Оказывается, обнаружить в прибрежных камнях и кустарнике подземный ход отнюдь не просто. Тем паче, если вы целый день присутствовали на маленьком празднике у шотландцев, потом еще добавили молодого вина у Ричарда и почти не спали прошлую ночь. Еще можно добавить, что выход из подземной галереи вы видели в фиолетовых предутренних сумерках, когда все окружающее невероятно искажается призрачным светом уползающей за горизонт луны, и даже самый обычный камень запросто меняет форму, весьма отличную от дневной. А кусты на Сицилии, как выясняется, самые колючие в Европе.

Ориентиры, впрочем, никуда не пропали – высохшая олива, три камня, лежащие пирамидкой и остов рыбачьей лодки, более напоминавший скелет выбросившегося на берег кита средних размеров. Остается лишь как следует оглядеть берег, изучая любые подозрительные пещерки.

Поисками занимались все, включая короля. Подземный ход непременно следовало найти до заката. Потом ничего не выйдет – местных проводников нет, а Гунтер с сэром Мишелем, к сожалению, не запомнили места в точности. Оставляя на колючках клочки ткани и нити, маленький отряд, составлявшийся из нормандского и шотландского рыцарей, короля Англии, менестреля Бертрана де Борна и двух оруженосцев Ричарда, увлеченно шарил по кустам, разыскивая описанную сэром Мишелем низкую дверцу.

Повезло, разумеется, королю. Ричард всегда был удачлив в авантюрах, но справедливости ради стоит заметить, что начинал он их просто замечательно, доводил дело почти до конца, однако в финале, когда стоило лишь сделать последние два шага, протянуть руку и забрать приз, все проваливалось в тартарары, а Львиному Сердцу приходилось расхлебывать последствия. Так происходило практически со всеми начинаниями – от высокой политики, когда Ричард добился поражения своего отца Генриха, но сам угодил в сети Филиппа-Августа, до любовных интрижек: его предыдущая невеста Алиса Французская, сравнив принца Ричарда и его папашу, сделала выбор в пользу Старого Гарри (впрочем, семнадцать лет назад король Генрих был не таким уж и старым…).

– Здесь! – выкрикнул король, подзывая остальных. Первым подбежал недовольный Бертран де Борн. Менестрель успел оцарапать лицо, упасть, подвернув ногу, и измарать во время падения штаны в козьих катышах, ибо сицилийцы из деревень вовсю выпасали глумливую бородатую скотину на побережье. Бертран не особо любил приключения, вернее, в отличие от Ричарда, не любил в них участвовать. Петь баллады о всяко-разных авантюрах – сколько угодно, но лезть в пекло самому? В жизни и так слишком много опасностей.

– Оно самое, вашвеличество, – прибежали тяжело дышащий сэр Мишель и Гунтер, слегка попортивший свою новую тунику, подаренную скоттами. Такое впечатление, что вместо колючек на кустах росли когти дракона. – Открыть очень просто – взять за ручку и сдвинуть вбок.

Ричард глянул на нормандского рыцаря с высоты своего роста и последовал указаниям, да только вышло так, что приложил несколько больше сил, чем требовалось. Дверца ушла в глубокий паз и там застряла, ибо не рассчитывалась строителями на тяжелую королевскую руку. За спинами монарха и Бертрана напряженно таращились в темноту прохода ричардовы оруженосцы – шевалье де Краон из Аквитании и беловолосый норманн Брюс Стаффорд из Англии.

– Умники, – вздохнул язвительный де Борн, – кто-нибудь, кроме меня, догадался взять факелы?

Выяснилось, что никто. Король не озаботился подобными глупостями, понадеявшись на смышленых вассалов, а последние не получали приказа. Хотя, как подумал Гунтер, можно было бы догадаться, что во всяком уважающем себя подземном ходе темно, а его хозяева не предусматривают постоянного освещения. Хорошо, догадливый Бертран (видимо, неплохо зная Ричарда и его бестолковое окружение), прихватил из лагеря тонкую связку факелов из сосновых веток.

– Дай сюда! – Ричард бесцеремонно забрал у Бертрана факел, высек хранившимся в кожаной сумочке на поясе огнивом искорку и первым шагнул вперед, немедленно треснувшись лбом о низкую притолоку. Де Борн вздохнул, но ничего не сказал.

– Осторожнее, государь, – пробубнил сэр Мишель, с интересом наблюдая за эволюциями Львиного Сердца. – Разрешите, я и барон Мелвих пойдем в голове отряда. Мы все-таки знаем дорогу…

– Хорошо, – кивнул Ричард. Его так и подмывало обнажить меч, но было понятно, что пускать оружие в действие пока не имеет смысла за полным отсутствием противника. Тем более, что в башне, куда выводил ход, следовало бы использовать арбалеты – тут уж Ричард не упустил возможности, приказав всем взять с собой по небольшому самострелу, отлично удерживаемому одной рукой. – Долго идти?

– Не очень, сир, – ответил норманн. – Шагов триста или четыреста. Вы же видите – стены города совсем рядом. Только обязательно следует дождаться заката и темноты. Придется недолго посидеть в коридоре.

И они пошли. Сооруженная под каменистым побережьем галерея ничуть не изменилась с прошлых суток. Только внимательный Гунтер углядел в желтоватых отблесках огня темные пятнышки на плитах пола – подсохшая кровь. Следовательно, кого-то из родственничков Роже де Алькамо все-таки поранили во время ночной вылазки.

Сэр Мишель внезапно остановился и задумавшийся о малоприятных перспективах сегодняшнего вечера Гунтер едва налетел на рыцаря. За плечом сопел Ричард Львиное Сердце.

