет, ко всеобщему удовольствию. Я хочу получить назад сына. Если потребуется, вступлю в переговоры о выкупе. Деньги, которые Мак на этом выручит, пойдут, по всей видимости, на погашение его кредита. Что скажете?

— Мне ничего не известно о ребенке, — неохотно признал дон Патрезе. Радушия в нем изрядно поубавилось, как бывает всегда, когда расщедрившегося барина ловят на слове. — Зато я припомнил, что на одной планете, когда речь зашла о тотальном выживании, призвали в армию домохозяек. Теперь я даже верю, что то был обдуманный шаг. Ваши бриллианты, мадам, оправлены в легированную сталь?

— На какую силу вы рассчитываете, чтобы держать Фомор в повиновении? — спросила Натали. — На милицию Новой Надежды?

Вместо ответа дон Патрезе поднял вверх левую руку и щелкнул пальцами. Судя по тому, каким дряхлым он выглядел, едва ли он был способен на большее физическое усилие. Секьюрити мгновенно водрузил на столик персональную деку, будто из-за спины ее вытащил. О, а вот это уже роскошь! Особенно если с ретранслятором гиперроуминга. На Нереиде... да что там, и на Зиглииде невозможно представить такую в частном владении.

Код подсмотреть не удалось. Зато в полной мере насладились ожиданием, пока в течение нескольких минут через гиперпространство по лучу передавался пакетированный сигнал, а затем с нетерпением следили, как медленно, с перебивкой, сеткой из зеленых треугольников формируется трехмерная голограмма. Какая жалость, что нельзя придушить объемное изображение!

«Изображение» скользнуло по гостям дона Патрезе равнодушным взглядом, явно никого не узнав. Немудрено: мы у него тоже зеленые, да к тому же не в фокусе.

— Мак, — ласково сказал хозяин. — Поговаривают, ты крысятничаешь.

— А подробнее? — прищурился пират. — Может, враги брешут?

— Может, и так, — ласково согласился дон. — А может, ты и вправду взял дорогой левый груз? Мы так не договаривались.

— Именно что не договаривались, — легко согласился МакДиармид. — На что договаривались, в том вы имеете свое. А это — мой личный фарт.

— Мак, Мак, так же нельзя! — Патрезе сложил ладони. Закон силы: ты можешь быть неправеден, но ты не можешь быть слаб. — Как ты не понимаешь... колонисты могут закрыть глаза на то, что ты продаешь им товар без накладной. Но нигде, ни в одном мире тебе не спустят похищение детей! Мак, эти действия наносят вред имиджу предприятия.

— Патрезе... вы ханжа. Вам говорили?

Криминальный дон сокрушенно покачал головой: дескать, и с этим вот приходится работать.

— Как бы то ни было, Мак, у меня есть покупатели на твой товар.

МакДиармид вперил в пространство взгляд фасеточных глаз.

— Мамочка до вас добралась? — догадался он. — Ну вот и что бы вам десять минут назад позвонить? Отдал бы даром. Самовывозом.

— Что изменилось за десять минут? — вмешалась Натали. — Он жив? Он в порядке?

— Вы, дамочка, мне спасибо не скажете, — почти жалобно протянул МакДиармид, так что Натали разом вспомнила все нецензурные выражения, которым научила ее армия. — А следовало бы. Вы хоть раз в жизни сына пороли?

— Если вы тронули его хоть пальцем...

— Ничего ему не сделалось. Но только вам я его не отдам. Начальная цена маленького мерзавца вам теперь не по карману. Мне надо покрыть убытки. Этот же, — он показал подбородком на Патрезе, — дает грош, а обратно хочет кредитку. Видели бы вы мою посадочную платформу, мэм!

Век бы мне не видеть твоей посадочной платформы, ублюдок!

— Поверите ли, — сказал он доверительно, — я страсть не люблю тех, кто продает детишек. Хуже только те, кто их покупает. И уж поверьте, покупателю придется несладко! Я с него шкуру с мясом обдеру!

— С чего ты взял, будто он ее для тебя снимет? — фыркнул дон.

— А пусть только попробует откажется. — Мак приподнял верхнюю губу. — У меня на него рычаг есть. В жизни не поверите! Хорошо выглядите, мэм. Кто знает, может, еще увидимся?

Увидимся, сукин сын. Только тогда тебе будет не до секса.

Зеленая рука потянулась отключить связь, и в этот момент, когда Натали только что зубами не скрежетала и бессильной ярости, зеленая мозаичная птица спикировала к МакДиармиду на предплечье.

— Позор-р-р-р! — услышали сидевшие за столом. — Р-р-р-разор-р-рение! Погибель!

Ну и что теперь? Беспомощность накатила, хоть плачь. Это все, на что я была способна? Будто расстреляла весь боезапас и осталась наедине с космической ночью, полной шныряющих хищников. Невидимых, к слову сказать. И мысли в голове нет ни одной. И воли. Сделала все, и этого оказалось недостаточно. Приложить разве руку к носу и повернуться на одной ноге, как это принято у нечисти. Вдруг поможет?

Но этим не может все кончиться! Пытаясь нащупать хоть какую-то трещину во вражеской обороне, она обвела глазами зал.

Компания, отмечавшая торжество, переместилась из-за своих столиков на танцпол — неровной формы площадку из стеклоплиты, подсвеченную голубым, внутри которой взрывались цветные фейерверки. «Танцуй на облаках» — так это называлось в мимоходом виденной рекламе. Фейерверки отражались в зеркальном потолке, и площадка казалась накрытой северным сиянием. Уроды убрались со сцены, их место занял симфоджаз, старинный саксофон в одиночестве тянул из публики нитку души, пока остальные члены группы рассредоточивались по местам и доставали инструменты из футляров. Женщины на высоких каблуках на фоне голубого сияния казались силуэтами, вырезанными из черной бумаги, вот только силуэты эти томно изгибались, будто плавились и струились, и норовили стечь на пол лужицей чернил. И почему-то они казались Натали непристойными.

Пиявки!

Это всего лишь веяние момента, сказала она себе. Приди ты сюда с мужчиной, будучи в полной уверенности, что Брюс дома бьется с ахейцами за корабли, и сама бы туда пошла после второго бокала, и не хуже других оплетала бы партнера гибкой лозой под резонанс музыки сцены и музыки желаний. Когда в последний раз?.. Сейчас и не вспомнить.

Самое время взрыднуть над бабьей долей! Кислятина.

— Зайдем с другой стороны, — неожиданно сказал Кирилл. Судя по выражению лица, он давно уже снял с себя всякую ответственность. Тем более приятным было его вмешательство. — Дети попали в руки МакДиармида случайно, и он действовал по обстановке. Прочитал их ИД-браслеты и отобрал этих двоих, остальных отпустил. Почему он выбрал именно этих?

— А что, их уже двое?

— Да, там еще девочка. Откуда он знал, что именно эти могут стоить дорого?

Крохотный шажок вперед. Нащупывание тропы нотой. Натали, конечно, предпочла бы, чтобы Патрезе свистнул и Мак с извинениями приволок обратно неправедную добычу. Прямо сейчас. Или хотя бы видеозапись, где оба целы. Живы, живы, живы...

— Существует некий блок информации, — сказал Патрезе. — Назовем его каталогом. Где сведены дорогие заказы по обитаемым мирам.

— Что значит — заказы? — спросила Натали, холодея, хоть казалось, что дальше уже и некуда.

