Бум! Бум! Бум!

Грохот сотрясал и нарастал, с каждым мгновением изменяясь, но никак не прекращаясь. Утробно хриплый звон переходил в немилосердный рев, подавляющий все мысли, и раскалывающий от напряжения череп. Словно огромное цунами, уничтожая все на своем пути, оно неслось, почти полностью поглощая сознание, и лишь ненадолго ослабевало, давая столь нужную мне мимолетную передышку. Что это? Никто не мог дать мне ответа, откуда взялся этот грохот? Вокруг тьма, ничего не понимаю, ничего не могу сделать, не могу прекратить эти взрывы-удары, сыплющиеся на меня отовсюду. Не знаю, проходят ли минуты, или целая вечность до краев заполненная почти непереносимой мукой, но постепенно удары ослабевают. Уши больше не чувствуют того напряжения, когда последние силы отдаются на то, чтобы не упасть за грань безумия. Еще миг и ты навсегда оглохнешь. Внезапно упала водопадом тишина, поглощая абсолютно все, только в ушах щелкает, как от перемены давления.

«Это только сон!– мелькнуло радостно на краю измученного сознания».

Но нет, я прекрасно чувствую, что лежу на чем-то мягком и удобном. Не ощущаю тела – оно ноет, словно совсем недавно до полного изнеможения тягал гири и бегал бесконечный кросс. И темень, кромешная темень вокруг! Что это такое? Глаза упорно не желают открываться, словно им что-то мешает это сделать. Делаю попытку пошевелить головой, но вместо ожидаемого движения чувствую, как на меня накатывает давящая боль, с каждой секундой усиливаясь и даже не думая о том, чтобы пройти.

Виски раскалывается от невидимых тисков, не желающих отпускать меня, из своих объятий Мое сознание медленно погружается в омут боли, грозя сорваться в бездну безумия.

«О Боже, что же такое?!– крик разума прорывается сквозь заслоны этого кошмара».

-Дайте мне аспирина…– едва слышно шепчу я, чувствуя, как с каждым новым звуком боль уходит, оставляя пульсирующий очаг безумия, как напоминание о себе.

Но нет… никакого шевеления от моих полных боли и отчаянья слов, видимо сейчас ночь и все медсестры уже спят, уткнувшись в старенький женский журнал, оставленный какой-нибудь пациенткой. Как это все знакомо…

Боль сменилась неприятным жужжанием, сводящим меня с ума, но и оно постепенно, секунда за секундой начало стихать и пропадать, в конечном итоге оставив горький осадок воспоминания своего бессилия и слабости.

Мысли начали кое-как сформировываться в моей голове, когда я почувствовал легкий сквознячок, пронесшийся по моему лицу. Следом за этим ветерком я услышал легкую поступь шагов, жаль только, я не мог видеть идущих ко мне людей, темень, чтоб ее!

Повторное усилие пошевелить головой закончилось полным фиаско, новая боль и гудящая голова – вот и все чего я добился своим старанием.

Между тем кто-то приблизился к кровати, я не видел неизвестных из-за мешающей открыть глаза вещи, скорее всего, какой-нибудь повязки.

«Вот блин, а сначала и не понял, что мне так на лицо давит!»

Неизвестные, встав рядом с кроватью, начали обсуждать мое состояние, кто-то из них даже потрогал своей теплой и липкой рукой мой лоб, оставив на нем капельки пота. Постепенно их спор перерос в выяснение отношений.

Странно, врачи себя так не ведут. Хотя если взять во внимание тот момент, что я лежу с повязкой на глазах, то можно рассмотреть много вариантов из-за чего эти служители Гиппократа «нарушили» мой покой и вступили в перепалку, к примеру, ожог или ранение.

Однако стоящие надо мной люди не унимались, их «шепот» был прекрасно слышен, вот только слова были какими-то архаичными и не современными, словно я очутился на дальнем Востоке, в какой-нибудь деревне старообрядцев!

«У него по-прежнему болит голова, он ей даже пошевелить не может, вы же видите!– сказал кто-то простуженным голосом».

«Надо попробовать пригласить ведьму!»

«Я тебе дам такую ведьму!»

«Она не ведьма, она просто знает больше других!»