– Что? – Гунтер всмотрелся вперед и ахнул. Вот этого они ночью не заметили. Коридор раздваивался наподобие латинской буквы Y. Можно было бы проследить, куда отправились mafiosi Алькамо, по капелькам крови, но следы вели и в правый проход, и в левый. Надо полагать, отряд сицилийцев разделился. Вот тебе новости…

– Направо, – убежденно заявил Фармер. На чем основывались его выводы, непонятно, ибо рыцарь, точно также, как и Гунтер, не обратил внимания на дополнительный коридор, когда они вместе с Роже направлялись в лагерь Ричарда. А Алькамо-старший забыл предупредить. Вероятно, сэр Мишель сейчас избрал путь наугад, чтобы не задерживаться и не вызывать подозрений у англичан.

«Подозрения так или иначе могут возникнуть, – досадливо подумал германец, шествуя за молодым Фармером, уверенно продвигавшимся вперед. – Конечно, мы натрепались Ричарду о своих знакомствах и он поверил… Однако как будет выглядеть наше столь подлая измена в глазах короля? После того, как Танкред захватит Ричарда, мы станем для Плантагенета врагами номер один».

Как оправдать свои знания о подземной галерее, посоветовала Элеонора Аквитанская – королева-мать велела обязательно сослаться на Ангеррана де Фуа, который, узнав о тайном проходе в город, якобы и послал двух благородных шевалье к Ричарду. Как ни странно, Львиное Сердце купился. Он лично знал Ангеррана и тот давал ему неплохие советы. Ричард никому не признавался, что идею потребовать назад приданое королевы Иоанны подал именно мессир де Фуа, но, простая душа, счел, что имеет основания доверять рыцарю из Лангедока. Наверное, это малообоснованное доверие и повергло короля в искушение совершить столь удивительный подвиг, едва ли не в одиночку захватив Мессину.

Коридор закончился округлой залой с лестницей, ведущей наверх к тяжелой, обшитой железом двери. В точности подвал башни.

– Ждем, – скомандовал Ричард. – Довольно скоро снаружи стемнеет, пока посидим здесь.

Бертран де Борн, брезгливо осмотрев запыленный пол, постелил темный плащ без украшений и устроился на нем, привалившись к стене. Остальные последовали его примеру, только Ричард беспокойно ходил туда-сюда, видимо, в предвкушении настоящего дела. Будет ему приключение, не извольте сомневаться.

Тишину нарушали только шаги короля и тихая песенка де Борна, мурлыкавшего под нос отнюдь не куртуазную балладу. Гунтер прислушался:

– Бертран, умолкни, – шикнул Ричард. – Услышат.

– Тут стены почище, чем в Тауэре, – непринужденно отмахнулся менестрель. – Должен же я порыдать над своей несчастной судьбой.

– А что там было дальше? – поинтересовался Гунтер, никогда прежде не слышавший подобных сочинений. – Это что-то из вашей биографии?

– Обобщенный образ, – вздохнув, ответил трубадур. – Думаете, опаснее всего на свете жизнь воина или короля, которого подстерегают заговоры, отрава и кинжалы убийц? Не-ет, хуже всего живется поэтам…

– Бертран! – тщетно воззвал король.

– А что Бертран? – перебил сам себя де Борн. – Хорошая песня, главное – правдивая…

– Хватит! – Ричард положил ладонь на рукоять клинка. – Готовьте самострелы, скоро пойдем. Бертран, если боишься, либо оставайся тут, либо возвращайся.

– Сир, – проникновенно сказал де Борн, – я не могу упустить такого случая и не поучаствовать вместе с моим королем в деянии, достойном рыцарей Круглого Стола. Если погибну, закажите по мне мессы в течении ста лет в соборе святого Мартина Турского, а балладу о моей смерти либо сочините сами, либо поручите написать шевалье де Монброну. И так, чтобы благородные девицы заливались слезам, едва заслышав первые аккорды.

Молодые оруженосцы короля захихикали, а Гунтер подумал: «Зря беспокоитесь, сударь. Вашей бесценной шкуре ничего не угрожает, если только кошельку. Танкред аккуратно вас повяжет, с Ричардом у сицилийца будет особый разговор, а вам, надо думать, придется выкупаться…»

– Вы все поняли? Сможете? Если вы свалитесь по дороге, никому от этого легче не станет, а дело окажется на грани срыва.

– Рено, я чувствую себя вполне нормально. Просто удивительно, как у вас получилось…

Шатильон восседал за столом в полупустом скриптории монастыря. Только в неопределенной дали, через пять или шесть высоких конторок, две пожилых монахини занимались духовным чтением, обложившись пудовыми томами Евангелий.

– Оба письма передадите любому дворянину из стана Ричарда. Они уж догадаются отдать пергаменты королю. Как я понимаю, вам лучше на глаза Плантагенету вовсе не попадаться. Потом спокойно вернетесь.

– Я здесь вижу только одну депешу, – Казаков указал взглядом на стол, где лежал только что исписанный Рено де Шатильоном лист. – Где второй?

– Получите, – старый интриган (а Сергей Рено по-другому и не называл, сочтя его кем-то наподобие графа де Рошфора образца XII века) вынул из рукава свиток отличнейшего тонкого пергамента с синей печатью, на которой красовались три лилии Французского королевства. – Если вообразить себе самый крайний случай, который, я надеюсь, нам не грозит, делайте с пергаментами что угодно, но в руки сицилийцев они попасть не должны.

– А что в них? – Сергей заинтересованно оглядел письмо с лилиями.

– Ну ответьте, зачем вам это знать? – Ангерран-Рено ласково глянул на оруженосца. – Если судить по справедливости, совершенно незачем. У вас есть дело – доставить бумаги королю Англии. Вот и исполняйте.

