Глава III
Мы с Андреем ринулись к дверям Разбойного приказа. Ударом ноги он распахнул входную дверь узилища мрачного учреждения. Стоявший за дверьми служивый с бердышом попытался выставить его вперёд, но места было мало, и Андрей с ходу огрел его оглоблей по голове. Стражник упал, а мы помчались дальше.
Вот и дверь в комнату, где были амбалы. Мы распахнули её – пусто. Зато из двери напротив вышел тощий служивый в кафтане.
– Вы что тута? К кому?
Я без слов, как копьём, ткнул его в солнечное сплетение сломанной оглоблей. Служивый согнулся, стал хватать ртом воздух. Андрей ударил его поперёк спины.
Мы распахнули ещё одну дверь – пусто. Да где же они?
Лестница, ведущая в подвал, тяжело заскрипела, и показались амбалы – сразу оба. Они что, как два сапога пара, неразлучны?
Мы кинулись к ним.
У них положение для драки было невыгодным – узкая лестница, да и мы стоим сверху. Этим преимуществом мы и воспользовались – стали бить их по головам половинками оглобли.
Ещё недавно против беззащитных жертв, да с численным преимуществом, они были куда как смелы. А сейчас только успевали принимать удары и вопили как резаные. На их крики и другие служивые могли сбежаться.
После удачного удара по плечевому суставу рука «моего» амбала повисла, как плеть, но я продолжал охаживать его оглоблей по спине и по бокам.
Андрей свалил своего быстрее и сейчас прыгал на нём, стараясь ногами попасть по болезненным местам.
– Андрей! Ты его убьёшь! Перестань! Нам только убийства и не хватало. Поучили маленько – и будет.
Но Андрей вошёл в раж, и мне пришлось схватить его за руку и тащить к выходу.
Выбежав из приказа, мы забросили оглобли подальше – и побежали к ожидавшему нас с лошадьми Велимиру.
Велимир осведомился:
– Ну как?
– Амбалов побили, и другим немного досталось.
– Не до смерти хоть?
– Не, не взяли греха на душу.
– То и хорошо. Едем.
Велимир с Андреем поскакали к городским воротам, а я – к себе домой. По пути размышлял – хорошо, что до убийства дело не дошло. Если служивые и напишут челобитную, так она к Демьяну попадёт, а он ей хода не даст. Самому же государю они жаловаться не посмеют – уровень не тот.
Как показала жизнь, и в самом деле после нашей выходки никаких действий или репрессий не последовало, хотя амбалы нас и узнали.
Через несколько дней я посетил Велимира – надо же было снять швы его сыну. Завидев меня, Велимир обрадовался:
– Ну, как ты? Не искали тебя с Андреем?
– Нет, обошлось.
Когда я снял швы и уже откланивался, Велимир спросил об оплате.
– Что ты, боярин? Ты же нас с Андреем спас. Кабы ты не успел к наместнику приехать, эти упыри калеками бы уже нас сделали. Долг платежом красен. Считай – в расчёте. Надо чего от меня будет – Андрей дорогу знает.
В трудах и заботах пролетел месяц.
И вновь в мои ворота стучит гонец от наместника. Однако на этот раз не торопит, улыбается.
– Ты чего рот растянул до ушей?
– Наместник обручение дочери намечает. Мыслю – вызывает, чтобы в гости пригласить. Только, чур – я не говорил.
– А я не слышал!
Я взнуздал коня, и мы не спеша поехали к дому наместника. Ехал я не с пустыми руками. За прошедшее время вытащил ещё кое-что из памяти о времени царствования Иоанна Васильевича. И не ошибся.
Приняв в гостиной, наместник ласково усадил меня за стол, и мы выпили по кубку хорошего вина.
– Волен пригласить тебя, лекарь, на обручение своей дочери, которое будет через две седмицы. Принимаешь приглашение?
Попробуй не прими, да и почему не повеселиться?
– Конечно – с превеликим удовольствием и благодарностью. И за кого же дочь отдаёшь?
– За сына благородного князя Пожарского именем Михаил.
– Достойная фамилия. – Я стал припоминать историю – не его ли сын Дмитрий прославит себя в Смутное время, дав отпор в Москве полякам? Очень даже интересно становится!
– А то! – прервал мои воспоминания польщённый наместник.
Мы выпили ещё по кубку вина.
Наместник оглядел гостиную – никого. Понизив голос, он сказал:
– А были ли тебе ещё какие видения?
