Солнце недавно село за горизонт, однако улицы Первопрестольной освещались так, словно был день. Сотни факелов в руках молодых воинов давали достаточно света, для того чтобы нельзя было от них укрыться.

В столице жизнь кипела, бурлила, всколыхнувшее мрачные тенета города покушение на государя и наследника пробудил от спячки полицейских. Они словно гончие врывались в дома, выискивая бомбистов, но так ничего и не находили, порой вытаскивая обычных мужиков из постелей просто за то, что в их избе лежал старый дедовский бердыш или вовсе древняя пищаль, оставшаяся со стародавнего времени. В то же самое время гвардейцы, во главе своих обер– и унтер-офицеров кружили по московским улочкам арестовывая каждого бродягу, дотошно всматриваясь в лица прохожих. Нападение на царя было плевком на честь и мундиры всех присутствующих на месте взрыва, слишком дерзко, грязно это было! Прощать такое нельзя ни в коем случае!

Сразу же после взрыва бомбы под копытами лошадей царя и цесаревича, витязи во главе с Прохором, вовремя сообразившим, что к чему, заняли круговую оборону возле раненых, лежащих без сознания царственных особ. Но больше ничего не было, в толпе вокруг слышался только истерический визг почтенных матрон, беспорядочная беготня только раздражала, не принося никаких плюсов от всей этой шумихи. Первым делом, осмотрев раненых, Прохор облегченно вздохнул – все живы, только вот у царя-батюшки пара мелких осколков попали в лицо, одна из брови, разорванной на две половинки, кровь заливала глаза, не лицо это было, а языческая маска древнего божка. Раны Старшего брата были относительно безопасными, тугими толчками сукровица шла из предплечья и бедра. Чтобы наследник не умер от потери крови Прохор с парой витязей, тут же перетянули ногу и руку, чуть выше самой раны, останавливая кровотечение.

Через минуту возле плотного кольца витязей застыла рота преображенцев, шедшая ближе всех к государю, во главе гвардейцев стоял бледный светлейший князь.

-Что с царем?– протиснулся он через ряды витязей, молча разошедшихся в сторону по приказу Прохора, увидевшего Меншикова за пару секунд до его слов.– О, бог ты мой, мин херц!

Алексашка, презрительно относящийся к витязям и, особенно к сыну государя, казнокрад, вор и вымогатель, генерал кавалерии, являющийся бесспорным фаворитом Петра, упал на колени перед бессознательным телом государя. Нежно, словно ребенка обхватил его голову, провел дрожащей рукой по лицу, вытирая ручеек крови, струящийся по щеке и подбородку. Не долго думая, светлейший князь аккуратно положил голову царя себе на колени, сам же быстро снял с себя камзол, разорвал на себе рукав рубахи, быстрыми движениями вытер лоб царя, после чего, прижимая в рассеченной брови ткань приказал:

-Носилки несите!

-Так нет их, господин…– виновато ответил один из гвардейцев.

-Берите где хотите, но чтоб через минуту были здесь!– казалось еще чуть и разгневанный Меншиков кинется на солдата.

-Возьмите носилки Карла, что перед вами несли, они же целые, да и искать не надо ничего,– предложил Прохор.

Алексашка странно посмотрел на витязя, хотел что-то сказать, но промолчал, лишь все так же аккуратно приподнял царя, вместе с Прохором и тремя гвардейцами приготовились положить венценосную особу в носилки. Не спеша, словно самую великую драгоценность в мире государя положили на подушки, укрыли одеялами и снятыми с тел камзолами.

Уже уходя, Алексашка приказал одному из капралов, что тот нашел и привел во дворец доктора Бидла, местного директора единственного госпиталя столицы.

Витязи же, уложив своего Старшего брата на сделанные из подручных средств носилки, понесли наследника к первому попавшемуся дому, боясь, что тот попросту не выдержит длительного путешествия до своих комнат. Самым ближним домом, пригодным для размещения цесаревича оказался дом ремесленника Смирнова, местного сапожника, обихаживающего здешнюю округу своими изделиями.

Непрерывно всхлипывая, Оля шла следом за истекающим кровью любимым, предварительно кое-как перевязав раны на плече и ноге. Уже в комнате, переборов панику, взяв себя в руки, она приказала приготовить принесенные с собой мази и настойки, сама же достала маленькую ступку, покопавшись в котомке пар секунд, достала несколько щепоточек трав и тут же начала их толочь, плеснув в деревянную посудину красной настойки. В помощниках у лекарки, ставшей по желанию цесаревича боярыней была пара ее учеников, взятых ею специально для демонстрации перед царем. Да и сам Алексей хотел посмотреть на что годятся обученные по методике травничества лекари, и, конечно же, продемонстрировать их перед государем. Руслан с Сергеем спешно приготавливали теплую воду, выкладывали перед собой белые бинты, аккуратно разрезали на теле наследника русского престола его форму, тут же смывая кровь, чтобы не было никакого заражения, поливали слабой настойкой, убивающей заразу.

Убедившись, что Старший брат жив, полковник Митюха собрал свой полк, оставив возле дома сапожника всю первую роту для охраны Алексея. Так получилось, что именно в ней собрались наиболее отлично подготовленные витязи корпуса, сам же построив семь оставшихся рот под барабанный бой, и редкое гудение полкового горна отправился в самый неблагоприятный район города – Старый город. Почему именно туда? Все просто, паре разведчикам сразу же удалось засечь путь пары несостоявшихся убийц, крики прохожих, смешанная отборной бранью выдавали их лучше если бы они сами оставляли метки на земле. Вот только дальше первых улочек витязи не смогли пройти, во-первых нападавшие затерялись, а во-вторых на улицах появились люди в просторных одеждах, под которыми они держали свое оружие. А что могут сделать два воина против толпы? Ничего. Даже если они тренированные и опытные бойцы, в уличной драке против нескольких дюжин оборванцев у них нет шансов, быть сразу в нескольких местах одновременно не может никто.

Все сходилось к тому, что от царя решили избавиться местные воротилы, для которых, по-видимому, возвращение государя стало не безопасным. Правда, бандитам то от покушения какой прок, раньше государь ими не занимался так плотно как можно было бы? Но Прохор не задумывался обо всем этом, целиком и полностью отдавшись жажде мести.

Не обращая внимания на крики гражданских и сутолоку города, крайние витязи, несли в руках горящие факелы, роняющие на снежный покров тлеющие частицы пакли, с шипением затухающие в замерзшей когда-то воде. Набедренные сумки, наполовину заполненные бумажными патронами, покачивались в такт движению, ножны с саблями рядовых витязей остались в обозе, под охраной взвода первой роты.