– Слушаюсь, шевалье, – отрапортовал Казаков, мысленно укорив себя за излишнее любопытство. Древнейшее правило гласит: получив приказ – выполняй, а не спрашивай вышестоящего, ради каких высоких соображений он отдан.

– Отправитесь к вечеру, – продолжал распоряжаться Рено де Шатильон. – Сразу после заката. Роже де Алькамо я успею предупредить, и он благополучно переправит вас за стены. Наденьте блио с наваррским гербом – все и каждый знают, что подданные короля Санчо держат нейтралитет. Вас не то, что не тронут, даже внимания не обратят. Вернетесь той же дорогой. Ясно?

– Более чем.

Рено быстро запечатал свою депешу, приложил перстень со своим гербом – головой орла, сжимающего в клюве кинжал – и поднялся с высокого деревянного сиденьица.

– Сейчас отдыхайте, – Рено и Казаков направились к выходу из скриптория. – Обязательно как следует покушайте. Пироги в обители отличнейшие. Завтра к утру быть здесь обязательно, вы мне понадобитесь. Завтрашний день решает все.

Шатильон по-юношески легко сбежал со ступенек и, не прощаясь, отправился к конюшне, оставив своего нового помощника в состоянии, которое одним словом описать было затруднительно: здесь и растерянность, и недоумение, и все более возрастающий интерес.

Знания Казакова о столь примечательной личности, каковой являлся Райнольд де Шатильон, были ограничены лишь историей Тивериадской битвы и личными наблюдениями за энергичным стариканом. Сергей, однако, понимал, что дедуля ох как не прост – знаком с монархами, постоянно таинственно исчезает и появляется, знает буквально всех, имеющих серьезный вес в нынешней политике персон, а самое главное думает совсем по-другому, нежели абсолютное большинство обитателей нынешней неспокойной эпохи. Ему под стать разве что одна Беренгария. Ну, может быть, королева Элеонора.

Казаков несказанно удивился, когда Рено высказал свои взгляды на окружающую его жизнь. Лет через восемьсот такого человека, может быть, назвали бы реформатором, а то и еще чище – футуристом. Шатильон обладал «комплексом силы» – ему было противно смотреть на феодалов, вечно пребывающих в состоянии междоусобной войны, на слабых и неумных королей, на бесполезные (тут Казаков согласился с Шатильоном на все сто) Крестовые походы и бессилие власти. Впрочем, это пока лишь красивые слова – Рено не открыл господину оруженосцу никаких своих планов (тоже, в общем-то, правильно: сначала заслужи доверие), однако недвусмысленно дал понять, что он и его друзья стараются хоть как-то изменить этот мир к лучшему. «Лучшим», по мнению Шатильона, являлся порядок. Порядок с большой буквы. Сильная власть, сильный закон, государство, где каждый занимается своим делом.

Разумеется, эти мысли соответствовали здешним понятиям о порядке и общей картине мира: псы-воины держат в повиновении паству-народ, а пастыри-священники надзирают… Казаков смог приметить, что как раз о пастырях-церковниках Рено говорил меньше всего, но, впрочем, наверняка был прав – к чему Церкви вмешиваться в дела государства? Точно также думает, к примеру, германский император Фридрих Рыжебородый, последние двадцать лет находившийся с апостольским престолом на ножах. Ничего удивительного – времена такие. Церковь постепенно теряет свое значение и «руководящую и направляющую роль», уступая место власти королей и выборных дворянских собраний.

«Не понимаю, как подобное может получиться у Рено и его приятелей, – раздумывал Казаков, медленно шагая к странноприимному дому. Рука побаливала, но вполне терпимо. – Признаться, я категорически не помню из курса истории, чтобы в двенадцатом веке случилось что-то экстраординарное. Событие, повлиявшее на весь ход дальнейшего развития человечества. Ну да, Третий Крестовый поход, бездарно провалившийся из-за тупости Ричарда, неожиданной гибели Барбароссы и свар между предводителями. В начале следующего, XIII века тоже не стрясется ничего интересного, кроме войны крестоносцев против еретиков в Лангедоке. Симон де Монфор, святой Доминик, разгром Монсегюра и все такое прочее. Веселье начнется лет через сто, когда во Франции появится первый самодержавный монарх, Филипп Красивый, который действительно наведет порядок, а трон Англии достанется Эдуарду I. Только все их задумки так красиво провалились… Жалко, что у Рено ничего не получится. Можно было бы ему и рассказать, огорчить старика… Хотя постойте!»

Казаков запнулся на полушаге и едва не упал. Его осенило. Кажется, теперь картина мира начала постепенно вставать на свои места. Что же мы имеем? Гунтер втолковывал, что этот мир, пусть и является точной до последней травинки, копией первоначального – знаменитого инквизицией, Жанной д'Арк, Людовиком XIV, Наполеоном, атомной бомбой и изобретением памперсов – не имеет, однако, предопределенного будущего. Помянутая точная копия перестала быть таковой с появлением людей, не долженствующих здесь находиться. Его самого, С. В. Казакова, русского, высшее, прописанного на улице Народной, дом 60, город Санкт-Петербург, и благородного мессира Гунтера фон Райхерта вместе со всеми его арийскими кровями, драконом Люфтваффе и пистолетом «Вальтер». Между прочим, Гунтер только вчера угрохал из огнестрельного оружия англичанина, который во время штурма Мессины вполне мог остаться в живых, народить детей и стать предком, к примеру, Оливера Кромвеля. Изменения мира происходят просто с недетской силой, по цепной реакции. Первое время новоприбывшие ни на что не влияют, но через несколько месяцев своими действиями, словами, другой структурой разума прославленные в фантастических книжках «гости из будущего» создают критическую массу исторических неправильностей, способную рвануть так, что Хиросима покажется пистолетным выстрелом в воздух.

