Лондон. Июнь 1934 г
Он просто разрывался между делом и Рэйчел. Господи. Рэйчел.
Она уже совсем поправилась. Осматривавший её в последний раз доктор Хадсон даже не потрудился скрыть своё удивление под маской привычной невозмутимости:
– Откройте секрет, мистер Гур. Я же знаю, что это невозможно!
– Это общая беда всей европейской медицины, доктор. Вы лечите болезни, а я – больного. Конечно, оспу или холеру нельзя победить при помощи массажа. Но меня, например, никогда не возьмёт никакая оспа или холера. Я могу выпить стакан бульона с холерными вибрионами, и со мной ничего не будет, потому что мой иммунитет, усиленный при помощи внутриклеточного резонанса, активизированного, в свою очередь, акупунктурой, убьёт всю эту гадость ещё в пищеводе. Вы не верите, я знаю. Но это не вопрос веры. Вы никогда не видели ничего подобного. А теперь – пожалуйста.
– Но все китайцы и японцы, у которых есть деньги, едут лечиться сюда. Ведь это не случайно, вы не находите?
– Не нахожу. Лечение традиционными методами требует усилий не только врачевателя, но и больного. И массу времени. Кроме того, идея «проглотил пилюлю – здоров» чрезвычайно соблазнительна. Не верна, но очень, очень соблазнительна. Да и настоящих специалистов, к сожалению, не так много. И случаи бывают всякие. Я не против медицины, я за. Только не нужно думать, что врачам всё на свете известно и понятно. Вы знаете, например, как работает пищеварительный тракт?
– Разумеется, – снисходительная улыбка появилась на губах врача.
– Отлично. А если я поставлю вопрос иначе, – не как, а почему? И вся ваша наука стушевалась, доктор. Потому что на этот вопрос она не имеет ответа.
– Где вы этому научились? В Китае?
– И там тоже. Какая разница? Это неважно.
– Вы ведь можете не только вылечить человека. Но и убить можете, вероятно, так же легко?
– Конечно. Любое знание есть обоюдоострый клинок, доктор. Знание вне морали. Мораль – это человеческое.
– И вы к ней достаточно легко относитесь.
– Скажем так – когда требуется для дела, я рассматриваю разные варианты её использования.
– Могу я задать вам один… не совсем медицинский вопрос?
– Конечно, доктор.
– Простите, мистер Гур. Я слышал, вы достаточно обеспеченный человек, и графиня Дэйнборо говорила мне, что у вас есть влиятельные знакомые в финансовых сферах… вы не знаете, что это за странные слухи по поводу «Бристольского Кредита»?
– Знаю. А что, у вас там сбережения, доктор?
– Э-э-гм… Не то, чтобы очень большие, но…
– Можете перевести их в «Falcon Bank and Trust». Скажете, что я вас рекомендовал.
– А вы не могли бы… объяснить? Хотя бы в общих чертах?!
– Видите ли, дорогой доктор, – ласково проговорил Гурьев. – Тут такое дело. Если я стану объяснять всем и каждому, чего я хочу, почему я хочу, отчего, например, для вас лично то, что я делаю, исключительно хорошо – я только этим, то есть объяснениями, аргументированием, доказательствами – вынужден буду заниматься сорок восемь часов в сутки с пеной у рта. А это – ну вообще никак не возможно. Поэтому у вас есть два пути: поверить мне и через некоторое время убедиться в том, что я прав. Или не поверить мне – и всё равно убедиться в том же самом. При этом в первом случае мы могли бы продуктивно сотрудничать ко взаимному удовольствию. А во втором вы будете просто плевать против ветра. Это же глупо. В конце концов ваша собственная слюна совершенно испортит вам сюртук и галстук. И это – как минимум, помимо малоприятных ощущений. Я достаточно ясно излагаю свою мысль?
