Ноги и ресницы у женщины должны быть длинные, грудь и скулы – высокие, волосы и муж – богатые. Желательно также, чтобы муж был самую малость недотепой. И вот тогда можно устроить свою жизнь так, как считаешь нужным ты сама, а не помешанный на долге и чести папенька. Что они, спрашивается, ему принесли, эти самые честь с долгом? Деньги? Семья жила в достатке, но и только. Славу? Кому они нужны, эти ордена, если не уметь пользоваться теми возможностями, которые – лишь чуть-чуть усилий! – вытекают из обладания ими. Титул? Да таких жалованных графов в Империи пруд пруди!

Ей еще повезло, она родилась уже после того, как отец стал его сиятельством. И вдвойне повезло, ведь ни в лице, ни в фигуре не было решительно ничего от Сазоновых. Потому и замуж вышла удачнее всех. Муж – граф в пятом поколении, преуспевающий адвокат. Даже и до брака был человеком небедным, а уж она-то постаралась приумножить имеющееся и заодно завести полезные знакомства и связи. Этот увалень, похоже, даже не догадывался, чему он обязан головокружительным взлетом карьеры и новым окружением. Да. Она молодец. А посмотреть на сестер… смех один! Татьянин Евгений даже не дворянин. Уж если тебе так было надо выходить замуж за лекаришку, так хоть выбрала бы военного. А Василий? В пятьдесят девять лет быть только полковником, да еще и служить по ведомству князя Цинцадзе! Позорище… Братец Сашенька при всех своих закидонах был полковником в сорок один и голубым мундиром себя не марал! А ведь последняя его выходка, того и гляди, выйдет боком всем, хоть как-то причастным, не дай бог и ее зацепит…

Утро выдалось отвратительное. Причем ничто, буквально ничто не предвещало неприятностей. Екатерина проснулась в великолепном расположении духа. По обыкновению, осталась в постели до тех пор, пока Василий не отбудет на службу. Посадила Тимошу и Анечку завтракать, привычно вздохнула о том, что старшие кто где… И вот тут-то черти принесли Лидию.

Визит сестрицы и сам-то по себе был из ряда вон выходящим случаем – они друг друга не жаловали с детства. Но Лидия, обыкновенно желчная и высокомерная, просто светилась изнутри и говорила настолько медовым голосом, что Екатерине сразу стало ясно: в рукаве у графини Денисовой припрятана какая-то пакость. Настроение немедленно испортилось, чему немало способствовали пространные рассуждения Лидии о том, как неправильно устроена жизнь младшей сестры. Причем паршивка не стеснялась говорить всю эту чушь при детях, а ведь все-таки родня, из-за стола не выгонишь. Хорошо хоть сообразительная Анечка ловко поторопила обычно медлительного Тимошу и оба выкатились из столовой буквально через несколько минут.

Екатерина с облегчением перевела дух, стерла с лица не нужную больше любезную улыбку и сухо поинтересовалась:

– Ну, выкладывай, с чем пожаловала. И побыстрее, у меня много дел.

– Небось опять майора будешь опекать? – приторно улыбнулась Лидия. Называть Мэри племянницей она совершенно не собиралась.

– А если и так? Тебе-то что? – плоскость, в которую неожиданно перетек разговор, не нравилась Екатерине абсолютно.

– Да мне-то ничего, только ей твои уроки впрок не идут. Видно, материнская кровь перевешивает. Из такой грязи в князи не выбиться, уж больно грязь глубока. Еще и тебя за собой утащит. Смотри, конечно, дорогая, тебе жить, но ты бы хоть о детях подумала!

– Лидия, – процедила Екатерина сквозь зубы, – что ты несешь? Допустим, Маша тебе не нравится, но она наша племянница. Как ты – моя сестра, хоть и не нравишься мне.

– Племянница?! – взвизгнула Лидия. – Ах, племянница! Ну так полюбуйся на свою племянницу, только меня к этой особе не припутывай, – она швырнула на стол футляр с кристаллом. – Посмотри-посмотри, авось хоть теперь что-то поймешь.

Пристально глядя в глаза сестры (против обыкновения та не стушевалась; да что же там?), Екатерина брезгливо, двумя пальцами взяла со скатерти кристалл и отправилась в кабинет мужа. Ничего такого, что нельзя показать посторонним, там нет, а приглашать вскочившую на ноги Лидию к себе… вот уж дудки. Да и до кабинета от столовой ближе. Немного помедлив, младшая из сестер собралась с духом и вставила кристалл в считыва-ющее гнездо. За плечом торжествующе сопела незваная гостья. Итак…

За столиком в каком-то заведении веселится компания. Вот Маша. Между прочим, прекрасно выглядит. Вот какой-то изрядных размеров обормот в берете без кокарды. Вот разбитная девица, чей бритый череп украшен странного вида татуировками. Вот два близнеца – красавцы, кстати. Звука нет, одно только изображение, но умение капитан-лейтенанта Зарецкой читать по губам пасует: говорят не по-русски. Да и, пожалуй, не на унике. Все пятеро хохочут, оживленно жестикулируют, хлопают друг друга по плечам, чокаются огромными пивными кружками. Здоровяк говорит явную, судя по выражению лица, скабрезность. В ответ Маша с самым грозным видом подносит к его носу кулак, но не выдерживает и начинает смеяться, а точнее – ржать. Близнецы хватают каждый по раку, начинают трясти ими в воздухе, бритоголовая малышка сползает под стол… Изображение прыгает, с освещением вообще творится непонятно что, но впечатление пьяного разгула – полнейшее.