Есть две основные посылки. Первая: Рено и его таинственная компания что-то затевают и это «что-то» в реальном мире, настоящей и всем известной истории не случилось. Второе: в «что-то» вмешались абсолютно левые люди, способные привести этот замысел к логическому концу, каким бы он ни был. Либо к еще более быстрому провалу, либо к успеху. Чего мы хотим? Правильно, победы. Жаль, не знаем, в чем эта победа состоит.

– …Еще добавляем, – сказал вслух Казаков черно-серой вороне, изымавшей полезные зернышки из украшавшей монастырский двор кучи лошадиного помета, – что мы забираемся в сферу, которой нормальный и наделенный инстинктом самосохранения смертный обязан сторониться, как черт ладана. Но я все равно не хочу два года торчать под Аккой и умереть от поноса. Полезли?

Ворона недоумевающе покосилась на человека и каркнула. Сей звук был принят Сергеем, как согласие.

Была середина дня, осеннее солнце, не столь уж и яркое, как летом, но достаточно теплое, взирало на монастырь святой Цецилии с равнодушием купца, который и так знает, что покупатели у него так или иначе будут, а если конкретно этот благородный мессир ничего не купит, а только переворошит товар, ничего страшного не случится.

В дверях Сергей натолкнулся на мадам де Борж, собравшуюся погулять. Пожилая камеристка чуть поклонилась оруженосцу, но, как всегда, не сказала ничего.

Ее королевское высочество, принцесса Наваррская Беренгария откровенно скучала. Занимательная книжка Публия Овидия была закончена, кошка играть не желала, а желала спать, забравшись в клетку на мягкую подушку, преподобная сестра Мария Медиоланская занималась делами по хозяйству и, следовательно, забрать из тайного отделения библиотеки новое захватывающее сочинение пока не представлялось возможным.

– Каковы прогулки в миндальных садах? – едко поинтересовалась у Казакова Беренгария, едва тот появился на пороге. От скуки принцесса стала еще более язвительной.

– Ваше высочество! – притворно оскорбился оруженосец. – Если уж вы недолюбливаете жениха, то разве прилично обвинять в его грехах всех окружающих?

– О чем вы так долго беседовали с мессиром Ангерраном? – осведомилась Беренгария, но ее лицо вмиг приняло обеспокоенное выражение: – И почему вы встали с постели, сударь? Утром смотреть на вас было тоскливо. Переутомитесь и опять сляжете.

– Уже нет, – решительно помотал головой Казаков и присел на сундуки, одновременно сбросив явившуюся обнюхать нового гостя кошку. Рыжая тварь оскорбилась, мяукнула и забралась на колени Беренгарии. – Рено… В смысле, Ангерран сделал кое-что для меня. Не думал, что у него талант лекаря.

– Рено? – прищурилась принцесса. – Вас не очень покоробит, если я скажу, что люблю подслушивать? Ах, нет? Вы не рыцарь, мессир! Никакой благородный шевалье не потерпел бы подобных признаний от дамы… Так вот, когда еще до начала осады Ангерран де Фуа беседовал с Элеонорой, я, каюсь, навострила уши. Они беседовали на провансальском, а я знаю этот диалект. Королева-мать называла Ангеррана именно этим именем – Рено. И вы только что оговорились.

– Это второе имя, данное при крещении, – изящно, как ему показалось, соврал Казаков. Беренгария не поверила:

– Знаете, Серж, мне кажется, что я очутилась в центре какой-то очень непонятной и замысловатой интриги. Вы здесь человек новый, а я умею замечать подобные вещи. Мне не нравится Ангерран, я удивлена историей с тамплиерским золотом и… – принцесса запнулась.

– Чего уж там, говорите, – насторожился Казаков.

– И вашей быстрой поправкой, – сказала Беренгария. – Чересчур быстрой. Говоря откровенно, я поражена до крайности. Мне приходилось ухаживать за отцом и братьями. Их ранили на турнирах или во время войны с маврами, так я вам скажу, что после похожей раны всякий нормальный человек лежит в постели с жаром и зачастую с бредом не меньше трех-четырех седмиц. А тут пришел Ангерран, побыл с вами весьма недолго, и вот результат – вы встали на ноги.

– Разве это плохо? – удивился Сергей.

– Необычно, – уклончиво сказала Беренгария, наклонив голову и не глядя на собеседника. – Необычности вызывают подозрения. Я даже думала о колдовстве.

«Догадливая ты у нас, – подумал Казаков. – Может, ей действительно кое-что объяснить? Во-первых, Беренгария не продаст, во-вторых, знает здешнюю жизнь гораздо лучше меня. Вдруг что-нибудь прояснится?»

– Я никогда не сталкивался с настоящим колдовством, – Сергей понимал, что для принцессы колдовство является вещью самой что ни на есть настоящей, не то, чтобы обыденной, но существующей в природе. Между прочим, спустя лет сто-двести инквизиция будет полагать «неверие в магию» одним из пунктов обвинений против еретиков или колдунов – однако не исключено, что из многих тысяч людей, отправленных на костер по подобному обвинению могли затесаться и самые настоящие маги. Судя по редким обмолвкам сэра Мишеля и даже такого прагматика, как Гунтер, волшебный потенциал мира в нынешние времена еще не исчерпан. Это века с шестнадцатого или семнадцатого магия начала постепенно уходить из обитаемой людьми Вселенной.

