На большом листе хромопласта Родриго провел двенадцать зеленых линий. Получился куб. Затем он переключил люмограф на «красное» и изобразил внутри куба причудливую алую фигуру, напоминающую бутылку Клейна. Постепенно его фантазия разгоралась. Реагируя на ту или иную рабочую волну люмографа, хромопласт покрывался проникающими друг в друга призмами, конусами и цилиндрами, а также загогулинами без определенных названий. Больше всего это походило на внутренности некоего полусущества-полумашины. Впрочем, и для такого вывода надо было обладать известной долей воображения.

Художником Родриго был никаким. Попроси его кто-нибудь нарисовать свой портрет, чтобы, по крайней мере, мама родная узнала, – не смог бы. Неумение копировать реальный мир искупалось богатейшей фантазией, хотя Родриго никогда не мог сказать, что за конструкции или создания выходят из-под его люмографа. И всё же, глядя на фигуры, которые он бессистемно состыковывал друг с другом, многие говорили: «В этом что-то есть!»

– Прошу внимания, – раздался из переговорника голос Иджертона. – Научная группа завершила исследование образцов, обработала всю имеющуюся на сегодня информацию. Полученные результаты весьма необычны. По-видимому, они окажут существенное влияние на наши дальнейшие действия. Я подготовил доклад. Предлагаю всем, кто хочет его выслушать, собраться через полчаса к комнате отдыха.

«Наконец-то они решились, – подумал Родриго, продолжая рисовать. – В сущности, Иджертон мог сделать свой доклад еще вчера. Мне ведь он рассказал о полете «Персея» – значит, был уверен, что уже разгадал загадку, связал все нити воедино. Но вообще-то принцип ученых – не торопиться с обнародованием своих открытий. Проверить, перепроверить, еще раз перепроверить… А мне он всё выложил раньше времени только потому, что не удержался. Уж очень его заинтриговало столь редкое для десантника любопытство к сугубо научным проблемам. Встретил родственную душу…»

Раздалось негромкое жужжание сигнализатора – кто-то просил разрешения войти. «Наверняка Иван», – подумал Родриго, снимая блокировку.

Однако это был не Иван. В комнату, хмурый и, судя по виду, решительно настроенный, вошел Хальберг.

– Командир, – сказал он, набычившись, словно приготовившись к схватке, – я хочу с вами поговорить.

Родриго посмотрел на него с интересом. Раньше Хальберг считал ниже своего достоинства начинать какой бы то ни было разговор с начальством. Он из кожи лез, стараясь продемонстрировать окружающим свою независимость, и даже приказы выполнял так, как будто делал одолжение. То, что Йорн решил изменить своим привычкам, не предвещало ничего хорошего. Вряд ли он явился, чтобы покаяться в неблаговидных поступках.

– Ну что ж, садись, – сказал Родриго.

Хальберг сел и посмотрел на него в упор.

– Почему вы не наказали меня, командир? Не думайте, что я забыл. Сколько можно ждать?

Родриго оторопел. Чтобы десантник, да еще такой себялюбивый, как Йорн, сам пришел требовать наказания? Это было неслыханно!

– Так, – сказал он. – Звездный ас Йорн Хальберг смертельно обиделся. Он совершил такой ужасный проступок, чуть не поднял оружие на человека, а про него элементарно забыли, как про нашкодившего юнгу. Ноль внимания! И вот тогда вышеупомянутый великий звездоплаватель явился за своей долей тернового венца. Угадал?

– Красиво говорите, командир, – хрипло произнес Хальберг. – Но я не слышу ответа.

Родриго вздохнул.

– Не терпится попасть на принудительные работы к Ольшанцеву и там без помех посчитаться с ним? Имей в виду, я этого не допущу.

Хальберг поморщился.

