«Даже твои благие намерения всегда заканчиваются крахом! Дева Мария, не сын, а ходячая неприятность, посланная мне в наказание за грехи!»

Почтенный Пьетро Бернардоне, глава цеха суконщиков маленького городка Ассизи, что в провинции Умбрия на Италийском полуострове, ныне получил бы еще одно подтверждение нелестному мнению о своем непутевом отпрыске. И никакие оправдания вроде «Я хотел, как лучше…» не заставили бы сего достойного мужа смягчить приговор. Мессир Пьетро уже давно уверился: от Франческо не дождешься ничего хорошего. Может, лет через десять в этой ветреной голове осядет хоть немного ума. Да и то – если какой-нибудь святой изволит совершить чудо и осенит своей благодатью на редкость бестолкового мальчишку.

Супруга господина Пьетро, Лючия, придерживалась несколько иного мнения, частенько вздыхая – где-то там носит ее Феличите? Может, он давно позабыл мудрые отцовские наставления, связался с дурными людьми… Или, не приведи Господь, ее мальчика уже нет на свете? Хоть бы весточку прислал родителям, шалопай!..

Шалопай, бездельник и огорчение своих родителей уже в который раз измерял шагами отведенную ему комнатушку – шесть шагов вдоль, четыре поперек. Маленькое зарешеченное окошко в толстой стене. Узкая кровать из горбыля. Распятие на беленой стене. Сундук и лавка. Стены давили, мысли путались, отчаянно хотелось с кем-нибудь поговорить, но с кем? Монна Изабелла сегодня днем отругала ни за что, ни про что – подвернулся под руку в неподходящий момент. Мессир Гай более озабочен завтрашним отъездом и тем, что его странствие к Святой Земле продолжится. Мессир Дугал не желает никого видеть – и его можно понять. Только он, Франческо, болтается, как пятое колесо в телеге, никому не нужный и ничего не понимающий.

А что хуже всего – постоянные воспоминания о загадочной обитательнице Ренн-ле-Шато. О девочке-подростке, похожей на ночной цветок, с ее недомолвками, непонятными высказываниями и шальными искрящимися глазами. Франческо придумал уже с десяток разумных доводов, почему он должен как можно скорее забыть эту мимолетную встречу. У него нет и не может быть ничего общего с благородной девицей столь древней и знатной фамилии. Ее родственники прикончат его за одну только мысль еще раз увидеться с Бьянкой. Завтра он уедет и никогда больше не вернется в эти края горьких ручьев. Бьянка позабыла о нем, как только он покинул замок! Он вообще ее не интересовал!

Да, но ведь она сама обняла его на прощание… И смотрела так, будто хотела сказать – «возвращайся»…

Выдумки и пустые мечтания!

Сил оставаться в комнате больше не было. Попутчики, похоже, уже улеглись: вставать завтра рано. Франческо на цыпочках прокрался к входной двери, толкнул створку – после визита мессира Сабортезы гостей более не держали взаперти.

«Никто меня не увидит, – убеждал сам себя молодой человек. – Уже вечер, все разошлись. Поброжу немного и вернусь обратно. Даже от дома далеко отходить не буду».

Очередное благое намерение осталось невыполненным. По чужой вине – в вечерней тишине отчетливо прозвучал быстрый стук сапог по камням. Кто-то стремительно пересек двор, остановившись у дальней стены. До слуха Франческо долетела сбивчивая местная речь, порой перемежаемая красочными проклятиями. Голосок у ругавшегося был совсем юношеский, тонкий и чистый, отчего произносимые им цветастые речения звучали не грозно, а скорее смешно. Итальянцу пришла в голову несуразная мысль: именно так честила бы весь свет разозленная Бьянка. Да только никакой Бьянки здесь нет и быть не может. Она в Ренн-ле-Шато, под защитой высоких стен и верной стражи. Это кто-нибудь из светских слуг Ордена. Или…

Человек у стены высказал все, что он думает об этом грешном мире, и нехотя поплелся обратно. Он понятия не имел о присутствии Франческо, а тот рассеянно глазел на движущуюся через сумрак фигуру: невысокую, угловатую, несомненно, мужскую – раз в штанах и высоких сапогах. Вот человек замешкался, поднял руку, откидывая свисающую на лицо прядь.

– Бьянка?..

Франческо выдохнул имя, даже не задумываясь. Морок это, плод собственного разыгравшегося воображения, или обман зрения – но человек по ту сторону решетки поправлял волосы движением Бьянки.

Незнакомец остановился, не завершив шага и нелепо застыв на одной ноге. Наклонил голову, прислушиваясь. Сомнений больше не оставалось – это она. Откуда она появилась, каким образом попала в прецепторию – не имело значения. Она была рядом, в десяти шагах, отделенная бронзовой решеткой.

Во второй раз девица де Транкавель увидела, кто ее зовет. Быстрой тенью пролетела расстояние до решетки – только каблуки простучали – и судорожно вцепилась в прутья. На миг Франческо напугало выражение ее лица – застывшая гримаска обреченности.

Однако заговорила Бланка спокойно, будто не она только что яростно желала всему миру катиться прямиком в преисподнюю:

– Помоги мне перебраться.