«Отец Михаил, вы же священник и так говорите, защищаете какую-то юродивую! Погрязшую в противном богу колдовстве!»

«Я священник! И привести дщерь господа нашего в лоно его моя обязанность и долг священника!»

«Как заговорил наш батюшка! Ты бы лучше так говорил, когда медовуху половниками хлебал!»

«Сие мирское не касается дел неземных, сын мой. И не тебе меня учить и наставлять на путь истинный,– смиренно ответил один из спорщиков».

Перебранка была готова затянуться на очень продолжительное время, поэтому я решил форсировать события, так и не услышав ничего действительно полезного для себя.

-Люди,– ощущения в горле были такими, будто я три дня питался льдом, сидя в холодной ванне, оно буквально разрывалось от «скрипа».

-Да, Ваше Высочество?– спросил один из стоящих недалеко от кровати людей.

-Почему я ничего не вижу?– прозвучал ожидаемый вопрос, мучавший меня особенно сильно, правда, задал, это громко сказано, скорее просипел.

-У вас была лихорадка, царевич,– ответил неизвестный голос.

-А причем здесь повязки на глазах?– недоуменно спросил я, насколько мне известно, при данной болезни полотенце на лбу еще, куда ни шло, но чтобы полностью закрывать лицо, это что-то новенькое, или может, мои познания в медицине и гроша ломаного не стоят…

-Дня два назад у вас начали сильно слезиться глаза, даже в полутьме у вас появлялись слезы, поэтому медикус принял решение сделать повязку вам на голову.

-Понятно. Долго я тут лежу?– неопределенность мычала меня больше всего на свете, как в прочем и любого другого человека на моем месте.

-Уже вторая неделя пошла, царевич Алексей…

-Кто?– я только теперь расслышал, как меня называют, и честно подумал, что ослышался

-Ваша милость у вас все хорошо?– задал вопрос второй голос.

-Нет, не все! Ничего не помню,– ответил я честно, никаких воспоминаний последних дней у меня попросту не было, словно их аккуратно стерли, но вот почему-то была уверенность, что царевичем не мог быть точно.

Я не понимал, что такое случилось и где вообще нахожусь. Одно мне было известно точно, здесь что-то не так. Да еще этот «Алексей».

«Так, надо собраться с мыслями и подумать. Что я делал вчера? Блин, прошло же две недели! Что же такого начудил то? Черт! Помню, Госы были, назначение в какую-то глушь помню, а что же дальше? Дааа, это уже диагноз, товарищ лейтенант!– чуть ли не с дрожью подумал я».

Внезапно память услужливо приоткрыла свои створки, надежно скрывающая до этого момента смутные образы воспоминани1…

Черный небосвод прорезают десятки голубых молний, вокруг вяло едущего поезда бушует разошедшаяся стихия, словно разбалованный мальчуган, закативший истерику из-за не купленной игрушки.

Я сижу в купе, устало, наблюдая за очередной вспышкой молнии, распоровшей темную завесу ледяного ливня, хлещущего по окнам поезда. Вот уже пару часов как мне не удается уснуть, ежесекундно чувствуя, бегающих по коже мурашек. У меня было такое состояние, словно какая-то огромная неприятность застыла в мрачном ожидании, готовясь в любую секунду сбросить свою маску лицемерия.

Одиночество плохой советчик особенно тогда, когда в душе мечутся сотни теней, каждая из которых старается спрятаться и затаиться, выжидая нужный момент для атак. Вот только у них мало что получается, но от этого во мне сейчас царит хаос беспечности…

-Так и с ума сойти можно,– тихо сказал я сам себе, вставая с постели, на которой уже десять минут просто сидел, не пользуясь ею по прямому назначению.

Решившись, как в далеком детстве, быстро оделся и пошел в тамбур, посмотреть на «живую» разбушевавшуюся стихию. Ведь я когда-то так любил смотреть на ураганный ветер, пригибающий стволы деревьев чуть ли не до земли и режущие небо на клочки белые рваные полоски, столь смертельные для несчастного путника, удосужившегося познакомиться с ней напрямую.

Свежесть ворвалась в затхлую железную коробку, в которой едут десятки людей, на мгновения разгоняя тяжелый потный воздух.