Не выдержав, Екатерина выключила запись. Мысли неслись вскачь. Маша… как она могла? Рядом, не давая сосредоточиться и разобраться в увиденном, Лидия бубнила что-то о чести семьи, и отставной каплей не стала сопротивляться захлестнувшей ее ярости.

– Вот что, дорогая! – развернулась она на каблуках, предельно ласково беря сестру за верхнюю пуговку нарядной блузки. – Ради твоей же собственной безопасности надеюсь, что это, – она мотнула головой за плечо на погасший экран; хрустнули позвонки, – единственный экземпляр. Потому что если, нет… если эта гадость где-нибудь всплывет или, не дай бог, попадется на глаза родителям… я выпорю тебя своим ремнем. Офицерским. С пряжкой. Причем там, где найду. Ты меня поняла? Пошла вон!

Лидию как ветром сдуло, а Екатерина, на бегу отдавая распоряжения приглядеть, до прихода гувернантки, Анечке – за братом, а кухарке – за обоими, вихрем взлетела по лестнице. Надо срочно поговорить с Машей, прямо сейчас, и лично, только лично. Должно быть объяснение, должно!

Мэри проснулась рано, позавтракала с дедом и поднялась к себе. Из открытого окна тянуло свежестью, в саду по соседству кто-то невидимый стриг лужайку, и бодрое, хотя и не слишком мелодичное пение перекрывало тихое жужжание косилки. Интересная штука получается. Верно говорят, что за все надо платить. Несмотря на все усилия селекционеров вывести сорт травы, одновременно приятный для хождения босиком и не вырастающий дальше определенной высоты, не удавалось. А походить босиком в пригородах Новограда любили, она уже успела убедиться в этом, наблюдая за соседями. Хотя, возможно, дело было в том, что рядом с дедом жили такие же, как он, флотские. Искусственно выведенная низкая упругая трава была очень красивой, но далеко не такой приятной, а главное, не такой живой на ощупь, как та, которую приходилось подстригать. Мэри прекрасно понимала этих людей. Да, конечно, броневые плиты палуб хороши и привычны, как и пластиковые и керамические коридоры космических станций. Чистые, аккуратные, даже элегантные порой. Но жизни в них нет, и там, среди звезд, иногда накатывает тоска по такой вот живой травке.

Она вынула из кроватной спинки то, что положила туда накануне, сунула футляр с кристаллами в карман куртки и решительно вскрыла конверт. Найти такой же не проблема, но она должна точно знать, что именно будет вручать императору. Ага. Ну что ж, совсем неплохо. Если бы еще какой-то умник не додумался перечислить все ее награды, звания и регалии… Хотя черт его знает, может быть, так и должны выглядеть верительные грамоты, она-то не специалист. Ладно, это мы покажем Ираклию Давидовичу, он человек опытный, а пока – обратно в конверт.

Мэри вставила в считыватель один из кристаллов. Так, понятно, это и есть официальные предложения Бельтайна Империи. Шон держится молодцом, говорит размеренно и спокойно. За его спиной – Генри Морган, мать Агнесса, полковник Фортескью и Лорена. Правильно, костяк обновленного Совета, те, на кого принципал О’Брайен может безоговорочно положиться. Кто-то очень постарался написать Шону прекрасную речь и как следует подогнать костюм. Мэри просто залюбовалась бывшим сослуживцем. Говорит с достоинством, коротко и по существу. Не лебезит, не фамильярничает, один властитель обращается к другому, все верно. Да, размеры подотчетных территорий и численность опекаемого населения несоизмеримы, но в статусе принципал и император почти равны. Под конец достопочтенный Шон О’Брайен рекомендует его величеству майора Гамильтон ап Бельтайн как полномочного представителя Совета Бельтайна и его народа. Отлично! Теперь посмотрим второй кристалл, там наверняка экономика. Ладно, прорвемся, что нам только не читали в Корпусе и в Академии. Однако все, что Мэри успела сделать – это вставить в гнездо второй кристалл и убедиться, что там действительно экономические, политические и военные выкладки. Дверь ее комнаты распахнулась, и на пороге возникла наспех причесанная Екате-рина.

Мэри небрежно смахнула кристалл с обращением Совета и конверт в ящик стола, погасила экран и приветливо улыбнулась:

– Здравствуй, Катя!

Та быстро захлопнула за собой дверь, прижалась к ней лопатками и посмотрела на Мэри так напряженно, что племянница всерьез испугалась за душевное равновесие тетушки.

– Маша, нам надо поговорить, немедленно! – выпалила Екатерина, проносясь мимо поднявшейся на ноги девушки к столу.

– Ну надо – так надо, – Мэри спокойно пожала плечами. – Да что случилось-то?

– Это я у тебя должна спросить, что случилось! – рявкнула госпожа Зарецкая, выдергивая кристалл из считывателя, отбрасывая его в сторону и вставляя на его место принесенный с собой. – Маша, это что?!

Пару минут бельтайнка просматривала запись подряд, потом включила ускоренное воспроизведение, снова начала смотреть… Где-то глубоко внутри поднимался гнев.

– Где ты это взяла? – холодно спросила она.

– Неважно! – взвилась Екатерина. – Ты хоть понимаешь, что ты натворила, это же…

– Где. Ты. Это. Взяла, – раздельно повторила Мэри, и капитан-лейтенант вдруг отчетливо поняла, что разговаривает со старшей по званию. И эта старшая зла так, что вот-вот взорвется.

– Лидия принесла! – неожиданно почувствовавшая себя виноватой тетка решила перейти в наступление. – Маша, послезавтра ты будешь представлена его величеству, и ты позволяешь себе надираться в портовых кабаках с какими-то подозрительными личностями?! Это…

– Это моя команда, Катя. Тебе ясно? Моя команда. Мой экипаж. Мои люди. И посмей только еще раз назвать их подозрительными личностями!