— Это значит: некто обещает заплатить хорошие деньги, если ему будет передан оговоренный человек. Я могу предположить, что в руки Маку попала копия, и, зная его, не удивлюсь. Мак тащит в гнездо все, что может ему пригодиться.

— Но кому?.. Кому мог понадобиться мой сын?

— Есть какие-то механизмы, которые пока скрыты, — вполголоса, словно про себя, вымолвил Кирилл. — Но это не значит, что они таковыми останутся. Игра в Галактике ведется непрерывно.

А мы-то жили, ничего не боясь! Едва ли Эстергази могут иначе.

— Могли бы вы ознакомить нас с этим документом, дон Патрезе? — Экс-император выглядел этаким мурлычущим ласковым хищником. — Если есть заказ, стало быть, есть и заказчик. И я, признаться, готов просодействовать МакДиармиду в снимании с того шкуры с мясом. Только в буквальном смысле. Норм, вы участвуете?

— А? Простите.

Лишь усилием воли Натали удержала себя от изумленного взгляда. Рассеянный Норм? Чем он там, черт побери, занят? Медитирует?

Патрезе подозвал официанта, пошептался с ним, тот согласно кивнул, удалился рысцой и минуту спустя появился вновь, с инфочипом на круглом металлическом подносе. Оный чип немедленно загрузили в деку.

— Брюс Эстергази. Одиннадцать лет. Сын Рубена Эстергази и Натали Пулман-Эстергази...

Патрезе с непроницаемым видом заполнял форму поиска.

— Форма союза?

— Официальный посмертный. Уроженец Нереиды. Есть такая запись в вашем... прейскуранте?

— Есть, — сказал Патрезе. — Я бы сказал, заказ не из дешевых. Если дело выгорит, Мак расплатится за «Инсургент».

— Ну и кто этот ублюдок?

— Здесь не ставят имен, дорогая леди. Тут указан сектор пространства и код, по которому можно связаться с представителем заказчика.

Норм сделал движение в направлении деки, но взгляды «ифритов» остановили его.

— Копию, — спросил он, — можно получить?

Если Патрезе и был удивлен тем, что бодигард открывает рот, не будучи спрошен, он ничем этого не выдал.

— Я не могу на это пойти, — ответил он. — Хоть сам я работаю в других отраслях, я не допущу, чтобы Галакт-Пол получил этот документ через мои руки. Поспособствовать возвращению в родительские объятия двух конкретных детей — одно, но прихлопнуть бизнес... Общественное одобрение, которое меня вознаградит, не перевесит осуждения в некоторых кругах. Упомянутые круги, хоть и видятся со стороны довольно узкими, хорошо организованы и поддерживают внутренний кодекс. Тот, кто сдает своих, перестает быть своим. А мне здесь жить и работать. Вот. — Он вынул ручку из нагрудного кармана и написал на салфетке столбиком несколько координат. Взглянув на них бегло, Кирилл поставил брови домиком. — Человек, который вам ответит, видимо, уже будет как-то связан с заказчиком. Имя второго ребенка?

— Я не имею права его назвать, — сказал Норм. — Мне нужно поработать с копией наедине.

— Совершенно исключено.

— А в чем, собственно, проблема? — удивился Кирилл, к своему удовольствию обнаружив себя самым умным. — Садитесь вместо меня, переключите изображение на сетчатку и запрашивайте себе. Мы не увидим, что вы набрали, зато дон Патрезе может быть уверен, что вы не содрали его драгоценную базу. Так, дон Патрезе? К системе, вероятно, есть коды? Вы позволите ему набрать один запрос под вашим личным?

— Ну, разве что таким образом, — прозрачные, отмытые временем глаза Патрезе уставились на «сайерет».

— Нет, — сказал тот. — Я не могу рисковать. Если эту систему не дурак писал, она сохраняет след запроса.

— Как хотите.

— Норм, — вмешалась Натали, — вы понимаете, что делаете выбор между жизнью девочки и рабочими секретами ее папы?

Он ответил затравленным взглядом:

— Вы хотя бы примерно знаете, кто мог ее заказать?

— Да любой, кому понадобилось надавить на отца.

— Вам все равно придется перед ним отвечать. Уж я бы на его месте спросила: любым ли вы воспользовались шансом?

— А, ладно.

Кирилл поднялся, уступая место, «ифрит» взял деку у хозяина и поставил ее перед Нормом, глаза которого остановились и сделались отсутствующими, как у всякого, кто читает внутри своей головы. Пальцы его легко пробежали по мертвому черному экрану, набирая имя Мари на световой клавиатуре, которая была видна теперь только на сетчатке его глаза. Мгновенная пауза. Ругнулся коротко и беззвучно и нажал «сброс». Попробовал снова. Тот же результат. Снова занес руку, но дон Патрезе сделал протестующий жест.

— Или я не все про нее знаю, — сказал Норм вставая, — или никакого заказа на нее нет.

— Попробуйте оставить пустыми сомнительные поля.

— Пробовал. Ниче...

Центр тяжести, который Натали ощущала внутри себя как стальную горошину внутри куклы-неваляшки, где-то в районе желудка, вдруг сместился вверх и назад. Наверное, только то, что все это время женщина держала себя в жесточайшем напряжении, заставило ее сгруппироваться, извернуться и упасть на бок, а не затылком об пол, что, несомненно, уберегло ее от сотрясения мозга и прочих возможных повреждений. А также позволило более или менее осмысленно воспринимать происходящее. Очевидно, это Норм выдернул из-под нее кованый стул за спинку назад, и сейчас тот пересекал зал по великолепной пологой параболе. Сгусток плазмы, встреченный по дороге, окутал его голубоватым искрящимся флером, но, разумеется, ничуть не погасил приданной ему «сайерет» кинетической энергии. Еще три тела рухнули наземь одновременно.

Женщина на левой стороне танцпола, чьей целью был, видимо, «третий бодигард» и которой как раз попал в голову стул, — смотри на мишень, а не чем та вздумает отбиваться! — выронила оружие и с коротким вскриком откатилась под эстраду. Платье ее не горело, но плавилось прямо на ней. Никто не шевельнулся помочь. Сразу — не шевельнулся, а после Натали старалась туда не смотреть.

Вторым был «ифрит», что секунду назад завис над некой, зорко следя, чтобы гости не нарушили договоренность. Не за теми, как оказалось, следил, потому и рухнул внезапно на столик, вытянув перед собой руки и будто бы норовя подгрести под себя активированную деку. Столик покачнулся и завалился набок, увлекаемый тяжестью его тела. Натали непроизвольно откатилась, оберегая ноги от тяжелой мраморной крышки, и в тот же момент Кирилл, ухватив за бока, вздернул ее на ноги. Мальчик из ниши заслонил собой девушку: остекленевшие от ужаса глаза, раскинутые руки.

Удар сердца. Что, первый с момента, как началось?!

Визжала женщина: та самая, некрасивая, в бархатном платье, и это был единственный громкий звук, режущий столь невыносимо, что Натали сама бы ее пристрелила.

— В лифт, живо!

Легко сказать. Пространство, по которому он предполагал бежать, было прямо-таки отполировано огнем. Тут хоть столик прикрывает.