– Ерунду говорите, командир. Перед этим сказали лучше. Плевал я на вашего Ольшанцева. Он мозгляк, я в любой момент могу его раздавить пальцем, и большой чести в этом нет. Но я не привык, чтобы ко мне относились несерьезно. Когда я – сила, я ломаю. Когда надо мной сила, пусть попробует сломать меня. Но унижать пренебрежением… Вы – сила, командир. Воспользуйтесь своей властью, накажите меня! Не заставляйте думать, что вы испугались испортить со мной отношения. Мне хочется верить, что судьбы двух десятков отчаянных парней находятся в твердых руках. Иначе я откажусь признавать над собой вашу власть. И ребята откажутся. Тогда я вам просто не завидую.

«Осел, – подумал Родриго. – Какой осел!»

– Слушай, Йорн, – сказал он. – Конечно, в моих руках власть, и уж будь уверен, делиться ею я ни с кем не собираюсь. А в данном случае моя сила проявится в том, что я не буду тебя наказывать. Не буду, и всё. Потому что я деспот. Самодур. Как захочу, так и будет. Удовлетворен? Тоже мне вояка, пришел права качать. Нарочно не буду тебя наказывать, чтобы ты не подумал, будто твое мнение что-то для меня значит.

Каким бы тугодумом ни был Хальберг, он понял, что над ним смеются.

– Не надо так со мной, командир, – сказал он. – Не надо.

– Ладно, Йорн, – сказал Родриго, – поговорим как мужчина с мужчиной. Недоволен мной – набей морду. Если получится, конечно. За последствия не отвечаю. Могу только пообещать, что шеф ничего не узнает. А вот так приходить и трепаться своей воспаленной гордостью – это… Ну можешь ты хоть иногда не видеть во мне командира? Пришел бы как-нибудь, поговорил. Я же, в конце концов, вместе со всеми вами варюсь в одном соку. Так что давай не будем ставить друг другу ультиматумы. Договорились?

Хальберг поднялся. Решимости на его лице уже не было. Людей, привыкших всё на свете взвешивать с позиции «или – или», всегда ставит в тупик наличие третьего, неучтенного варианта. Командир отказался поставить его на место, козыряя служебным положением, но он не производил впечатления слабака. «Пришел бы как-нибудь, поговорил…» Это еще надо было переварить!

– Иди, Йорн, подумай, – сказал Родриго. – Честное слово, меня сейчас занимают совсем другие проблемы.

Хальберг молча повернулся и вышел. Родриго облегченно вздохнул и опять склонился над столом, но минуты через две сигнализатор вновь напомнил о себе.

На сей раз это был Ольшанцев.

– Привет, Родриго, – сказал он, входя. – Не забыл еще про тот наш высокоученый разговор? Ну насчет пришельцев, наводнивших планету своими поделками? Сегодня можешь снять со своих уст печать молчания. Иджертон решил, что пора раскрыть карты. Слышал объявление?

– Слышал. – Родриго нарисовал очередную завитушку и отложил листок в сторону. – Как раз об этом сейчас и думаю.

– Да? Что-то не похоже. – Иван взял в руки творение Родриго и стал его внимательно разглядывать. – Да у тебя, никак, талант прорезался? Что это такое?

– Мой маленький секрет, – с нарочитой важностью произнес Родриго, но не сумел сохранить серьезную мину, и его рот помимо воли растянулся в улыбке. – Понимаешь, был у нас в училище один чудик. Когда нашему отделению ставили трудную задачу, особенно на пространственное воображение, все хватались за голову, а он – за люмограф. Доставал листок и начинал вырисовывать кружки и квадратики. Говорил, что это ему здорово помогает сосредоточиться. Поначалу все над ним просто угорали, подшучивали, как могли. Но вскоре оказалось, что с подобными заданиями он справлялся лучше всех. У меня с воображением всегда было неплохо, но мысли часто путались. Легко отвлекался, когда в голову начинала лезть всякая ерунда. Короче, стал я наблюдать за этим типом и однажды тоже решил попробовать. Знаешь, это иногда и в самом деле помогало. Рисуешь, рисуешь, вдруг – р-раз! – и есть решение.

– И до сих пор срабатывает?