На Мэри было страшно смотреть. Глаза сузились, кулаки сжались, голос напомнил Екатерине шипение попавшейся ей как-то в детстве змеи. Она поискала, куда бы присесть, и села на стол. Все было ясно, совершенно ясно, и Катенька вдруг почувствовала себя дурой.

– Извини, – пробормотала она. – Я не знала…

Вспышка миновала. Племянница отвернулась к окну, ссутулилась и заговорила глухо и отчуж-денно:

– Это мои люди, Катя. Рори О’Нила я помню столько же, сколько себя. Он громче всех кричал «полукровка!» и первый перестал меня так называть. Правда, пришлось выбить ему два зуба, но это такие мелочи… Он был в самом первом моем экипаже, мы вместе продирались через Хэйнань, и двигатели корабля выполняли мои команды еще до того, как я их отдавала. После этого рейда мой второй пилот подала в отставку… слишком сильные впечатления… я ведь тебе рассказывала про тот полет… она сейчас миссис принципал, первая леди Бельтайна… и на ее место пришла Элис Донахью. А девять лет назад ко мне попали братья Рафферти. Катя, ты ведь сама офицер, ну как же ты не понимаешь… мы вместе летали, вместе дрались, вместе горели. У нас были общие победы и общие поражения. Они могли еще служить и служить, но вышли в отставку в один день со мной, чтобы не летать с другим командиром. И после этого я не могу с ними выпить? Да в уме ли ты?!

Екатерина подошла к Мэри, обняла, прижала к себе. Она была чуть ниже племянницы, но сейчас казалась себе большой и сильной.

– Прости меня, детка, – прошептала она, чувствуя, как рубашка становится мокрой там, где девушка уткнулась в ее плечо. – Прости меня. Я правда не знала. И не имела права так к тебе врываться и в чем-то обвинять. Прости. А Лидию я точно прибью. Это ж надо быть такой…

Мэри высвободилась из объятий тетушки, плюхнулась на кровать и похлопала по покрывалу рядом с собой.

– С Лидией разберусь я. Чуть позже, когда с делами закончу. Я тебя только об одном прошу: если она еще раз к тебе явится, посылай сразу к черту или ко мне. Без разницы. И кстати, «Лунный свет» никакой не портовый кабак, а вполне приличное заведение. И мы там очень мирно посидели, Рори даже не подрался ни с кем…

Екатерина не выдержала и расхохоталась:

– Это у тебя основной критерий?

– А то! Знала бы ты, сколько раз мне приходилось его оттаскивать от таких же задир! Да меня на Марико знали все сержанты, не поверишь! Думала – сопьюсь к чертовой бабушке, ведь после каждой драки надо было контакты налаживать. Зачем нам военная полиция?!

Теперь смеялись обе.

– Вот что, – решительно сказала Мэри, поднимаясь. – Поехали, я тебя с ними познакомлю, заодно и «Джокер» покажу.

День, в отличие от утра, прошел просто замечательно.

Уже поздним вечером Екатерина решила поделиться своими переживаниями с мужем. Василий вскользь просмотрел злополучную запись, хмыкнул и раздраженно повертел головой.

– Кем бы ни был тот, кто это снимал, ему явно было приказано искать компромат. И он его нашел, а точнее – создал. Самый лучший вид лжи: правда, но не вся. Ты ведь даже не обратила внимания на обстановку, верно? В общей сложности эта кутерьма занимает около трех часов, и заметь: в кадр за все это время ни разу не попал недовольный охранник. Официант, пребывающий в прекрасном расположении духа, попал, а охранник – нет. О чем это нам говорит?

– О том, что охране эти посиделки не были интересны, – тоном примерной ученицы ответила Катенька.

– Правильно, милая. Да, они веселились, но не до такой степени, чтобы кому-то мешать. Это первое. Второе. Бог с ним, с названием заведения, но просто даже по мебели, приборам и подаваемым блюдам видно, что это не забегаловка для шпаны. Портовый кабак?! Чушь собачья! И последнее. Выражение лица Мэри. Она счастлива, это очень заметно. Неужели ты так плохо думаешь… даже не о ней, о тех, кто присвоил ей звание майора? Боевой офицер может пить с кем угодно, но получать удовольствие от процесса он будет только с равными. В этом самом «Лунном свете» девочка сидела со своими. А кто для нее свой? Ты же внимательно изучала ее биографию. Кто – свой? Свой до такой степени, что и кулак можно сунуть под нос, и хохотать по этому поводу? Какая-нибудь шваль? Не смешно, Катюша, ты же видела Машу, разговаривала с ней.

– Да что уж там говорить, – покаянно вздохнула Катенька, прижимаясь к мужу. – Дура я.

