Глава 4

Расслышав сквозь грохот сигнальных барабанов звук бьющегося стекла, Цветок Ветра прекратила свои неторопливые терпеливые поиски. Она вздохнула и мысленно попрощалась со стеклянной посудой, которая за последние годы превратилась в настоящую драгоценность. «Никогда у меня ничего не получается как следует, — печально призналась она себе. — Мальчик еще хуже, чем была когда-либо Эморра».

Цветок Ветра глубоко вздохнула и побрела на шум. Ей постоянно приходилось держать себя в узде, чтобы не обращать внимание на скрип суставов и болезненное сопротивление мускулов каждому лишнему сокращению. Время — и медицина — на Перне слишком отличались от того, что она знала прежде. Поэтому в свои семьдесят девять она чувствовала себя девяностолетней немощной старухой.

Грохот барабанов стих — сообщение было передано до конца, — и одновременно звон бьющегося стекла сделался тише, но Цветок Ветра успела определить, откуда он доносился. Из ее собственной комнаты. Она открыла дверь, но не стала входить внутрь.

В углу комнаты, над остатками разломанного шкафа, рыдал Тьеран. По его лицу текли слезы. Цветок Ветра еще сильнее расстроилась, заметив, что его руки кровоточат в нескольких местах, — снова кровоточат.

— Тьеран? — Непостижимо как, но ей удалось заставить свой голос звучать нормально, а не подобием вороньего карканья. «Какие же мелочи мы должны воспринимать с великой благодарностью!» — мельком подумала она.

Тощий и неуклюжий подросток отвел взгляд от стоящей на пороге старухи. Он не стал продолжать разгром, а, напротив, медленно побрел по густо усыпанному осколками полу к двери.

Цветок Ветра с трудом сдержала вздох облегчения: по крайней мере, он надел ботинки. Наметанным глазом врача она сразу же заметила, что порезы на руках в общем-то пустяковые.

Как всегда (теперь уже — почти инстинктивно), он повернулся к вошедшей правой — «хорошей» — стороной лица и наклонил шею таким образом, что шрам, пересекавший его нос, был почти незаметен.

Из всех давних ранений самым серьезным оказался шрам на носу — по крайней мере для шестнадцатилетнего мальчика, которому на протяжении последующих лет пришлось терпеть сочувственные взгляды старших и злые шутки или тихую неприязнь сверстников.

Цветок Ветра знала, что после окончания роста костей можно, в принципе, вернуть лицу мальчика нормальный облик. Если бы только она каким-то образом попрактиковалась в косметической хирургии. Если бы ей удалось раздобыть необходимые материалы. Если бы у нее имелись необходимые лекарства. Если бы она смогла прожить достаточно долго.

Они сейчас вели борьбу сразу с тремя противниками: ждали, пока он вырастет, пытались изобрести нужные инструменты и материалы, да еще и надеялись на то, что она не слишком одряхлеет к тому времени, когда можно будет сделать операцию.

И оба знали, что проигрывают.

Операцию мог бы сделать Латрел, но у него после несчастного случая в лаборатории потерял подвижность большой палец на левой руке, и молодой врач лишился возможности оперировать. Карелли так и не сумела подняться выше уровня умелой медицинской сестры. Цветок Ветра чувствовала, что могла бы обучить Тьерана — он уже многому научился, — но не мог же он оперировать сам себя.

— Где оно? — резко спросил Тьеран грубым срывающимся голосом.

Цветок вопросительно вскинула бровь.

— Где антибиотик? — Он яростно уставился ей в лицо.

— В безопасном месте, — ответила Цветок Ветра.

— Дайте его сюда! — потребовал Тьеран и протянул руку. — Сейчас же.

— Почему так срочно?

Лицо Тьерана перекосилось.

— Он… он… он же два дня пролежал под этим завалом! Заражение началось еще до того, как его нашли. Он сгорел от лихорадки, прежде чем я сумел добраться туда!

Цветок Ветра почувствовала, что ее затрясло.

— Он был хорошим человеком.

Тьеран с прежней яростью смотрел на нее.