-Как хорошо!– делаю глубокий вдох, закрывая за собой дверь в вагон.

Ночь, подтверждая мои слова, плеснула в лицо прохладой, прогоняя появившийся было сонный дурман. Но от этого ощущение беды не только не прошло, оно только усилилось, надрывно вопя: «Убегай! Спасайся!». Вот только мало кто прислушивается к голосу разума в такие минуты, когда тело отдыхает, или думает что отдыхает. И вот, наконец, ожидание беды прошло, оставив после себя горький привкус на языке, а следом за этим необычным явлением перед моими глазами появился шипящий клубок электрического разряда, замерший в полуметре от моего носа.

-Ничего себе,– не сдержавшись, выдохнул я, глядя на зависшую в опасной близи от меня шаровую молнию, тут же сорвавшуюся со своего места.

Вспышка! Сознание медленно меркнет, я чувствую, как тело падает вниз…

-Ваше высочество, временная потеря памяти бывает иногда, у людей, которые побывали так сказать на том свете,– ответил мой самый первый собеседник.– Это пройдет, ваше высочество не волнуйтесь…

-А я и не волнуюсь. И вообще снимите с меня эти повязки,– мое состояние можно охарактеризовать как паршивое, мало того, что я не знаю, что происходит, так и обращаются ко мне как к особе царствующего дома.

Черт знает, что! Может, я умом повредился? И теперь мне все это мерещится?

-Будет исполнено ваше Высочество.

Через минуту с моей головы убрали белые тряпицы, пропитанные какой-то дрянью, скрывающие от моего взгляда комнату и все, что в ней находится, в том числе и трех человек, стоящих рядом с кроватью. Сама же кровать, на которой я лежал, поразила меня не меньше чем вся обстановка в комнате.

Ну, скажите мне, пожалуйста, зачем мне нужны эти перины и десятки подушек? Вот и я не знаю, но как же чертовски приятно на ней лежать! Но как бы то ни было, в моей голове роились и плодились множество вопросов, а вот с ответами на них было туго.

Что ж будем разбираться постепенно, или, по крайней мере, постараемся это сделать.

-Скажите, какой сейчас год, число и месяц?– задал я вопрос тройке людей, внимательно осматривающих меня.

-Одиннадцатое марта одна тысяча семьсот седьмой год от рождества Христова, царевич,– ответил один из стоящих рядом с кроватью людей в хламиде священника.

Что? Как такое может быть? Какой я к черту царевич…

-Ха, смешно!– улыбнулся я, понимая, что кому-то из моих знакомых захотелось разыграть меня, вот только перед постелью замерли или очень хорошие актеры в дорогущих костюмах или…

«Стоп! Никаких «или» это шутка такая, за которую многим предстоит ответить,– сказал я сам себе, отгоняя неприятное наваждение».

Вот только прошла секунда, за ней другая, а улыбки так и не появились на лицах замершей возле моей постели троицы.

-Оставьте меня одного,– как можно властней сказал я им, чувствуя, как в голове начинает кружиться смерч из непонятных образов и картин, смешанных с моими собственными воспоминаниями. И это бедствие с каждым мгновением все ближе и ближе подступало к той границе, за которой начиналось безумие…

-Конечно, ваше высочество,– донеслось до меня словно издалека.

Шаги троицы я уже не слышал. Сил хватало только на то, чтобы закрыть глаза и попытаться собраться, удерживая самого себя в этой круговерти незнакомых мне лиц и картин, разительно отличающихся от всего того, что я видел и знал раньше. Остаток былого разума, цепляющегося за нить реальности, отмечал, как вокруг меня суетятся люди, меняя какие-то тряпицы и окружающие постель чаши с травами…

Оставшись один, я, наверное, не смог бы удержать рвущийся крик отчаянья. Вот только в голове постоянно мелькали образы незнакомых мне людей, подсказывая о том, что я не один, этого знания хватило для того, чтобы заставить себя сражаться со слабостью. Вытягивающей из меня остатки сил для борьбы с нахлынувшим потоком информации. Проходили минуты, а я все так же «висел» над бездонной пропастью безумия, держась за тоненькую ниточку тех счастливых моментов моей жизни, которые всегда разгоняли мрачные тучи суровой реальности. Внезапно в ряды воспоминаний моего детства влетели другие, чужие картины прошлого, с каждым мгновением становящиеся все ближе и … родней!