– Ты не дура, – улыбнулся полковник Зарецкий. – Ты прелесть. Тебе нравится эта девочка, и ты взорвалась, увидев что-то, что выходит за рамки твоих представлений о ней. Это нормально. Плохо другое. Как твой муж, я в полной мере приветствую твой темперамент. Но сегодня ты могла наломать таких дров, что всем миром не разгребли бы. Катя, пойми. Когда, ты сказала, в команду капитана Гамильтон вошли братья Рафферти? Девять лет назад? Так вот, насколько я представляю себе отношения в бельтайнских экипажах, на протяжении девяти лет эти четыре человека были семьей Маши. Они – девять лет. Мы – неделю. Ей трудно. Ей очень трудно. Она разрывается между семьей по крови и семьей по духу. Не хочу ничего плохого сказать о твоих родителях, но они видят в Маше внучку, и только. Дочь погибшего сына, по сути – маленькую девочку. Но она не ребенок. На ее долю выпало столько всего, что не каждый престарелый ветеран может похвастать таким жизненным путем. Можно сколько угодно рассуждать о том, что седина ей к лицу, однако следует четко понимать, что просто так люди не седеют. Она прошла огонь, воду и медные трубы. Летала, дралась, горела – с ними. Не с нами. Разнимала драки двигателиста, растила второго пилота под себя, зарабатывала право на именной корвет. Тридцать три года она была Мэри Александрой Гамильтон – и не просто выжила, а стала кое-где легендой. Шварце Мария Хеммильтон, кто бы мог подумать, что эти флегматики могут быть поэтами… Она не дочь знаменитого полковника Сазонова, она не дочь знаменитой Алтеи Гамильтон, она знаменитая Мэри Александра Гамильтон ап Бельтайн. А Марией Сазоновой она стала только на днях. Ты знаешь о том, что ее экипаж, чтобы не дать Джастину Монро ее сожрать, был готов объявить о неповиновении Совету Бельтайна? Поднять мятеж? Ты не бледней, милая, это правда. Они бы сделали это, если бы не было другого способа спасти ее, и в случае неудачи встали бы перед расстрельной командой рядом с ней. И она это знает. И если Мария Александровна Сазонова не сможет выпить со своим экипажем – со своей семьей! – на Кремле, Мэри Александра Гамильтон выпьет с ними где-нибудь еще. На Бастионе Марико, на Перекрестке Харта, в Пространстве Лордан, у черта на рогах – но Кремля в списке не будет. А что касается твоей сестры…

– Маша сказала, что разберется с ней сама…

– Да-а? – приподнял бровь Василий и лицемерно вздохнул: – Остается только посочувст– вовать графу Денисову – так ведь и овдоветь недолго!

Вторник прошел суматошно. Накануне Мэри вернулась домой только ближе к вечеру – знакомила Екатерину с экипажем и яхтой. Тетушка пришла в полный восторг как от корабля, так и от команды. Люди, которых Мэри представила ей, вы-глядели совсем не так, как на злополучной записи. Да, Рори О’Нил был ярко выраженным скандалистом, и как офицер она посочувствовала племяннице. Держать такого в руках (а еще лучше в ежовых рукавицах) – задача нетривиальная. Но как специалист он не вызывал ничего, кроме уважения. Малышка Элис оказалась толковым заместителем, Катенька и сама в бытность свою капитан-лейтенантом от такого не отказалась бы. Синхронность близнецов поначалу утомляла, но их компетентность не вызывала сомнений. Хорошая коман– да. Девочка проделала прекрасную работу, о чем Екатерина ей и сообщила. Увы, племянница слишком торопилась вернуться к работе и большую часть восхищения родственницы пропустила мимо ушей.

Финансовые отчеты, военные выгоды, политическая составляющая… Как же все это сложно, а времени мало, совсем нет времени. Ладно, следует надеяться, что большой прием и аудиенция у императора (буде таковая состоится) произойдут не в один день. Хорошо хоть Ираклий Давидович приехал. Вдвоем они заперлись в кабинете адмирала Сазонова, категорически велев не беспокоить. Дед к такому повороту событий отнесся стоически, София и вовсе не обратила внимания, и Ольга Дмитриевна, оставшаяся в явном меньшинстве, тяжело вздохнула, но промолчала. И теперь они сидели, внимательно изучая присланные Мэри материалы, без конца курили и так и эдак прикидывали, что стоит говорить на аудиенции, а что нет. В конце концов князь решительно отключил терминал, заявив, что когда назначат аудиенцию, не ясно, а вот прием будет завтра и надо как следует к нему подготовиться.

Прежде всего – что надеть? Ираклий Давидович категорически отмел штатский вариант, чему Мэри была несказанно рада.

– Только парадная форма, – провозгласил он, когда речь зашла об одежде. – Ольга, ты же умная женщина, должна понимать. Вы принимаете в семью… кого? Сашину дочку? Хорошо, но мало. Найдется немало болтунов вроде… хм… неважно… Найдется немало болтунов, рты которых следует заткнуть сразу и навсегда. Поэтому – только майор Гамильтон ап Бельтайн. Парадная форма, все ордена – Николай, тебя это тоже касается. Пусть Степан покажет все, на что способен. Чтобы сверкало, хрустело и подавляло. Маша, полное хладнокровие. Полнейшее. Ты ничего не выклянчиваешь, ты занимаешь место и положение, которые принадлежат тебе по праву. Его величество согласен с этой точкой зрения. Далее. Предварительную подготовку я провел, в общем и целом Георгий Михайлович в курсе того, о чем и почему ты будешь просить. Никаких сомнений, никаких колебаний. У тебя только одна попытка и ты должна ее реализовать. Ради своей родины. Ради общего будущего. Ради общего блага. Поняла? Молодец. Марш в постель, круги под глазами не лучший способ понравиться двору.

Мэри изо всех сил старалась не нервничать, но обстановка заставляла подрагивать левую руку, на сгибе локтя которой лежал берет с отполированной Степаном кокардой. В огромном зале яблоку было негде упасть. В толпе тенями скользили облаченные в ливреи молодые люди с подносами. Широкий проход посередине, от дверей до возвышения, на котором стоял император со свитой, оставался свободным. Время от времени распорядитель вы-кликал имена тех, кто сегодня обращался с про-сьбой к его величеству, на какой-то момент окружающие замирали в ожидании высочайшего решения, а потом снова волной накатывал гул голосов.