– Здесь рядом калитка, – они молча шли рядом, разделенные оградой, ни о чем не расспрашивая, словно все уже давно было сказано и уговорено. Калитка оказалась запертой, но низкой, в человеческий рост. Бланка поставила ногу на завиток прутьев, еле слышно чертыхнулась, когда сапог соскользнул, подтянулась и довольно ловко для женщины одолела преграду, в самом прямом смысле свалившись с неба на руки Франческо. Она не возмутилась, когда он поддержал ее за талию, и сама протянула ладонь – по дорожке к дому они шли, взявшись за руки. Пальцы у Бланки были холодные, подрагивающие, и пахло от нее мужскими запахами – пыль, едкий конский пот, вино, сквозь которые еле пробивался вяжущий аромат лаванды. Похоже, она долго скакала верхом. Не могла же она в самом деле примчаться к нему из Ренна? Как бы она узнала, что он находится здесь, в прецептории? Неужели догадалась?

– А папенька обшаривает Безье в ваших поисках, – вдруг злорадно хмыкнула Бланка, оказавшись в комнате итальянца. – Ты знаешь, что он – ваш сосед по гостеприимству храмовников?

– Знаю, – кивнул Франческо. Ситуация складывалась самая что ни на есть щекотливая, о коих повествуют притчи: вот, мол, тебе то, чего желаешь больше всего на свете. Бланка стояла напротив, до невероятия привлекательная в охотничьем костюме, превратившим ее в некое удивительное существо среднего рода, не девушку и не юношу. Она молчала, смотря исподлобья маслично-черными глазищами в обрамлении длинных ресниц. Ее взгляд притягивал, завораживал, обещал… Уложенные в узел на затылке густые волосы растрепались, отдельными прядями падая ей на плечи.

С час назад Франческо подкладывал кусочки угля в приткнувшуюся в углу жаровню, но сейчас комнату наполнило иное тепло – исходившее от девицы де Транкавель. Молодой человек с трудом сглотнул – в горле пересохло. Нужно было что-то сказать, объяснить Бьянке, что он испытывал в последние дни, хотя бы узнать, откуда она взялась… но слова исчезали, таяли снегом на солнце… комната плыла, и средоточием водоворота оставались огромные, блестящие, угольно-черные зрачки, в которых так хотелось утонуть.

«Она меня околдовала, – пронеслась на задворках рассудка последняя здравая мысль. – Приворожила… Ну и пусть… Я ни о чем не буду сожалеть…»

Словно во сне Франческо протянул руки и осторожно коснулся шершавой выделанной замши колета Бланки. Что-то слегка укололо его в кончики пальцев – не больно, однако чувствительно. Девушка сделала шаг, оказавшись в его объятиях, с готовностью запрокидывая голову и прикрывая глаза. Ее дыхание сделалось быстрым и прерывистым, руки торопливо искали застежку ремня, комкали рубашку, требуя поскорее избавиться от мешающей одежды. Мужской наряд Бланки придавал игре головокружительный привкус порочности, а кожа ее была горячей и нежной, как драгоценный шелк…

– Все равно, все равно… – еле слышно бормотала она в кратких паузах между страстными поцелуями. – Жаль, что не дома, но все равно… Пусть ты… Это я тебя выбрала, я сама, не они…

Узкая кровать недовольно скрипнула, принимая два сплетенных воедино тела. Мельком Франческо еще успел подумать, достаточно ли толстые здесь стены, чтобы приглушить издаваемые ими звуки. Еще не хватало, чтобы в комнату заглянул кто-нибудь из попутчиков… Хотя как они войдут, он же заложил засов…

Губы Бланки – теплые и имевшие слабый привкус дикого меда – отыскали его собственные, надолго прильнув к ним и надежно заставив позабыть о любых других соображениях. Поцелуй ошеломил юношу, Франческо застонал, чувствуя, как по всему телу пробегает крупная дрожь, а ладони соскальзывают вниз, ложась на упругие ягодицы девушки. Сидевшая верхом Бланка вскинулась, резким движением обоих рук отбрасывая с лица мешающие волосы и обхватывая ногами бедра молодого человека, не то сдавленно ахнула, не то подавила готовый сорваться вскрик, и восхитительно медленно подалась вперед.

Она оказалась девицей. Причем такой, о которой можно только мечтать.

– Была девица, да вся вышла, – говоривший со вкусом прищелкнул языком и прищурился, отчего и без того узкие глазки маслянисто заблестели. – Эх, где мои годы молодые…

Он небрежно взмахнул короткопалой ладонью, размазав расплывшуюся по струганным доскам винную лужицу. Мгновение назад отблески свечей создавали в винном озерце призрачный образ слившихся воедино влюбленных.

– Потаскушка чертова. Убью ее, – глухо прорычал один из созерцателей. – Ее и его. Разыщу и убью.