– Были, не буду скрывать, боярин.
– Поделись, – приготовился слушать наместник.
Я подошёл к креслу наместника и наклонился к его уху, заросшему волосами.
– Перед смертью государь сына своего старшего, царевича Иоанна, в ярости посохом убьёт.
– Да что ты?! Страсти-то какие, Господи! Говори, говори! – привстал со своего места наместник.
– Престол передаст младшему сыну, Феодору, немощному телом и душой. И назначит опекунский совет в помощь сыну для правления страной. Угадай, кто тогда в силу войдёт в опекунах?
– Неуж Борис?
– Он и есть!
Наместник ударил ладонями по подлокотникам кресла.
– Не зря, значит, я с ним знакомился и дары преподносил.
– Погоди радоваться, не завтра же это произойдёт.
– Понимаю. А ещё, ещё что видишь?
– Годунов друга своего, Бельского, воеводой в Нижний Новгород сошлёт.
– Постой! Как в Нижний? Там же сейчас воеводой знакомец мой старый?
Я пожал плечами.
– Впрочем – чёрт с ним, со знакомцем. Обо мне давай.
– Ты же, боярин, наверх пойдёшь – Борису свои люди везде нужны будут, вот он о тебе и вспомнит.
– Не врёшь ли? – усомнился наместник.
Я снисходительно улыбнулся. Наместник спохватился:
– Да что же это я? Все твои предсказания сбывались. А ещё?
– Так далеко заглянуть не могу.
– Жаль!
– Так не в последний же раз видимся.
– И то правда. Давай ещё по чарочке? – предложил довольный наместник.
Мы выпили, и я откланялся.
Я возвращался домой и раздумывал – что бы такое преподнести к обручению молодым в подарок? Невеста и жених – из старинных и богатых дворянских родов, и дорогим подарком их не удивишь. Значит, надо приобрести подарок необычный, чтобы всем запомнился. Надо ехать в Москву, потому что во Владимире товар на торгу я знал – ничего выдающегося, да и гости, скорее всего, на местном торгу подарки покупать будут. Не исключено, что они будут и одинаковые. Решено – завтра же и поеду, до обручения не так далеко.
Восход солнца застал меня уже в пути. Хоть и близок Владимир от столицы, однако – туда четыре дня, назад столько же, да и в самой первопрестольной желанный подарок не скоро сыщешь.
В Москве я сразу же направился в Немецкую слободу – у изгиба Яузы-реки. Там компактно проживали иностранцы – немецкие наёмники, голландские купцы, ремесленники и дипломаты всех стран. Зайдя в пивную, я заказал хозяину пива, сел за стол и попытался завязать беседу. По случаю малочисленности посетителей хозяин разговорился. Оказалось, недавно прибыли купцы из Неаполя, привезли груз стекла необычного.
Я встрепенулся:
– А где их найти?
– Третий дом от меня одесную.
Ага, направо, значит.
Дом я нашёл быстро. На стук вышел весёлый молодой купец. Кое-как я объяснил, что мне нужен интересный подарок.
– О, гешенк! – почему-то на немецком ответил купец.
Он вынес предмет, тщательно замотанный в тряпьё, и уложил его в ивовую корзину.
– Шутиха! – Купец показал большой палец.
Вспомнив времена Петра Великого, я уж подумал, что купец предлагает мне петарду, но ошибся.
Купец размотал тряпки и поставил предмет на стол.
Передо мной стоял необычного вида кувшин красного стекла. Хоть стеклянные изделия и были на Руси диковинкой, но не дарить же на обручение стеклянный кувшин. Видя моё разочарованное лицо, купец сказал:
– Немного терпения, либэр фройнт!
Он зашёл в дом, вынес кувшин с водой, налил её в свой товар.
– Отпей.
После пива пить не хотелось, но чтобы не обижать хозяина, я взял кувшин в руки, поднёс горлышком, которое располагалось вверху стеклянной ручки к губам и сделал пару глотков. Отнял кувшин ото рта, но из него продолжала течь струя воды, хотя кувшин уже находился в вертикальном положении. Я облился водой. Хорошо ещё, что хозяин не налил в кувшин вина, а то бы я выпачкал одежду.
– Ну, понял теперь, почему шутихой кувшин называют?
– Понял. Объясни, как сделать, чтобы не облиться?
– Очень просто. Когда заканчиваешь пить, дунь в горлышко, и не обольёшься.
– Занятно. Беру. Сколько?