Хуже нет – ждать и догонять. Еще немного, и сжавшаяся внутри пружина не выдержит напряжения и сорвется. Да когда же…

– Адмирал флота в отставке граф Николай Петрович Сазонов! Майор в отставке военно-космических сил Бельтайна Мэри Александра Гамильтон ап Бельтайн! – провозгласил распорядитель.

Вдох. Выдох. Пошли. В ногу с дедом, печатая шаг, в парадном темпе два шага в секунду. Только не оступиться, только не поскользнуться… Что за чушь лезет в голову, как можно поскользнуться в пилотских ботинках? Вперед, только вперед, в полной тишине. Справа мелькает знакомое лицо… К черту знакомые лица. Потом, все потом. Смотри на императора, осталось двадцать шагов… десять… пять…

– Я слушаю вас, граф! – глубокий сильный голос, голос человека, привыкшего повелевать. Константин стоит по правую руку от императора, он очень похож на отца… отставить посторонние мысли!

– Государь! Я имею честь представить вашему величеству свою внучку, дочь моего покойного старшего сына Александра. Рекомендую: Мери Александра Гамильтон ап Бельтайн.

Доброжелательная улыбка, легкий кивок:

– Я рад приветствовать в моей столице и при моем дворе достойную дочь достойного отца и достойную внучку достойного деда Марию Александровну Сазонову.

Шорох в зале… не обращать внимания. Как учили: два шага вперед, опуститься на одно колено, склонить голову…

– Встаньте, графиня.

Шум, возбужденные голоса… произошедшего хватит сплетникам надолго… не отвлекаться.

– Есть ли у вас просьбы ко мне и к Империи?

Вперед, девочка, вот оно!

– Я прошу ваше величество об аудиенции.

– Вы получите ее, графиня. Обсудите этот вопрос с моим секретарем, – жест в сторону благо– образного дяденьки лет девяноста, слишком благообразного для безукоризненной выправки. Поклониться. Отойти. Выдохнуть. Ты молодец, ты справилась, остальное – детали, по крайней мере – до аудиенции. Благообразный дяденька серьезен, но в глубине глаз проскальзывают смешливые искорки.

– Поздравляю вас, графиня. Разрешите представиться: барон фон Фальц-Фейн. Давайте уточним детали вашей встречи с его величеством. Вас интересует обед во дворце или же речь пойдет о делах?

– Речь пойдет о делах, барон.

– В таком случае, что вы скажете об одинна-дцати часах послезавтра, в пятницу?

– Мне подойдет любое время, которое подойдет его величеству, – слегка поклонилась Мэри. Как просто…

– Итак, решено… эээ… одну минуту, графиня… – секретарь, глядя в сторону, поправил клипсу коммуникатора, выслушал что-то неслышимое для собеседницы, едва заметно кивнул и снова повернулся к ней:

– Вы не будете возражать против присутствия при вашем разговоре с его величеством великого князя Константина?

– Его императорское высочество окажет мне честь своим присутствием.

– Прекрасно. Стало быть, послезавтра в одиннадцать.

Мэри отошла к деду. Только сейчас, когда расслабившиеся пальцы закололи крохотные иголочки, она поняла, как крепко сжимала кромку берета. Теперь можно оглядеться и вспомнить, чье лицо мелькнуло в толпе, когда она шла по проходу… Стоп, уже можно не вспоминать.

– Я счастлив снова видеть вас, донья Мария! – провозгласил протолкавшийся к ним Хуан Вальдес.

Сеньор Вальдес любил поворчать по поводу своей работы, но на самом деле она ему нравилась. Восемь лет назад он прибыл на Кремль в качестве помощника военного атташе и так наладил работу своего сектора, что два года спустя занял место шефа. Никаких интриг, сеньоры! Ну, или почти никаких. Дело надо делать, а не надеяться, что все как-нибудь устроится само. Разумеется, никаких военных действий между Империей и Pax Mexi-cana нет и быть не может, но qui desiderat pacem, praeparet bellum, кто хочет мира – пусть готовится к войне.

Красавец и дамский угодник, светский человек и блестящий танцор, Хуан Вальдес посещал решительно все мероприятия, бывать на которых ему позволяли его статус и личное обаяние. И уж конечно большие императорские приемы занимали в списке одну из первых строчек. На таких приемах частенько бывают те, кому что-то нужно. По характеру просьбы, с которой человек обращается к императору, можно судить о его потребностях и затруднениях. А дальше – дело техники. У хорошего дипломата никогда не бывает слишком много друзей или тех, кто чем-то ему обязан. Не говоря уж о том, что сплетни – любые – это кладезь информации, которой тоже не бывает слишком много. Что только не доводилось ему слышать, запоминать и часами анализировать. И хотя жемчужины в кучах навоза находились не часто, сеньор Вальдес продолжал кропотливо искать их.

Надо сказать, что ему давненько не попадалось ничего существенного, но сегодня он был с лихвой вознагражден за вынужденную скуку последних недель. К началу приема он самым нелепым образом опоздал. Ах, эти русские женщины! Ну совершенно невозможно собраться вовремя! Графиня… но тссс, истинный кабальеро никогда не хвастается своими победами и пуще глаза оберегает честь дамы. Так или иначе, к приходу Вальдеса прием был уже в самом разгаре. Все, что он успел, это перекинуться парой слов со знакомыми и отметить, что неподалеку от входа в зал стоит адмирал флота Сазонов. Удивлению его не было предела: старый граф мероприятия такого рода не жаловал и с просьбами к императору на памяти Хуана не обращался никогда. Надо было ловить удачу за хвост, но когда распорядитель огласил имена очередных просителей, сеньор Вальдес поперхнулся. Не может быть… А вот может. Как же она изменилась… Что-о?! Внучка адмирала?! Определенно Фортуна сегодня на стороне военного атташе!