— Дайте его мне! Я кого-нибудь найду — М'халла или еще кого, неважно. Мы перескочим в то время — зря вы думаете, что я об этом не знаю, — и мы спасем его. Мне очень нужно это лекарство!

— Время нельзя изменить, Тьеран, — мягко сказала Цветок Ветра. — Даже для спасения твоего отца. Это невозможно.

Тьеран напрасно упрекал наставницу. Она сама давно уже рассказала Тьерану, что драконы умеют не только практически мгновенно перемещаться через Промежуток из одного места в другое, но также попадать и в другое время. Однако драконы подчинялись правилам и парадоксам путешествия во времени точно так же, как и все существующее в пространственно-временном континууме. Сделать несбывшимися те события, которые уже произошли, невозможно.

— Как бы ты ни хотел, тебе не удастся изменить прошлое, — сказала Цветок Ветра.

Тьеран жалобно сморщился и склонился над совсем крошечной рядом с ним старухой.

— Вы же сами говорили, что он всегда будет рядом. Что мы будем все время видеться друг с другом. Вы говорили… А меня там не было! Я не мог помочь ему, я не был рядом с ним!

Призвав на помощь всю свою внутреннюю силу, Цветок Ветра напрягла спину и поддерживала большого и тяжелого парня, пока он изливал на нее свое горе и негодование.

— Мне тоже будет его не хватать, — сказала она немного погодя. — Он был хорошим человеком. И хорошим ботаником. Если бы ему еще немного подучиться…

— Подучиться! Именно так вы и меряете людей! — взвился Тьеран. — Я знаю, как вы на меня смотрите! Не как на жалкого урода со шрамами, а просто как на способного студента, да? И что же я изучаю? Утраченное искусство, уже сейчас забытый способ делать неизвестно что — и все это только ради вашего удовольствия!

— Твой отец хотел, чтобы ты…

— Мой отец умер, — перебил ее Тьеран. — И теперь только вы одна хотите, чтобы я изучал все эти генетические глупости. Зачем-то соединял гены, которые мы не можем даже увидеть! Последний электронный микроскоп сдох еще в прошлом году — может быть, вы об этом забыли? — сдох, судя по всему, окончательно и бесповоротно. Что же теперь устраивать мутации, не зная, как и зачем? Без всякой цели? Просто для развлечения?!

Он резко отскочил от старухи и бегом припустился по коридору. Отбежав на изрядное расстояние, он остановился, оглянулся на старуху через плечо (левое!) и крикнул:

— Можете заставить Эморру убрать все это. Все равно вы издеваетесь над ней, как над рабом каким-нибудь!

Цветок Ветра медленно выпрямилась. Не отрывая глаз, на которых никто никогда не видел ни слезинки, от битого стекла, густо усыпавшего пол, она подошла к кровати и села на краешек.

— Ты так и не научилась обращаться с детьми, Цветок Ветра, — горько пробормотала она.

— Мама! Что ты делаешь? — испуганно воскликнула Эморра, войдя в комнату матери.

— Убираю! — ответила Цветок Ветра. Она стояла на четвереньках на полу и осторожно, по одному собирала осколки стекла в мусорное ведро.

— Что случилось? Где Тьеран? — спросила Эморра.

— Случился Тьеран. Не знаю, — ответила Цветок Ветра. Она взглянула снизу вверх на свою и без того высокую дочь, стараясь согнать с лица малейшую тень торжества. — Его отец умер, прежде чем он добрался до места. Тьеран хотел переместиться во времени, чтобы спасти его антибиотиком.

Эморра ахнула и широко раскрыла глаза.

— Но ведь этого нельзя сделать, правда?

Цветок Ветра вздохнула, используя один из самых эффектных своих приемов.

— Да, нельзя, и ты должна отлично это знать.

— По крайней мере, такого нет в литературе, — ответила Эморра; щеки молодой женщины вспыхнули, как только до нее дошел завуалированный упрек матери. — Мама, что толку изучать временные парадоксы, раз они все равно не могут случиться? Гораздо важнее передавать стабильные фундаментальные знания, чем ломать голову над эзотерическими проблемами. — Эморра сразу перескочила на любимую тему и, как всегда, начала делиться с матерью своими мыслями. — Песни, которые люди будут запоминать и петь, классическая устная традиция, вот на что мы должны положиться.