Мы порядились с хозяином о цене, и мне удалось сбить первоначальную стоимость чуть ли не вдвое.
Я отдал деньги, купец замотал кувшин в тряпьё, уложил в корзину и вручил мне покупку.
В тот же день я отправился в обратный путь.
А во Владимире только и разговоров было что о предстоящем обручении дочери наместника.
Через три дня наступило время празднества.
Заявился я в дом наместника рано, а там уже гостей со стороны невесты – полно.
Я попросил знакомого слугу, которого когда-то спас от неминуемой казни, припрятать корзину с моим подарком подальше, чтобы никто случайно не разбил.
– Не беспокойся, лекарь, получишь в лучшем виде.
В доме царила суматоха. Бегали слуги, пару раз прошёл, торопясь, сам наместник.
Около полудня подъехал конный поезд с женихом и самим князем Пожарским. Знатных бояр наместник встречал на самом верху крыльца.
После приветствий и пожеланий богатства и добра хозяевам бояре вошли в дом. Я с гостями терпеливо ждал во дворе.
И вот показались молодые. Юный княжич бережно вёл под руку Ксению. Я загляделся: она была чудо как хороша – стройная, грациозная, в богатом белом наряде, на лбу горела золотом диадема, височные подвески переливались изумрудными огоньками.
Жених и невеста спустились с крыльца, поклонились родителям и дому. Вся процессия неспешно пошла по улице к собору. Встречные горожане останавливались, склоняясь в приветственном поклоне.
И вот молодые подошли к ступеням величественного Успенского собора. Низко поклонились образу над входом, трижды перекрестились и вошли в притвор.
Через широко раскрытые врата я наблюдал, как из алтаря вышел священник – архиерей в нарядном одеянии, подошёл к молодым, трижды благословил их, вручил зажжённые свечи и ввёл в храм.
Мы последовали за ними. Началась литургия.
Обряд обручения длился долго. Было душно, и все притомились. А я вспомнил Дарью и сына, которых оставил в Пскове. Как он там, мой сынок, без меня? Душила горечь нахлынувших воспоминаний, горло сжало, я расстегнул ворот. Иногда они мне снились, и было обидно, что меня несправедливо выставили за дверь, как ненужную вещь. Несколько раз я даже порывался поехать во Псков – встретиться, может – отошла уже да простила? Однако гордость не давала мне исполнить задуманное.
Мои горестные воспоминания прервал хор певчих – их голоса доносились откуда-то с верхнего яруса, над головами. Я поднял голову и стал рассматривать фрески на стенах. Из рассказов я уже знал, что выполнены они давно – самим Андреем Рублёвым.
Из-под купола лился поток света, соединяясь с мягким светом лампад и сотен свечей, и вся эта световая феерия отражалась на фресках, создавая необыкновенный волнующий эффект. Запах ладана давал состояние тепла и покоя.
Богослужение подходило к концу. Архиерей взял кольца с престола за Царскими вратами, осенил молодого княжича крестным знамением и надел кольцо на палец правой руки. Наступил черёд невесты. Зардевшаяся Ксения потупила глаза и покорно внимала словам священника, сопровождаемым крестным знамением. И вот на её пальчике засверкало кольцо!
Я с интересом наблюдал за таинством обручения, не скрывая восхищения красотой и торжественностью обряда. Мне оставалось только сожалеть, что во Пскове он был нам недоступен – ни мне, ни Дарье, брошенной мужем.
Жених и невеста трижды обменялись кольцами, и вот произнесена молитва о Божием благословении – молодые обручены!
Под звон колокола мы вышли из храма.
После обряда обручения все нестройной толпой прошли в дом наместника. Во дворе уже были расставлены столы и лавки, слуги заканчивали разносить последние блюда.
Да! Наместник постарался отличиться. Из выпивки было всё – пиво и квас в бочонках, рейнское и мальвазия в кувшинах, гордо возвышались печёные лебеди, в углу на вертеле крутилась свиная туша, на длинных блюдах лежали варёные и копчёные осетры, торчали ложки из серебряных ведерок с чёрной икрой, а уж про овощи и печеное в виде пирогов я умолчу – горы снеди!
Подуставшие и проголодавшиеся гости живо заняли места за столами.
Встал Демьян Акинфиевич. Все стихли, приготовившись слушать наместника. Поглядев теплым взглядом на молодых, он по-молодецки расправил плечи, обвёл покровительственным взглядом гостей и повернулся к сидевшему рядом князю Пожарскому.