– А я сталкивалась, – заявила наваррка. – Помните, я вам рассказывала про де Транкавелей? Семейство из Ренн-ле-Шато? У нас в Наварре бывали и другие случаи. Настоящая порча и многое другое – малефика, лигатура, привороты, гибель урожая.

– Обычный набор черной магии, – согласился Казаков. – Вам, ваше высочество, никогда не казалось, что все свои личные неудачи, просчеты или обычную глупость человек сваливает на кого-то другого, не желая признавать себя виновным? Издохла корова – значит, поработала ведьма.

– Но ведь ведьма может наслать болезнь, – справедливо сказала принцесса. – Помню, во дворце моего отца от сапа умерли почти все наши охотничьи лошади. А потом братья из inquisitio арестовали одного барона, которому отец оказал немилость. Эпидемия прекратилась, а барон сознался, что нанял ведьму и она околдовала наших коней.

– И что с ними случилось? В смысле, с бароном и с ведьмой?

– Его сослали в Португалию, ведьму повесили, а труп сожгли, – Беренгария равнодушно пожала плечами.

– Но ведь бывает и добрая магия, – улыбнулся Казаков. – Всякие там единороги, Мерлин, чудеса святых…

– Бог мой, как вы необразованны, не перестаю изумляться! – ахнула принцесса. – Как же вы не понимаете, сударь: единорог – это одно, Мерлин – совсем другое, а чудеса не имеют к волшебству вообще никакого отношения, потому что происходят совсем из другого источника! Да, святые исцеляют именем Господа нашего и Его волей, Его силой… Но меня никто не убедит, что Ангерран де Фуа – святой! Не спорю, исцеление – это добро, но даже самое доброе дело можно оборотить злом. Вы точно уверены, что Ангерран не колдовал?

– Нет, – решительно сказал Казаков, для пущей убедительности размашисто покачав головой. Нечего вызывать у Беренгарии подозрения. И, конечно, не стоит рассказывать о своем разноцветно-черном сне. Гунтеру – пожалуйста, у него с предрассудками несколько полегче, да и он сам по себе человек знающий, что такое цивилизация в виде электричества, паровозов и огнестрельного оружия. Может, сумеет чего растолковать. – Кажется, Ангерран научился лекарству у арабов, а вы, ваше высочество, помните – даже преподобная сестра Мария Медиоланская подтверждала, будто сарацины многое знают о медицине.

– Наука о человеческом теле прежде всего должна быть основана на практике, – Беренгарии надоел бессмысленный разговор и она лукаво глянула на мессира оруженосца. – Между прочим, сударь, мадам де Борж обычно гуляет до заката.

– Пусть ее гуляет, – согласился Казаков.

Принцесса подсела рядом на сундуки и ее тонкая ладонь скользнула по плечу Сергея от раны и выше.

– Довольно красивый шрам, – оценила работу Ангеррана Беренгария. – И следа ниток не осталось. А у вас еще есть где-нибудь шрамы?

– Есть. Но не на руках, – фыркнул Казаков. – Хотите глянуть?

Рыжая кошка забралась на стол и улеглась, подобрав лапы и обвернувшись хвостом. Эти люди такие странные… Самое ужасное в них – это надетая поверх шкура, которую слишком долго снимать. Впрочем, делая это умеючи, вполне можно привыкнуть. Эти двое, как видно, умели неплохо.

За время праздного сидения в подвале башни Гунтер двадцать раз подумал о том, как провернуть авантюру с захватом Ричарда таким образом, чтобы не получить английского короля себе в кровные враги – хуже подобного оборота германец ничего себе и представить не мог. Стоит вообразить: мы корчим из себя наивернейших подданных, сами предлагаем королю сделать вылазку в город, да еще якобы и с подачи Ангеррана де Фуа, вылезаем наверх, а там нас ждет – не дождется Танкред с оравой жаждущих английской крови норманнов. До Ричарда моментально дойдет, что предательство заранее подстроено и кто виноват. После этого проще будет удавиться в первом же нужнике на потолочной перекладине. Конечно, Ричард слегка сумасшедший, но он, простите, еще и монарх, сиречь помазанник Божий, в чьем праве карать и миловать. С Танкредом они быстро договорятся, а вот двоих незадачливых шевалье потом могут ждать самые невероятные неприятности – сицилиец и не вспомнит, кто именно помог ему справиться с буйным англосаксом, решившим повоевать из-за наследства любимой сестры. И вообще, все исторические авторы, хронологи и летописцы в один голос твердят: благодарность – отнюдь не самая распространенная черта королевского характера.

Ричард, отлично знающий военное дело (точнее, способный великолепно спланировать и провернуть операцию, не требующую большого количества людей, когда исход зависит только от личного героизма и удачливости), и сам понимает, что в Мессине его может поджидать любая, самая фатальная неудача. Соваться вшестером против целой армии короля Танкреда? Разумеется, можно попробовать, но если авантюра сорвется, виноватый непременно отыщется, и таковым виноватым станет любой, кроме самого Ричарда. Так что, господин барон Мелвих и шевалье де Фармер, думать надо было раньше, а сейчас извольте положиться на судьбу и благоприятное стечение обстоятельств. Смешнее другое: никто даже не знает, в какой именно точке города находятся отряд английского короля – возвращаться к перекрестку подземного коридора и размышлять нет ни времени, ни желания.

– Поднимаемся, – Львиное Сердце счел, что время для решительного броска в вотчину Танкреда Гискара наконец наступило.

– Я только собрался вздремнуть, – подал голос из темноты Бертран де Борн. – Почему все чудесные приключения начинаются в самый неподходящий момент? Здесь тепло, сухо, нет комаров…

Менестрель, стариковски покряхтывая, поднялся на ноги и закрепил плащ у горла. Ричард надвинул шлем, скрыв лицо. Оруженосцы короля нетерпеливо переминались с ноги на ногу.