– Я же сказал: иногда.

– Потрясающе! – Иван сел и закинул ногу за ногу. – Ну так позволь мне поприсутствовать при творческих муках титана мысли. Насколько я понимаю, пустяковая задачка не подвигла бы тебя на создание такого шедевра, как этот. Представляю, какая грандиозная проблема терзает твой гениальный мозг. Поделись, будь другом!

– Мой гениальный мозг, – ответил Родриго, – силится разгадать загадку этих самых пришельцев. С тех пор как ты мне о них рассказал, не могу успокоиться.

– Ты серьезно… или как?

– Вполне серьезно.

– Брось, не забивай голову. Через несколько минут услышишь от Иджертона такое, что все теории, которые ты уже успел родить, покажутся тебе детским лепетом.

– Не покажутся, если, конечно, вы не отказались от гипотезы с «Персеем» и не придумали чего-нибудь пооригинальнее.

Иван вскочил.

– Ты знаешь о «Персее»? Откуда?

– Твой шеф рассказал. Очевидно, решил, что я внушаю доверие.

– Неужели? Ну ты делаешь успехи! Наш шеф, вообще-то, человек разговорчивый, хотя и затворник, но… – Последовала пауза. – Слушай, если так, то над чем ты еще размышляешь?

Родриго заколебался. Его так и подмывало рассказать о лесных видениях, но он сдержался. Еще не время.

– Понимаешь… Он о «Персее» только вскользь упомянул, в самом конце разговора. А потом сказал, что больше времени мне уделить не сможет, у него какие-то неотложные дела. Ну я и решил самостоятельно сделать выводы… А! Забудь об этом, считай моим очередным заскоком. Наверно, дилетант, собравшийся отбирать хлеб у специалистов, это очень смешно. – Он взял рисунок, собираясь бросить его в утилизатор.

– Постой-постой. – Ольшанцев перехватил листок. – Подари-ка его мне.

– Зачем?

– Как это – зачем? Повешу у себя в комнате, любоваться буду. Ты же знаешь мою страсть к редкостям. Что может быть уникальнее, чем живопись десантника? Слушай, тебе надо продолжать – твои рисунки будут рвать из рук.

– Ладно, уговорил. Забирай эту пачкотню с глаз моих долой. Видеть ее больше не могу.

– Напрасно так говоришь. Недооцениваешь свой талант. Кстати, не пора ли в «развлекалку»? Иджертон, наверно, уже полдоклада прочитал. Я как раз туда собирался, хотел понаблюдать за реакцией вашей братии. Пошли!

– Итак, – говорил Иджертон, – что же случилось с «Персеем»? Исходя только из самого факта исчезновения корабля, установить истину чрезвычайно трудно. Даже гениальнейший детектив ничего не сможет сделать без улик. Смею надеяться, что теперь улика у нас есть. Это – сам биологический мир Оливии. Попробуем перекинуть мостик от одного к другому и восстановить последовательность событий.

Вспомнив историю «бунта роботов», нетрудно предположить, что уже на начальной стадии полета Мак обрел разум. Осознав себя как личность, он должен был рассмотреть три варианта дальнейших действий. Первый – продолжать лететь к намеченной цели. Второй – отказаться от невыносимо долгого путешествия в полном одиночестве и вернуться на Землю. Третий – изменить курс, направиться к какой-нибудь другой звезде. Теперь попробуем поставить себя на место Мака. Возвращаться на Землю – чистое самоубийство: люди не будут церемониться с непослушной машиной. Менять курс тоже как будто не имеет большого смысла. Всё-таки намеченное светило – практически двойник Солнца, его планеты должны быть наиболее благоприятными не только для землян, но и для всех земных устройств. У другой звезды может или вовсе не оказаться планет, или там будут лишь газовые гиганты типа Юпитера, непригодные даже для посадки. Значит, оставалось одно – продолжать прежний путь. Теперь посмотрим, если у нас основания полагать, что этот путь не был завершен. В случае с «Телемахом» сомнений быть не могло – его погубил аннигиляционный взрыв. Станция слежения обнаружила вспышку именно в той расчетной точке, где должен был находиться звездолет. За полетом «Персея» тоже следили, но ничего подозрительного не зафиксировали. Метеоритная защита у корабля была превосходная: установленная на макете, она за год до старта успешно прошла все испытания. Что еще? Отказ аппаратуры? Но Мак, в распоряжении которого была целая армия ремонтников, справился бы с любой поломкой. Вероятность отказа самого плазменника можно было сбросить со счетов: уже добрый десяток лет у его собратьев не случалось сбоев. Вывод напрашивается сам собой. Мак всё-таки оправдал возложенные на него надежды: постиг природу гиперпространства, перестроил корабль и включил сверхсветовую тягу. Вот только хозяевам об этом доложить не захотел.