– Дорогому гостю в моём доме – первое слово!
А я во все глаза глядел на сына его, Михаила. Пройдёт несколько лет, и он станет отцом того самого Дмитрия Пожарского, который с Мининым спасёт в будущем, в Смутное время, Русь от поляков.
После поздравления князя все выпили. Встал поздравить молодых с обручением городской наместник, а уж затем поздравляли и кричали и желали «Многие лета» жениху и невесте гости, поднося подарки.
Торжество набирало обороты. Звучали здравицы и поздравления, сновали слуги, извлекая из закромов наместника всё новые и новые яства и напитки и унося пустую посуду. Рядом с женихом и невестой росла гора подарков.
Дошла очередь и до меня.
Я предварительно налил в шутиху вина. Подошёл к Михаилу и Ксении, от чистого сердца поздравил молодых, отпил из шутихи вина, дунул в горлышко и как ни в чём не бывало протянул сосуд отцу жениха. Невеста и жених, по обычаю, при обручении пить спиртное не могли.
Пригубил князь вина, оторвал губы, а вино льётся и льётся – на камзол, на стол. А гости смотрят во все глаза, не понимая причины чуда такого, все притихли. Диво-то какое! Вино само из кувшина бьёт, ровно родничок. Князь покраснел от досады. Опасаясь, что он разобьёт подарок, я почти выхватил сосуд у него из рук и дунул в горлышко. Вино течь прекратило.
Я обратился к молодым:
– Пусть и у вас вот также бьёт неиссякаемым источником здоровье, и в вашем доме ломятся от богатства закрома.
Вокруг весело засмеялись. Подвыпивший уже Демьян протянул руку:
– Дай-ка попробую.
Я протянул ему шутиху. Демьян припал к горлышку и гости затихли, ожидая что будет. Как ни старался Демьян, но вином он всё же облился. К чести его, наместник засмеялся первым, а за ним – и все гости.
– Занятную штуку подарил! Где взял?
– В Неаполе, – не моргнув глазом, схитрил я.
Гости изумились.
Торжество шло своим чередом. Пели и плясали гости, оглушительно били в бубны и дули в жалейки приглашённые скоморохи. Вино ли ударило мне в голову, а может – удаль молодецкая, только вышел я в средину двора да запел песни. Естественно, подходящие к случаю, из репертуара Зыкиной «Течёт река Волга», и другие. Не слышавшие их ранее гости были в полном восторге.
Пел и гулял народ допоздна.
У ворот толкались любопытствующие горожане. Наместник вышел и к ним, а слуги выкатили щедрый дар – бочку вина да две бочки пива – и угощали всех желающих.
Подступила ночь, но гости не расходились, по тёплому времени спали тут же – кто в доме, кто во дворе – слуги постелили набитые соломой матрасы или даже чистые половички.
С утра третьего дня шедший навстречу мне в доме наместник остановил меня и спросил:
– Ну, как тебе жених?
– Видный жених – всем на зависть. А мужем твоей дочери станет – внуком тебя порадует.
– Что необычного-то? Дети – всегда на радость, внуки – так вдвойне…
– Хотел тебе боярин о последнем видении сказать. У княжича через четыре года сын родится, Дмитрием нарекут. И он в своё время весьма известен станет. Великое будущее у внука твоего. Полководец будет знаменитый и спаситель Руси.
– От кого? – насторожился наместник.
– От ляхов.
– Иди ты?! – удивился наместник. Потом подбоченился, подкрутил усы – вроде как знай наших! – А с дочкой что?
– Всё будет прекрасно, замужество удачное – вижу. Будут у семьи тяжкие испытания, но всё кончится благополучно.
– Это я и хотел услышать. Слава Богу, отлегло от сердца. Сам понимаешь – отец я, дочь люблю и счастья ей хочу. Пойдём, лекарь, выпьем за хорошие предсказания твои.
Мы сначала выпили вдвоём, потом вышли во двор, где помятые гости уже уселись за стол. Часть гостей уехала с утра, и народу стало меньше. После «поправки здоровья» народ пустился в пляс, запел песни, завёл хороводы.
Драк не было, что порой случалось на пирах. Частично из-за высокого ранга гостей, а в основном – из-за суровых ратников, быстро разнимавших забияк и разводивших их в разные стороны, не допуская стычек. Особо буйных обливали холодной водой.
