Глава 17

Провалиться под землю – удовольствие не из приятных. Кто не верит – может попробовать.

Валентин ухнул вниз под углом – так летят с детской горки-каталки, – и сердце сразу ушло в пятки, будто бы он упал не на два с лишним метра ниже уровня раскопа, а пролетел вниз сорок этажей в кабине оборвавшегося лифта. Он даже вскрикнуть не смог, звук застрял в горле, рот мгновенно пересох и наполнился сухой, неприятно пахнущей пылью.

– Валентин! – голос дяди Рувима звучал взволнованно. – Ты цел?

Шагровский попытался выдавить из себя «да», но получился только какой-то невнятный звук, больше напоминающий предсмертный стон, после чего в раскоп, засыпая незадачливому землекопу глаза, полетела сухая земля, и в щель пустынной змеей скользнула Арин.

– Ты в порядке? Что не так?

– Я в порядке… – на этот раз речь вышла более разборчивой, только попавшая в рот пыль и комки земли мешали, а сплюнуть было нечем, и Валентин фыркнул и закашлялся, как наевшийся собственной шерсти кот.

Он попытался привстать, и они с Арин оказались зажатыми между нависающей скалой и земляной стеной, по которой Шагровский и соскользнул вниз.

– Арин! Он в порядке? – переспросил профессор Кац.

Сверху, словно от его слов, полетели тонкие струйки невесомой пыли.

– Все о’кей, профессор, – откликнулась Арин. – Живой… Не топчитесь по краю, нас засыплет.

В ответ сверху опять сыпануло и, как назло, точно за шиворот Валентину.

– Ты ушибся? – спросила она негромко.

В провале вдвоем было тесно, буквально не повернуться, впрочем, если быть до конца честными, они и не пытались увеличить расстояние. Шагровский чувствовал через рубашку всей кожей (и от этого ощущения его словно электрическим током прошибло пришедшее совершенно некстати возбуждение), как прижались к нему прикрытые чуть влажным хлопком твердые, горячие от южного солнца и тока крови груди девушки.

Трудно представить себе что-то менее эротичное, чем двое потных, пропыленных, зажатых в нескольких метрах под землей людей, но Валентин готов был поклясться чем угодно, что более острого чувства не испытывал за тридцать с лишним лет жизни.

– Да цел я, цел… – прокашлял он в ответ, не спеша отстраняться.

– Ну, что там? – В голосе дяди было слышно нетерпение. – Раз уж вы там живы и здоровы, так скажите вразумительно… Видите что-то?

– Ну, если ты отойдешь от света… – отозвался Шагровский. – Не видно же ни черта! Дядя Рувим, а фонарь у кого-нибудь найдется?

Наверху опять зашуршало. На миг стало совсем темно, но спустя секунду вниз хлынул поток голубовато-жгучего света, и в щели проема появилась рука с зажатым в ладони диодным фонарем.

– Достанешь? – спросил Валентин.

Девушка кивнула и, ловко опершись на бедро Шагровского, привстав, сдернула вниз компактный «налобник».

– Порядок!

– Отлично! Осмотритесь. Сейчас спустим вам респираторы…

Заметив недоуменный взгляд Валентина, Арин опередила вопрос, который почти сорвался с его губ.

– Если это старая «мина», которая не вскрывалась больше тысячи лет, то здесь могут быть споры микроорганизмов, грибков, к которым ты иммунитета не имеешь.

– Что-то вроде проклятия фараонов?

Девушка фыркнула пренебрежительно.

– Сказки.

В искусственную пещерку опустили целлофановый пакет с респираторами типа «лепесток», и они с Арин надели маски.

Центр «мины» занимал похожий на клык бугристый валун, торчащий из потолка и доходящий практически до пола. Конец клыка был обломан, и между ним и скалой, образующей пол пещеры, был лаз высотой чуть менее полуметра. Протиснуться в него можно было только по очереди, и первой в неширокую щель проскользнула Арин. Шагровскому пришлось изогнуться, словно прыгая «фосбери флопом», но через секунду он уже без труда проник в соседнее помещение и замер в изумлении.

Пыли почти не было.

Натоптали и напылили они в соседней воздушной камере, а здесь воздух, пробитый пучком ослепительного света, был прозрачен – за тысячи лет вся пыль улеглась на пол и теперь клубилась невесомыми облачками на уровне колен. Стены «мины» представляли собой сплошную скальную породу, единственным входом в убежище (а в том, что это искусственно созданное убежище, теперь можно было не сомневаться – об этом говорили и следы работы каменотесов на стенках, и само его расположение) служила та щель, через которую сюда проникли гости.