Фузеи замерли на правом плече, заняв место на погоне, плотно пришитом к бушлату, придерживая ладонью за приклад, воины четко шли в ногу, сверкая рифленым медведем на треухе, в ало-красном свете факелов блестели плоские штыки, сразу же примкнутые к оружейным дулам. В глазах воинов, прошедших не одно сражение, разгорался фанатичный огонек. Каждый из молодых солдат понимал, кто для них цесаревич на самом деле. Он не просто старший брат. Ведь как можно назвать того кто дал крышу над головой, пищу, семью, в конце концов, того который смог изменить судьбы многих беспризорников, уже не чаявших другой судьбы, как быть отбросами общества, скитаясь по улочкам городов, грабя, убивая, или выпрашивая милостыню, постоянно ожидая появления отряда полиции в сопровождении очередного доносчика. Кем мог быть человек, давший все это отрокам?! Отцом, повелителем, хозяином… богом, всеми сразу, была бы на то его воля, но он выбрал для себя тяжкую участь наставника, хотя сам нуждался в помощи и наставлениях. И сейчас Он лежал в доме, истекая кровью, чуть не умерев из-за прихоти местных подонков возомнивших себя хозяевами жизни, причем не только своей жизни, но и других тоже!

Многие из витязей в прошлом были беспризорниками, гонимыми обществом, бродягами, частенько попадавшими под влияние уличных банд и главарей шаек. Они помнили вкус гнили на губах, постоянный запах миазмов по утрам и ноющую боль в спине после ежедневных побоев.

Время хаоса, время, когда молодые мальчишки чуть было, не скатились до уровня зверей, на всю жизнь отпечаталось в их молодом юношеском воображении, вытравив остатки вседозволенности, принеся этим самым новое чувство преданности одному человеку. Тому человеку, который помог выбраться им «со дна», показав лучшую жизнь, с идеалами, будущим и смыслом всей жизни. Преданность… как желанна и прекрасна она, но вот заполучить ее с каждым годом становится все сложней, вместе с приходом цивилизации приходят в общество людские пороки, возводимые ранг норм. Да, это неизбежно, кое-кто понимает это, кто-то желает просто смириться с происходящим, довольствуясь благами этой самой цивилизации, но не все такие, кому-то не нужна жизнь животного. И именно эти люди оставляют след в истории, вписывая в эту «книгу» целые главы, золотыми или кроваво-алыми буквами, не важен цвет, главное, что они вершители судеб, а уж какие вершители, плохие или нет, могут оценить потомки, но только не современники, такова жизнь…

Таким человеком может стать каждый из витязей, но они давно определили для себя свои собственные ценности, о которых столь много им говорил отец Варфоломей, наставники, учителя. Мало кто знает, каких усилий стоило всей команде корпуса менять мировоззрение отроков-максималистов. Однако при всей кажущейся отрешенности от прошлого витязи обладали характером воинов, воспитанных в жестких условиях, когда плечо своего друга и товарища всегда поможет тебе в беде, тренировка ли это или очередная зубодробительная задача учителя Логинова, не важно, братство дало то, о чем мечтал каждый из них. А вместе с этим рождалось и общее чувство родства, недопустимое для всех остальных, когда даже беда молодого собрата воспринимается как своя собственная.

При этом внушаемые Старшим братом через отца Варфоломея, ростки философии почетной смерти на поле боя дали поразительный результат воинской смекалки и дисциплины, когда не может быть глупого геройства, как впрочем, и трусости, одним из девизов корпуса с успехом мог бы стать: «Русские не сдаются!», но даже он не смог бы отразить всей сути столь странных воинов, из рядов которых с успехом выходили полицейские, мастеровые, инженеры, и даже пара младших наблюдателей ПБР.

И вот сейчас корпус был в шаге от своего падения, ведь мог умереть не просто основатель, а тот чья жизнь является одновременно и сердцем и мозгом всего организма «Русских витязей». Можно ли простить это? Каждый из витязей ответит: «Нет!» и правильно сделает, ведь преступники, какими бы высокими идеалами не прикрывались, останутся ими навсегда. Будь то разбойник в лесу «прикармливающий» местных крестьян сотой долей награбленного, или купцы-евреи, наживающиеся на горе людей, всем им положено одно – наказание! Пускай не равноценное, но как таковое он обязательно должно быть.

Воевать против своих же русских людей у самого Прохора желания не было, ему требовались истинные виновники, однако это не значит, что он не сможет переступить через десяток другой жизней «невинно» убиенных. Опыт противодействия своим же соотечественникам у витязей, конечно, был, но ведь тогда они воевали по всем канонам военной доктрины, против мятежников, а теперь предстояло вести пускай небольшую, но все-таки войну в городе, не применяя артиллерии, в заведомо меньшем количестве, чем возможный противник. Эти мысли пробегали в голове полковника Митюха, пока они шли к старому городу, мысленно прикидывая как лучше воспользоваться ситуацией, Прохор вспомнил, как видел висящие по обочинам дороги на Воронеж трупы бунтовщиков-булавинцев. Да, карательный отряд князя Долгорукова, мстящего за гибель своего брата, не знал жалости, показывая всем, как расправляются с предателями Отечества. Конечно репутация князя «подмокла» сильно, но был приказ государя, да и чувство мести пока еще свято в этом времени, европеизация не взяла верх в родственных отношениях и кровной связи, заменяя их выгодой и наслаждением.

Вот только репутация заботила Прохора меньше всего, главная цель – это выполнение задачи, а путь… его можно выбрать разными способами, было бы желание. В последний раз проверив боезапас для обреза, вытащив на четверть клинок из ножен, главный витязь на ходу махнул рукой, ускоряя свой шаг.

-Вперед.

Черта Старого города осталась позади, выстроившиеся в четыре колонны, повзводно, роты шли одна за другой, витязи на ходу меняли факелы, откидывая черные обгорелые головешки в снежные сугробы возле стен домов. Две колоны шедшие в центре держали наготове фузеи, успевая подмечать по сторонам шевеление в проулках и щелях между домами. Хотя солнце давным-давно село, жизнь в этом районе города продолжала бурлить, несмотря ни на какие события, происходящие в городе.

Неровный желтый свет от факелов падал на деревянные стены, оконные ставни домов давно закрыты, а сами дворовые людишки успели спрятаться в свои норы, боясь высунуться наружу. Вскоре полк уперся в живой тупик, из-за того, что здесь не было четкого разделения на улицы как таковые, навигация слегка подвила Прохора, поздно заметившего окружающие его полк толпы оборванцев. Циркуляр застройки столицы сыграл злую шутку с молодым витязем.