Стреляли с центра танцпола: женщина в вечернем наряде, с высокой прической, съехавшей набок, разноцветный локон около рта. Лучевую трубку она держала обеими руками на уровне груди, подняв плечи и выгнув от напряжения талию. Била прицельно, лазерными импульсами, многоточиями, дефисами, тире, мрамор на краешке стола раскалился и вспучился, выплавленная в нем выемка с черными краями исходила вонючим дымом. Справа из-за стола торчали ноги второго «ифрита», такого же безнадежно мертвого, как первый. Как и тот, угодившего под первый залп. Конус света из низко свисающей лампы служил на пользу врагам, обрисовывая цели так ясно, словно их выложили на блюдо и подали на стол. Женщина-снайпер оказалась в лучшем положении: она виднелась на фоне искрящего танцпола черным силуэтом, лишь немного подсвеченным голубым. Разумеется, она ведь имела возможность выбирать, где встать.

Ей, впрочем, это мало помогло, когда Норм толкнул лампу.

Стрелявшая выкрикнула проклятье, Ее окатило светом: Натали разглядела овальное лицо, азиатские щелочки глаз, совершенно черные. На одной половине лица вокруг глаза, по скуле и над бровью вилась голубая райская птица: видимо, прикрывала следы от имплантации в глазницу инфракрасного визора. Брюска одно время носился с идеей поставить себе такую: мол, буду видеть в темноте. Разубедила его лишь бабушка Адретт: ты — командир. Пусть рядовые выслуживаются за счет имплантантов, ты решаешь другие задачи. Снайперше, словом, было все равно, свет или тьма или даже их более или менее ритмичная перемена. В окуляр визора она продолжала видеть цели. Зато потеряла их приоритет. По тепловым контурам бегущих фигур разве что мужчину от женщины отличить, и то не всегда.

Второй удар. О чем я думаю?

— Ваши, — крикнул Кирилл на ухо дону Патрезе, кивая на мертвых «ифритов» и прикидывая расстояние на глаз, — пустые? С них нечего снять?

— Само собой. Здесь ни для кого исключений нет. Почему, вы думаете, тут так дорого?

Вторая женщина-стрелок была, видимо, попроще, представляя опасность не столько меткостью огня, сколько его плотностью. Мечущийся свет ее практически нейтрализовал.

Вероятно, только привычка военного пилота видеть вокруг себя космический бой, который, бывает, и длится-то считанные секунды, позволяла мозгу Натали фиксировать происходящее. Не думать, нет. Думала она медленнее. Но картинки отпечатывались в сознании как фотоснимки, с идеальным качеством и в заданной последовательности.

А тут и лифт медлительно раздвинул зеркальные створы. Толпа ничего не подозревавших гостей — человек восемь в вечерних туалетах, поднявшихся из игрового зала, — выплеснулась из кабины и застыла в недоумении на пороге. И было от чего. Ресторан встретил их вонью горящей синтеткани и вспышками выстрелов, умноженными и раздробленными в зеркалах. Один Норм, облаченный в камуфляж из светотени, с лицом, которое отсюда выглядело странно плоским, никаким, словно к стеклу прижатым, отличал, какие из них настоящие. По крайней мере верилось, будто отличал. И еще один, самый грандиозный светошумовой эффект приберег напоследок:

— Туда!

Видали ль вы, как лазерный луч попадает в активированный эмиттер гиперсвязи? Оная связь вообще вещь чрезвычайно энергоемкая, и батареи деки очень нервно реагируют на короткие замыкания. Норм подобрал бесхозную деку и запустил ее навстречу лучу, а после уже не оглядывался на расцветшую посреди зала шаровую молнию. Прихватив под мышку оторопевшего дона Патрезе, он врезался в толпу возле лифта и рассек ее, как пловец. За спинами беглецов зал секло осколками зеркального потолка, все кругом было только белым и черным, а на сомкнутых веках — наоборот, грохот взрыва сменила ватная тишина, и все четверо укрылись наконец за массивными пласталевыми дверями.

— Это ловушка! — выдохнул Патрезе. — Подарочная коробка, где вот они мы все!

Норм, ничего ему не отвечая, нажал «этаж О».

Стоило дверям сомкнуться, как мужчины вдвоем вскрыли панель — Норм проломил, а Кирилл отогнул — и изолировали управляющий датчик. Норм ради этого кредитной карточки не пожалел. Теперь движением кабины управляла только система противовесов. Весьма вовремя сделано, учитывая, что с каждого этажа вооруженные убийцы жмут кнопку вызова.

Лифт канул вниз медлительно и плавно, с важностью планеты, уходящей из-под ног.

«Брюс, Брюс был моей планетой! Да, конечно, связавшая нас воедино сила тяжести исключила свободное парение и возможность в любой момент взять новый курс, но мне так плохо без моей планеты, и страшно даже подумать, каково моей планете без меня.

К тому же я еще помню, каково это — зависнуть в невесомости, не имея, от чего оттолкнуться, не ведая, к чему примкнуть.

До тех пор, пока мы порознь, я не могу погибнуть. Тем более — погибнуть случайно и глупо. Не имею права, и никакие механизмы мирового рока не в счет. Плевать я хотела на механизмы».

Натали стояла, прижавшись спиной к металлопластовой стене лифтовой коробки, и содрогалась вместе с ней, сделавшись неимоверно чувствительной к малейшим вибрациям. Напротив так же обессиленно привалился Кирилл, и дон Патрезе рядом с ним, а слева высился Норм — большой, неожиданно расслабленный, смеживший веки. Спина как шкаф, плечо как нависающая скала.

С некоторым запозданием Натали разжала стиснутые кулаки. В одном из них оказалась смятая бумажка с тремя строчками цифр, чуть поплывшими от пота. Вот, значит, как? Значит — недаром?

— Мне вот что интересно: СБ-то куда смотрит?

— Пять секунд, — сказал Норм. — Они только на мониторах взгляд сфокусировали. Плюс неизбежное замешательство: штурмовать зал, полный гражданских заложников? Тут же не абы кто собирается — белая кость, голубая кровь. За каждого ответишь. Не по закону, а по понятиям, перед кланами. Так? И еще, обратите ваше внимание... сейчас никто, ни одна СБ, не отличит нас от них. Мужчины в смокингах, женщина в вечернем платье. Все бегут. Вмешательство СБ нас сейчас, скорее всего, погубит. Учитывайте это. Ну и, разумеется, уверены ли вы, что ваша Безопасность — безопасна. Я бы не рисковал.

Пауза.

— Кто мишень? — спросил Кирилл, обращаясь, кажется, в воздух. — Вы или я?

— Слишком мало данных для анализа. Как справедливо замечено, вы и сами не знали, что сюда пойдете, тогда как у меня тут столик постоянный. Но... лежат ли наши ответы на поверхности?

— Девяносто девять процентов — ваши.

— Я бы обратил внимание, что пальба началась, когда речь зашла о фамилии девочки. В сущности, — Патрезе укоризненно посмотрел на всех сквозь треснувшие очки, — любой, в кого не попали, может считаться причастным, пока не доказано обратное. Те, кто заказал детей, почему они не могли заказать и вас, чтобы снять со следа? Заметьте... я не подозреваю вас в покушении на меня.

— Мы за ваш столик не рвались.

— Это так, но вы просили разрешения на посадку, заказывали такси, пользовались доставкой... Строго говоря, задайся я такой целью, я бы уже знал, что вы появитесь. Да я и знал.

— Можете вы вызвать помощь, дои Патрезе? — перебила Натали.