Гости наверняка незваные, потому что хозяин убежища никого не мог пригласить к себе не один десяток веков. Мертвые мало с кем разговаривают. Тот, кто некогда укрылся в «мине», по-прежнему полулежал в углу.

Его останки представляли собой нечто среднее между скелетом и мумией. Плоть покойника не сгнила – она не могла сгнить в сухом и чистом воздухе убежища, – а усохла и превратилась в некое подобие камня, плотно облепившего кости. На костяке сохранились фрагменты одежды, на ногах остатки обуви – высохшие, словно куриные лапы, ступни были схвачены ремнями сандалий с полуотвалившимися подошвами.

К черепу пристали пряди волос, свалявшаяся в войлок борода свисала со щек мертвеца, словно наскоро приклеенная к карнавальной маске гроздь тополиного пуха. Между тем, что когда-то было губами, отдавали желтым сохранившиеся зубы. Нижняя челюсть лежала на груди покойника, отчего казалось, что мертвец кричит.

Правая рука хозяина «мины» лежала на каком-то предмете, более всего напоминающем цилиндр – этакий тубус, достаточно широкий и короткий.

Валентин почувствовал, что рука Арин крепко сжимает его ладонь.

Ему самому было не совсем уютно, словно он без спросу вломился в чужой могильный склеп. «Лепесток» скрадывал запахи, но Шагровский был уверен, что в этой камере не пахнет ничем: ни тленом, ни пылью, ни плесенью.

– Ну что там? – донесся до них голос профессора Каца, полный неподдельного нетерпения и надежды. – Есть хоть что-нибудь?

– Есть, – крикнула в ответ Арин, но ее голос заметался между стенами «мины» и выбрался наверх настолько ослабевшим, что дядя Рувим скорее угадал, чем услышал ответ. – Готовьте оборудование! Здесь тело…

– Что?

– Готовьте оборудование! Здесь мертвец!

– Shit! И что же вы молчали? Ничего там не трогайте… Давайте наверх!

Но они стояли, не в силах отвести взгляда от своей страшной находки, и покойник улыбался им в ответ раззявленным ртом.

– Сколько лет он тут лежит? – спросил Шагровский, переходя на шепот.

– Мецада пала в семьдесят третьем году нашей эры. Если он умер тогда, то тысячу девятьсот тридцать семь лет. Почти два тысячелетия…

Арин продолжала с силой сжимать ладонь Валентина.

– И за две тысячи лет он не истлел полностью?

– Тут сухо, постоянная влажность, никогда не менялась температура. Тело словно лежало в кладовой… Уникальный случай…

– Знаешь, мы сегодня вписали свои имена в анналы полевой археологии…

– Имя твоего дяди мы туда вписали… – Глаза Арин весело сверкнули над маской. – Впрочем, оно уже давно во всех разделах!

– А ну выходите немедленно! Топчетесь там как слоны! – проорал Кац, просунув голову в пролом. – Быстро наружу! Нашли себе променад! Я кому сказал!

– Выходим? – переспросила Арин.

В «мине» было удивительно тихо, хотя можно было представить себе, какая беготня поднялась наверху. А после того, как вопль дяди затих, зарывшись в мягкую, как пух, пыль у их ног, тишина стала и вовсе непроницаемой. Для полной картины, словно взятой из фильма про Индиану Джонса, не хватало только звона падающих на камень водяных капель. Но воды здесь не было никогда. Во всяком случае, последние две тысячи лет.

Шагровский кивнул, но с места не сдвинулся.

Они стояли над высохшим телом, прижатые друг к другу в тесноте подземного убежища, не имея возможности выпрямиться в полный рост, дыша тяжело и часто от недостатка кислорода, но не спешили покинуть «мину». Это было прикосновением к прошлому, к такой древней истории, что от осознания того, насколько глубока пропасть времени, разделяющая «тогда» и «сегодня», становилось страшно и удивительно.

За скалой зашуршало – в «мину» кто-то спускался, и можно было не ломать себе голову над тем, кто именно сломя голову спешит на место находки.

Арин первая скользнула к выходу, Валентин последовал за ней.

Профессор внизу еще не объявился, но источник шума определился легко: сверху свисала примитивная веревочная лестница, явно извлеченная из дальних закромов склада экспедиционного оборудования. Выглядела она точно выхваченной из другого времени и вполне соответствовала обстановке.