— А чем же плохи книги? — язвительно поинтересовалась Цветок Ветра.

Эморра нахмурилась.

— Ты же знаешь, — мама, как я люблю книги, — сказала она с глубоким вздохом. — Но попробуй-ка найди мне хотя бы одного человека, у которого хватит времени заниматься их производством. Книгопечатание — сложная трудоемкая промышленность. Посуди сама, сколько здесь процессов, начиная от лесоповала и кончая изготовлением краски и сшиванием страниц, а ведь многими делами просто нельзя заниматься в то время, когда падают Нити.

— Как легко свалить все на Нити, — сказала Цветок Ветра. — Из-за них мы ничего не можем сделать, значит, остается только петь!

Эморра подавила стон отчаяния и замахала руками, сдаваясь.

— Пожалуйста, давай не будем начинать снова. Цветок Ветра кивнула и указала на помойное ведро.

— Это уже полное. Принеси-ка мне другое.

Эморра нахмурилась и, резко наклонившись, подхватила ведро. Когда ее шаги затихли в отдалении, Цветок Ветра сжала губы в тонкую ниточку и заставила себя сдержать рвавшийся наружу вздох. Боль, сказала она себе, боль — вот к чему мы в итоге приходим. Интересно, у тебя, мама, было так же?

— Я могу тебе еще чем-нибудь помочь? — спросила Эморра. Она выпрямилась, с наслаждением потянулась и подняла с пола ведро, до краев наполненное битым стеклом. И, конечно же, она не забыла внимательно осмотреть весь пол: не осталось ли незамеченных осколков.

— Нет, спасибо, — сказала Цветок Ветра.

Эморра дернулась было, задетая снисходительным тоном матери, но ничего не сказала, коротко кивнула и вышла, тихо притворив за собой дверь.

— Неплохо вышколена, — чуть слышно пробормотала себе под нос Цветок Ветра. Она еще несколько секунд не отрываясь смотрела на дверь, а когда окончательно убедилась в том, что Эморра ушла, выражение ее лица чуть заметно изменилось. Напряженные мускулы слегка расслабились, а губы изогнулись в почти неуловимой улыбке. Это продолжалось недолго, ее лицо вновь приняло обычную хмурость.

«Твое лицо прозрачнее стекла, — прозвучал у нее в мозгу голос Китти Пинг. — Я ясно вижу все твои мысли».

«Ты видишь только то, что я хочу тебе показать», — вспомнила Цветок Ветра свой обычный мысленный ответ.

Она подошла к комоду, открыла ящик, в котором лежали туники, аккуратно подняла всю стопку и извлекла со дна желтую. Да, сказала она себе, Пурману это понравилось бы.

Вместе с туникой она вынула из ящика маленькую сумку, лежавшую в самом низу. Быстро сбросив свою обычную белую тунику, она надела желтую, взяла сумку и направилась в дальний угол своей комнаты, который всегда использовался в качестве лаборатории.

Помещение было огромным; до Года Лихорадки здесь был склад. Цветок Ветра поселилась здесь во время паники тех страшных дней, а потом никто не попросил ее переехать. Так она и жила в этой комнате, не имея никакого имущества, кроме кровати, маленького прикроватного столика да комода с одеждой. Все остальное пространство использовалось ею для лабораторных занятий и обучения студентов. Комната нравилась ей прежде всего огромными, от пола до потолка, окнами, прорезанными в одной стене.

Она открыла запертую на замок дверцу высокого шкафа и извлекла из него старинный керамический тигель на треноге и поддон. Поставив все это на стол, она положила рядом сумку, извлеченную из ящика комода, и мешочек, который хранился в шкафу.

Потом она оглянулась в поисках табурета, покивала своим мыслям, сняла со стола то, что только что туда поставила, и перенесла на пол. Теперь массивный стол надежно отгораживал ее приготовления от окна.

Достав из мешочка несколько кусков древесного угля, она положила их на поддон, подожгла с ловкостью, выработанной многолетней лабораторной практикой, и установила над огнем треногу. В чашечку тигля она положила какие-то травы, хранившиеся в сумке. Задумавшись на пару секунд, она выдернула прядку волос из головы и тоже положила в тигель.