Кирилл дернул кадыком, но указывать ей место не стал.

— Мог бы, дорогая леди, — Натали вовсе не понравилось, какой оттенок приобрел в его устах неизменный эпитет «дорогая», — если бы мне оставили мои средства связи. Ваши же коммы, скорее всего, даже не подключены к местной сети.

— Считайте эту чертову деку авансом за спасение вашей задницы, — огрызнулся Кирилл.

— Вот именно — авансом. Никто никого покамест не спас. Почему подвал? Как вы намерены оттуда выбираться?

— Женщину жалко, — неожиданно произнесла вслух Натали. — Ту, что кричала.

— Она под столиком, — сказал Норм. — Ее должно прикрыть и от взрывной волны, и от осколков. Ничего лучше просто не придумалось. Если у кого-то были идеи на этот счет, стоило со мной поделиться. Если бы я, — это уже в сторону Патрезе, — планировал спецоперацию, я бы не ограничился группой в зале. Непременно есть кто-то на посадочной площадке и по паре-тройке на каждом этаже. Женщины у них стреляли, мужчины, видимо, мускульная сила для погони и рукопашной. Связь у них тоже работает. Это чтоб вы знали, что нас ждет.

Что? Вы всерьез? Это еще не конец?

— К слову, — добавил Кирилл, — в свете сегодняшних сюрпризов я бы поостерегся садиться в свой флайер. Мало ли кто в нем порылся. Это модное заведение, случаем, не вам принадлежит?

— Нет.

— Жаль. Я думаю, нам было бы весьма полезно хоть немного представлять расположение выходов, уровней, лестниц...

Патрезе высокомерно ухмыльнулся:

— Я имел в виду — уже нет. Я продал его два месяца назад Деннису Лиланду. Добрая репутация этого местечка взлелеяна мной. И охрана мной нанята. Даже если он в сегодняшнем не замешан, Денни дорого обойдется вернуть доверие публики. При мне тут крупье гарантированно были чисты на руку, а официантки не спали с клиентами. И Безопасность, — он оглянулся на Норма, — была безопасной. Нравится это кому-то или нет, но Фомор перестает быть гаванью, независимой от общественного мнения. Вы говорите — через подвал? Никогда там не был, но, по-моему, дурная идея. Монолитные стены цоколя и запертые двери.

— Мы выиграли инициативу, — возразил Кирилл. — Лучше пусть они за нами следуют, чем мы будем наталкиваться на стволы в каждой щели. Выберемся на нижние уровни, возьмем такси или доберемся общественным транспортом. Ну а встанем у запертой двери — пробьем ее. Вон головой Норма и пробьем.

— Откуда у них оружие?

— Симфоджаз пронес под видом инструментов, — неохотно пояснил Норм. — Эти инопланетные флейты... бес знает, стреляют или поют. Не удивлюсь, если и охрану обманули. Скорее всего, сделаны под спецзаказ. Нет даже ничего удивительного, что оркестранты дают их посмотреть любопытным. Хех... плазменный тромбон! И я б подошел посмотреть. Я и поймал-то их, можно сказать, случайно: партнеры двинулись вбок, открывая дамам сектор на нас. Ну... не бывает синхронности в медленных танцах, где каждая пара — как одна во Вселенной.

— Любят вас, Патрезе, сограждане. Ценят.

— А вы мне завидуете, человек без фамилии?

— Нет, — сказал Кирилл, подумав. — Может, завтра. Но не здесь и не сейчас.

Лифт встал. Натали вздрогнула. Люди нашей формации, выросшие в пласталевых стенах, невольно трепещут всякий раз, когда перед ними открывается дверь. Внешняя среда может быть агрессивной. Почти наверняка враждебной. Ты сверяешься с датчиками, прежде чем войти в шлюз. В каком-то смысле Нереида стала ей больше родиной, чем даже Зиглинда: окна, простор и свет, даже если то был серый свет пасмурного дня... А ведь там еще были пепельно-розовые восходы и бирюзовые закаты. Нереида наполнила ее жизнь прилагательными. На Зиглинде были всё больше глаголы.

Вот только Нереида со всеми ее восходами и закатами оказалась нарисованной акварелью на мокрой бумаге. Злым силам не составило никакого труда скомкать ее, снова заперев Натали в герметичную коробку.

Кем нужно быть, чтобы ощущать себя частью пласталевых стен? А ощущать себя частью — нужно. Нельзя висеть в пустоте, как бы ни прельщала тебя свобода. Несовместимо с жизнью.

За створами обнаружился пустой лифтовый холл, темный после яркого света дорогого современного подъемника. Норм вышел первым, за ним — Патрезе. Кирилл вопросительно посмотрел на Натали. Время проявить решимость.

Шагнув вперед, она невольно отдернула ногу:

— Вода!

— Да, — согласился Император, — неприятно.

Пол, мощенный плиткой, был по щиколотку скрыт черной жидкостью, совершенно ледяной, если идти по ней в босоножках. Идти — громко сказано. Правильное слово — ковылять, вцепившись в локоть спутника и на каждом шагу рискуя переломать себе ноги.

— Подождите секунду.

Придерживаясь рукой за стену, Натали расстегнула пряжки. Босиком быстрее и проще. И ненамного холоднее. Вот только ступни ломает, хоть кричи, да разные назойливые мысли насчет животных с мокрой шерстью и голыми хвостами лезут в голову. Тысячелетние женские психозы, которым сейчас не место и не время. Никогда им не место и не время.

«Быстрей», — просигналил им Норм из коридора. Кирилл перешел на рысцу. Натали, поспешая следом, несколько раз пребольно ударилась пальцами ног о невидимые порожки. Хорошо им, мужчинам, в ботинках.

В одну сторону коридор уходил прямо и за угол. Вторую в нескольких десятках метров замыкала гладкая дверь с матовым металлическим покрытием. В ней сиял ослепительный разрез: кто-то с той стороны вскрывал ее техническим лазером.

Чертовы VIP-лифты слишком медленно ходят. Ничего не стоит обогнать их пешком. И ничего не остается, как со всех ног поторопиться по коридору, подальше от опасной двери.

Здесь экономили на освещении. Нет, разумеется, лампы тут были, но горели они через одну и тускло. Отсюда даже не видать, есть ли там выход, лестничная площадка или какая-нибудь дверь. Чем дальше, тем мутнее и серее свет. По бокам хлипкие двери, запертые на прочные замки. Потолок пересекают толстые балки. Стена не облицована, а просто покрашена, вдоль нее — толстая труба в изоляции. Изоляция прорвана в нескольких местах и тощей бороденкой свисает в лужу на полу. С нее и натекло. Дикое сюрреалистическое зрелище. Гнилая основа. Неужели Патрезе никогда сюда не спускался? Или... или он умеет с этим жить? Балансировать? Поворачивать к зрителю полированной стороной? Строить на зыбком, упаковывать тухлятину в цветную фольгу?

"Выпустите меня отсюда!»

Нe вслух. Вместо этого, спотыкаясь, она тащилась в мутный серый свет, стараясь не выпускать из виду маячивший впереди силуэт с саженными плечами. «Если кто и выведет отсюда, то только он. Остальные все во что-то замешаны, у них враги, которые могут нанять убийц, рилом с ними и стоять-то опасно, а мне нельзя, нельзя... Меня в другом месте ждут. А чтобы дождались, я вами всеми пожертвую». Стоп! Это тоже не вслух.