– Наконец-то, – сказал дядя, заметив шевеление внизу. – Я уж думал, вы там поселиться решили… Арин, давай наверх! Валек, ты тоже поднимайся. Сейчас ребята подтащат твою камеру и фотоаппарат. Потом снимем весь процесс вскрытия «мины» с самого начала. Придется тебе еще раз пострадать для искусства, так что посмотри, на что падать будешь. Вы там ничего не сломали?

– Все в порядке, Рувим, – отозвалась Арин, хватаясь за деревянную перекладину лесенки и начиная подъем. – Думаю, что тебя можно поздравить…

Профессор Кац выплясывал на солнцепеке, как первокурсник перед интимным свиданием с заезжей кинозвездой. Казалось, что он сбросил минимум лет десять. Дело, скорее всего, было во взгляде – глаза дяди Рувима просто лучились от радости. Он буквально выдернул из провала Арин и племянника и от избытка чувств обнял и расцеловал обоих. Вокруг раскопа собрались фактически все члены археологической партии. Настроение царило приподнятое, а после короткого рассказа побывавших в «мине» оно стало еще лучше, практически перейдя в эйфорию.

Сам факт обнаружения неизвестной «мины» на территории национального археологического парка «Мецада», находящегося под патронатом ЮНЕСКО, был событием, достойным первых полос израильской прессы и как минимум упоминаний в прессе мировой. А найти прекрасно сохранившееся мумифицированное тело с остатками одежды и предметами быта того времени в том месте, где исследователи перекопали каждый квадратный метр – невероятной удачей.

Радость всех, причастных к находке, была понятна. Рутинная работа – просеивание тонн земли – ни в какое сравнение не шла с разработкой «мины» двухтысячелетней давности. Выход на нижние ярусы Северного дворца перекрыли, вдоль древних каменных стен протянулись яркие заградительные ленты.

Несмотря на мощное сложение и возраст, Рувим Кац с цифровой камерой в руках и в придачу обвешанный двумя кофрами со съемочной аппаратурой, соскользнул в провал с ловкостью молодого коммандос. Валентину оставалось только не ударить лицом в грязь.

Сначала Арин сверху сняла момент провала Шагровского в подкоп, а профессор снизу запечатлел падение племянника в первую камеру «мины». На этот раз Валентин не рухнул вниз мешком, как случилось час назад, а вполне пристойно приземлился на ноги, стараясь не придавать лицу зверски-суперменское выражение. Тем более что делать дубль особого желания не было. Далее все стало проще – к Шагровскому перешли знакомые обязанности оператора.

В раскопе стало по-настоящему тесно. Профессор Кац занимал не в пример больше пространства, чем Арин, и прижиматься к нему не доставляло Валентину никакого удовольствия, а ведь приходилось еще и снимать. Дядя с трудом протиснулся под скалой, встал, тяжело дыша в респиратор, и замер, глядя на мумию.

– Ничего не трогали?

– Естественно…

– Думаю, Валентин, у нас джек-пот. Почти наверняка могу говорить, что этот человек умер в день падения Мецады. И это был непростой человек. Рядом с ним – письменный прибор и чехол для свитков. Такой же, судя по описаниям, был у Иосифа Флавия. Очень недешевая по тем временам штука.

– На одежде нет украшений…

– Ровным счетом ни о чем не говорит. Осада продолжалась несколько месяцев. Любой кетонет лучше, чем грязный плащ с дорогой фибулой…

Осторожно, стараясь не ступать слишком близко к телу, профессор присел на корточки, направив луч налобника на череп мертвеца.

– Думаю, что он был стар. Половины зубов нет на месте, и посмотри, как сточены жевательные… Наш зелот к моменту гибели как минимум перешагнул семидесятилетие. Ага… Слева… Не могу сказать точно, но похоже, что он был убит ударом в грудь. Причем это не сика, не обычный кинжал, а меч. Видишь полосу под ребрами?

– Полосу вижу…

– Хочешь, поспорим, что это след от удара мечом?

– Дядя Рувим, ну куда мне с тобой спорить?

– А вот это верно!

Профессор довольно фыркнул и продолжил осмотр.

– То, что мы видим – тело одного из защитников крепости, убитого в момент взятия ее Сильвой. Даю девяносто процентов вероятности. Даже девяносто пять. Прошу прощения, что говорил о пустышке. Это сенсация! А если в тубусе окажутся документы – считай, что это второй Кумран. Или даже лучше. Определенно, племянничек, ты привез мне удачу!

Профессор повернулся к Шагровскому, прикрывая налобник рукой, и Валентин увидел его счастливые, смеющиеся глаза.

До нападения на экспедицию оставалось еще более сорока восьми часов.