Решив, по-видимому, что все сделано правильно, она поставила тигель на треногу. Древесный уголь горел внизу ровным жарким огнем.

«Я рада, что вы отказались присоединиться к нам, собравшимся здесь, в Колледже, — молча обратилась Цветок Ветра к Пурману, который как живой стоял перед ее мысленным взором. — Вам были бы здесь рады, но я вовсе не уверена, что вы согласились бы с тем курсом, который я выбрала для всех нас. Пройдут тысячи лет, прежде чем наши потомки снова научатся переделывать гены и составлять из них новые комбинации по своему желанию, — думала она. — Будет большой ошибкой, если мы вынудим наших детей следовать той же дорогой, по которой шли мы сами. Они должны идти дальше, выбирая свои собственные пути».

«…Делать свои собственные ошибки», — прозвучал в ее голове голос Китти Пинг.

Путь эриданцев далеко не единственный, подумала она как бы в ответ на слова матери. Несмотря на всю свою мудрость, они никогда не думали о войне. Они никогда не думали, что на них могут напасть Нахи. Они никогда не думали, что может наступить такое время, когда они утратят возможность преобразовывать гены.

Взгляд Цветка Ветра остановился на греющемся тигле, ее мысли вернулись к покойному Пурману. Теперь на Перне будет развиваться его метод, метод селекции.

Она тяжело вздохнула. Ей оказалось очень трудно восстановить Эморру против себя. Настолько трудно, что она не смогла полностью преуспеть. Дочь все же осталась в Колледже и даже стала его деканом. Значительно меньше усилий потребовалось ей для того, чтобы воспитать в Тьеране неприязнь к себе и подавить его врожденный интерес к генетике.

И в том, и в другое случае ей пришлось испытать всю невыразимую боль матери, отказывающейся от своих детей. Но Цветок Ветра знала: если бы они заразились у нее радостью, которую она испытывала, занимаясь генетикой, то прониклись бы ею до глубины души и посвятили бы свою жизнь знанию, которое отныне было лишено практического применения. Встав, как это всегда бывало у эриданцев, на Путь Эридани, предусматривавший переделку живой природы и планет в целом, продолжавшуюся на протяжении жизней бесчисленных поколений, они утратили бы способность принимать свои собственные, принципиально новые решения.

Цветок Ветра чуть заметно качнула головой, вспомнив о внутренних конфликтах, которые ей самой пришлось преодолеть после того, как она решила, что будущее Перна ни в коем случае не должно лежать на плечах лишь представителей немногочисленных избранных родов — как диктовал Путь Эридани, — а должно стать делом всех перинитов.

Когда струйка дыма над тиглем начала рассеиваться, Цветок Ветра снова задумалась над вопросом, к которому возвращалась не единожды: не мог ли Тэд Табберман думать точно так же, как и она, и если да, то не были ли его действия направлены на то, чтобы восстановить против себя единственного сына, как Китти Пинг поступила со своей дочерью, а она сама — с Эморрой?

— Скорлупа и осколки! — простонал Тьеран, обнаружив, что больше не помещается в последнее из своих тайных убежищ. Он любил прятаться, это стало одной из главных черт его характера. Его всегда манили пещеры и туннели родного Бенден-холда, особенно в то время — ему пришлось сделать усилие, чтобы подавить острый приступ боли, сожаления, страха, гнева, горя, — когда рядом с ним была Бенденск, страж порога. Когда он впервые попал в Колледж, ему было гораздо легче — он был невысоким для своего возраста, и никто не мог соперничать с ним в игре в прятки. Вплоть до того дня, когда он обнаружил, что его никто не ищет, а лишь смеются над ним. «Прячется! Безносый! Меченый!»

После этого он стал проводить большую часть времени в обществе Цветка Ветра. Если честно, то ему очень нравилось изучать тайны, которые она ему открывала. Он оказался одним из тех пяти человек, избранных из всего населения Перна, которым довелось посмотреть на человеческую ДНК в электронный микроскоп. Он был одним из троих — нет, теперь двоих, — кто был способен проследить обратный порядок мутации вплоть до исходных генов. Цветок Ветра обещала, что вскоре начнет учить его работать с протеинами.