Второй непрошеный свидетель чужой страсти предпочел держать свое мнение при себе. Гиллем де Бланшфор знал, что хозяева Ренна давно мечтают окончательно объединить два родственных семейства – свое и Бланшфоров из Фортэна. Во исполнение этого замысла сестрица Идуанна вышла замуж за Рамона Транкавеля, ему самому прочили младшую представительницу Бешеного Семейства. Гиллема никогда не интересовали женщины, но в одном он был точно уверен: лучше взять в жены пантеру из Берберии, нежели Бланку де Транкавель. Он не раз твердил Рамону: за девчонкой нужен глаз да глаз. И что же, к нему прислушались? Нет! Вот и пожинайте плоды своей непредусмотрительности! Бланка спит в одной постели с безродным проходимцем – весьма симпатичным, надо признать, – и ее уж точно теперь не назовешь невинной девицей.

– На кой она нам сдалась – мертвая? – риторически вопросил восседавший за колченогим столом субъект – приземистый толстяк с упитанной физиономией, украшенной рыжеватой острой бородой и выражением жизнерадостного нахальства. – Возись потом, воскрешай, и неизвестно, получится ли еще. Что касается мальчишки… – он пощелкал пальцами и не договорил.

Судя по скромному, но добротному одеянию, говорливый толстячок относился к торговому сословию, занимая там не последнее место – владелец какой-нибудь мастерской, а то и цеховой старшина. Отзывался рыжебородый на диковинно звучащее имечко «мэтр Калькодис», а сюда, в уединенный охотничий домик, затаившийся среди холмов, прибыл на породистом испанском муле, обвешанном побрякушками и колокольчиками. Сейчас мул скучал над кормушкой под навесом у коновязи, а Гиллем старался не задумываться над двумя вопросами. Во-первых, откуда мэтру известно их местонахождение? Второе: как он сумел так быстро сюда добраться, если, по собственному утверждению, на днях гостил в Нормандии?

Появления господина Калькодиса всегда сопровождались странностями. А как же иначе, если почтенный щекастый торговец – доверенное лицо небезызвестного мессира де Гонтара? Мэтр доставлял в Ренн книги и редкостные вещицы, дополнявшие собрание Рамона, вел с наследником фамилии долгие философические беседы и пару раз даже оказывал помощь в проведении очередного ритуала в Санктуарии. Гиллему он не нравился – несмотря на бьющее через край показное добродушие и готовность оказать любую услугу. Из-под ухмыляющейся от уха до уха довольной физиономии мэтра, как из-под аляповатой карнавальной личины, скалилось иное создание – опасное и коварное.

Но сегодня визит мэтра Калькодиса придал тухлому жизненному положению некоторую надежду.

Они торчали в этой хижине вторые сутки – после того как сломя голову умчались из Ренн-ле-Шато. К нынешнему вечеру группа беглецов, первоначально составлявшая около двух десятков человек, истаяла до полудюжины. Крысы бежали с корабля – то и дело кто-то выскальзывал по неотложному делу за дверь и более не возвращался, а вскоре доносился удаляющийся перестук копыт. Гиллем и сам ударился бы в бега, только куда? Домой? Не очень-то ему там обрадуются – после стольких с трудом замятых скандалов, коим он послужил причиной. В Тулузу? А что там делать, без гроша в кармане? Все из-за Идуанны! Если бы у нее хватило ума вовремя остановиться, перестать зудеть Рамону в уши о том, каких высот он вскоре достигнет, перестать подталкивать к краю пропасти… Что с нее возьмешь – женщина, суетная и бестолковая.

Гиллем со злорадством представлял, каково теперь сестрице – одной, в обществе Тьерри. Впрочем, он вряд ли ей что-то сделает. Выскажет свое нелестное мнение да и отправит в Фортэн либо же в какую-нибудь женскую обитель. Еще и охрану даст, паладин без страха и упрека. Сестрица вышла сухой из воды – она-то в Ренн-ле-Шато, где тепло и уютно, а он здесь, в продуваемой осенними ветрами халупе! Отрезанное ухо нещадно болит, запасов провизии – с мышкину слезку, в качестве общества – спятивший сюзерен.

Впрочем, к Рамону постепенно возвращался рассудок – или то, что его заменяло. Он уже перестал грозиться, что возьмет Ренн штурмом, разнесет по камешку, а братца вздернет на дымящихся руинах. С огромным трудом Гиллему удалось внушить давнему другу и покровителю мысль о том, что мчаться в Безье к мессиру Бертрану бессмысленно и даже опасно. Вряд ли господину Ренна понравится красочная повесть о том, как его старший сын опозорился в присутствии служителей Церкви, дополненная известием об убийстве монаха пред лицом епископа Олибы. Да, сам по себе Олиба трус и слизняк, но если он пожалуется в Рим?..

Рамон нехотя согласился и замолчал. Он молчал уже полдня, равнодушно глядя в затянутое мутным пузырем окошко и раскачиваясь взад-вперед. Гиллем не знал, что делать. Предоставить Рамона его собственной судьбе? Боязно – слишком многое их связывает. Что он, Гиллем из Фортэна, представляет собой без поддержки Рамона? Обладателя дурной славы содомита, с которым даже собственная семья не желает знаться? Подождать, вдруг Рамон придет в себя и придумает какой-нибудь выход? Вернуться в Ренн, положившись на милость Тьерри? Нет, Транкавель-средний его недолюбливает, сразу вышвырнет за дверь.