Зайдя в тупик, витязи заняли круговую оборону, используя 3-ю схему обороны, только с небольшим изменением, выстроившись в квадрат по три шеренги, с торца и тыла и по две шеренги с боков полк приготовился к бою, нацеливая фузеи на толпу, часть которой успела подойти с тыла. Две роты, незанятые обороной, встав на колено за спинами братьев, подняли оружие вверх, высматривая мелькающие силуэты на крыше. Между тем единственный поход загородила толпа оборванцев, перед ней замер крепкий мужик на поясе болталась шпага, ножны которой были усыпаны каменьями, на его плечах как влитой сидел тулуп, а на голове немного криво натянута подбитая лисьим мехом шапка стрельца. Весело оглядев стоящих перед ним юнцов, вырядившихся в темно-зеленую форму, неизвестный ватажник сплюнул в сторону, презрительно продолжая осмотр полка.

-Неушто нас почтили присутствием царские холопы?– нагло осклабился он.

-Прочь с дороги пес!– презрительно бросил Прохор, доставая обрез, тут же щелкнули затворы фузей остальных витязей.– Или сейчас же все здесь ляжете!

-А силенок то хватит, всех положить,– все так же нагло поинтересовался тать, бросая взгляд за спину витязям.

Прохор заметил, как из окон высунулись дула старых фузей, на крышах появились темные силуэты, в руках которых едва видно тлели какие-то искорки. У всех в толпе непонятно откуда появилось оружие в руках, кто-то держал пистоли, кто-то старые бердыши, некоторые особо именитые вовсе стояли со шпагами.

-Шли бы вы солдатики обратно, не доводили до греха, у нас этих грехов и так уже порядком набралось, лишнее убийство мальчишек нам конечно грешков не сбавит. Но и ничего хорошего тоже не даст, да и вам молодым, жить да жить еще…– нагло хмыкнув, предложил стоящим перед ним воинам главарь местного сброда.

-Ответь мне бандит, зачем вы на государя нашего с наследником напали? Нежели не понимаете, что вас теперь с лица земли сотрут, вместе с вашими халупами и даже смотреть не будут, кто в них обретается?– прикусив от злости губу, спросил полковник, оглядывая диспозицию противника.

Голытьба успела подготовиться, вон даже на крышах людей посадить умудрились, или быть может у них всегда так гостей встречают, мол, не балуй, иначе и пулю схлопотать можешь. Конечно, в меткости местных стрелков Прохор сильно сомневался, вот только когда на расстоянии в десять шагов на тебя смотрит пара стволов, думать о везении уже даже не хочется.

-Никто из наших не поднимал руки на царя-батюшку!– побледнел бандит.– До такого никто бы не додумался, да и дураков таких нет, чтобы подобным образом на самоубийство идти…

-И за собой всех вести,– чуть слышно добавил тать.

-А если человек, какой у вас новый появится, вы его к себе сразу пустите или досмотр какой устроить пожелаете?– все с той же яростью спросил Прохор, внезапно меняя тему.

-Конечно, досмотр устроим, кто же постороннего так просто к себе пустит,– если ватажник и удивился, то виду не подал, чувствуя, что вопрос задан не просто так.

-Так какого хрена ты мне говоришь, что это не ваши людишки на государя нашего с цесаревичем руку подняли?! Отследили мы их как раз до начала ваших улочек, а вот куда дальше они пошли мы не знаем, так что вранье свое можешь себе же и оставить,– прошипел полковник витязей, делая пару шагов в сторону главаря. Тот от такого напора растерялся и отступил на один шаг, Прохор же наоборот остановился, выдохнул сквозь зубы ругательство, погладил гладкий подбородок, после чего предложил.– Все мы русские, поэтому предлагаю тебе следующее, через час вы должны выдать нам тех, кто совершил нападение, а тех, кто заказал это сделать мы не спрашиваем, сами управиться сможем. Если же все два человека умрут, по какой-либо причине Старый город запылает, как и в случае открытого неповиновения, приказу весь район будет сожжен.

Больше не говоря ни слова, Митюха повернулся на 180 градусов и зашагал прочь от толпы, следуя его командам, витязи развернулись и четким, ровным строем пошли по улице к дому сапожника. Они не видели, что как только их силуэты скрылись за поворотом, так в разные концы Старого города понеслись нарочные с приказами от Васьки Горлопана, одного из сильнейших бандитов Москвы.

Он только что понял простую истину – эти щенки, ушедшие только что, действительно выполнят свое обещание, или на худой конец приведут других солдат, которые сделают это за них. Но как этого не допустить? Отдать им своих же? Остальные не поймут, идиоты! Как им объяснить что в случае сражения весь их мирок просто уничтожат, про самих обитателей Васька старался не думать вообще, царские войска никогда не отличались жалостью к бунтовщикам и предателям. Вспомнить хотя бы подавление бунта стрельцов… хм много семей оплакивали своих кормильцев в ту пору, не известно для чего выступивших против своего государя, человека которому они давали клятву верности. Собственно их судьба была примером наказания за столь строптивое поведение, вспоминая об этом Горлопан не тешил себя пустыми надеждами о собственном спасении в случае бунта. В деревянном городе держать оборону командуя толпой бандитов, толком не знающих о таких понятиях как тактика и правильное построение, просто не возможно. Именно поэтому бандит решил собрать Совет всех именитых собратьев их темного ремесла, и сообща решить на нем что собственно делать дальше. И если у воров и убийц есть хоть капля мозгов, то они согласятся выдать своих подчиненных в руки царских воинов.

Тем временем, пока разбойнички собирались в доме Горлопана, Прохор сидел возле постели Алексея, помогая Ольге менять бинты, мокрые от крови. Слезы лекарки падали на простынь рядом с телом, руки же продолжали аккуратно протирать мазью края раны, предварительно вытащив из бедра маленький осколок бомбы, засевший в мышцах ноги. Старший брат, находясь без сознания внезапно застонал, выгибаясь дугой, тут же полковник бросился к нему, удерживая на месте, Оля в это время медленно выливала на рану пузырек с коричневой настойкой, пахнущей какими-то пряностями, рана то синела, то краснела, кровь пенилась, дернув ногой Алексей расслабился, выдыхая сквозь сжатые зубы воздух.

-Мне пора,– коротко бросил Прохор Ольге выходя к построившимся возле дома витязям.

На сей раз возле дома полковник оставил всего один взвод, разделив его поровну на тех кто охранял обоз, и тех кто должен был нести службу возле дома цесаревича. Удивительное дело но марш чуть ли не по центру города никто не прерывал глупыми расспросами о целях передвижений полка. Однако во второй раз, когда час, данный Старому городу на выдачу бомбистов истекал, путь «Русским витязям» перегородили пара эскадронов драгун, непонятно откуда появившихся на окраине города. В отличие от первого маршрута, Прохор решил пойти более быстрым, коротким путем за что и поплатился.