Ослепительный свет вспыхнул сзади, бросив вперед длинные черные тени беглецов, но только на мгновение. Сзади донесся грохот падения нескольких тел, плеск, вопли боли и проклятия. Коридор повернул, под ногами забренчали ступени железной лестницы, ведущей вверх. Откуда-то над головой пробивался и свет, но — далеко и, видимо, не из-за одного марша. Норм обернулся, чтобы подождать своих, и пропустил их мимо себя.

— Что за сюрприз? — одышливо поинтересовался Кирилл. — И надолго ли их займет?

— Меньше, чем хотелось бы. — Усмешка Норма сверкнула из темноты. — Галстук, растянутый на самом выходе, мелочь, а сколько им радости... Давайте наверх, живее. Я и не надеялся, что наши умники еще и лазер в воду уронят. Не все же мне женщин обижать...

Патрезе, проходя мимо бодигарда, посмотрел на Норма так, будто хотел немедленно предложить тому двойную цену. Но удержался. Все изрядно запыхались, прежде чем лестница вывела их к наружной двери.

Никто б не перепутал. Слово «Выход» было написано на ней большими красными буквами. И замок с щелью для магнитной карты.

— Нет, — сказал дон. — Безусловно — нет. Первым делом Деннис сменил все коды. Никто не пренебрегает основными правилами.

— Подумаешь, — ухмыльнулся Норм, погружая обе руки в карманы, — правила! Правила были на входе.

— А! — хором догадались Кирилл и Натали.

Он уже вышел. Они еще тряслись, задыхались, вздрагивали от шумов, печень кидала в кровь адреналин и сахар, а для «сайерет» приключение уже закончилось. По его знаку все поднялись на пролет выше, а налепить по периметру пластырь было делом двух секунд. Натали ожидала взрыва, но последовал лишь слабый хлопок, а затем Кирилл и дон Патрезе устремились в клубы пыли, торопясь на волю и увлекая за собой Натали. Норм немного задержался, но зачем — никому уже не было дела. То ли проверил погоню, то ли ее добил.

На улицу выбрались в узкой щели между уходящими ввысь зданиями, ощупью пробрались мимо переполненных мусорных баков и многометровых граффити. Небо между черными кубами корпусов, высоко над головой, от рекламной иллюминации было сливового цвета, а тут, внизу, приходилось идти босиком по сплющенным жестянкам и шелестящим пакетам, наступая то на мокрое и скользкое, то на мелкие острые камушки.

Правду ли говорят, будто раньше бутылки делали из стекла?

Ноги у Натали ослабли, больше всего хотелось остановиться, опуститься на колени и остаться тут, обхватив себя руками и упершись лбом в землю. Измученному телу эта поза казалась самой подходящей. Неизвестно, и.» каких сил она делала каждый следующий шаг. Наверное, виделось нечто постыдное в том, чтобы позволить считать себя слабым звеном.

Наконец вывалились из проулка на улицу и задрали головы, глядя на_огненные трассы воздушных магистралей.

— Пойду, — сказал Кирилл, — поймаю такси.

И пошел налево, к краю тротуара. Натали прислонилась спиной к стене, пытаясь снять с гудящих ног хоть часть тяжести тела.

— Полста, — предложил, приглядевшись, подгулявший прохожий.

Она даже не поняла, о чем речь, а Норм легко, в четверть силы, смазал того по лицу, и никто ни на кого как будто не обиделся. Обычная улица, в точности как на любой из планет, ярко освещенная фонарями и фарами, и женщина в вечернем платье, с грязным лицом и окровавленными ладонями может стоять тут босиком, если находит это сексуальным.

Сил оставалось столько, чтобы моргать на свет, не больше. Девчонка лет семнадцати окатила их струей грязной воды из водяного пистолета и умчалась, хохоча от собственной безнаказанности, на двухместном мотофлайере, держась в каких-нибудь полутора метрах на мостовой. Досталось в основном Патрезе, усталому, старому и одинокому.

На сегодня — все! Мне не надо понимать эту уродскую планету! Мне тут не жить!

В первую очередь — шерстяные носки! Огромные, мягкие, пушистые, теплые носки на ступни-ледышки, которые не чувствовали боли и в которых уже почти не прощупывался пульс. В поисках носков Натали вывернула на пол всю сумку, попутно обнаружив в ней рубашку из клетчатой фланели и узкие трикотажные рейтузы с начесом. Сгребла все это в неряшливый ворох и устремилась в ванную: горячий душ, почти кипяток, спасет ее...

Заперто. Облом, как сказал бы сын. Норм успел раньше. Не слишком вежливо с его стороны, и не слишком умно с ее — торчать тут под дверью. Пришлось со всем барахлом тащиться в рубку, делая вид, что... впрочем, неважно. Никакого вида делать не пришлось, потому что Кирилл был до крайности озабочен напичкать ее адсорбентами. Три или четыре угольные таблетки и еще ложку масла и два стакана горячего молока. Непонятно, что он имел в виду, но еж, в который от всей этой стрельбы и нервов превратился ее желудок, кажется, пришел в доброе расположение духа. Исчезла навязчивая, раздражающая боль, и, расположившись на диванчике, Натали, не смущаясь присутствием императора в потрепанном смокинге, натянула носки.

— Кирилл, вы уже проверили координаты?

— М-м-м... признаться, нет. Я пытаюсь выяснить, как давно был нанят этот оркестр. До того, как наш друг продал столь респектабельное заведение, или уже после того, как Деннис Как-Его-Там купил его. Это дало бы нам ответ на многое. Мне хочется избежать пальбы в дальнейшем.

— А смысл? Патрезе остался позади...

— Пока неясно, кто был мишенью убийц. Как выяснилось в процессе беседы, никто из нас — ну, кроме, возможно, Норма, если ему вдруг есть что скрывать! — не сохранил инкогнито. Вы же не станете отрицать, что кое-кому будет проще, если Император Зиглинды перестанет существовать не только как номинальная, но и как потенциальная фигура?

Натали отвлеклась. По понятной причине все ее внимание было приковано к двери душевой: отсюда, из рубки, просматривались все входы и выходы. Игрейна переговаривалась с Нормом через щель, от значительности аж поднимаясь на цыпочки.

— Мэм, — сказала она, входя в рубку, — мне нужен пинцет, сканер, хирургический клей, эластичный бинт и еще чем обеззаразить рану. И если найдется местное обезболивающее, — тут она понизила голос, — я была бы признательна. В нем уймища осколков!

И никто из нас не заметил? Оставили кровавые дела ребенку? Натали, сорвавшись с места и предоставив Кириллу рыться в его аптечках, ринулась в санузел, и только возле самой двери притормозила.

— Я умею оказывать первую помощь и крови не боюсь, — гордо заявила девочка, проходя мимо.

А вот Натали, признаться, боялась. Хотя тоже умела. Обязана уметь, как пацанья матушка и бывшая стюардесса. Но помочь позвали не ее. Спасибо, хоть дверь перед носом не захлопнули! Норм, во всяком случае, глянул в ее сторону диковато. Судя по количеству окровавленных тряпок в мусоре, тут впору службу спасения вызывать.

Что она видела дальше — затруднилась бы ответить. Слышала, как звякало стекло о фаянсовую раковину, как струилась вода. Красные пятна на белом и сдавленное шипение — от боли. Сдержанные — шепотом! — порицания Игрейны и попытки оправдаться: все же правильно, рука левая, мякоть, все другое было бы хуже. Бок... ну а что — бок? Уйти и оставить их только вдвоем было бы нечестно.