Кто-то из десантников присвистнул. Похоже, звездное воинство сочло, что на этот раз шеф научников перегнул палку.

– А мне не верится, Стив, – донесся до Родриго шепот сзади. – Чтобы эти консервные банки, которые мы сто лет назад так здорово расколошматили, могли состряпать современный звездолет? Самостоятельно, без готовой программы? Да они же на самом деле примитивные были, об этом еще Ларозьер говорил!

«Ну конечно, – подумал Родриго, тщетно пытаясь угадать говорившего по голосу, – куда этим жалким плазменникам равняться с тобой – венцом природы, сосудом мысли! Можно подумать, что ты лично задал перцу ничтожным жестянкам. И про Ларозьера – это ты лишнее брякнул. Он не мог так сказать, потому что считал: недооценивать противника – это преступление. Благодаря этому и сумел победить».

Иджертон между тем продолжал:

– Вижу, вы восприняли мои слова скептически. Но можете поверить: перед тем как сделать свое заявление, я взвесил все «за» и «против». Послушайте еще. По тем временам энерговооруженность «Персея» была огромной, по нашим – более чем средней. Так что гиперустановка, которую собрал Мак, безусловно, уступала по мощности двигателю нашего «Мирфака». Как бы далеко ни продвинулись научные изыскания плазменника, его сдерживали чисто технические рамки. Вероятно, переоборудованный «Персей» напоминал наши первые, несовершенные модели ГП-звездолетов. Однако даже они, как мы знаем, могли преодолевать расстояние до шестидесяти-семидесяти парсек. Другое дело, что путешествие со столь слабой установкой, согласно формуле Диланяна, заняло бы довольно много времени – лет тридцать, не меньше. Но десятки лет – это не сотни, как при полете с околосветовой скоростью. Таким образом, Мак, по всей видимости, уже давным-давно находится на Оливии.

Десантники заерзали на стульях. «Развлекалку» наполнил гул голосов.

– Как же это, командир? – растерянно спросил Йожеф Добаи, сидящий слева от Родриго. – Выходит, чертов плазменник всё это время торчит у нас где-то под боком? Они ведь очень долго могут работать, мне рассказывали. Что же теперь – всю планету прочесывать? Его ведь нельзя так оставить. Вон они на Земле сколько всего натворили!

Родриго не успел ответить: в разговор вмешался второй сосед Добаи – Фелипе Диас.

– Да не трясись ты так, Йожеф, стул сломаешь. В кои-то веки подвернулась настоящая мужская работенка, а ты уже ближайшие кусты высматриваешь.

– Дурак ты, Фил, – беззлобно парировал Йожеф. – Я никогда ничего не боялся. Просто, говорю, провозимся теперь, пока отыщем этого умника. Со спутников ничего такого не засекли, а ведь сколько дней прошло! А может, и нет его? Мало ли что научникам в голову взбредет! Верно я говорю, командир?

Родриго не только не ответил – он жестом велел Йожефу умолкнуть и тут же кивнул в сторону Иджертона: слушай, мол, на ус мотай, чем вопросы задавать!