…Вот тут-то в обитель скорби и ввалился пышущий бодростью мэтр Калькодис, с порога огорошив наследника Ренна вестью о том, что его любимая младшая сестренка более не является невинной девицей. Мгновенно избывший молчание Рамон взревел, что мэтр лжец, каких еще земля не видывала, на что ухмыляющийся толстяк наглядно показал, чем именно и с кем сейчас занята Бланка-Терезия-Маргарита-Катрин де Транкавель.

– Ничего-то вам нельзя доверить, – скорбно провозгласил мэтр, смахнув винную лужицу на пол. – Соплячку пятнадцати лет – и ту не устерегли!

– Я ее поймаю, – хмуро пообещал Рамон.

– Поймаешь, поймаешь, куда ж ты денешься, – затряс щеками мэтр Калькодис. Длинное фазанье перо, украшавшее криво сидевшую на его макушке шапочку, заколыхалось. – Прямо завтра с утра и отправишься ловить.

– А где она, в Безье? – рискнул подать голос Гиллем.

– Сейчас – да, – с готовностью подтвердил мэтр. – Но долго она там не задержится, уедет. Да не одна, а с целой компанией. С вашими хитроумными знакомцами, которые вас провели, как детей малых… Молчать! – неожиданно резким и пронзительным тенорком взвыл он, заметив, что Рамон привстает со скамьи, намереваясь разразиться новыми угрозами. – Заткнись, паршивец, пока я тебе не разрешу говорить! Доигрался уже, все испортил! Нагадил – и в кусты, скулить, хвост поджимать!..

Разъяренный мэтр Калькодис выглядел довольно забавно – эдакий подпрыгивающий от избытка эмоций кабанчик в человечьем облике – но Гиллему захотелось выскользнуть за дверь и дождаться окончания беседы где-нибудь снаружи. Рамон смолчал, проглотив оскорбление, только на скулах появились два белых пятна – предвестники затаенной до поры злости.

– Так вот, милые вы мои, – толстяк стремительно сменил гнев на милость, превратившись в доброго самаритянина, искренне сопереживающего горестям беглецов, – жизнь у вас теперь пойдет совсем иная. Поломали – исправляйте. О Ренне и прочих планах можете смело забыть…

– Но мне обещали! – взвился наследник Ренн-ле-Шато. – Вы не можете так поступить! Отдать мое место этому снулому мерзавцу, Тьерри?

– Тебе и так давали, чего только душе угодно, – отмахнулся мэтр. – И как ты распорядился полученным добром? Вот-вот, людишек резать, девиц портить да простецов ночами пугать, упырем прикидываясь – единственное достойное тебя занятие. Сиди тихо, кому сказано! Не поедешь ты ни в какой Ренн, а отправитесь вы завтра с утра в гости к милейшему Гиллему. Возьмете в тамошнем гарнизоне с десяток вояк, запасов опять же – ну, не мне вас учить, сами сообразите. И поскачете быстрым маршем к побережью, где старая дорога, как бишь ее…

– Виа Валерия? – осторожно уточнил Бланшфор.

– Она самая, – закивал мессир Калькодис. – А поскольку вы у меня туповаты малость, без сторонней помощи способы только до ветру сходить, на дороге вас будет дожидаться проводник. Вы его сразу признаете, не ошибетесь, – рыжий толстячок довольно хрюкнул. – Езжайте прямиком за ним, куда поведет. Как нагоните вашу пропажу – сами сообразите, что делать. И зарубите себе на носу, запомните накрепко, – он постучал согнутым пальцем по столу: – девица должна остаться в живых! Прочих изловить всех без исключения. Чтоб ни одна живая душа не ускользнула!..

– И что потом? – перебил Рамон.

– Потом? – мэтр расцвел широчайшей из улыбок. – Потом ваша милость осмотрит имущество пойманных, обнаружив там бездарно провороненный архив и упущенную реликвию… Да-да, предприимчивый ты мой, – выражение подвижного лица Транкавеля-старшего сделалось точной копией аллегории Отчаяния, – утащила рыжая красуля твою приманку, пока ты таращился на ее вертлявую задницу. Ты чем вообще думал, затевая подобную глупость?..

– Хотел заставить ее проговориться… – начал было наследник Ренн-ле-Шато, но вовремя сообразил: оправдания ему не к лицу, и сделанного уже не вернешь. Рамон предпочел сменить тему разговора: – Предположим, книга и Бланка в моих руках. Что дальше?

– Сначала верни их, потом посмотрим, – мессир Калькодис грузно выбрался из-за стола. – Обещать-то ты горазд, это я уже понял. Смотри, опять не промахнись – а то я совсем к тебе интерес потеряю. Будешь сам выкручиваться. Любопытно взглянуть, долго ли протянешь?..

Незваный гость подпрыгивающим мячиком выкатился в ночную темноту, оставляя за собой отзвук ехидного хихиканья. Гиллем де Бланшфор вопросительно покосился на своего господина – настроение и облик того очень точно характеризовало высказывание простецов «как оплеванный».

– Поедем? – несмело поинтересовался Гиллем.

– А что делать? – голос Рамона звучал глухо и тоскливо, однако слова были вполне разумны. – Не гнить же здесь до скончания веков?