— Нас можно резать, — приговаривала Игрейна, — мы и в лице не изменимся. Нас можно лазером жечь, мы будем изображать из себя этого... как его, древнего?.. а, Сцеволу. И куда только девается ваше мужество при виде пузырька со «щипалкой»?

— УФ-антисептик — и наше мужество остается при нас, — высказался капитан «Балерины» из-за дамских спин. — Режущее оружие — фу, как это брутально! Лазер — вот оружие современности, он и наносит рану, и дезинфицирует ее. А «щипалку» придумали женщины-садистки, чтобы смотреть свысока. Мать Безумия, ты что, весь потолок в себя собрал?

— Ультрафиолет убивает далеко не все бактерии, — возразила Игрейна. — На многих обитаемых планетах есть микрожизнь, которой совершенно наплевать на излучения. Даже жесткие.

Смотреть свысока. Угу. А он еще лучше, чем... Н-да, какая ерунда лезет в голову. Нет, по жизни это, конечно, не ерунда, всех касается, все под этим ходим, но — не вовремя!

Люблю, когда тело выглядит твердым, отлитым из бронзы.

Наконец все стало так, как оно должно быть. В том смысле, что женщина просыпается первой и готовит завтрак. Кто-то ощущает полноту жизни, только убегая темными подвалами и пригибаясь под обстрелом, но, спасибо, я лучше сырники пожарю. Можно, конечно, попросту .залить мюсли йогуртом, но в холодильнике нашлась упаковка творога и сухофрукты. Пять минут незначительной возни — и готова горка аппетитных горячих кругляшей с изюмом внутри. Все ж не сухомятка. Взрослые, судя по личному опыту, с удовольствием едят то же, что и дети. К тому же у нас тут есть и дети, и раненые, и подозрительные на язву — в ассортименте.

Кирилл, заспанный и помятый, разбуженный запахами, втянулся в кухню, нагрузил сырниками одноразовую тарелку, поколебался между сметаной и джемом, в результате залил их тем и другим, прихватил кружку с кофе и вернулся к себе в ложемент. Сырники он брал рукой, обмакивал в сметану, затем — в джем и отправлял в рот целиком, не отрывая глаз от монитора навигационной деки, и при этом время от времени что-то вбивал в клавиатуру — медленно, тыкая указательным пальцем левой руки.

Второй явилась Игрейна, против обыкновения какая-то вялая, взяла только парочку сырников, отговорившись тем, что с утра обычно много не ест, и убралась на диванчик в рубку. Вздохнув, Натали напомнила себе, что детское «невкусно!» не следует принимать всерьез.

Последним проснулся раненый герой. Протиснулся вдоль стены в дальний угол, чтоб не шевелиться лишний раз, других пропуская, покорно принял сырники и ковырялся в них вилкой. И сразу стало ясно, что физиологически объем этой кухни рассчитан на двоих.

Запах кофе щекотал ноздри, и язва там, или нет, а Натали рискнула сделать себе кружечку и присела напротив, на полпути от стола к плите: если что понадобится.

А и не скажешь, что десять часов назад из него полкило стекла вынули. Пластика естественная, если и бережет рапы, то — неощутимо. Под свежей футболкой бинтов не видно, и выражение лица как у любого мужчины с утра пораньше: уже ходит, но еще спит.

— Норм, — решилась Натали, — у вас есть дом? Или вы всегда вот так? На коврике перед чьей-то дверью?

— Дом? Ну... дом! — На растерзанные вилкой сырники было страшно смотреть. — Да, пожалуй, что и вот так. Дом — это значит женщина, дети, без них не дом, а так логово. Пещера. А что я могу дать женщине? У меня совершенно другая точка внутреннего равновесия.

— Вам тридцать... э-э-э...

— ...семь. Странно было бы в эти годы уходить на параллельный курс. Да и незачем. Не хочу показаться хвастливым, но я в прекрасной форме. Вчера никто не сделал бы большего.

— А вы выбирали себе род занятий и стиль жизни однажды и навсегда? Вы что, не знали, что однажды вам стукнет тридцать семь?

— В двадцать лет, — сказал Норм, положив вилку и глядя собеседнице в лицо, — ты уверен, что не доживешь до столь глубокой старости,

— Мы все делаем вид, будто у нас есть выбор, — сказал он ей же, но уже в спину. — Для нас это вопрос самоуважения или, если хотите, собственной значимости. Тогда как выбора, в сущности, нет. Всегда найдется тысяча причин, почему мы должны делать то, а не это. И где-то даже проще твердо про себя знать: ты просто не можешь поступить иначе.

Ничего не слышно, зато виден каждый жест, сопровождающий каждое слово. Спорят о важном, о жизненном: женщина наклоняется, безотчетно прижимает руки к груди. И этот ореол света, внешнее проявление пылающего в ней внутреннего огня, окутывает ее, и сразу становится ясно, к чему у них идет.

Я ее теряю.

И не смотреть бы, а не смотреть нет сил. Что она нашла в этом лбе? Центнер мышц? Или, может, она думает, что он лучше ее понимает? Тоже гонится за ребенком. Или это естественное женское сочувствие к раненому? Ага, а теплая дрожь воздуха, когда они сидели там вдвоем, под конусом света, когда его еще не за что было жалеть, а я вел с Патрезе словесную партию в шахматы? Может, им было до тебя дело? Ничего подобного, ты и тогда был только шофер.

— Знаете, — сказала Игрейна сзади, с диванчика, — мне тоже хотелось, чтобы Брюс играл со мной одной. Ну, то есть, не то чтобы хотелось: такие вещи отсекаются моим контрактом. Но я иногда думала, каково это, когда хочется.

— Это как — отсекаются? — Кирилл поставил тарелку на деку и обернулся.

Девчонка сидела на диванчике с ногами и смотрела на него так, будто видела насквозь и забавлялась. Нет, ну женщины, они, понятное дело, инопланетяне. Но не настолько же!

— Как можно отсечь контрактом... ревность? Зависть? И что еще в таком случае включает этот контракт?

— Ничто не может нарушить у Мари чувство исключительности. Она должна побеждать во всех играх, лучше всех одеваться, и все мальчики влюблены только в неё, Спорим, вам знакомо, когда вас все пропускают вперёд?

— Знакомо, предположим. Но это неправильно.

— Разумеется, неправильно. Но таковы правила, против которых мы с Нормом не можем лезть. Мы можем их только обходить. Оставить отпечаток личности, скажем, который наложится на всю ее жизнь. У вас есть такой отпечаток?

Кирилл открыл рот и закрыл его.

— Сколько тебе лет? Нет, по правде?

— Технически — двенадцать. Что же до психики — вы ведь это имеете в виду? — господин отец Мари покупает только лучшее. Его мои харак... рекомендации устроили.

— И ты хочешь сказать, будто бежать вторым номером тебя не раздражает?

— Раздражает?.. Как это?

Кириллу захотелось стукнуть ее за ее улыбочку.

— У него кто-нибудь есть?

— Я не знаю. Я, — Грайни подчеркнула, — не знаю. Это, впрочем, ничего не значит. Норм — он из тех, кто называет кошку кошкой, даже если споткнулся об нее и упал.

— Как это? А!