Но от этого знания на душе остался горький осадок утраты чего-то важного, родного – единства с самим собой, которое является для каждого из нас самым тайным и нужным в нашей бренной жизни!

Я несся на коне с такой скоростью, словно за мной гнался сам черт. Деревья мелькали и исчезали, словно их и не было в помине. Скачка длилась пару часов, до тех пор, пока не увидел впереди знакомое подворье, только тогда позволил своему коню перейти с галопа на аллюр, а перед самыми воротами вообще остановился, спрыгнул на землю, бросив поводья подбежавшему слуге. И все же неприятный осадок оставался на душе, заставляя постоянно оглядываться назад, выискивая неизвестного и невидимого наблюдателя. Но неприятные мысли отодвинулись на второй плана, стоило мне увидеть вышедшего из двери приземистого здания Василия Нарышкина.

«Откуда я это знаю?– молнией пронеслась мысль, в продолжающей бредить голове».

-Эй, Алексей, ай да к нам в баньку!– закричал молодой парень, увидев меня, стоящего рядом с конем.

-Сейчас, дайте хоть раздеться,– ответил я с улыбкой.

-Давай, давай, а то у нас тут пиво стынет!

-Иду уже,– отвечаю я, заходя в просторные палаты дома.

Скидываю с себя пропитанную холодным потом рубаху и тяжелый кафтан, взамен него накидываю на голое тело легкий полушубок. Не дожидаясь повторного приглашения, иду по стылому двору к стоящей чуть в стороне от дома бане, весело пускающей в черный небосвод красные искры.

Внезапно в голове пронесся ряд непонятных образов, словно я смотрел другими глазами на происходящие действия.

Вот непонятная железная коробка движется без упряжи, а вот миловидная дама, сидящая, напротив, в столь вульгарном виде, что, наверное, она как минимум падшая девушка, о чем-то весело щебечет. Да, таковых здесь не хватает, пронеслась знакомая мысль, и вновь исчезла, показывая следующий ряд картинок. Так продолжалось всего несколько секунд, но во время этих секунд мне стало как-то не по себе.

-Чертовщина какая-то! Пора быстрее в баньку, расслабиться, выпить, с холопками повеселиться,– сказал я сам себе, чуть ли не бегом преодолевая расстояние до дверей бани.

Но, что-то не давало мне (мне ли?) открыть дверь, какое-то непонятное чувство мешало, говорило, что не стоит этого делать…

Но человек такая скотина, что старается делать все наперекор, в том числе и себе.

Рука ложится на гладкую резную ручку двери бани, медленно тянет на себя ставшую такой тугой дверь. Может из-за того, что дверь пристыла? Да, вполне возможно…

Наконец, мне удается приоткрыть ее до такой степени, чтобы я смог протиснуться в щель между косяком и дверью. Еле-еле пролазаю, смотрю на освещенный толстыми восковыми свечами предбанник и слышу радостные крики друзей, перекрикиваемые веселыми женскими голосами.

Но не успел я подойти к лавке, как весь радостный шум компании начал стремительно стихать, до тех пор, пока в голове не начал слышаться тихий непрекращающийся звон. Как будто колокольный перезвон, льющийся, откуда-то издали…

Забыв обо всем, я захотел закричать от ужаса, но губы не слушались меня, захотел выбежать из бани, но ноги остались на месте, не передвинувшись ни на миллиметр. Единственное, что мне удалось сделать – это поднять голову и посмотреть на свечу, стремительно удаляющуюся от меня.

Это было последнее, что я видел…

Но тут мой разум внезапно прояснился, и порог безумия стал отдаляться, с каждым мгновением становясь все дальше и дальше. Смерч образов утих, оставив в голове серую хмарь безрадостной обыденности. Той самой обыденности сводящей многих с ума, или заставляющая думать, что жизнь полная клоака и нет никакой возможности выбраться из нее!

Следом за этим мнимым прозрением на тело накатила слабость, заставляя закрыться уставшие от пережитых минут глаза. Ко мне пришло спасительное забвенье….