Грешен, ушёл я вечером совсем разбитым, но с чувством выполненного долга и с большим облегчением. Тяжкое испытание – три дня кряду пить и есть, практически не отходя от стола.
Я сделал в работе перерыв на пару дней, сказавшись нездоровым, чтобы отойти от трёхдневного пьянства и обжорства. Вот уж поистине – веселье на Руси есть питиё.
Только пришёл в себя и втянулся в работу, как в дом, снятый мной для приёма больных, заявился собственной персоной наместник. Охрана его вольготно расположилась во дворе. «Опять что-то случилось?» – промелькнула в голове тревожная мысль.
Поздоровавшись и перекрестившись на икону в красном углу, Демьян непринуждённо расселся на стуле.
– Живой, лекарь? А я вот чуть не неделю болел после торжества. Зато пир удался! Хорошо отгуляли, в городе о том только и разговоров.
– Да уж, на торгу только и говорят что об обручении Ксении с молодым князем, – подтвердил я.
Демьян довольно улыбнулся.
– Я чего к тебе заехал-то…
Я насторожился.
– Помнишь, ты предсказания свои поведал?
– Помню, боярин.
– И что ты дьяком какого-нибудь приказа хотел стать?
– Кто же не хочет подняться?
– О! Считай, что тебе повезло!
– Пока не чувствую.
– Боярыня Собакина на пиршестве у меня глаз на тебя положила. С супружницей моей поделилась, говорит – мужчина видный собой, весёлый – песни-то как певал да плясал – и одинокий.
– А боярыня?
– Так она уж давно вдовица. Муж её, Тимофей, уж лет десять как погиб. Мы тогда с ним в одном походе были, супротив татар. Вот в бою он голову и сложил.
– Не пойму только, в чём счастье.
– Экий ты тугодум, просто удивительно, как иногда быстр умом бываешь. Ну что тут непонятного? Ты на ней женишься – на боярыне Собакиной, и сам становишься боярином по праву владения. Угодья у неё обширные, богатые.
Я опешил.
– А какая она хоть собой?
– Обыкновенная. Да что тебе с ней – детей заводить? Ты звание боярское получаешь, тогда и я тебя продвинуть смогу. Дело верное! И двигаться вверх мы должны вместе, помогая друг другу. Но!
Демьян поднял толстый волосатый палец вверх.
– Двигаться медленно и осторожно, всё делать обдуманно, загодя мозгуя.
– Демьян Акинфиевич! За заботу спасибо, но, честно говоря, жениться мне не хочется.
– Понимаю, дело молодое, за девками ещё поволочиться охота. Так одно другому не помеха, – подмигнул Демьян.
– Да я ведь её даже не видел!
– Эка беда! Съезди, да посмотри.
– Куда?
– На кудыкину гору, – разозлился наместник. – В своём имении она живёт, в трёх вёрстах от города, село такое есть – Собакино! Неуж не слыхал?
– Слыхал, – промямлил я, соврав, чтобы ещё больше не разозлить боярина.
– Ну, я тебе сказал, ты думай! А я пошёл – некогда мне.
Демьян простился и вышел.
Ну ни фига себе попал. Только с Дарьей расстался, не отошёл ещё, а меня хотят женить, причём не особо интересуясь – нравится ли мне женщина и хочу ли я стать боярином. Ну, в том, что стать хочу, Демьян и не сомневался. Сам алчный до власти, он не допускал и мысли о том, что я могу не хотеть властвовать. Потому и тянул за собой, желая иметь поближе надёжного служивого, а в будущем – приказного или думного дьяка. И не о моём благополучии он печётся, а о верных людях на нужных местах.
Действительно, не он тугодум, а я. Может, с Ксандром посоветоваться насчёт боярыни? Кстати, давно не видел друга, всё дела…
Нет, жениться я решительно не хочу, и чёрт с ним, с боярским званием. Тем более – ехать за Демьяном в Москву впоследствии я не собирался. Не исключено, что Годунов и в самом деле потянет за собой наверх, к престолу, преданных ему лично и хорошо знакомых людей, но я участвовать в этом не собирался.
Я принял решение, и на душе стало легче.
А буквально через пару дней ко мне на приём заявилась Варвара Матвеева. Та самая, которую мы с боярским сыном Андреем отбивали от злодеев, а из-за убийства тогда боярина Сорокина я чуть не пострадал в Разбойном приказе.
Я узнал гостью, хотя и видел недолго и при обстоятельствах не самых лучших для знакомства.