— Если он считает, что в какую-то часть его жизни не следует совать нос маленьким девочкам, мы и не пролезем, как бы ни любопытствовали. У его контракта тоже есть свои непреложные условия.

— Да-да, я понял, папенька Мари покупает только лучшее. А мне, — решил капитан, ощутив прилив крови к ушам, — этот хмырь по барабану.

— Норм — он хороший.

— Даже слишком. Эй! Идите сюда, я тут ночью кое-чего подсчитал. Вам будет интересно.

Прибежали как миленькие. Игрейна потеснилась на диванчике ради Норма, а Натали прихватила с собой табуретку. Так. О главном надо думать, капитан, о деле, а не радоваться, что диванчик тесен для троих и вот эти двое хоть сейчас не оказались рядом, не соприкасаются плечами и бедрами, обдавая друг дружку жаром.

— Я сразу отказался от мысли, что тут записан код гиперсвязи, — начал он. — Не так уж много в Галактике трансляторов гиперроуминга, и все они контролируются правительствами. Ну, или почти все, если вспомнить Патрезе. В любом случае едва ли посредник может рассчитывать, что у того, кто исполнил заказ, есть выход на связь нужного уровня. Получить-то сигнал можно на любом стандартном устройстве, но упаковать и отправить — для этого нужна станция.

Норм сделал жест, подразумевающий, что технология ему известна.

— Патрезе располагал таким выходом.

— Больше не располагает. И, к слову, если я понял правильно, МакДиармид не собирался пользоваться техническим парком своего старшего партнера. Он назвал детей «своей удачей». Значит, у него есть возможность выйти на покупателя самому. И эту информацию он вычитал в тех же цифрах, которые сейчас у нас на руках. Я все же проверил по справочнику: под такими кодами обитаемые секторы не числятся.

— Это же ничего не значит, — сказала Натали неуверенно. — Вспомните... двенадцать лет назад на Зиглинду напали именно из такого сектора. Того, что считался пустым и использовался как свалка. Станционная форма жизни. Да что там: достаточно прыжкового корабля...

— ...и он будет висеть в ожидании, вдали от всех баз, пока некий Брюс Эстергази не попадет в руки людей, которые не против его продать? Мой мозг отказывается воспринимать великую ценность подобной сделки. Не могу сказать, что такие вещи не практикуются, когда надо передать левый груз или диктатора в бегах. Но это не делается без предварительной договоренности.

— А не могут это быть сами координаты точки выхода?

— Я не знаю ни одной системы, которая могла бы представить их таким образом, а я знаю их все, поверьте.

— Но вы не позвали бы нас, если бы у вас не было никоей идеи, не так ли?

— Вы, Норм, ловите мои мысли на лету. Это, конечно, удобно, но — настораживает. У вас сейчас есть шанс рассказать нам правду. Мы ничего о вас не знаем, кроме того, что вы до невозможности круты. Колитесь.

Торжествующим жестом Кирилл сложил руки на груди. Тому некуда отступать. Некуда!

— До определенного момента моя история не представляет для вас интереса, — медленно произнес Норм, — Я несколько лет провел в тренировочных лагерях. По результатам тестирования был включен в состав особого подразделения Федерации. В реальные боевые действия вступил во время зиглиндианского конфликта. Наше прибытие спасло планету от уничтожения конкурирующей формой жизни.

— Я до сих пор полагал, что Зиглинду спасла стойкость и беспримерный героизм ее Вооруженных Сил, а также нестандартность некоторых решений руководства,

— Вооруженные Силы у них были что надо, — согласился Норм. — И Назгулов, — Натали вздрогнула, — я видел в деле. Впечатлен, что и говорить. Но к моменту нашего прибытия ВКС Зиглинды были настолько истощены, что могли держать только оборону близкого радиуса.

— Да вы бы еще дольше шли!..

— Наше прибытие позволило перенести бои на территорию противника.

— И ЗО на этом неплохо заработало, угу.

— У нас не политический спор, господа, — вмешалась Натали с отчаянием в голосе. — Там все закончено, слава высшим силам.

— После Зиглинды участвовал в спецоперациях против сепаратистов на Лорелее, Патриции и Ясоие.

— Тех, карательных? — Кирилл был сама невинность.

— Уж куда направляли. Некоторое время работал в антитеррористической бригаде «сайерет» без места постоянной дислокации. Получил звание сержанта. Уволен без пенсии и выходного пособия.

— А причина увольнения?..

— Ложь.

— Ого... Как это?

— Это личное и не затрагивает общие интересы.

— То есть как это? А если вы и нам как-нибудь гибельно наврете?

— В том, что касается общих задач, я честен. А о прочем умолчу — это разные вещи.

— Да я, в общем, понял все, что мне требовалось, — поспешил уверить его капитан. — То есть потом вас подобрал папенька вашей маленькой барышни, дал вам работу, в которую вы вцепились, и теперь сами вылезете из шкуры, чтобы ее сохранить, и других вытряхнете. Так?

— Примерно.

— Вот и славно. Потому что это было важно. — Кирилл постучал световым пером по планшетке деки. — Я имею в виду вот эти цифры. Потому что если я сейчас озвучу, что они значат, мы вступим на скользкую почву, где с каждой стороны — чьи-то секреты. И мои, и уважаемой леди. Какие-то из них сохранить не удастся. Лучшая страховка от того, чтобы человек со стороны не использовал наши тайны по своему усмотрению, как мне кажется, состоит в том, чтобы обменяться секретами.

— То есть вы знаете, что там написано?

— Да. Это такая мулька в нашей... кхм... антиобщественной среде контрабандистов. Первая строчка — вектор гиперпрыжка, его длина и направление в том разжеванном и переваренном виде, в каком его можно забить в компьютер, не задавая последнему никаких расчетов. Нет координат в системе — нет и доказательств.

— И вы с самого начала знали правильный ответ, — подытожил Норм.

— Естественно. Имею я право на маленький спектакль, хотя бы в отместку? Я, может, тоже хочу внимания. Женщины, конечно, обожают мышцы, но некоторых привлекают и мозги.

— Длина и направление... А начальная точка?

— По умолчанию — центр цивилизации, — Кирилл расплылся в широкой улыбке, каковую на Зиглинде нынче называют «предвыборной». — Фомор-р-р-р! А вторая строчка — местные координаты связи.

— И?..

— И?..

— Норм, — спросила Натали, — как фамилия отца Мари? Вы же сами понимаете, нам необходимо это знать. Если вы скажете, мы поймем, что связывает вашу девочку и моего сына.

Парень набычился:

— Это не обмен, — сказал он. — Это игра в одни ворота. Вы мне даете на себя общую информацию, а от меня хотите конкретную. Да еще ту, что нарушает условия контракта.

— Если я беру вас с собою дальше, — процедил сквозь зубы капитан, — вы имеете шансы по уши вляпаться в мою конкретную информацию. Которая для меня ничуть не менее важна, чем для вас — вопросы трудоустройства.

— Фамилия Мари — Люссак, — Игрейна сказала это так неожиданно, что взрослые замолчали. — Пусть меня увольняет... если успеет.

Норм слегка переменился в лице, а Кир присвистнул.