-Стойте!– выехал из построения седоусый офицер.

-Что-то случилось, поручик?– спросил полковник.– По какому праву вы перегородили нам дорогу?

-По приказу канцлера Головкина мы вынуждены вас арестовать…– ответил ветеран.

-Да? И почему интересно войска цесаревича, присягнувшие на верность нашему государю-батюшке должны сложить оружие по приказу какого-то там канцлера? Витязи к бою!– ухмыльнувшись спросил Прохор у поручика, после чего вытащил обрез и встал в первую шеренгу, тут же образовавшуюся за спиной полковника.

Плоские штыки опустились вниз, фузеи легли в пазы кирас, надетых витязями, на головах блестят в свете факелов гребенчатые пехотные шлемы, пальцы откинули полуперчатки в сторону, освобождая обрезанные вязаные перчатки. Палец витязей лег на курок, ожидая одной единственной команды, барабанная дробь тут же утихла, полковой горн, вторя приказу полковника пару раз сыграл команду и замолк.

-Нам надо пройти, поручик, если потребуется, мы пройдем по вашим телам. Клянусь вам!– жестко сказал Прохор, дожидаясь реакции ветерана драгуна.

Поглядев в глаза молодых воинов, полных решимости идти вперед, седовласый поручик покачал головой, зло сплюнул на стену какого-то терема и подал своего жеребца назад, обратившись к одинокой фигуре, замершей за общим строем драгун. Минута-другая, когда Прохор уже собирался прорываться с боем, что неминуемо привело бы к гибели всего полка, пускай не сейчас но через сутки, может чуть больше точно. Сохранение чести знамени – не приложенная истина любого полка, не говоря уже про витязей воспитываемых в лучших традициях патриотизма и любви к своему Отечеству. Но вот драгуны развернулись и выстроившись в походную колонну по четыре всадника не спеша освободили проход, скрывшись в темном зеве маленького проулка.

Постояв пару секунд шеренги распались для того чтобы вновь собраться в колонну, движение к Старому городу вновь началось, все так же висят на плечах фузеи, блестят штыки, печатают шаги сапоги из дубленой кожи, на стальных кирасах играют блики…

Спустя десять минут колонна витязей замерла на входе первой улочке города. До истечения времени данного бандитам остается пять минут, часть воинов, повинуясь приказам, занимает позиции, причем таких всего одна рота. Остальные по указке своих капитанов начинают разбирать дворовые постройки в ближайших домах, памятуя о том, что столица все еще деревянный город и пожар, начавшийся в близи других домов, незамедлительно приведет к тому, что могут запылать весь город.

Однако, когда выгнав всех зевак из ближайших домов на улицу, просто приказав им собираться, Прохор хотел уже было отдать команду на поджигание первых домов Строго города, в конце улочки показалась странная процессия. Впереди ехала запряженная полудохлой клячей повозка, на облучке сидел какой-то малец, лихо управляющийся с кнутом, а сзади него кулем лежали два тела.

-Занять позиции!– приказал Прохор свои братьям.

Тут же не говоря ни слова роты отпочковались друг от друга и встав друг за дружкой приготовили фузеи к бою. Мало ли какие идеи могут появиться у разбойничков? Но тревога и предосторожность полковника оказались напрасными. Толпа зевак, следующая за телегой остановилась в паре десятков саженей от начала улицы, так что получилось, что запряженная клячей телега проехала остаток пути в гордом одиночестве. Парнишка, не подавая виду, бросил поводья на облучке и бегом направился назад, пренебрежительно оглядываясь назад.

Не обращая внимания на косые взгляды оборванцев, Прохор взобрался на телегу, лично убедиться в целостности подсунутых разбойниками людей.

-Андрей, Микула, вы кажется, за этими голубчиками следили?– спросил пару витязей полковник, чуть сместившись в сторону.

-Мы, полковник,– вышли из пятой роты два витязя, делая пару шагов вперед.

-Посмотрите точно они ли это, а то ведь от татей всего ожидать можно,– особо не церемонясь, Прохор пихнул ближайшего к себе разбойника, перевернув того на спину.

Лицо еле живого бомбиста напоминала синеву вод Оки, заплывшие от нещадных побоев глаза были чуть видны, левое ухо было вовсе разорвано, запекшаяся кровь образовало неровный багровый валик. Грудь неравномерно двигалась, пальцы слегка дрожали, последний раз посмотрев на бомбиста, Прохор прикусил губу, спрыгнул на землю, давая витязям внимательнее рассмотреть пару «кулей» в телеге.

-Дюже похожи на тех, кого мы видели,– сказали воины, всматриваясь минуты две в несколько изменившиеся лица татей, после чего перевернули их на животы, делая какие-то непонятные замеры.

-Коли так то трогаемся обратно…– посмотрев последний раз на толпу, полковник заметил, что не вдалеке клубится черный дым, едва видный в темноте, получается, что там до сих пор что-то горит.

«Не забыли бы потушить,– отстранено подумал Прохор, поворачиваясь к своим воинам»

Оставив на облучке одного витязя, Прохор пошел прочь от Старого города, чувствуя, как ему в спину упираются сотни пар глаз. Полк, следуя за своим командиром, взял телегу в «коробочку», только в отличие от артиллерии, именно так и передвигающейся в составе полка, телега не имела свободы передвижения. По сути, находясь под бдительным взглядом десятков глаз.

Перед глазами плывут цветные круги, в ушах немилосердно звонят колокола, того и гляди лопнут перепонки. Но вот беда ничего поделать с этим не могу, ведь у меня есть только мои чувства, а сил уже нет, даже веки приподнять и то не могу. Постепенно в голове начинают вплывать картинки недавних событий, вот толпа волнуется, вот слышен звук выстрела, а вот и летящая невдалеке от нас с отцом бомба, легшая аккурат между нами.

Меня крайне сильно мутит, но вместе с тем очень хочется кушать, кажется, что дай мне сырого мяса, и я его за милю душу съем, упиваясь вкусом крови и мягких мышечных волокон…Брр! Не хочу такого.

Как будто издалека до меня доносятся знакомые голоса, но вот разобрать, кто это говорит, не имею ни малейшей возможности, просто знаю о том, что это свои. Сил в моем истощенном организме совсем не много, а есть хочется все сильней, доходит до того, что колоть начало в желудке, крайне неприятные ощущения, знаете ли!

Борясь с самим собой, своей слабостью я не замечаю, как засыпаю, проваливаюсь в мир, где нет сновидений, для того чтобы вновь проснуться от страшного чувства голода. Остается одно желание – есть! Кажется, что дай мне корову или пускай небольшого бычка, то я от него ничего не оставлю…

За всеми этими плотскими желаниями я не замечаю, что перед глазами еле-еле брезжит клочок света. От удивления даже чувство голода притупилось, а в голове радостно забили набаты, с новой силой врываясь вместе с потоками крови.

