8
– Да где этот чертов дебил Динно?! – негодовал Корглен. – Где его духи носят?!
Они с Маликой накупили столько всяких вещей, начиная от каких-то безделушек, привезенных перекупщиками из внешних миров, до разных платьев, что это было очень тяжело нести. Они буквально обвешались сумками, словно земляные присуксы своими слепыми щенками, и им явно требовались дополнительные руки, на которые можно было бы переложить большую часть груза.
– Ведь ясно же ему сказал, встречаемся на центральной площади!
– Задай ему хорошую взбучку, когда найдешь! – поддакнула Малика.
– Обязательно так и сделаю! Он пожалеет, что не сделал, как я ему велел!
Из открытых дверей забегаловки раздался смех, и Корглен остановился как вкопанный. Он не любил смеяться сам (разве что злорадствуя над поверженным врагом) и вдвойне не любил, когда кто-то смеется. Ему казалось, что над ним потешаются, а этого он терпеть не мог. Смех взвинтил его, Корглен прекрасно понимал, что со всеми этими сумками со стороны выглядит смешно.
– Что случилось, дорогой?
– Ничего, пойдем…
– Постой, дорогой, – остановила его Малика, заинтересованная происходящим в соседнем баре. – Давай зайдем?
– Зачем?
– Никогда не слышала ничего подобного…
– Нет!
– Ну же, любимый!.. – проворковала Малика. – Пойдем, посмотрим…
Она уже научилась добиваться от своего жестокого, с садистскими наклонностями мужа всего, чего ей хотелось. Вот и сейчас Корглен не устоял перед просительными интонациями жены: он никогда не встречал ей подобных и потому прощал многое.
Вместе с сумками они протиснулись в узкие двери переполненного бара «Веселый лабух».
– О боги, не может быть! – воскликнул Корглен, узнав в лабухе своего ненавистного врага, беспамятного Хенна, который так унизил его перед придурковатым братом, но главное перед женой.
– И твой братец тут же с ним, – указала Малика на Динно.
– Дурак дурака видит издалека, а этих двоих друг к другу так и тянет, точно магнитом.
Малика согласно засмеялась. Сегодня муж еще никого не бил, поэтому, чтобы сбросить с него напряжение и самой не получить тумаков этой ночью, она как бы невзначай спросила:
– Ты побьешь его?
– Да!
– Прямо здесь?! – продолжала Малика заводить Корглена.
– Н-нет, – все же умерил свой пыл Корглен.
Наезжать без видимой причины на парня при такой толпе чревато. Тем более что он тут пользуется определенной популярностью.
– Правильно, тут за него могут заступиться, – нашла Малика отговорку для Корглена, тем самым сохранив ему лицо перед самим собой и свое собственное, но уже в физическом плане.
Корглен не любил, когда видели его слабость, и избегал свидетелей таковой.
– Лучше сделаем это, когда он выйдет на улицу! Мы подкараулим его и отделаем, как следует! Да так, что он все вспомнит!
– Да, жена! Ты прямо-таки читаешь мои мысли! К тому же один я не сумею искалечить его так, как бы мне этого хотелось. А я хочу искалечить его так, чтобы у него была сломана каждая косточка!
Корглен, порывшись в грудном кармане, достал телефон и позвонил доверенным людям:
– Быстро все в бар «Веселый лабух»!
Видимо, работники пробурчали что-то невнятное, выразив свое нежелание. Корглен на них злобно зашипел, и батраки предпочли повиноваться, зная буйный нрав хозяина.
– Будут через пять минут…
Тем временем ненавистный Хенн исполнил свою последнюю песенку и сошел со сцены, провожаемый бурей аплодисментов. Это разожгло в Корглене еще большую ненависть.
– Да где эти ублюдки шатаются? – негодовал он, когда народ уже начал расходиться.
Люди, проходя, одаривали Корглена, стоявшего с кучей сумок в руках, насмешливыми взглядами, что невероятно бесило его, но он изо всех сил сдерживал себя, чтобы не затеять драку с каждым вторым, приберегая злость для своего главного врага.
– Ну наконец-то! – возликовал Корглен, когда в бар ввалились его батраки.
По лицам и мутным глазам стало ясно, что они довольно долго пьянствовали, но на это он сейчас решил не обращать внимания. Он смотрел лишь на Хенна, который о чем-то беседовал с его братом Динно.
– Звал, хозяин?
– Да…
– Что нужно сделать?
– Скажу чуть позже… Обождите.
Народ продолжал расходиться, убедившись в том, что Хенн больше петь не будет, и в уже полупустом баре Корглен заметил двух людей в форме.
«Вербовщики…» – догадался Корглен.
Неожиданно он повернулся к батракам, стоявшим у него за спиной с кислыми и ждущими указаний лицами, и сказал:
– Можете быть свободны.
– Но…
– Я сказал, проваливайте! Заберите сумки и проваливайте. Но не дай бог, если я чего-нибудь недосчитаюсь…
– Да, сэр…
Работники поспешили скрыться из наливающихся кровью глаз молодого хозяина.
– В чем дело? – забеспокоилась Малика. – Ты не собираешься его наказывать?
– Собираюсь, и еще как!
– Но почему ты отпустил своих людей? Будешь бить его сам?
– Нет, я его вообще не буду бить…
– Но…
– У меня есть куда лучший способ ему отомстить, жена. В сто раз худший, чем просто боль от избиения. Его ждут адовы мучения длиною в годы!
– Я не понимаю.
– Потому что ты женщина, вот и не понимаешь ничего в мужских делах! Стой здесь. Я сейчас все устрою.
Оставив жену у входа, Корглен направился к вербовщикам.
– Здравствуйте, господа…
– Здравствуй, здравствуй… – закивал сержант. – Решил записаться в армию Его Императорского Величества?
– Нет… Но я знаю, кто хочет это сделать.
– И кто же?
– Вот тот парень…
– Лабух?
– Он самый.
– Нет, он не хочет, – авторитетно заявил порядком набравшийся лейтенат. – Он уже заходил к нам…
– Я думаю, он немножко струхнул… Спросите его во второй раз…
С этими словами Корглен положил перед вербовщиками несколько карточек общей суммой в сто империалов – общеимперской валюты. Такая сумма значила очень много, особенно на Крастауне.
Сержант поднял на Корглена осоловевшие глаза. Наконец в них проскользнуло понимание того, что от них требуется.
– Спросим, обязательно спросим, – закивал сержант, сгребая деньги со стола и отдавая половину лейтенанту.