– Показывайте, – приказал Ричард сэру Мишелю. – Вы же здесь бывали, а не я. Как открыть дверь?

Гунтер едва не застонал, когда понял, что дверь заперта снаружи. Судя по некоторым мелочам, становилось ясно – это не Северная башня. Лестница чуть короче, немного другая, пусть и очень похожая кладка, дверь-люк имеет иную форму. Ну все, влипли. Ночью все кошки серы, а все подземелья похожи друг на друга.

– Будем ломать, – провозгласил Ричард. Недовольным он не выглядел, вовсе наоборот – перед королем появилась ясная цель и конкретная преграда, которую нужно преодолеть.

– Иисусе… – очень тихо сказали где-то сзади, а Гунтер, приобернувшись, рассмотрел, как трубадур страдальчески прижал пальцы к вискам. Верзила Ричард напрягся, толкнул несколько раз притвор плечом, а затем, сообразив, где находится засов, просунул в узкую щель между каменным косяком и дверью лезвие меча. Дерево хрустнуло, начиная поддаваться, король повел клинок наверх, молодецки ухнул и за дверью грохнула по полу деревянная балка засова.

– Думал, будет хуже, – заговорщицки прошептал Ричард, обернувшись. – Вроде бы там тихо. Шевалье де Фармер, сколько народу должно быть в подземельях башни?

– Э-гм, – кашлянул рыцарь. Кажется, и до сэра Мишеля начало доходить, что пришли они куда-то не туда. Но признаваться в своей ошибке не стоит – рванем напролом! Гунтер мимолетно подумал, что младший Фармер и Львиное Сердце отлично бы спелись меж собой, благо обычно действуют, не особо раздумывая над возможными последствиями. Казаков таких людей обычно называл сложно переводимым словом «отморозки», истинный смысл которого Гунтер так и не смог уяснить. Сергей попробовал растолковать, что можно отморозить руку, можно ногу, а можно – мозги. В этом случае человек становится почти невосприимчивым к опасности, нарушая ради достижения цели многие из морально-этических законов социума и оставаясь в то же время вполне дееспособным. Кстати, он и не соображает, что существуют какие-то этические ограничения… Отмороженность не болезнь, это состояние души.

Сэр Мишель ответил, почти не раздумывая:

– Пять, десять человек. Но, ваше величество, за дверью действительно полная тишина.

– К лучшему! – Ричард бесстрашно выбрался наружу, за ним в проем нырнул сэр Мишель, потом остальные. Замыкал шествие Бертран де Борн, явно решивший прикрывать от нападения с тыла.

Сэр Мишель с Гунтером переглянулись. Теперь ошибка стала осязаемой и несомненной. Это не Северная башня. Похоже, это вообще не крепостная башня, а подвал одного из зданий в городе. Только вот какого? Куда может вести подземный ход? В замок Танкреда? Слишком далеко, пришлось бы идти гораздо дольше. В кафедральный собор? Скорее всего нет, потому что в подвалах кафедрального собора никто не стал содержать бы некое подобие купеческого склада и арсенала. Здесь лежали готовые связки пик, мечи, конная упряжь, отрезы тканей, внимательный де Борн узрел даже разобранную на части катапульту. Кунсткамера преуспевающего старьевщика и явно бывшего вояки.

«У семейства нашего дорогого Роже де Алькамо вполне может иметься такой же подвал, – подумал Гунтер. – Обычный склад полезных вещей, способных пригодиться и для войны, и для мирного времени. Не ошибусь, если скажу, что эти бочки наполнены вином, а ящики в углу…»

– Тихо! – шикнул король, осматриваясь. – Господин де Фармер, вы куда нас завели?

– Видимо, пошли не по тому коридору, сир, – беззаботно отозвался сэр Мишель, хотя в его глазах уже загорелись тревожные огоньки. – Но, коли так случилось, нам повезло немного больше. Мы наверняка оказались в доме какого-нибудь ломбардского торговца или, допустим, оружейника. Сможем выйти без лишнего шума, а дорогу к воротам в городе отыщем. Смотрите, здесь же нет ни одного человека! Достаточно поискать выход.

– А чего его искать? – де Борн вальяжно прогулялся к темному проему арки и попинал носком сапога очень тяжелую дверь, более напоминавшую ворота. – Сбить замки и мы на свободе.

– Попробуем, – согласился Львиное Сердце. – Только вряд ли эта дверь ведет на городские улицы. Очень уж замки громадные.

Сэр Вальтер Скотт перевернулся бы в гробу, увидев, как предводитель блистательного европейского рыцарства сбивает при помощи меча замковые петли, в точности уподобляясь неумелому взломщику. Но известный писатель во гробу пока не пребывал по вполне банальной причине (Вальтер Скотт еще просто не родился), а, значит, ужасаться было некому, кроме Гунтера. Наконец Ричард вкупе с мессиром Жаном де Краоном одержали победу и вырванные из двери вместе со щепками и гвоздями замки глухо брякнули по каменному полу.

Снова темное длинное помещение, только сундуки у стен. Очень много сундуков – подвальная комната была длиной шагов в сорок и на всем ее протяжении была уставлена тяжеленными черными ящиками, где с поднятыми, где с опущенными крышками. Ричард, заинтересовавшись, подошел к одному из сундуков, наклонил факел и…

И пробормотал под нос такую фразочку, что пришел бы в умиление самый запойный сержант из захолустного гарнизона где-нибудь на границе с Шотландией. Гунтер невольно фыркнул, но король не обратил выражение непочтения и малейшего внимания.

– Надо будет запомнить, где стоит этот домик, – выдал мысль вслух король, – и после взятия Мессины сюда наведаться.