-Слава Богу, ты очнулся!– радостно воскликнула Оля, нежно прикасаясь мокрыми от слез щеками к моей руке.

В запястье немного кололо, пальцы слушались плохо, но мысль о том, что я жив и все хорошо, переборола все эти минусы. Пытаюсь сказать Оленьке, чтобы она не плакала, ведь я жив, но вместо этого слышу лишь тихое:

-м…йаа ..се …шо.

Подняв голову, боярыня улыбнулась своей лучезарной улыбкой, смахнула выступившие слезы кружевным платком, с теплотой глядя на меня своими карими глазами. Не говоря ни слова, девушка гладя меня по голове своей ладошкой улыбалась. Потом достала откуда-то небольшую склянку с жутко пахнущим настоем и через импровизированную воронку буквально вылила в мое горло эту дрянь. Сил отбиваться или хотя бы просто приказать прекратить экзекуцию не было. Поэтому приходилось терпеть столь отвратительное пойло. Однако с каждым глотком горечь, смешанная с луговыми травами отступала, горло перестало драть, в голове несколько стихли удары «молоточков», а вместе с этим веки глаз начали наливаться свинцом. Прикрыв глаза я провалился в сладостное забвенье, где нет никаких снов.

…Следующее мое пробуждение было много приятней чем до него. Глаза открылись сразу же без каких-либо цветных пятен и ненужных раздражающих кругов. За окном забрезжили первые лучи восходящего солнца, попробовав повернуть голову в бок, я заметил рядом с собой русые волосы Оли, обессилено лежащей рядом со мной на кровати. В лодыжках немного кололо, по всей видимости я несколько залежался, из-за этого кровь застоялась, требовалось ее несколько расшевелить. Напрягаю изо всех сил мышцы ног, при этом стараюсь не разбудить мою девушку. Двигаю пальцами рук, сжимаю и разжимаю кулак, тем самым нагнетая в руку свежую кровь.

Не знаю сколько времени я «забавлялся» подобным образом, пока не почувствовал, что на меня кто-то смотрит. Знаете ли человек может чувствовать направленный на него посторонним человеком взгляд, особенно когда этот взгляд «неприкрыт». Поворачиваю голову, на губах появляется виноватая улыбка, я все-таки разбудил ее.

-Извини милая, я не хотел тебя будить.

-Все замечательно, для меня лучшее, что ты можешь пока сделать, это выздороветь,– чмокнув меня в небритую щеку, боярыня подошла к небольшой столешнице, взяла какую-то склянку…

-Я не буду больше пить эту дрянь!– сразу всполошился я, но Оля тут же успокоила.– Не переживай так, милый, это мазь, а не настойка, так что я просто нанесу ее на раны, чтобы они быстрее срастались.

-Тогда ладно, милая расскажи, как долго я был без сознания, что с отцом, какие дела творятся сейчас в столице.

Ворох разнообразных вопросов сыпался из меня на боярыню, она едва успевала отвечать и наносить мазь. Я узнал, что как только взорвалась бомба нас с отцом взяли в кольцо витязи, успевшие добежать до нас полсотни саженей быстрее, чем остальные опомнились. В ту же ночь, окраина Старого города загорелась, с чем это связано Оля не знала. Вестей об отце не было вообще никаких, даже доктора Бидла не выпускали из дворца, да еще и троих иностранцев вызвали из поместий дворян, успевших нанять их в личное пользование. Видимо, дела у батюшки действительно плохи, раз потребовалось собирать консилиум. А времени то прошло уже изрядно, сегодня, как сказала моя ненаглядная уже пятый день идет.

В бывшую столицу прибыли все мои соратники, даже Николай, проштрафившийся за свои мелкие махинации в пользу отца, бросил дела и примчался ко мне. Мотивы то конечно у всех разные, но ведь чертовски приятно осознавать, что ты кому-то нужен на этом свете. Алехандро, близко сошедшийся с Кузьмой, не только на почве армейских традиций и клинков, но и в помощи друг другу, часами обивал порог моей комнаты в левом крыле дворца, куда меня перенесли после того, как общее состояние улучшилось.

Улучив момент, попросил Оленьку впустить друзей, мол, дела надо решать, да и просто повидать их охота, чтобы лишний раз не волновались, соратники все-таки не абы кто. Но молодая лекарка надулась и запричитала о том, что я не ценю ее старания и совсем не берегу себя, и все раны, закрывшиеся за эти дни, от волнения могут открыться вновь, и тогда лечение начнется заново. От такой перспективы мне, конечно же, пришлось отказаться, стоически решив денек потерпеть.

Между тем Оля, намазав меня, предварительно полив раны какой-то приятно пахнущей настойкой, собралась и ушла, заметив напоследок, чтобы я отдыхал и не перенапрягался лишний раз. Оказывается, она действительно уходила для того, чтобы я скорее выздоравливал. Ведь рядом с любимой сердце бьется сильней, а от счастья хочется петь и танцевать, что я собственно и попытался продемонстрировать. Вот только в нынешнем состоянии это оказывается противопоказано, весь правый бок скрутило от боли, на ранах выступила свежая сукровица. Может, именно из-за этого прелестная лекарка так быстро покинула меня?

В голове понемногу проясняется, на свои места становятся кусочки единой картины, произошедшей не так давно. Да и эта неясность с отцом заставляет задуматься о будущем, вспомнить хотя бы то, что возле престола обретаются своры шакалов, готовых пойти на любую подлость, лишь бы только остаться у кормила власти. Так что там у нас на счет этой бывшей подстилки Алексашки, Марты, ставшей в православии Екатериной, вскружила Петру голову, или наоборот не голову вскружила. Не важно, главное, что царицей она не стала, и претендентов на трон никого больше нет, а это значит, что я единственный наследник престола. Вот только забывать о главном нельзя! Береженого бог бережет, и лишний раз на людскую любовь надеяться не стоит.

Так первым делом витязей всех к дворцу стянуть необходимо, после сразу же оградить отца от присутствия его любимцев, если он, конечно же, без сознания, затем ввести в столицу регулярные войска, тех же гвардейцев к примеру, все-таки до эпохи дворцовых переворотов еще далеко и элита армии не прогнила под влиянием постоянных подачек фаворитом власть имущих. Черт! Кто бы знал, что на государя додумаются сделать покушение, в моем то времени в истории о таком даже не упоминается, видимо я успел в этом свою роль сыграть.