Во сне столь напугавшее Франческо выражение мрачной одержимости на лице Бланки исчезло, сменившись удовлетворенной задумчивостью. Она заснула стремительно – на миг закрыла глаза посреди легкомысленной болтовни, ткнулась головой ему в плечо и обмякла, оставив Франческо приходить в себя и размышлять над тяжким вопросом: как ему – вернее, им – жить дальше?

Соображалось с трудом. Пускай Бьянка не обладала большим опытом, зато юношеского пыла, настойчивости и выдумки в ней крылось – хоть отбавляй. После нее любая женщина из прежних знакомых Франческо представала неповоротливой колодой, вялой и заурядной. Смутное подозрение, что его пытались околдовать, бесследно испарилось, сменившись восхищением и робким недоумением: за какие такие скрытые достоинства судьба вдруг решила преподнести ему такой подарок?

И как теперь распорядиться этим даром?

«Жениться!»

Франческо так и эдак повертел простую и незамысловатую мысль. За пределами Лангедока наверняка отыщется церковь, где их обвенчают. Придется обойтись без присутствия родителей – мол, те проживают очень далеко и не смогли приехать. К тому же венчающиеся сами находятся в паломничестве. Едут в Марсель, дабы присоединиться к крестоносному воинству. Звучит убедительно. С подтверждением мессиров Гисборна и Дугала – убедительно вдвойне. Плотский грех убелен законным браком, Бьянка навсегда останется с ним…

Да, но что скажет она сама? Вдруг она совершенно не испытывает желания быть супругой какого-то итальянского торговца, без имени и гроша за душой? Может, проснувшись, Бьянка заявит: случившееся – всего лишь мимолетная прихоть, спасибо за все, а теперь каждый вернется на отведенное ему Господом место? Она – в Ренн-ле-Шато, он – в безвестность, из коей возник на мгновение в ее жизни?

Жить без нее? Но разве можно прожить, лишившись сердца?

И что скажет отец, достопочтенный Пьетро Бернардоне, если в один прекрасный день на пороге объявится любимый отпрыск с потрясающей новостью: «Отец, матушка, я женат, и вот моя супруга. Ее зовут Бьянка де Транкавель, она дочь лангедокского вельможи, правда, незаконная…»

– Я все решила, – не открывая глаз, отчетливо произнесла Бланка, словно подслушав мысли лежавшего рядом с ней человека и заставив Франческо вздрогнуть. – Домой я не вернусь. Поеду с тобой. С тобой и твоими попутчиками. Куда вы направляетесь?

– В Марсель, – опешил от звучавшей в голосе Бланки неженской твердости Франческо. – Оттуда – еще не знаю…

– В Марсель, так в Марсель, – девушка аккуратно зевнула, прикрыв рот ладонью, и сонно заморгала. – Который час, как думаешь? Надо бы незаметно убраться отсюда.

Толстая свеча с чередующимися красными и желтыми полосками сгорела на две трети, что означало глухую полночь. Бланка со вздохом сожаления выбралась из-под одеяла и принялась собирать разбросанную по полу комнатушки одежду, отделяя свои вещи от вещей Франческо.

– Погоди, но куда же ты денешься посреди ночи? Дождись хотя бы утра! – сама мысль о расставании причиняла настоящую муку. – Тебя не выпустят за ворота!

– Выпустят как милые, – девица Транкавель натянула облегающие штаны и на мгновение состроила болезненную гримаску. – Если я останусь, начнутся вопросы: откуда в вашей компании вдруг взялся лишний человек? А уж если доложат отцу – нам не жить на этом свете. Поеду к воротам, выберусь из города и стану ждать. Где бы нам встретиться? – ее пальцы быстро затягивали шнуровку на колете. – Какой дорогой вы поедете, не знаешь?

– Нет, – обескураженно помотал головой итальянец. – Но я слышал, якобы отсюда к Марселю ведет не так много путей…

– Немного, – согласилась Бланка. – Арлесия, большой оживленный тракт через Монпелье и Арль, и виа Валерия, что вдоль побережья. Это дорога, построенная в те времена, когда тут были римские колонии, – пояснила она, не дожидаясь вопроса. – Сейчас ее забросили – море подмыло берег и она кое-где обрушилась. Если б мне понадобилось срочно удрать из нашей провинции, я бы выбрала римскую дорогу. Она короче и куда малолюднее. Кстати, вы едете одни или храмовники дают сопровождение?

– Сулили охрану… – пожал плечами Франческо.

– Тогда наверняка поскачете по Валерии, – девица затянула пояс, вновь превратившись в тощенького самоуверенного подростка. – Я буду ждать у ее начала, в холмах. Увижу вас и догоню.

– А вдруг храмовники выберут какой-нибудь иной путь? – испугался молодой человек.

– Все равно отыщу, – решительно заявила Бланка. Выдернула из болтавшихся на поясе ножен короткий кинжал, подержала в ладони. Собрала в горсть распущенные волосы и внезапно провела по черным прядям лезвием, отсекая чуть ниже плеч.