Боярыня поздоровалась, а я вскочил из-за стола и усадил её на стул.
– Чем могу быть полезен?
– Да не больна я вовсе! Заехала вот поблагодарить за помощь твою на дороге. Всё ждала-ждала, когда ты мой дом посетишь! Хотя бы из вежливости, спаситель беспамятный, – ан нет, – пыталась сердиться боярыня.
Да что такое на меня в последнее время за напасть? То Демьян познакомить хочет с какой-то неведомой мне Собакиной, то вот Матвеева сама заявилась.
– Прости, боярыня. Времени не было. После твоего освобождения меня в Разбойный приказ упекли, за то, что я застрелил того разбойника, который тебя пленил, а кучера убил.
– Какой ужас! Я что-то слышала об этом.
– Еле тогда освободился. А потом больные были – видела, сколько страждущих на улице ждёт? Затем на обручении наместниковой дочки гулял. Прошу простить меня великодушно! – неумело оправдывался я.
– Прощаю. Но жду в гости.
– Всенепременно.
Я проводил взглядом уходящую боярыню. А фигурка-то хороша, всё при ней. Может, и в самом деле съездить, познакомиться поближе? Это ведь ни к чему меня не обяжет.
Вот дурак-то. Она же только что здесь была, чего же не спросил, где её имение? Я-то представился, когда возок отбил – и то, что Кожин Юрий, и то, что лекарь – всё назвал. А в городе меня каждая собака теперь знает, всяк покажет дорогу к лечебнице, вот Варвара легко и нашла. Смелая! А ведь небось Татищев знает, где она живёт – его холоп боярыню со служанкой отвозил. Решено, завтра с утра еду к Велимиру, проведаю его сына, да с боярином по чарке вина выпьем – приглашал ведь. А между делом выведаю, где Матвеевы живут.
Так я и сделал.
Встретил меня Татищев как брата и друга. Обрадовался, обнял горячо. Кликнул прислугу, накрыли стол.
Я не очень сопротивлялся. Хотелось есть, и к тому же по обычаям сотрапезник не мог стать врагом.
Боярин позвал Андрея, и мы втроём посидели часика три за столом, вспоминая наш арест и достойный отпор наглецам из Разбойного приказа.
– Юрий, может, на охоту съездим? Зайцев на угодьях развелось – полно.
– В другой раз, обещаю. Ноне я хотел бы боярыню Матвееву посетить с визитом вежливости.
– Ой, а не влюбился ли, часом?
– Ей-богу, нет. Только дороги не знаю, да кто-то из твоих холопов туда её на возке доставлял.
– Так недалеко от меня они живут, вёрст пять будет.
– Они – это кто?
– Да Варвара же и отец её – Аристархом звать. Стар он уже – Варя-то поздно родилась, долго без детей они с женой жили. Любит её отец, так что не балуй, – предупредил Велимир.
Проводить меня вызвался Андрей. Ехали не торопясь, рассказывая друг другу весёлые истории. На пригорке остановились.
– Вон их усадьба. Дальше уж ты сам.
Мы тепло попрощались, и я поехал на Орлике к усадьбе Матвеевых. Вокруг поля ухоженные, да и сама усадьба изрядно впечатляла размерами. Двор огорожен жердинами, подметён. Чувствовалась крепкая хозяйственная рука.
Едва я подъехал к воротам из жердей, которые мой Орлик легко мог перемахнуть, играючись, как из дома выбежала уже знакомая мне служанка. Ну та, что огрела меня в возке чем-то тяжёлым по голове. Узнав меня, она заулыбалась и открыла ворота.
Я спешился, ввёл коня в поводу. А из-за угла дома уже спешил холоп – принять коня.
– Доложи боярыне – лекарь Юрий Кожин.
Служанка исчезла в доме, а холоп увёл коня в конюшню.
Я подошёл к крыльцу, остановился. Хозяева меня не заставили ждать. На крыльцо вышел сухопарый старик, а за ним – Варвара с ковшом сбитня в руках. Выпив, я перевернул ковш, показывая, что он пуст, и поздоровался с поклоном.
Мы прошли в дом, в горницу, я перекрестился на образа, и все уселись на лавки.
Разговор начал старый боярин.