Эта комната была сокровищницей. Очень богатой сокровищницей. Некоторые сундуки были полны монетами под завязку, в тех, что стояли открытыми, золота и серебра было поменьше, некоторые вообще стояли пустыми. Над ящиками были видны надписи по латыни, ничего присутствующим не говорящие. Например: «Корабельная контора Риккарди из Милана», «Генуэзцы», «Парижский бальи», «Иерусалим». Или вот еще чище: «Фридрих Барбаросса».

«Если бы мы были нормальными, честными людьми, – с нервным смешком подумал Гунтер, – мы бы взяли отсюда все, что могли, и тихонечко покинули подвал по подземному ходу, пока не заявились хозяева, желающие узнать, кому и какого дьявола приспичило ломать замки на их сокровищнице. Кажется, я начинаю понимать, где мы находимся и кто хозяева».

– Всем бросить оружие! Немедленно!

Голос шел из пустоты. Возле открытой двери никого не было. Гунтеру почему-то показалось, что Ричард вздрогнул.

– И не подумаю! – если король и испугался, то мигом взял себя в руки. Остальные напряженно оглядывались, поводя гаснущими факелами. В ответ на крик Львиного Сердца раздалось одновременно несколько щелчков проволочных тетив и в стены за спинами незадачливых визитеров ударили, выбив искры, наконечники арбалетных стрел. Казалось, палили прямо из стен. Вероятно, в них были пробиты очень узкие бойницы, не различимые в полутьме.

– Кажется, нам не рады, – вздохнул Бертран де Борн. – Господа, мы вовсе не хотели нарушить ваш покой! Мы оказались здесь случайно! Пожалуйста, выведите нас на улицу и мы обещаем, что забудем дорогу к этому дому.

– Каковы мерзавцы, – под аркой входа наконец появился человек с факелом в левой руке и мечом в правой. – Судари мои, в сокровищницы люди посторонние никогда не попадают случайно.

– Это меня ты назвал мерзавцем? – рявкнул Ричард, и решительно шагнул к незнакомцу. Снова щелкнул арбалет и короля зацепило за плащ болтом. Львиное Сердце приостановился. Похоже, они оказались в серьезном переплете. Разумеется, можно доказать хозяевам, что англичане пришли сюда подземной галереей и просто искали выход, но сколько же времени пройдет?

Охнул Бертран де Борн. Менестрель, как и Гунтер, понял, что означает склад вещей, странная сокровищница и надписи над сундуками.

– Орден Храма, – сдавленно прохрипел де Борн. – Тамплиеры… Нас же отсюда не выпустят, если не признаемся, кто мы есть!

– Как вы догадливы, сударь, – человек с мечом усмехнулся. – Быстренько выложите украденные вами деньги обратно, сложите оружие и идите за мной.

– Самое досадное, что мы ничего не взяли, – де Борн пожал плечами, вложил клинок в ножны и, сняв перевязь, аккуратно устроил ее на крышке сундука. – Сударь, произошла ошибка. И произойдет еще большая ошибка, если вы станете относиться к нам враждебно.

– Назовитесь, – холодно ответил тамплиер. Остальные братья-рыцари, оберегавшие сокровищницу, видимо, находились за стенами возле бойниц. Гунтер вспомнил, как только что зацепился за нитку, натянутую над полом. Вероятно, к шнуру были привязаны колокольчики, висевшие в караулке или что тут у них есть? Извольте видеть, забрались в тамплиерский банк, подняли на уши все командорство Ордена и поставили себя в весьма двусмысленное положение.

– Я отказываюсь! – сквозь зубы процедил Ричард. – Я дворянин и имею герб. Вы тоже дворянин, сэр. Поверьте мне на слово – мы не хотели трогать ваши деньги и искали выход из подземного хода.

За спиной первого храмовника появились еще трое. С самострелами в руках.

– Герб имеете, сударь, а денег нет? – чуть презрительно буркнул рыцарь командорства. – Отдайте нам оружие и я вас провожу к командору. Он будет с вами беседовать, как вышестоящий.

Львиное Сердце начал закипать, будто чайник: выпятил грудь, поднял голову и тяжело задышал. Гунтер с идиотским смешком подумал, что сейчас из-под шлема короля повалит пар. Никого вышестоящего, кроме Господа Бога и, наверное, Папы Римского, над королем не было. Великий магистр Ордена Храма приравнивался по статусу к королю, но не более.

Бертран де Борн снова попытался спасти положение:

– Благородные мессиры, – менестрель вышел вперед и примирительно поднял руки, – мы все здесь дворяне. Если угодно, мы дадим слово, что оставим оружие в ножнах и ни в коем случае не употребим его против рыцарей вашего славного Ордена.

Тамплиер, склонив голову набок, поглядывал на Бертрана безразлично.

– Понимаете ли, – продолжал разливаться соловьем фаворит Ричарда, – дело в том, что король Англии ведет в Мессине боевые действия, а командор сицилийских храмовников объявил о полном нейтралитете. Повторяю, мы забрались сюда по ошибке, пытаясь сделать вылазку. Задерживая нас, вы нарушаете приказ командора прецептории.

Как и всегда, дело испортил излишне импульсивный Ричард Львиное Сердце. Судя по виду, рыцарь Ордена Храма, командовавший охраной, был готов согласиться с увещеваниями де Борна и хотя бы не забирать у неожиданных гостей оружие, а обойтись с ними в соответствии с дворянским этикетом. Но Ричард не любил ждать и совсем не терпел, когда ему приказывают или что-то решают за него.