– Что ты делаешь?! – скорбно взвыл Франческо. Транкавель-младшая, не отвечая, сунула ворох отрезанных локонов в жаровню – те мгновенно вспыхнули и затрещали, распространяя острый едкий запах.

– Во-первых, это здешний старинный обычай: собираясь менять свою жизнь, надо отказаться от чего-нибудь важного – в знак того, что твои намерения тверды, – Бланка покрутила головой туда-сюда, привыкая к новым ощущениям. – Во-вторых, ежели моя семья начнет искать меня, они будут разыскивать и расспрашивать о сбежавшей девице. Женщине, а не мальчишке. Назовусь другим именем и никто ничего не заподозрит…

Она вдруг замолчала, растерянно глядя на Франческо. То ли запоздало представила, какие испытания ее ждут, то ли повзрослевший разум развеял радужные надежды и планы, напомнив: не стоит так поспешно принимать решения за других.

– Ты… ты же не против? – чуть запинаясь, спросила Бланка. – Ты ведь хочешь, чтобы я поехала с тобой, правда? А твои спутники – они не начнут возражать против моего общества? Я не стану обузой, обещаю! Думаешь, я капризная взбалмошная девчонка, привыкшая, что ей все позволено? Я совсем не такая, вот увидишь!..

– Ты единственная в мире и ты лучше всех, – молодой человек слетел с разворошенной постели, словно под ним развели костер, и сгреб не успевшую увернуться подругу в объятья.

– Пусти меня, – слабо отбивалась Бланка. – Франческо, мне надо идти… Я еще сколько буду искать выход из этой прецептории… Ну пусти же, будь умницей!..

– Как – уехал? – недоуменно переспросил Бертран де Транкавель. – Когда?

– Так затемно еще! – привратник прецептории нахмурил низкий лоб, соображая. – Явился посреди ночи, начал требовать – выпусти его да выпусти. Мол, срочнейшее дело, не терпит промедления. Я ему твердил, что выехать из города ему все равно не дадут, а он только отмахнулся. У меня знак, говорит. Должны открыть, не то господин Бертран всю городскую стражу вверх ногами на стенах развесит, не в обиду вашей светлости будь сказано. Ну, я калитку и отпер. Он понесся вниз по улице – только его и видели.

«Вот уж воистину – вожжа под хвост попала, – поступок любимой дочери, по мнению хозяина Ренн-ле-Шато, заслуживал только такой оценки, высказанной грубым языком простецов. – Куда ее могло понести? Заночевала где-то в городе? Умчалась домой?»

Особого беспокойства за судьбу Бланки мессир Бертран не испытывал. Разбойники и уличные грабители ей не страшны, с иными же трудностями девица вполне способна управиться самостоятельно – не маленькая. Конечно, он бы предпочел, чтобы дочь вернулась вместе с ним, но раз уж ей приспичило ехать в одиночестве…

Ошибка выяснилась ближе к вечеру 15 октября, когда владелец графства Редэ и его небольшой эскорт въехали под гулкие своды барбикена. Первым, кто попался на глаза мессиру Бертрану из обитателей замка, был его средний отпрыск, вместо положенного приветствия резко осведомившийся:

– Бланка с вами? Она подменила моего гонца и ускакала в Безье. Вы привезли ее обратно?

– Разве она не возвращалась? – не успевший покинуть седло Транкавель-старший и его сын в растерянности уставились друг на друга. В помещении въездных ворот повисло нехорошее молчание, заставившее стражников и вертевшуюся поблизости челядь предусмотрительно попятиться. – Она не стала дожидаться меня, выехала из города нынешней ночью…

– Здесь ее нет, – медленно проговорил Тьерри. – Нет и не было.

Мессир Бертран в сердцах проклял день, когда Бланка-Терезия появилась на свет, спрыгнул на землю и решительно поволок среднего сына за собой, не обращая внимания ни на выстроившийся для встречи господина почетный караул, ни на маячившего поблизости и весьма недовольного всем сущим епископа Олибу.

Ушли отец и сын недалеко – на прилепившуюся к стене барбикена площадку, откуда открывался вид на склоны горы и лежащую у ее подножья Куизу, выглядевшую аккуратной детской игрушкой.

– Ее нужно разыскать и вернуть прежде, чем она влипнет в неприятности, – непререкаемым тоном заявил мессир Бертран. – Только где она может быть?

Не отвечая, Тьерри наклонился, собрал пригоршню мелкого розового песка с красными вкраплениями частичек гранита и рассыпал ее по широкому зубцу крепостной стены. Ветер немедля принялся изменять очертания песчаной горки, превратив ее в изогнутую полукруглую линию. Тьерри слегка отсутствующим взглядом смотрел на россыпь перемещающихся песчинок, по привычке вращая на пальце кольцо.

В такие моменты он ощущал себя эдаким пауком в центре кружева из разноцветных тончайших нитей, связывавших отпрысков Бешеного Семейства. Дрожащий, готовый вот-вот оборваться волосок цвета крови и режущих глаз отблесков рубина – Рамон. Движется куда-то, поспешно удаляясь от Ренна. Истончающаяся паутинка цвета аквамарина тянется далеко-далеко, сливаясь с голубизной морского окоема – Хайме в своем безнадежном странствии за чужой невестой, Беренгарией Наваррской. Еще одна нить, выдернутая из неоконченного гобелена, перепутанная с черной шерстью золотая канитель – Бланка.