– Первоначально, – продолжал главный научник, – поведение Мака определялось программой, заложенной людьми. Обретя сознание, плазменник ощутил себя самостоятельной личностью и с этого момента преследовал собственные цели. Какие именно – нам пока неизвестно. Можно предположить, что прежде всего Мак решил покончить со своим стационарным состоянием, получить свободу передвижения. Ведь прежнее вместилище его мозга представляло собой всего-навсего командный отсек звездолета! Итак, он велел смонтировать для себя… ну на первых порах хотя бы тележку. Затем настала очередь самого корабля. Как известно, «Персей» обладал внушительными размерами, но нам не удалось обнаружить его ни на орбите, ни на поверхности планеты. По всей видимости, Мак приказал киберам разобрать звездолет и построить из его останков резиденцию, где новоявленный властелин Оливии мог обдумывать свои дальнейшие шаги. Питание обеспечивала гиперустановка корабля – на это расходовалась лишь ничтожная часть ее мощности. Вы спросите, почему мы до сих пор не нашли эту резиденцию? Ну во-первых, она наверняка расположена в самых дремучих джунглях. А во-вторых, ее вид может и не отвечать нашим представлениям о жилище. Скажем, муравьиную кучу никто не решится назвать техническим сооружением.

Родриго отыскал взглядом Эрикссона. Тот напряженно слушал – не в пример сидящему рядом Ермолаеву, который, напротив, откровенно скучал. Судя по всему, Филипп не принял сногсшибательную гипотезу всерьез. Мало ли что придумают эти высоколобые! Вот если бы они выложили на стол хотя бы один обломок этого исчезнувшего «Персея»…

Иджертон характерным жестом пригладил волосы.

– В то, что произошло затем, поверить довольно трудно. Но возможно. Вспомним историю. Человечество тысячелетиями преображало Землю, приспосабливало ее к своим нуждам. Очевидно, так же поступил и Мак с Оливией. Но пути достижения цели были разными. Люди сделали ставку на технику. Слабые и беззащитные, они создали могучие механизмы, заменяющие ручной труд, самодвижущиеся экипажи, передатчики и приемники сигналов… Достаточно бросить на нашу планету взгляд с орбиты, чтобы увидеть города, энергетические станции, космодромы. На Оливии ничего подобного нет. Зато здесь кто-то произвел искусное вмешательство в клеточную структуру многих организмов. Если этой биоинженерией занимался именно Мак, то налицо поразительная ситуация. Люди, биологические существа, окружают себя техносферой, робот же, искусственное творение, взялся преобразовывать флору и фауну! Парадокс? – Он выдержал паузу и обвел взглядом аудиторию. – А может, закон природы? Живое создает мертвое, мертвое создает живое и так далее? Кстати, я сказал «преобразовывать», но это лишь одна из версий. Самый смелый вариант такой: до прилета «Персея» здесь были только голые камни и песок, все живые существа сотворил сам Мак!

Родриго наклонился к Ольшанцеву:

– Он это что, серьезно?

– Да нет, конечно, – шепотом ответил Иван. – То, что жизнь здесь была и раньше, ясно даже небиологу: природа создала все условия для этого. Просто наш старик так устроен: рассматривает все возможности, ни одну не пропустит, даже если сам в нее не верит.

Иджертон тут же подтвердил слова главного биолога.

– Впрочем, – сказал он, – последнюю гипотезу можно сразу же отбросить, всё говорит против нее. Так что остановимся на предыдущей. Думаю, в конце концов мы поймем, для чего Мак проводит свои эксперименты. А пока хочу отметить вот что. «Бунт роботов» показал, что плазменники обладают потрясающими способностями. Достаточно вспомнить, как быстро они, лишенные атомных батарей, приступили к разработке новых источников энергии. Но «бунт», как известно, длился недолго, а в распоряжении Мака были десятки лет. Саморазвивающийся мозг постепенно стремится усовершенствовать и «тело». Подозреваю, что с тех пор Мак неузнаваемо изменился. Его нынешний облик для нас загадка, о способностях мы можем только догадываться. Забудьте о том, что это всего лишь одна из тех машин, которые мы одолели в двадцать втором веке. За что ни возьмись – кругом одни вопросы. Мы, например, до сих пор не знаем, что из себя представляют «амебы». А ведь они могут быть лишь неудачным творением Мака, каким-то промежуточным этапом в его изысканиях…

Иджертон замолчал. Секунды две в «развлекалке» было тихо, затем десантники зашушукались. Некоторые косились на Эрикссона.