Бог ты мой, как все не вовремя, я же не готов к такой ответственности, да и кадров квалифицированных кот наплакал, хорошо, что хоть витязи подрастают, какая-никакая опора имеется. Вот только базы управленцев вовсе нет, как впрочем, и бюрократического люда, вообще никого нет. Да и как им появиться, что, даже отлучившись на полгода, я вместо нормальной спайки сподвижников увидел только отдельную работу единого механизма, который вместо запрограммированного движения стоял на месте.

Как все же тяжело, оказывается, заставить людей работать, так как надо! Что им надо всем?! Во-первых, это конечно же заработок удовлетворяющих их потребности, во-вторых возможность заняться любимым или интересным делом, в-третьих, быть уверенным в завтрашнем дне, то есть в своем государстве, но это не главное, в-четвертых быть не балластом общества а его связующим звеном, проще говоря человек должен знать, что он НУЖЕН своей стране. А как этого добиться? Нужна свобода, однако нужна она не многим, есть в обществе определенный процент людей, которые не пожелают иметь эту самую свободу от своего господина, когда тебе придется думать самому, решать как прокормить семью, не оглядываясь на покровителя, и постоянно думать о том, как быть дальше. Да, есть о чем подумать, непременно стоит по этому поводу обговорить с отцом Варфоломеем и епископом Иерофаном, да еще не мешало бы от оппозиции церкви умного человека пригласить… Стефана Яворского к примеру, митрополита Рязанского. Являясь ярым противником реформ моего батюшки он пытался по первой после моего «преображения» вмешиваться в мои дела, но так ничего и не добился, поняв, что цесаревич уже не тот что был раньше и воздействовать привычным способом напоминания догм православной церкви не получается он отдалился от меня. Предпочитая следить за мной из тени своей резиденции.

Впрочем, я, кажется, немного увлекся, мысли не в то русло повернули, будем решать проблемы по мере их появления, а все остальные отложим на потом, главное узнать, что же случилось с отцом и жив ли он вообще. Напрягая мозги, буквально заставляя их, со скрипом работать я, окончательно растратил все силы организма, накопленные за часы сна. Я по-прежнему продолжал обдумывать сложившуюся ситуацию, ища оптимальный выход с наименьшими «затратами» и не заметил как веки смежились и перед глазами расплылась благословенная темнота.

Весь мир погрузился в сладостное забвенье…

Солнце плавно садилось за горизонт. Часы били пять раз, удары как рокот судьбы проносились по улочкам Москвы. Красная площадь за последние дни стала местом паломничества сотен людей, приносящих под красные стены толстые восковые свечи, в Успенском храме, который день идут службы за здравие государя и его наследника, да и все остальные церкви и соборы земель русских, прослышавших о несчастье, тут же начинали службы.

Негодование, страх перед «антихристом», неудовольствие проводимыми реформами государя, все это отступило на задний план перед случившимся несчастьем. Москва замерла на эти дни, ожидая вестей из дворца государя.

Между тем мало кто знал, что полк витязей, вошедший на территорию Преображенского дворца, куда и отнесли государя, сразу же занял опорные позиции на подступах к комнатам цесаревича, попутно имея возможность блокировать свободный проход в опочивальню государя. Приказ старшего брата был четким и лаконичным: «Занять оборону, в случае сопротивления или какого-либо неудовольствия со стороны аристократии арестовывать виновных и сажать под домашний арест».

Две роты гвардейцев, преображенская и семеновская недоуменно взирали на перемещения молодых воинов, резво вытеснивших опешивших от такой наглости ветеранов Северной войны с занимаемых ими позиций. Однако когда старшие офицеры, во главе с канцлером Головкиным попытались было восстановить статус кво, попросту приказав витязям «убираться обратно в свой медвежий угол». То произошла небольшая стычка, в результате которой пара преображенцев получила легкие ранения, а один витязь был доставлен в комнату, переоборудованную под временный лазарет с рассеченным бедром, приняв на себя атаку двух ветеранов, захотевших поставить на место зарвавшихся юнцов.

Все это я узнал буквально полчаса назад, честно сказать, отдавая приказ в обед, я не думал, что «птенцы Петровы» решаться на столь открытую конфронтацию, выходит, что дела у них действительно не важные, поэтому стоит торопиться как можно скорее к отцу, да и оградить его от «лишнего» внимания ворья не помешает.

-Все в сборе?– вопреки запрету Оли я встал с кровати, решив, что и так непозволительно пустил дела на самотек. Одевшись в грязно-зеленую форму витязей, с золотыми аксельбантами (у всех витязей аксельбанты только белые, золотые разрешается носить только людям царской крови) поправил портупею с подаренной Петром шпагой, оглядел себя в зеркало, виновато улыбнулся нахмурившейся боярыне, сидящей ко мне в пол оборота.– Милая, успокойся, все будет хорошо, да и перетянули меня так, что даже прыгая я по лестнице ни капли крови не просочится сквозь бинт.

-Правда?– с какой-то детской надеждой в голосе спрашивает лекарка.

-Конечно правда, разве ты сомневалась?

-Тогда иди, делай сто должен…– улыбнулась она.

«…и будь что будет,– добавляю про себя.– Спрашивается, как понимать особей женского пола, если у них логики как таковой нет в помине? Впрочем, не буду забивать себе голову, пусть будет как должное, некая аксиома, все известная и не требующая доказательств!»

-Пошли.

Командую улыбающимся Прохору, Артуру, Кузьме, Алехандро, всем тем, кто сейчас стоял в прихожей, время бездействия кончилось. Оставлять все как есть я, просто не имею права. Иначе могут начать появляться разные бредовые идеи в головах сторонников отца, мол, почему бы от наследника тихой сапой не избавиться, или просто отдалить от трона, так же тихо арестовать и посадить в тюрьму. Да и вообще мало ли какая залетная мыслишка занесется в глубины хитрых, опытных, наглых ставленников отца.

Быстрым шагом наша компания идет по коридорам дворца, витязи идут следом за нашими спинами, пара рот спешно готовится к отражению возможной атаки со стороны главных ворот. Мало ли какие глупости у драгун могу возникнуть? Не хотелось бы проливать русскую кровь из-за чьей-то прихоти, но в случае нужды придется сделать и это, ведь никуда не денешься, третьего не дано: или ты или тебя.

Последние лучи солнца, отражаясь от снежного настила на улицах и крышах домов, гуляли по стенам галерей. Ночь плавно опускалась на столицу, правда в отличие от простых обывателей в Кремле жизнь била ключом.