– Я счастлив снова видеть вас, донья Мария! – произнес он, и сказанное было чистой правдой.

– Я тоже рада, дон Хуан! – улыбнулась Мэри, протягивая ему руку. Должно быть, со стороны это выглядело странно: не каждый день один усыпанный орденами офицер целует руку другого усыпанного орденами офицера. Но сеньор Вальдес не собирался ограничиваться рукопожатием.

– Донья Мария, я никак не ожидал увидеть вас на Кремле, – Вальдес поднял голову, но руки Мэри не выпустил. – Я удивлен нашей встречей, но отнюдь не обстоятельствами, при которых она произошла. Еще когда мы с вами учились на Картане… ах, золотое время!.. в вас не было решительно ничего плебейского. И оставалось только гадать, какой достойный человек обратил на себя благосклонное внимание вашей прославленной матушки… Могу ли я надеяться, что вы представите меня его высокопревосходительству?

– Простите, сеньор, я несколько растеряна, вы понимаете… Дедушка, это дон Хуан Вальдес, мы учились на одном факультете Академии Свободных планет, а впоследствии возобновили знакомство во время моей службы на Санта-Марии.

Вальдес отпустил наконец ее руку, щелкнул каблуками, обменялся рукопожатием с Николаем Петровичем и снова рассыпался в комплиментах, поздравлениях и воспоминаниях. Наконец Мэри не выдержала:

– Вы изменились, дон Хуан. Когда-то вы предпочитали танцевать, а не разговаривать…

– Я и сейчас предпочитаю танцевать, графиня, но здесь, увы, не потанцуешь, а кроме того, моя работа обязывает меня к совершенно неподобающему для кабальеро многословию. Однако я надеюсь, что вы окажете честь посольству Pax Mexicana и посетите нашу традиционную фиесту в эту пятницу. Обещаю вам, что там будет много музыки, много танцев – и никаких разговоров!

– Я ничего не могу обещать вам, сеньор, – улыбнулась Мэри. – Но если мои обязательства перед другими людьми позволят мне выкроить время для танцев, я непременно буду на фиесте в посольстве.

– О, я ни в коем случае не смею настаивать, донья Мария, я понимаю, у вас сейчас много дел… но, возможно, вы согласитесь пообедать со мной сегодня? Разумеется, если его высокопревосходительство не возражает?

Возразить или согласиться Николай Петрович не успел, как и сама Мэри – за ее спиной прозвучал насмешливый мужской голос:

– Боюсь, сегодня вам не повезло, сеньор Вальдес: графиня уже обещала пообедать со мной!

Мэри, которая ничего подобного Василию Зарецкому не обещала, повернулась, чтобы поставить его об этом в известность, и наткнулась на многозначительный взгляд и едва заметное подмигивание.

– Увы, дон Хуан, штатская жизнь самым прискорбным образом повлияла на мою память – я стала забывать данные обещания, – проворковала она. – Сегодня действительно ничего не получится, так что нам с вами остается надеяться на встречу в пятницу.

Изящно выстроенной фразой она пресекла уже готовые вырваться у Хуана предложения об обеде завтра и с милой улыбкой взяла свояка под руку.

– Мы должны еще оставаться здесь или можем отправляться? Признаюсь, я так волновалась с утра, что была не в состоянии позавтракать…

– Мы можем идти. Моя машина ждет. Сеньор!

Вальдесу ничего не оставалось, как только щелкнуть каблуками, склонить голову и проводить взглядом удаляющуюся троицу. Сегодня сорвалось. Ну да ничего, будет и на нашей улице праздник.

– Уффф! Отвязались… – вздохнул Николай Петрович, когда они шли по аллее к выходу из дворцового парка. – Теперь можно и домой. Ты молодец, Василий, ловко окоротил этого болтуна.

– Но я действительно рассчитываю пообедать сегодня с Марией, Николай Петрович, – возразил Зарецкий. – Есть некоторые моменты, которые я хотел бы обсудить с ней не в стенах. Вы извините нас?

– Опять дела, – поморщился граф. – Ладно, что уж с вами делать. Но чтобы к ужину были! И Катя пусть подъезжает!

– Непременно, – кивнул Василий, и несколько минут спустя они с Мэри уже сидели в плавно скользящей над городом машине. К удивлению девушки, в дороге ее спутник не произнес и дюжины слов. Чем уж ему не угодила его же собственная машина, она уточнять не стала. Люди князя Цинцадзе крайне редко делают что-либо просто так.

Ресторан назывался «Подкованный ботинок». Усмехнувшись удивлению Мэри, Василий пояснил, что когда-то, до изобретения искусственной гравитации, по палубам кораблей и коридорам космических станций можно было передвигаться только в ботинках с магнитными подковками. И принадлежали эти ботинки в первую голову военным. Так что «Подкованный ботинок» – заведение, где собираются флотские. Дамы, по крайней мере в обеденное время, здесь бывают крайне редко, и с точки зрения конфиденциальной беседы это одно из самых спокойных мест в Новограде. Отдельный кабинет Василий заказал заранее, закуски уже были на столе. Некоторое время они оставались исключительно сотрапезниками, оставив собеседников на потом и обмениваясь только ничего не значащими фразами. Однако когда подали горячее, полковник Зарецкий решил все-таки начать серьезный разговор.

– Маша, а что ты думаешь о сеньоре Вальдесе?

– Ты привез меня сюда, чтобы поговорить о доне Хуане? – Мэри не скрывала своего удивления.

– Нет, я хотел поговорить о тебе. О твоих перспективах и видах на будущее. Но мне интересен твой взгляд на этого типа.