– Должен выразить тебе свою признательность, Юрий, за освобождение дочери. Рассказывала она мне о досадном приключении. Боярин убиенный уже давно на Вареньку заглядывался, да я от ворот поворот давал. Бражник и гуляка – вот и жизнь кончил бесславно. Похитить дочь возжелал, прямо как татарин какой. Слышал я о таком обычае – похищать невесту из родительского дома, вроде где-то на юге, в горах такая дикость есть. Богомерзко! У родителей сперва согласия испросить надо. Спасибо отцовское прими за Варю.
– И ты меня прости, боярин. Надо было бы до дома отчего её проводить тогда, да сын боярина Татищева, соседа твоего, сильно занедужил, пришлось им заниматься.
– Да слышал я уже о том, от самого Велимира. Ну что же мы, ровно не русские, за пустым столом сидим? Варенька, распорядись.
– Уже, батюшка. Как соберут, Лукерья известит.
– Вот и славно. Чем на жизнь зарабатываешь, Юрий?
– Людей лечу.
– Ага, понятно. А вот поведай мне, старику, как ты жив остался? Ведь боярин убиенный – тьфу, имени его произносить не хочу, отменно саблей владел. Как же ты его сразил?
– Из пистолета.
Я вытащил из-за пояса пистолет, продемонстрировал его и вернул на место.
– Экие новомодные штуки! Гром, серой воняет – как в аду!
– Зато уравновешивает шансы противников, думаю – за ними будущее.
– Упаси Господи! – запротестовал Аристарх.
Вошла служанка Лукерья и певучим голосом объявила, что обед готов.
Мы прошли в трапезную. Стол не ломился от яств, но сытно и вкусно покушать и выпить можно было вполне.
Не спеша мы кушали и продолжали разговор. Впрочем, говорил в основном только старик. Видимо, истосковался по интересному собеседнику, знать – не часто его посещали гости из города.
– Батюшка! Что ты всё об урожае да о погоде. Пусть Юрий расскажет что на обручении видел.
– Это у наместника? – посмотрел на дочь Аристарх.
– А то где же, на торгу только об этом и разговоров.
Как мог подробнее я рассказал о том, что видел – кто жених, кто во что был одет да кто какие подарки преподнёс.
У Вари глаза заблестели – вероятно, эта тема была ей интересна, не всё же о надоевших видах на урожай. Да и с кем ей здесь общаться?
Мы поели, я поблагодарил гостеприимных хозяев и откланялся. Нельзя затягивать первый визит, сочтут невежливым или ещё того хуже – назойливым.
На прощание, когда я уже садился в седло подведённого коня, Варя и Аристарх просили заезжать в гости запросто, без церемоний.
Я умчался в город и едва успел проскочить перед закрытием городских ворот.
Занятная семья. Старик, конечно, со своими понятиями, но человек чести. А Варвара – женщина или девица – кто его знает, по всему видно – начитанная, и характер у неё есть. Не каждая поедет разыскивать в городе малознакомого ей лекаря. Пусть даже и не специально, в этом я не сомневался. Была, скорее всего, по делам да и решила отыскать.
Дома я с головой окунулся в работу. После свадьбы некоторые из именитых гостей, видя, что наместник живо общается со мной, тоже решили не гнушаться отношений с простым лекарем, невзирая на чины и звания.
К моему удивлению, среди моих пациентов появился и татарин Ахмед. Самый настоящий – в тюбетейке, халате, шароварах. Вот только оружия у него не было. По-русски он говорил сносно, но, как и все татары, для которых русский язык не родной, не выговаривал шипящие звуки.
Оказалось, был он купцом, имел своё судно, а ко мне пришёл из-за мучающей его грыжи. После осмотра я удивился:
– Да как же ты ходишь? У тебя ведь грыжа размером с голову.
– Ай, мучаюсь, не живу, однако четырёх жён и многих детей кормить надо.
– Операцию делать надо, удалять грыжу.
– Больно, однако! И боюсь я.
– Не зарежу, не переживай.
В остальном здоровье его не вызывало опасений, и мы договорились, что пока племянник его, Есукей, с судном пойдёт в Москву торговать, он прооперируется.
С утречка я уложил его на стол, напоил опием, вскрыл грыжевой мешок, ушил мышцы грыжевого кольца, затем кожу. Сюда бы сетку лавсановую – для верности, да где же её взять.
Неделю татарин был под моим наблюдением. Когда я снял швы, то порекомендовал ему не таскать тяжести.
Татарин походил по комнате – было немного больновато, но ничего не мешало.
– Ай, какой замечательный лекарь! Всем в Казани расскажу.