– Она скачет верхом… не одна, большой отряд, не меньше дюжины людей… едут вдоль морского берега, по старой дороге… – Тьерри предпочел умолчать о том, что кое-кто из спутников Бланки кажется ему удивительно знакомым и только удивленно хмыкнул про себя. Так вот как решила поступить его взбалмошная сестрица… Любопытно бы узнать, эта авантюра – плод долгих замыслов или итог внезапного каприза? – Она далеко. Возвращаться не намерена.

Паутина лопнула и растаяла, рассыпавшись множеством цветных огоньков. Тьерри помассировал пальцами виски: всякий дар свыше должен быть оплачен и у него опять начинала болеть голова.

– У моря, – повторил Транкавель-старший, что-то прикидывая. – Римский тракт, не иначе. Отправить вдогонку два десятка, если выедут сейчас – догонят через два-три дня…

– Если вода утекла, есть ли смысл городить запруду? – перебил рассуждения его светлости ехидный тенорок. Мессир Бертран и Тьерри одновременно оглянулись, наткнувшись взглядами на отдувающегося толстяка, только что вскарабкавшегося по крутой лестнице. Незваный гость незамедлительно сдернул с лысоватой макушки бархатную шапочку с криво пришпиленным пером и преувеличенно низко раскланялся. – Оставьте вы бедную девочку в покое!

– Чем обязаны, мэтр? – тон, коим были произнесены эти слова, мог бы заморозить горную реку и обратить вспять лавину. Мэтр Калькодис состроил физиономию верного слуги, оскорбленного в лучших чувствах:

– Обязаны? Подумать только, столь важные господа чем-то обязаны столь маленькому человеку! – ерничество мгновенно сменилось резкостью: – Думать вы обязаны, вот что! Стоило на месяц предоставить вас самим себе, и вместо серьезного дела вышел сущий масленичный балаган с гуляниями!

Он заметался из угла в угол площадки, надрывно причитая:

– Все поразбежались как тараканы! А как было слажено – ниточка к ниточке, камешек к камешку, человек к человеку! Кто в своей самонадеянности все порушил, я вас спрашиваю? Как прикажете латать сделанные вами прорехи? Или мне лично сбегать за вашей взбалмошной дочуркой и на веревке притащить ее домой, вдобавок нацепив на нее пояс верности?

– При чем здесь… – заикнулся было Тьерри, но мэтр Калькодис пресек любые расспросы взмахом короткопалой ладони:

– Позже, позже, дружок. Твоя сестрица и свихнувшийся братец – это еще полбеды, а подлинное бедствие – вы сами! Как же так можно, ваша милость? Пальцем лишний раз шевелить не надо – само все в руки пришло! Ну зачем вам понадобилось учинять игрища с огнем? Почему бы сразу не схватить эту теплую компанию и не отправить прямиком в подвалы? Неужели, пока они шныряли по вашему дому и совали любопытные носы во все щели, не сыскалось подходящего момента и ловкого человечка, дабы пошарить в их пожитках? Вашими стараниями все повисло на волоске, а мой господин… мой господин весьма и весьма недоволен.

Последнюю фразу мэтр произнес не с завывающими скорбными интонациями разорившегося еврейского ростовщика, но отчеканил холодно и сурово.

Пожалуй, первый раз в жизни Тьерри узрел своего грозного отца настолько обескураженным. Мессира Бертрана отчитывали, как нашкодившего служку, в его собственном владении, на глазах десятков верных подданных… Насчет последнего обстоятельства Тьерри испытывал сильные сомнения, мысленно напомнив себе: позже расспросить гвардейцев и прислугу, что они видели. Можно побиться на свою долю наследства, ответ будет один и тот же: «Вас, мессир Тьерри, и вашего почтенного отца. Вы стояли на площадке да беседовали о чем-то, вот и все…»

– В конце концов, и вы, мэтр, и ваш… э-э… господин не раз повторяли: сила – последний довод королей, – рассудительно промолвил старший Транкавель. – Посудите сами, куда бы им было деваться из замка? Шумный захват в плен, обыск – с этим всегда успеется. Куда занятнее устроить поединок сообразительности и выдержки…

– В котором они одержали над вами верх, – раздраженно огрызнулся мэтр Калькодис. – И надо бы еще выяснить, как незнакомые с Ренном люди умудрились проникнуть в подвалы и убедили ваше переменчивое в своих мнениях жилище отпустить их на свободу… Ладно, теперь их судьба, как и участь Бланки с Рамоном – не ваша забота.

– Это почему, позвольте узнать? – вскинулся мессир Бертран, получив от толстячка исчерпывающий хамоватый ответ:

– Потому что я так сказал. Не умеете творить несколько дел сразу – не беритесь. Только людей смешите. Зарубите на своем распрекрасному носу: отныне и навсегда ваша и моя головная боль – он, – мэтр Калькодис кивнул в сторону помалкивавшего, но слушавшего во все уши Тьерри. Хозяин Ренна последовал примеру гостя, оглядев среднего отпрыска с ног до головы так, будто видел его впервые в жизни и пытался составить мнение.