– Мой взгляд… – она ненадолго задумалась. – Я училась с ним на Картане и танцевала на Санта-Марии, но и то, и другое было достаточно давно. Что тебя интересует?

– Меня интересует, что он за человек. Пойми меня правильно, специфика работы… По моим наблюдениям, у сеньора Вальдеса слишком длинные уши…

– …которые торчат из самых неподобающих мест? – с невеселой усмешкой закончила Мэри. Зарецкий кивнул. – Это на него похоже. Хуан Вальдес любит и умеет производить впечатление этакого вертопраха. Думаю, ваше наружное наблюдение уже утомилось составлять список его пассий, а если он пропускает один бал, то только потому, что танцует в этот момент на другом, не так ли?

– Так, – согласился полковник, любуясь сосредоточенным лицом своей визави.

– Это маска, Василий. Прекрасно выполненная маска, настолько приросшая к лицу, что окружающим кажется, будто она и есть лицо. Но это не так, – она помолчала, подбирая формулировки. – Дон Хуан умен и хитер. Ему доставляет удовольствие ловля рыбы в мутной воде, причем он, не задумываясь, замутит воду сам. На Картане он натравил на меня двух типов просто для того, чтобы посмотреть на реакцию. Так и познакомились. Вот тебе, кстати, еще один штрих к портрету: каштаны из огня для сеньора Вальдеса всегда таскают другие. Если я правильно его поняла, он служит в посольстве на Кремле уже восемь лет, так вот что я тебе скажу. Во времена нашего совместного студенчества у Хуана Пабло Антонио Вальдеса были все задатки для того, чтобы стать законченной сволочью. И ничто так не развивает упомянутые задатки, как дипломатическая служба.

– Вот так припечатала, – покачал головой ошеломленный Зарецкий. – А мне показалось, что ты рада его видеть, хотел вот даже тебя предостеречь…

– Рада видеть? Безусловно. Одно другого не исключает, Василий. Дон Хуан мне нравится. Я буду пить с ним кофе, танцевать танго, выслушивать комплименты – почему бы и нет? Но я знаю – и не забуду, – что поворачиваться к нему спиной нельзя. И мне очень, прямо-таки категорически не нравится его интерес к деду.

– Ага! – оживился Василий. – Ты это поняла?

– Я что же, давала тебе основания считать меня глупышкой? – прищурилась Мэри. – Интерес Вальдеса ко мне… эээ… промежуточный. В отличие от большинства своих соотечественников, дон Хуан совершенно не сентиментален, и этот поток ностальгии по старым добрым временам показался мне странным. Люди меняются, но не настолько.

Полковник Зарецкий несколько раз соединил ладони в символических аплодисментах.

– Браво, Мария, браво. Не завидую я, однако, столичным мамашам…

– Столичным мамашам? При чем тут столичные мамаши? – искренне удивилась Мэри.

– Ну ты даешь! – развеселился Василий. – Чего надо Вальдесу она, видите ли, сразу смекнула, а такую простую вещь… Ладно, смотри. В Новограде разом, ниоткуда, появляется молодая, богатая, находящаяся в явном фаворе у его величества, а самое главное – незамужняя графиня. Маша, да ты хоть представляешь себе, какой после сегодняшнего приема воцарится переполох на столичном брачном рынке? Каждая маменька, имеющая дочку на выданье, незамедлительно придет в ярость от появления на горизонте опасной соперницы. Каждая маменька, у которой есть не пристроенный великовозрастный сын, столь же незамедлительно придет в восторг…

– И разумеется, – подхватила Мэри, – не найдется никого, кто взял бы на себя труд объяснить этим достойным женщинам, что замуж я не собираюсь. И в равной степени не представляю опасности для первой категории мамаш и совершенно бесполезна для второй. Веселая у меня жизнь начнется, ты прав. А кстати… молодая, в фаворе, незамужняя – это мне понятно. Но о своих финансах я на городских перекрестках не кричала.

– А это и не требуется, – улыбнулся ей свояк. – Ты, похоже, действительно не понимаешь. Дело даже не в том, что есть у тебя самой, хотя, думаю, о яхте все, кому это интересно, узнают в ближайшее время. И совершенно неважно, сколько в случае замужества выделит тебе семья Сазоновых. Выделит-выделит, не морщись, так положено. Но сегодня император признал тебя дочерью полковника и графа, погибшего на службе Отечеству. Стало быть, тебе причитается пожизненная пенсия с момента твоего появления на свет, ведь ты родилась уже сиротой. Тридцать три года, да еще с процентами! У меня при одной мысли о выражении лица начальника пенсионного департамента в минфине настроение поднимается!

Мэри фыркнула. Финансистом, в отличие от Лорены, она не была, но представить себе гримасу наставницы при известии о необходимости произвести крупные незапланированные выплаты могла без особого труда.

– Ну вот что, – сказал Василий, подводя итог. – Разговор у нас с тобой получился, и я этому рад. А теперь – не выкурить ли нам по сигаре?

– Выкурить, – улыбнулась Мэри, вставая. – Только… Ты сказал, что дамы бывают здесь редко, но дамская-то комната, я надеюсь, имеется?

– Конечно! – кивнул Зарецкий. – Когда освежишься – милости прошу в курительную. Кстати, в этом заведении неплохой выбор сигар.

– Не сомневалась в этом, – с этими словами Мэри вышла из кабинета, а полковник направился прямиком в курительную комнату.