…Двое самых благоразумных людей в пытавшейся сохранить инкогнито компании – а именно Бертран де Борн и Гунтер фон Райхерт, барон Мелвих – с размаху бросились на пол, откатываясь к доскам сундуков: опасались арбалетных стрел. Ричард же вместе с сэром Мишелем, также не желавшим отступать, и господами оруженосцами (эти рванулись в драку не столько из обязанности перед сюзереном, а потому что король предпочитал видеть рядом с собой людей с такой же сумасшедшинкой, как и у него самого) разудало выкрикнули «Сент-Джордж!» и напали на тамплиеров, загораживавших дорогу.

«Теперь это называется не просто кражей со взломом, – уныло подумал Гунтер, слыша, как взвизгнули над головой стрелы, – а вооруженное ограбление вкупе с сопротивлением властям и членовредительством».

Разговаривавшего с ночными посетителями тамплиера Львиное Сердце просто снес, как тяжело груженый купеческий корабль раздавливает лодчонку рыбака. Ударил всем телом, да еще и приложил кулаком, сжимавшим рукоять меча, в лицо. Двое из троих сопровождавших храмовника рыцарей успели выстрелить, однако первый болт улетел в пустоту, найдя себе пристанище в стенке сундука с генуэзским золотом, а вот второй вошел прямиком в шею оруженосцу короля Брюсу Стаффорду, пробив кольчужный ворот. Стаффорда отбросило, а наблюдавший за ним Гунтер понял: смерть мгновенная и даже не потому, что повреждена гортань, а из-за того, что стрела, наверное, задела шейные позвонки.

Краткую победу спутники Ричарда все-таки одержали – король либо убил, либо ранил двоих их четырех тамплиеров, загнав их в зал с бочками, с двумя остальными разобрались сэр Мишель и уцелевший оруженосец, де Краон. Гунтер вместе с трубадуром на четвереньках поползли из кладовой, желая поскорее покинуть опасное помещение, ибо стрелки за бойницами не дремали, но достать Ричарда сейчас не могли – король со своими людьми был за дверями сокровищницы.

– Барон, у вас весь плащ в пыли, – гнусаво заметил ползущий рядом с Гунтером Бертран де Борн. – И зачем я только в это ввязался? Не вздумайте поднимать голову, если не хотите получить стрелу в череп.

– Спасибо за заботу, – прошипел германец. – Как думаете, шевалье, тамплиеры нас извинят за столь бесцеремонное вторжение?

Оказавшись на пороге, они быстро поднялись на ноги, увидев перед собой спины короля, молодого Фармера и мессира де Краона, несколько растерявших боевой пыл. Впрочем, было отчего.

Зала, куда выводил подземный ход, теперь была ярко освещена. Факелов двадцать-тридцать, не меньше. И столько же людей – тамплиеры и послушники Ордена, многие в кольчугах, другие в белых или черных плащах с багровым крестом. Почти у каждого обнаженное оружие в руках.

– Между прочим, – высокий светловолосый рыцарь лет сорока шагнул вперед. И усмехался он очень нехорошо, – вы, господа, осквернили себя не только грабежом и убийством, но и оскорблением святой Матери-Церкви. Если угодно, назову свое имя. Я командор сицилийской прецептории Ордена Арно де Тревизо. Если вы сделаете хоть один шаг, вас нашпигуют стрелами, как кабана – чесноком.

– Теперь нас точно не извинят за вторжение, – обреченно прошептал Бертран де Борн на ухо Гунтеру. – Сейчас схлопочем интердикт от этих монахов с мечами…

Ричард понял – это проигрыш. Абсолютный. Если он сейчас не назовется и не сложит оружие, королем Англии станет принц Джон, до Палестины доберутся только Филипп-Август с Барбароссой, а его имя будет навсегда опозорено. Недурно будет смотреться строчка в летописях: «Английский монарх Ричард Плантагенет, попытавшись ограбить сокровищницу Ордена Храма, был застигнут рыцарями Тампля и убит на месте». Может быть, еще получится договориться? Тамплиеры не посмеют тронуть короля!

Львиное Сердце аккуратно вложил меч в ножны и левой рукой снял шлем.

Гунтер сравнил бы реакцию тамплиеров, узревших светлейший лик Плантагенета, с изумлением обитателей волчьего логова, куда забрел рассеянный кролик. У командора так вообще челюсть отвисла. Узнал.

– Кхм, – Арно де Тревизо сглотнул слюну. – Доброй ночи, сир… Смею напомнить вашему величеству, что срок уплаты по векселю Тулузского командорства, где вы заняли девяносто тысяч безантов, подходит через два дня. Я не хочу вас оскорбить, государь, но можно ли осведомиться?..

– Ну? – буркнул Ричард.

– Вы действовали по правилу, согласно которому правая рука не ведает, что творит левая? Ради возвращения денег Тулузе вы решили позаимствовать их на Сицилии?

– Прекратите оскорблять короля! – взвился Львиное Сердце. – Вы же духовное лицо, мессир, а рассуждаете в точности, как мелкий лавочник, у которого стащили с конторки истертый медяк! Мы не хотели вас грабить! Это ошибка! Шевалье де Фармер, немедленно объясните командору, почему мы здесь находимся!

Ричард был слишком возбужден для того, чтобы заметить, как сзади истерично фыркают, пытаясь сдержать хохот, новоиспеченный барон Мелвих и Бертран де Борн. Эти двое отлично понимали, в какую глупейшую ситуацию попал король (правда, заодно со всеми остальными). Ты должен тамплиерам денег и тебя же ловят в тамплиерской сокровищнице. Да ни одна живая душа не поверит клятвам в твоей невиновности, а со вполне законным основанием сочтет, что ты пытаешься любой ценой выкрутиться из неприятного положения!