Тьеран фыркнул. Как будто это могло произвести на кого-нибудь хоть какое-то впечатление! Да ведь на Перне уже, наверно, не осталось ни одного человека, который знал бы, что такое протеины и для чего они нужны. Все это были пустые игры. Он находился здесь только потому, что она хотела, чтобы он был здесь и ждал, пока не будет «готов» к операции по исправлению лица.

Могучим усилием воли он подавил рыдание, которое подступило к самому горлу. С мальчишками он еще мог как-то справиться — М'халл и (он скорчил гримасу боли) отец научили его кое-каким хитростям рукопашного боя. Но девочки… В последнее время Тьеран начал обращать на них внимание и заметил, как быстро они отводят от него взгляды, уходят, собираются кучками и принимаются шушукаться между собой.

Признайся хотя бы самому себе, думал Тьеран, даже если ты станешь прославленным хирургом — да вообще, кем бы ты ни стал! — даже если Цветок Ветра сотворит чудо, все равно ни одна девочка не захочет смотреть на тебя.

Разве для того, чтобы посмеяться.

А теперь последнее потайное убежище сделалось для него слишком маленьким. Тьеран сдержал рвущееся на язык проклятие — не потому, что боялся ругаться, а потому, что любой звук, который он решился бы издать, обязательно перешел бы в рыдание.

В темноте послышались приближающиеся голоса. Тьеран поспешно забился в темный угол.

— И как же мальчик это перенес? — Тьеран узнал густой, хорошо поставленный тенор Санделла, музыканта, уже заканчивавшего обучение. Несколько Оборотов тому назад они вместе играли в прятки.

— Ему было очень тяжело, — ответила Эморра. — Должно быть, это болезненно — потерять отца.

— А разве ты не помнишь своего? — спросил Санделл.

— Нет. — Эморра немного помолчала. — Я даже больше скажу: с тех пор как я в последний раз спрашивала мать о своем отце, прошло немало Оборотов. Но она мне так ничего и не сказала.

Санделл рассмеялся.

— Я готов держать пари, что он был музыкантом, и именно поэтому она так ненавидит всех нас.

Эморра фыркнула.

— Это, по крайней мере, могло бы объяснить, откуда я получила мой талант.

— И твою внешность, — негромко добавил Санделл.

Судя по шороху одежды и еще каким-то, чуть слышным звукам, Санделл обнял Эморру. Тьеран выглянул из-за угла. Они целовались!

Мальчик даже не успел податься обратно, как Эморра отодвинулась от подмастерья.

— Не здесь, — сказала она. — Нас могут увидеть. Санделл снова засмеялся.

— Ну и пусть смотрят, сколько хотят!

— Нет, — твердо сказала Эморра.

— Что ж, декан Эморра, как вам будет угодно! — с шутовской почтительностью ответил Санделл. — В таком случае — у тебя или у меня?

Шаги разошлись в разные стороны и стихли в отдалении. Тьеран почувствовал, как его отпустило напряжение.

Неподалеку барабаны прогрохотали сигнал «внимание». Тьеран решил, что на большом барабане работает Джендел. Через несколько секунд негромким эхом донесся ответ от четырех ближних станций, следом к ним чуть слышно присоединились самые дальние барабаны. Почти без перерыва барабаны Колледжа мощным командным ритмом отстучали сообщение. Это было всего лишь повторение дневных новостей и ежедневное извещение о том, что до утра передач не предвидится. Теперь до рассвета дежурные могут спокойно спать: барабаны смолкнут и заговорят лишь в том случае, если произойдет что-то чрезвычайное.

Тьеран вслушивался в подробности. У него перехватило горло, когда он услышал известие о смерти его отца, предназначенное для передачи во все малые холды. Барабаны умолкли, затем сообщение продублировали на ближайших барабанных вышках, к ним чуть слышно подключились барабаны со второго кольца. Вокруг вновь зазвучали обычные ночные звуки.

Учащенно дыша, Тьеран повернулся и уверенными шагами направился к Барабанной башне — своему новому тайному укрытию.