Переступив порог, Василий понял, сразу и отчетливо, что до прихода Мэри надо что-то предпринять. Потому что первым, кого он увидел, был Никита Корсаков, прекрасно известный ему по записям, связанным с майором Гамильтон. Контр– адмирал стоял в углу, бледный и напряженный, и катал по скулам желваки сдерживаемой злости. Судя по его окружению, он обедал в обществе однокашников. Обычное дело, все флотские офицеры по прибытии в отпуск традиционно приглашали случившихся на планете однокурсников на обед. Но вот каким образом примазался к этой компании Семен Гармаш, было не вполне понятно. Должно быть, раньше пришел. Не то чтобы Василий хорошо знал этого хлыща. Гармаш служил в Адмиралтействе по снабженческой линии и однажды попал в поле зрения службы безопасности. Кстати, в ходе проверки выяснилось, что ушлый каплей невинен, аки новорожденный младенец. Гармаш не воровал, он просто ухитрялся всегда повернуть дело так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы. Это, надо сказать, в армии и во флоте приветствовалось всегда. Но еще во время расследования Зарецкому категорически не понравились ни манера снабженца разглагольствовать о людях и ситуациях, ни его привычка одеваться на грани пошловатой оперетты. Работу свою он делал идеально, у него имелись влиятельные покровители. Так что связываться с ним желающих не было – попробуй потом получить со складов что-то необходимое!.. И постепенно Гармаш уверился в полнейшей своей безнаказанности. А то, что он нес сейчас, вообще выходило за всяческие рамки.

– …ни разу не видел. Это Никита Борисович у нас специалист по бельтайнкам! От смерти спасает, на руках носит, в адмиральские апартаменты зазывает на предмет личной беседы… оно хоть того стоило? Или эти патентованные красотки…

Не выдержавший Никита шагнул вперед, явно намереваясь стереть с лица снабженца многозначительную улыбочку – и будь что будет! – но Зарецкий оказался быстрее.

– Послушайте, Гармаш! – негромко сказал он, прихватывая того за воротник кителя и слегка встряхивая. – Вы затронули тему, которую в приличном обществе обсуждать не принято. Вы можете говорить все что заблагорассудится о своих коллегах-офицерах. Если посмеете. Но благородных женщин оставьте в покое. Или однажды кто-нибудь сделает так, что ваш интерес к противоположному полу до конца ваших дней станет сугубо академическим.

Гармаш ловко вывернулся из хватки Василия, отскочил на шаг и глумливо ухмыльнулся:

– Искусственно выведенные в питомниках летуньи – благородные женщины? Мы говорим об одних и тех же персонах?

– В данный момент мы говорим о моей племяннице. Ее сиятельство с минуты на минуту будет здесь, и никто не поручится за целость вашей глотки, если она услышит…

– Если я услышу что? – донеслось от входа в курительную.

Этот холодный, высокомерный голос услышали все. Зарецкий коротко выдохнул и обернулся. В дверях стояла Мэри, похлопывающая по ладони левой руки белыми перчатками, зажатыми в правой. Сияли ордена на груди и звезды на погонах, петля аксельбанта чуть подрагивала в такт движениям руки. Тишина стала абсолютной, слышно было, как тикают массивные напольные часы в резном деревянном корпусе. Василий откашлялся:

– Господа! Графиня Мария Александровна Сазонова!

Щелчок десятка пар каблуков прозвучал почти одновременно, замешкался только Никита, да еще Гармаш опешил настолько, что даже не среагировал на официальное представление.

– Так чего же мне не следует слышать, полковник? – так же надменно спросила Мэри, приближаясь.

– Все в порядке, – заторопился Зарецкий, – этот господин уже уходит! – и, почти не разжимая губ, прошипел впавшему в ступор снабженцу: – Гармаш, убирайтесь, пока целы. Еще одно слово, и…

– Как я понимаю, слов уже было произнесено предостаточно, – со слухом у Мэри всегда все было в полном порядке. – Рискнете ли вы, сударь, повторить их мне в лицо? Или же станете первым трусом, встреченным мною на этой планете?

Глаза Гармаша забегали.

– Эээ… – сипло проблеял он, судорожно сглотнув, – я всего лишь хотел сказать, что можно только позавидовать близкому знакомству таких людей, как вы и контр-адмирал Корсаков и…

Молнией мелькнуло воспоминание: «Спрингфилд», Келли говорит какую-то глупость, а она отвечает…

– И кому же из нас вы завидуете больше? Ему или мне?

Франтоватый, не по-мужски холеный Гармаш пошел пятнами. Василий мужественно крепился, но не выдержал и захохотал. К нему присоединились остальные, и снабженец, споткнувшись на пороге, пулей вылетел из курительной мимо брезгливо посторонившейся Мэри.

– Вы его уничтожили, сударыня! – еле выдавил сквозь смех ровесник Корсакова, чей китель украшали погоны капитана первого ранга. – Ей-ей, гуманнее было просто пристрелить!

– А кто вам сказал, что я намеревалась быть гуманной? – в голосе Мэри все еще позвякивали льдинки. – Терпеть не могу пустобрехов. От них одни неприятности, что в Пространстве, что на тверди.

Она перевела дыхание, слегка расслабила плечи и улыбнулась:

– Здравствуйте, Никита Борисович. Говорила же я вам, что по скорости распространения сплетен флот уступает только монастырю и борделю и ваше благородство выйдет вам боком.

– А я ответил вам тогда, графиня, что путем умывания рук репутацию сохранить невозможно, – Корсаков натянуто улыбался. – Я могу вас поздравить?

– Можете, – кивнула Мэри. – Несколько часов назад его величество оказал мне честь, подтвердив мое право на имя и титул моего покойного отца, полковника Александра Сазонова.

Она почти физически ощутила охватившее Корсакова облегчение. Что же он предположил изначально? Не поймешь мужчин, и пытаться не стоит…