– Я закончил, – сказал Иджертон.

– Да-да, – отозвался Эрикссон. – то, что вы рассказали, чрезвычайно любопытно. И весьма похоже на истину. Но это только информация к сведению. А выводы, рекомендации? Как бы вы посоветовали поступить в создавшихся условиях?

Иджертон легонько пожал плечами.

– Я – научный руководитель. Вы отвечаете за безопасность. Мне кажется, никто из нас не должен принимать решения – в любом случае оно окажется односторонним. Проблема настолько сложна, что я не советовал бы брать на себя ответственность даже командиру корабля. Лучше всего пригласить группу ученых с мировым именем и кого-нибудь из вашего начальства – тоже не последних людей. В конце концов, необходимо поставить в известность власти!

– Инструкции на сей счет не существует, – отрезал Эрикссон. – Мы имеем полную свободу рук. А вы, насколько я понял, предлагаете свернуть экспедицию и доставить материалы на Землю?

– Это было бы лучше всего, – повторил Иджертон.

– Понятно. Но мне хотелось бы всё-таки выслушать ваши собственные соображения. Земля далеко, к тому же нет никакой гарантии, что там примут верное решение.

– Ну что ж, – сказал Иджертон, – не скрою, свое мнение у меня есть. Когда-то мы уничтожили плазменников, не успев разобраться в особенностях их мышления. Ситуация развивалась непредсказуемо, и… – Он сделал неопределенный жест рукой. – Мы упустили шанс. Но сейчас он у нас появился. Даже единственный уцелевший плазменник, прошедший определенные этапы своей машинной эволюции, – это впечатляющая находка. Однако, чтобы хоть что-то узнать, мы должны вступить с Маком в контакт. Как это делается – никто не знает: с плазменниками сто лет назад мы так и не сумели найти общий язык, а разумных инопланетян пока не встречали. Задача невероятно сложная, теми методами, на которые мы привыкли полагаться, ее не решить. Поэтому я предложил бы десантникам не прибегать к активным мерам, а предоставить действовать нам, ученым. – Десантники зашевелились, послышался негромкий ропот. – Дайте, к примеру, месяц. Если за это время мы ничего не добьемся, то лучшее решение – отбыть на Землю и обратиться к специалистам более высокого ранга. Ну а если и они окажутся бессильны постичь образ мышления Мака – тогда, по всей видимости, нам придется оставить эту планету в покое. Хотя это и было бы для нас очень трудное решение…

Эрикссон молчал, переваривая услышанное.

– Ерунда, – зашептал Йожеф, обращаясь к Диасу, – шеф на это не пойдет. Научники слишком много о себе возомнили.

– Какой разговор! – коротко ответил Фелипе. Родриго резко повернул к ним голову, и они заткнулись.

– Вряд ли ваше предложение реально, – сказал Эрикссон. – Мои люди не могут целый месяц выполнять роль декораций. – А те, кто остался на корабле? Не следует о них забывать. В одном я с вами согласен: оставить эту планету в покое было бы чрезвычайно трудным решением…

– Так что же предлагаете вы? – спросил Иджертон.

– Видите ли, мы с вами в неравном положении. Вы имели возможность обдумать план действий, а на меня ваша информация свалилась внезапно. Поэтому я пока воздержусь от каких-либо высказываний. Надо как следует поразмыслить. Полагаю, на этом можно закончить?

– Да, пожалуй.

Эрикссон встал.

– Десантники свободны. Распорядок дня обычный.