Преображенцы вместе с семеновцами стояли на каждом углу, не пропуская никого кроме высших сановников, вот только преградить путь цесаревичу ветераны не решились, слишком кощунственно это было для простого русского мужика, пускай и побывавшего в десятке сражений. Приказы старших офицеров попросту не исполнялись, а сами караулы под конвоем витязей уводились в глубь левого крыла дворца, от греха подальше. Повезло еще, что основная масса гвардейских полков встала на постой, на Немецкой слободе и прилегающих к ней улицах. Казарм в столице не было, как впрочем, их не было нигде, кроме Петровки.

Строить и оборудовать столь нужное для обычного солдата жилье государь во время войны не пожелал, тратя наличность на вооружение, обмундирование, провиант и денежное довольствие солдат и посольских приказов, такой фактор как здоровье и комфорт не учитывалось вовсе. Что ж понять это можно, но вот следовать этому абсолютно всегда не очень то хотелось, реформы в армии на изменении одежды и строевых приемов не закончились, надо только подождать немного, и выяснить в конце-концов, что там случилось с отцом!

Чем ближе мы продвигались к опочивальне царя, тем труднее было разоружать солдат, без применения силы. Дошло до того, что перед самыми дверями спальни Петра замер кордон из двух десятков солдат и одного молодого капитана. Наотрез отказавшегося пропускать меня к отцу. Что ж его право.

-Полковник Митюха…– выразительно гляжу на Прохора, тот понимая все с полуслова выхватывает из первого аналога кожаной кобуры, болтающейся чуть ли не на уровне голени, обрез и не целясь стреляет.

-Так будет с каждым ослушавшимся моего приказа,– жестко говорю гвардейцам.

В смертельном оцепенении капитан глядел на суровые, злые лица витязей, только что наглядно доказавшие своим же людям, то что они не юнцы и могут постоять не только за себя, но и за честь Старшего брата, если будет на то его воля и желание.

Гвардейцы не сделали ни одной попытки сопротивляться, застыв на месте, лишь только склонили свои головы. Не дожидаясь, я прохожу мимо них, открывая сворки двери в опочивальню, кивнув соратникам, чтобы оставались перед дверью. Видеть царя в таком положении могут не многие, слишком он отличается от того, который постоянно носился по просторам Руси-матушки.

-…Государь, но он ведь не сможет, еще молод, неопытен,– вещал какой-то знакомый льстивый голос.

«Вовремя я тут оказался, очень вовремя. Здесь что-то затевается, что ж, тем проще будет их всех «причесать» под одну гребенку,– все сомнения мигом пропали, выпрямив спину твердым шагом, насколько позволяли раны, иду по ковру в сторону большой кровати, возле которой замерли трое людей».

Кажется, здесь даже звук выстрела не слышали, вон, как заняты разговором, хотя нет, эта шлюховатая лифляндка, сидящая возле изголовья отца смотрит на меня, вот только не говорит ничего светлейшему князю и канцлеру, поняла Марта, что запахло скипидаром! Странно, у меня ведь не было такой жгучей ненависти к ней, откуда же она появилась? Хотя быть может, это сейчас все проявляется из-за того, что раньше я эту … хм особу не видел, поэтому и воспоминания о ней как таковые лежали мертвым грузом, а вот теперь все всплыло. И спрашивается, какого хрена Петру русские девушки не угодили, что он иноземку себе взял, да еще и бывшую любовницу его фаворита, хотя это то, как раз и есть вполне нормальным для нынешней эпохи. Нет, ответить на этот вопрос мне пока не под силу.

-…нет, друзья… видение было мне,– едва слышно шепчет отец.

-Но мин херц, как же мы будем без тебя!?– чуть ли не с ужасом кричит Алексашка, вставая на колени перед постелью государя.

-Мой сын позаботиться о вас, друзья, не даст в обиду…

-Он то позаботится, вы знаете, что его витязи готовы в любой момент…

-Я знаю, что они готовы, господин канцлер,– жестко говорю князю Головкину, прерывая его бестолковый треп.

Тот в полном обалдении поворачивается ко мне лицом и смотрит будто на привидение, по-видимому они и в правду не слышали выстрела, неужели комната на столько хорошо звука изолирована? Нет не верю, тут вообще не дверь а фанерная прослойка стоит…

-Но как же так вышло, тебя не должны были пустить.

-Да нет, впустили как видишь,– улыбаюсь канцлеру самой неприветливой улыбкой от чего тот немного побледнел, понял зараза по чем нынче, правда матка!

-Батюшка это что же получается твои верные псы, родного сына к тебе пропускать не хотят, неужто злое с тобой сотворить хотят?– обратился я к Петру.

-Пошли все прочь отсюда,– тихо сказал государь, отбрасывая от себя руку своей любовницы.

-Но, благодетель ты наш, почему…– начал было лифляндка говорить, но от резкого окрика царя замолчала:– Прочь я сказал! А ты Алешка останься…

Троица вышла из опочивальни, в коридоре по моему приказу должны были сразу же взять под домашний арест и не выпускать из их комнат, впрочем, подобная мера предосторожность должна быть ко всем сторонникам отца. Слишком многих он приблизил к себе, и слишком многие стали служить не государю, а своему животу, а это необходимо исправлять и насаждать другие порядки. Вот только надо узнать, в конце концов, что случилось с батюшкой, из-за чего весь сыр бор случился и как сильно он ранен.

-Подойди ко мне сын,– тихо шепчет отец.

В коридоре поднялся какой-то гвалт и шум, но тут же все стихло, кажется, слышался даже звон скрещивающихся клинков, я же не обращая, внимая, подошел к постели государя, только сейчас заметив, как плохо он выглядит. Лоб покрыт испариной, лицо исказила гримаса боли, рядом с подушками лежит полотенце, наверное, раньше оно было на глазах, которые теперь отрешено, смотрят куда вверх, не реагируя ни на что, одна из бровей порвана на две половинки, запекшаяся кровь на ране почти не обрабатывалась, даже сшить ее не удосужились. Наверное, боялись повредить глаза, хотя может я и не прав. Несомненно, одно, царю тяжело сейчас приходится, удивительно, что он вообще говорит сейчас, с такими то ранами. Вспомнив, что в отца стреляли, опускаю взгляд на тело, но ничего не вижу, одеяло закрывает его. Вот только от раны лица так плохо выглядеть не будешь, значит, ранили его серьезно, вон даже лицо все белое, будто мел, видимо государь крови много потерял.

-Я хочу кое-что сказать тебе, Алешка,– почувствовав что я рядом с постелью, Петр, проведя рукой по постели крепко сжал мою ладонь.– Мне было видение, пока я был без сознания.

Отец замолчал, его грудь часто вздымалась под одеялом, на лбу появились новые капли пота. Однако мою руку государь так и не выпустил, казалось, что даже наоборот, сжал еще сильней. Чуть слышный хрип вырывался из царского горла. Сильный, здоровый некогда человек лежал передо мной беспомощным, сгорающим, словно свеча мужчиной.