– Может, все-таки Рамон … – осторожно начал мессир Бертран.

Почтенный мэтр скривился, точно надкусил кислый сарацинский фрукт лимон:

– К дьяволу Рамона! Ему давали шанс – он его благополучно упустил, а неудачники нам без надобности! Младшенький ваш, уж простите великодушно, тоже никуда не годился – кроме юбок, ничего на свете не видел, а вот мессир Тьерри… – узенькие глазки господина Калькодиса превратились в две хитрые щелочки. – Поправьте меня, если я ошибаюсь – в своем молчании мессир Тьерри сумел выяснить многое, очень многое…

– Да, но как отнесется к столь неожиданной перемене… Покровитель?

– Сами у него узнайте при встрече, – невесело хихикнул мэтр. – Только вы не хуже меня знаете: он недолюбливает людей, не могущих определиться, на чьей они стороне. Мессир Тьерри, при всех его познаниях, а также скрытых и явных достоинствах – именно такой человек. Он, да простится мне такое сравнение, в точности как египетский зверь кот. Живет в доме, берет пищу из рук хозяина, но уходит и приходит, когда ему вздумается.

– Если твоему господину нужен определенный ответ, он его знает – клясться ему в верности я не стану. С нас достаточно того, во что превратился Рамон, – медленно, тщательно подбирая слова, произнес Тьерри, в глубине души ожидая быстрого возмездия за дерзость. Однако толстяк лишь выразительно развел руками:

– Не станете, так не станете – дело ваше, выбор тоже за вами. Что касается мессира Рамона… Он всего лишь получил то, о чем просил. Не наша вина, что он не справился с тяжестью возложенной ноши. Или вам нужны мои извинения, на пергаменте, со своеручной подписью и заверенные сами-знаете-чьей печатью?

– Хорошо, хорошо, обойдемся без долгих расшаркиваний, – несколько поспешно, на взгляд Транкавеля-среднего, вмешался хозяин Ренн-ле-Шато. – Верно ли я понимаю, что заключенные нами соглашения и планы остаются в силе, за единственным исключением… Тьерри отныне занимает место Рамона?

– Совершенно верно, – лучась благожелательностью, заверил мэтр Калькодис. – Позже, в более удобное для вас время, я наведаюсь еще разок – со всеми этими расписками и договорами, дабы внести необходимые исправления и дополнения. Крючкотворство, господа, страшная сила… Задуманное должно продолжаться – ветер дует в благоприятную сторону, мельница вращается, мука мелется… К вам тут несколько недель назад заглядывал гость от мадам Элеоноры, верно?

Гостя Тьерри мельком видел. В отличие от мэтра Калькодиса и его господина, этот прибыл вполне обычным путем, по дороге, называемой Арлесией. Однако в нем ощущалось нечто, свойственное этим двум загадочным господам. В Ренне гость пробыл всего пару дней, общаясь в основном с мессиром Бертраном и его наследником, но Тьерри без труда разузнал имя приезжего – Ангерран де Фуа. Имя, как полагал Тьерри, было фальшивым, а преклонный возраст сего шевалье отнюдь не соответствовал ни его бодрому внешнему виду, ни живости характера. Исполнив свое загадочное поручение, мессир Ангерран столь же спешно и потихоньку отбыл к побережью.

Транкавель-старший ограничился коротким кивком, подтверждая.

– Он наверняка доставил весточки от госпожи Пуату, – продолжил развивать свою мысль толстяк, – в которых эта мудрая дама неоднократно подчеркивала и настаивала: срок пришел. Те, чье присутствие вам мешало, отправились в свой безумный поход. Руки у вас развязаны. Честно говоря, я в толк не возьму: какова причина вашего замешательства?

– Не так-то просто заставить подняться целую провинцию…

– Ай, бросьте! – с истинно иудейским пренебрежением отмахнулся мэтр Калькодис. – Кто истинный сюзерен в Лангедоке, я вас таки спрашиваю? Последнему попрошайке на рынке в Тулузе известно – ваша милость! Ну, так чего ж вы ждете, спрашивается? Гласа небесного, огненных письмен на облаках? Устроим, если позарез необходимо.

– Все начнется тогда, когда я сочту нужным, – сказал, как отрезал, мессир Бертран. – Не раньше и не позже.

Господин Калькодис по-лошадиному фыркнул:

– Ну-ну. Опять ваша хваленая самоуверенность. Надеюсь, вы хоть в этот раз не допустите промаха. Засим – нижайше прошу прощения, мессиры. Дела, знаете ли. Постоянные дела, хлопоты, заботы о благе ближних своих… Мое глубочайшее почтение, – пятясь спиной вперед, толстяк достиг ступенек лестницы и начал вперевалку спускаться, пока не исчез из вида.

– О каких договорах он тут рассуждал? – вполголоса осведомился Тьерри, но ответа не дождался. Его отец, помрачневший и вновь нацепивший маску непроницаемости, загрохотал вниз по лестнице следом за удалившимся гостем, небрежно бросив через плечо: «Идем, поговорим».