– Более чем. Кстати, я слышал, что барон Ротшильд, который имеет интересы не только в «Бристольском кредите», но и…
– А я, представьте себе, слышал, что барон недавно очень сильно оступился, – изобразив светскую улыбочку, перебил врача Гурьев и участливо осведомился: – Это правда?
– Д-да… А какое, собственно…
– Видите ли, это случается с людьми, – Гурьев сочувственно вздохнул и поджал губы. – Люди оступаются. Иногда они даже могут при этом сломать себе шею. Поэтому нужно – хотя бы изредка – посматривать себе под ноги. Но мы ведь не о Ротшильде, не так ли?
Доктор Хадсон покосился на Гурьева и пробормотал:
– Вы… вы очень опасный человек, мистер Гур. Просто… очень опасный.
– Благодарю вас, – Гурьев поклонился, опираясь на меч ладонями, сцепленными в замок на рукояти. – Я рад, что вы, дорогой доктор, хорошо это понимаете. К сожалению, это понимают пока не все, поэтому приходится подкреплять реноме опасного злодея практическими и наглядными демонстрациями.
– Только не со мной, ради Бога. Я очень давно всё понял. И большое спасибо за… рекомендацию.
– Да что вы, доктор. Пустяки.
Некоторое время помолчав, доктор Хадсон снова испытующе посмотрел на Гурьева:
– А если кто-то из моих… э-э-гм… Знакомых… Захочет последовать моему примеру?
– Ну, так пусть следует, – с великолепной, полной блистательного равнодушия улыбкой пожал плечами Гурьев. – Я думаю, «Бристольский Кредит» очень скоро прекратит своё существование как самостоятельный финансовый институт. Как правило, мои предсказания в экономической сфере имеют обыкновение сбываться. Так что можете считать, что я дал вам – и вашим знакомым – в некотором роде бесплатную финансовую консультацию. Но только – в некотором роде, доктор.
– Я понимаю, мистер Гур. Очень хорошо понимаю.
– Что ж, – Гурьев посмотрел на врача. – Это радует.
– Я сейчас приготовлю снимки, – доктор Хадсон отвёл взгляд. – Собственно, я и так понимаю, что всё совершенно в порядке. Да и вы, вероятно, тоже.
– Да и я тоже, – кивнул Гурьев. – И всё-таки – давайте взглянем.
Ассистент принёс плёнки, и они углубились в их изучение.
– Что скажете, доктор?
– Да ничего нового, мистер Гур. Всё просто великолепно. Ровным счётом никаких следов. Вы позволите мне использовать это в моей работе для «Хирургического вестника»? Разумеется, никаких имён и никаких частных обстоятельств.
– Спросите у графини, доктор, – пожал плечами Гурьев. – Я-то не возражаю, но вот как она к этому отнесётся?
– Вы очень странный человек, мистер Гур. Вас не интересует наука, вы равнодушны к славе, вам всё равно, сколько у вас денег…
– Я уже нашёл своё сокровище, доктор, – усмехнулся Гурьев. – Мне бы удержать в норме хотя бы тех, кто находится в моём личном пространстве. А там… Будет видно.
Вошла Рэйчел – она одевалась, пока Гурьев беседовал с доктором. И по тому, как сияли её глаза, Гурьев понял, что последнюю сказанную им фразу – насчёт сокровища – она услышала. Ну и пусть, подумал Гурьев. Это радует. Её радует – и хорошо.
* * *
– Что сказал тебе доктор Хадсон? – с беспокойством спросила Рэйчел, глядя на тёмное, как туча, лицо Гурьева.
– Доктор Хадсон сказал… – Гурьев вздохнул. – Доктор Хадсон сказал, что я трус, мямля и перестраховщик. И что я… что мы потеряли целую неделю времени, Рэйчел. Вот что он сказал.
– Я клянусь тебе, Джейк, – Рэйчел взяла его голову обеими руками и заглянула в глаза. – Клянусь тебе, я всё тебе верну. До последней секунды. А теперь – перестань, пожалуйста, дуться и поцелуй меня так, как тебе хочется меня поцеловать, Джейк!