— Маловата нам становится Галактика. Господин Люссак — председатель коалиционного Правительства Зиглинды. Фактически самая весомая фигура в том секторе на сегодняшний день и не последний авторитет во властной верхушке Земель Обетованных. А этот вот вектор, — он ткнул пером в разбросанные по монитору цифры, — упирается туда же. Где-то там сидит посредник, достижимый по местной связи, который, по всей видимости, способен предложить Мари отцу за достойную ее цену. Я не вижу здесь особенной загадки. Но вот кому и зачем понадобился Брюс Эстергази? На кого расставлен этот капкан? Мэм, меня терзают недобрые предчувствия.

— Хотите сказать, цель этой операции — вы?

— Они, кто бы они ни были, не могли знать, что я полечу за Эстергази-мелким. Знаете, их так называли: Эстергази-старый, Эстергази-старший? Ваш Рубен был Эстергази-младший. Я ведь сукин сын, согласно официальной версии. И я это мнение ни разу не опроверг. Если это комбинация по извлечению из небытия фигуры, которая сама не рвалась извлекаться, то... то слишком многие важные пункты допускали в ней двойственный или тройственный выбор. Не понимаю... — Он постучал пером по зубам.

— Но, — напряженным голосом спросила Натали, — ми летим?

— Летим? Да, пожалуй. Другого варианта все равно нет: лететь туда и попробовать либо добраться до посредника и взять его за жабры, либо перехватить Инсургента, который тоже летит туда с товаром на продажу. Далеко. Даже гипером не меньше трех суток. Думаю, мы окажемся на месте раньше Инсургента. Правда, если иметь дело с его пушками, я хотел бы... А, ладно, это потом.

— Это все, что мы можем сделать?

И этого-то много. Но разве мать оценит?

Нечего, совершенно нечего делать. Три дня до того, как народ даже думать примется дальше, а не то чтобы что-то делать. А жажда действия буквально нож к горлу прижала. Предложили бы вернуться под обстрел — согласилась бы с радостью, лишь бы только дать нагрузку мышцам и мозгам.

Кирилл, после того как запустил «Балерину» в прыжок, погрузился в себя, и некоторое время можно было наблюдать существование последнего в Галактике самодержца в его естественных, так сказать, условиях. Он, кажется, перестал обращать внимание на гостей, а сам частью дремал, частью размышлял о чем-то, и взгляд у него был мутный, отстраненный. Ложемент, с которого он не слезал, до странности напоминал трон, вокруг которого в продуманном рабочем беспорядке простиралась Империя. Понятно. Дело вышло на его личный интерес, и ему надобно все пересчитать. Игрейна, посидев в рубке, удалилась в их с Натали общую каюту, чтобы поваляться с книгой, а Норм, тот вообще убрался в «сундук» и, кажется, заперся там. Его Натали понимала больше, чем кого-либо: сон лечит, а парень явно вознамерился поставить себя на ноги в кратчайший срок. Очень любезно с его стороны, если учесть, кто у нас тут главная ударная сила.

Он видел Назгулов. Он был там! Они, считай, косвенным образом соприкоснулись где-то там, в прошлой жизни. Спецназ Земель Обетованных пришел на помощь Зиглинде через несколько дней после того, как Натали демобилизовали. Может, они даже базировались на «Фреки» — «Прожорливом». Места там, помнится, в ее времена было полно.

Промаявшись несколько часов на диванчике в рубке, перелистав все журналы и не прочтя в них ни строчки, переменив все возможные позы и не найдя покоя ни в одной из них, Натали все же решилась побеспокоить соседку и осторожно вернулась в каюту.

Игрейна валялась на животе, в пижаме, болтая в воздухе босыми ногами. И видеокнига перед ней была выключена.

— Ты не спишь?

— Я думаю.

— Ты пила сироп от мигрени?

Девочка помотала головой и заправила белые пряди за уши.

— Мне не надо. У меня снижена чувствительность, и никогда не болит голова.

— Что-то бледненькая ты.

Девочка дернула плечом.

И худенькая. В самом деле, даже на «Белакве» Грайни выглядела много здоровее. И даже в медотсеке, после того как спецназ Нереиды освободил заложников. Мы слишком заняты своими проблемами, которые важные, спору нет, но есть какие-то вещи, которыми нельзя пренебрегать даже в ослеплении самыми святыми чувствами. Есть что-то, чем ты не можешь платить за своего ребенка. Так, не надо громко. До «своего ребенка» пока не дошло. Пока речь идет только о собственном материнском спокойствии. А это значит, что одинокий ребенок рядом не должен остаться без внимания, даже если она никому тут не дочь... и слишком уж умна.

— Иногда я сомневаюсь, кто в вашей команде главный.

— О, конечно, Норм. Он подписывает документы, и кредитные карточки у него. Но совещательный голос у меня есть, и я знаю, что меня всегда выслушают.

— Как ты решилась сказать про Мари Люссак?

— Надо было сказать. А ему... у него и так над головой собралась настоящая грозовая туча. Господин Люссак — очень сложный человек. Его гнев в отношении меня будет, я думаю, не столь сокрушительным, как если бы Норм оказался в чем-то виноват. У нас не было никого, пока мы не встретились на этой работе. И теперь у нас пот никого, кроме друг друга. Так что если уж мне делать доброе дело, пусть Норм будет его наследником.

— Ты ведешь странные речи, дитя.

— Угу, — та ухмыльнулась. — Сегодня меня уже спрашивали про реальный возраст.

Натали присела на краешек широкой койки. Если рубка воплощала представления хозяина о правильной организации дел, то его спальня, видимо, отвечала его потребностям в комфорте. От верхнего белого света тут отказались, вместо него в изголовье был встроен небольшой желтый ночник и еще боковая лампа, ориентированная таким образом, что скучный панельный потолок терялся в таинственном сумраке. Игрейна лежала поверх толстого стеганого одеяла, крытого цветными лоскутками, среди подушек, наваленных кучей. В стенных выемках валялись видеокниги, в основном детективы, и музыкальные инфочипы, которые при общей полутьме могли сойти за сокровища, рассыпанные по полкам склепа.

— Что с тобой происходит, Грайни?

— Ничего. Ничего такого, про что я не в курсе. Пожалуйста, не берите в голову, мэм.

Грайни вытянула вперед руку и опустила на нее голову. Веки ее сомкнулись. Где-то Натали вычитала, что для психики полезно смотреть на спящих детей. Тоже мне открытие — для матери!

Натали потушила боковой свет, оставив гореть ночник, и пару минут бессмысленно стояла у двери, глядя на узкую босую ступню в складках лоскутного одеяла. Здесь душновато. На любом космическом судне — душно, и также было в комнатах-коробках Зиглинды, и в жилых отсеках на «Фреки». Только на Нереиде она поняла, что такое свежесть. И простор. И свобода. Даже если все это одного серого цвета.

Ничто хорошее не дается надолго.

Она вышла в туалет, обнаружив, что Кирилл перевел «Балерину» в ночной режим. Весь верхний свет был погашен, лишь в кухонном отсеке осталась подсветка для того, кто, может быть, проголодается ночью, — чтобы не гремел и не будил отдыхающих. В рубке тоже было темно, светились лишь дежурные мониторы. В командирском ложементе на фоне слабого мерцания просматривался неподвижный черный силуэт.

Несколько секунд Натали стояла в коридоре наедине с «Балериной», которая одна, казалось, не спала, неся их сквозь всю немыслимую топологию пространства, которую можно более или менее адекватно объяснить только высшей математикой. Потом повернулась и постучала не в свою дверь. Та отворилась, и Натали ступила внутрь.