Сколько раз царь стоял на пороге смерти из-за болезней и сколько раз он выбирался из загребущих рук Костлявой. Удача берегла царя на поле брани, прострелянная шляпа, и искореженный медный крестик, лежащие рядом с отцом в его опочивальне ясное, видимое доказательство, но не уберегла от столь нелепого странного покушения. Разбираться с ним мне только предстоит, благо, что пара татей жива и сейчас находятся в тюрьме.

-…я видел, как ко мне спускался ангел,… он звал меня к себе, манил,… но я не мог уйти, потому что здесь остались нерешенные дела, любимая жена, дочери, сын…– было видно, с каким трудом Петру давались эти слова, испарина выступила даже на кончике носа, по виску заструился ручеек пота. Я не перебивал отца, он должен высказаться, а я должен слушать и по мере возможности помочь ему в этом.– Я никому не говорил об этом,… но обязан сказать тебе, моему наследнику и первенцу. Пусть с твоей матерью у меня не сложилось,… да и не баловал я тебя, но прошу тебя об одном,… позаботься о Катеньке и Аннушке с Лизонькой, они твои родные кровинушки, так же как и я сам.

-Отец к чему эти слова, ты ведь скоро поправишься, встанешь на ноги и сам сможешь видеть взросление моих сестер,– заверяю царя, с грустью глядя на его лицо.

-Нет, не много мне осталось, являлся мне ангел второй раз,… вчера, под самое утро, говорит: «пора Петр тебе, заждались тебя твой отец с дедом,… прадед с умилением глядит сверху, а матушка слезно просит, увидится с тобой. Три дня даю тебе, Петр,… больше тебе не прожить». Так что умру я скоро, сын… и государство свое тебе оставлю. Многое хотел я сделать, Русь-матушку к величию вести, да не дал Бог,… умираю, оставляя такую тяжесть на плечах твоих, Алеша.

-Так может все образуется батюшка? Может, просто привиделось тебе это,– делаю попытку увести тяжелые думы царя в сторону, но все потуги рассыпаются пеплом.

-Ты не поймешь сын, пока сам не испытаешь этого. Не могло такое привидится,… впрочем, пускай сия учесть минует тебя… Я устал, хочу отдохнуть немного, но прежде чем ты уйдешь, хочу, чтобы ты поклялся в том, что будешь оберегать свою семью, а мачеху с сестрами тем паче,– голос государя становился все тише и тише, хрипы заглушали слова, но Петр упорно продолжал говорить.

-Клянусь отец, что буду защищать и оберегать их как самого себя и семью свою, и не будет мне никакого покоя, пока не сделаю я для них все возможное!– слова слетают с губ, тяжелым ярмом ложась на шею.

Непонятная ненависть к лифляндке куда уходит, остаются лишь воспоминания Алексея, того самого цесаревича, который читал письма своей мачехи, старающейся помирить отца и сына после очередной размолвки, нежно относился к ней и признавал своей матерью, несмотря на то, что царь лишил его настоящей матери, отправив ее в монастырь.

Да, стереотипы играют порой глупую и страшную роль в сознании человека, многое могло бы быть иначе, не появись эти бесовские выдумки лицедеев и лицемеров. Похоже, многое придется переосмыслить, многое понять, пересмотреть и не делать поспешных выводов из всего услышанного и увиденного. Жизнь штука странная и порой непонятная, так почему же нам самим надо быть открытыми как книга? Выходит, что человек то это много больше, чем мертвая плоть древа… Черт бы побрал всех философов и их труды! Как же теперь быть, когда осознаешь – рушится приятный мирок, исчезают бумажные стены долго возводимых замков, открывая для тебя все гамму красок этого мира, с его жестокостью, подлостью, красотой и уродством, открывая нам одну простую – человек существо разноплановое и несовершенное! И относиться к нему однозначно тоже нельзя, даже взять светлейшего князя… етить его… гений военной наступающей доктрины Петра, верный сподвижник и удачливый командир, при этом являющейся столь злостным нарушителем законов и устоев государства, что повесить его было бы великим благом, да только надо ли все это?!

-…что ж сын, я рад, что ты изменился,… ступай, пригласи ко мне мою Катеньку, хочу последние мгновения побыть с ней…– отец повернул изуродованное лицо на бок, из уголка невидящих глаз покатилась прозрачная капля, пробежавшая по щеке и исчезнувшая на одной из подушек.

Через пару минут заплаканная некоронованная царица вошла в опочивальню Петра, неся на руках полуторагодовалого ребенка, невинно взирающего на окружающий мир с такой любознательностью и вниманием, что даже мое очерствевшее сердце двух совершенно разных эпох дрогнуло и часто-часто забилось.

Увы, но жизнь часто несправедлива, страдают достойнейшие, умные, благородные, а живут предатели, скоты и многие к ним относящиеся. Да, жизнь каждого из нас порой заворачивает разные зигзаги, но это не значит, что при каждом бедствии нужно опускать руки, скорее наоборот: «То что нас не ломает, делает нас сильнее!»

Друзья, стоящие рядом с дверью в окружении моих гвардейцев и витязей, молча разошлись в стороны, ничего не спрашивая и даже стараясь не смотреть на меня, опуская свой взор в пол, будто на нем изображена самая прекрасная картина на свете. Не понимая в чем дело, подхожу к одиноко висящему зеркалу…

Увиденное поразило меня: красные опухшие глаза, мокрые дорожки на щеках, плотно сжатые губы на фоне бедной кожи лица. Медленно подношу руки к глазам, пальцы дрожат так будто я неделю беспробудно пил. Едва касаюсь скул подушечками пальцев, делаю шаг в коридор, тишина повисла во дворце, лишь где-то вдалеке хлопнула и все, больше никаких звуков не было. Не оглядываясь, продолжаю свой путь, в каком-то полупьяном состоянии дохожу до своих покоев, не сдерживаясь, падаю на постель и тупо гляжу в потолок, даже не замечаю, как рядом со мной опускается прелестная девушка, нежно целующая меня в шею, покусывая мочку уха, она выводит меня из этого оцепенения.

Начавшаяся было апатия, сразу же пропала, высвобождая скрытые резервы организма, которые просто необходимо куда-то употребить…

Поворачиваю голову, на встречу ее губам, пальцы рук живут своей жизнью, выискивая крючочки, узелки и прочий крепежный инструментарий одежды. В конце концов, последняя преграда пала, боярыня откидывается на спину, блаженно прикрывает глаза,… я опускаюсь чуть ниже, целую ложбинку грудей Оли, а в голову тем временем закрадывается неприятная мысль, даже не мысль, сравнение: «Пир во время чумы…»