– А ты собирай больных и привози сюда, будешь деньги за перевоз с них брать. Тебе выгодно – не только товар везти, но и назад их забрать – после того, как расторгуешься и новый товар купишь. Судно деньги приносить должно.
– Ай, как верно говоришь! Просто замечательно придумал!
Забегая вперёд, скажу, что Ахмед и в самом деле стал привозить из Казани пациентов – сначала двоих, потом их число стало увеличиваться. Казань – город большой, и страждущих много.
В конце концов татарин купил небольшое одномачтовое судёнышко, перегородил трюм, сделав подобие кают, и возил теперь только пациентов ко мне, отдав грузовое судно в аренду племяннику Есукею.
– Ай, как хорошо, – говорил при встрече он. – Живот не болит, деньги зарабатываю благодаря тебе. Видно, тебя мне Аллах послал, да продлит он годы твоей жизни.
А уж мне-то как хорошо – пациентов искать не надо, стабильно, партиями по восемь-десять человек возит татарин.
Трудиться теперь много приходилось, но и злата-серебра в кошеле заметно прибавлялось. Хотя татары казанские были уже под рукой Иоанна Васильевича, цену я с них брал, как с иноземцев, памятуя, сколько бед принесли набеги татар на нашу землю.
И ещё одна причина была, по которой татары охотно ехали ко мне – я знал татарский. Конечно, за годы отсутствия контактов он подзабылся, но, снова общаясь с ними, я вспомнил язык быстро. И теперь лопотал, как и прежде.
Я стал замечать: чем больше работал, тем больше возникало новой работы. Осмотр, операции, перевязки – просто какой-то бесконечный круговорот дел. Дошло до того, что все мои пациенты становились на одно лицо. Я стал опасаться – как бы их не попутать – кому что делать, хоть карточки заводи.
В свою бытность в той жизни врачи проклинали засилье бумажной работы, а тут мне уже неоднократно приходила в голову мысль – а не начать ли мне делать записи?
Приступал я к работе рано, трудился до обеда, потом – часовой перерыв, и заканчивал, когда начинало темнеть, поскольку ничего не было видно. Не работать же при свечах? Тем более что дни становились короче, и темнело с каждым днём всё раньше.
Вымотанный работой, я решил устроить себе выходной. Послеоперационных больных, требующих постоянного внимания, не было, да и Ахмед на судне придёт с новой партией болящих не раньше, чем через три дня.
Рано утром я сел на застоявшегося коня и погнал его в усадьбу Матвеевых.
Боярыня и её отец встретили меня приветливо.
– Что же ты нас забыл? – укорила меня Варвара. – Обещал бывать, а сам?
– Прости, Варенька, дел невпроворот. Вот устроил себе день отдыха – и сразу к вам.
Варю поддержал отец.
– Осень не за горами, дороги развезёт – тогда даже при желании к нам не добраться.
После небольшого обеда решили мы с Варей прогуляться. Не спеша прошли по мосткам через ручей, потом по опушке леса. Хорошо-то как в лесу! Воздух свежий, пахнет травой, листьями. Деловито летают жучки, стрекочет неугомонная сорока, в кустах поют невидимые птицы.
Уселись на берегу небольшого ручья. Поговорили о том, о сём. Я рассказал ей несколько смешных историй. Варя улыбалась, и ямочки на её щеках выглядели очень мило. Дочь боярская оказалась довольно грамотной, рассказывала, с каким удовольствием читала книги – разные, почти все рукописные в это время, и производила приятное впечатление живостью ума и своей непосредственностью.
Мы вволю наговорились. Никаких поползновений приобнять или как-то сблизиться я не делал, помня предостережение Велимира о строгих нравах отца Вари. Мне было приятно пообщаться в спокойной обстановке расслабленности и отдыха. Да и некоторая доля ответственности была – всё же боярская дочь, не холопка. Не для того я её отбивал у злодея Сорокина, чтобы вот так просто взять и изнасиловать в кустах.
– Пора! – с грустью произнесла Варя. – А то папенька беспокоиться начнёт.
Мы побрели назад к дому. В целости я сдал её с рук на руки боярину. Тот ревниво оглядел дочь и, видимо, не нашёл повода придраться.
Холоп подвёл мою лошадь, мы тепло попрощались, и к вечеру я уже был в городе.
Улёгшись в постель, я снова и снова вспоминал события прошедшего дня, силясь понять – что меня привело в дом боярина Матвеева? Нравилась ли мне Варя? Пожалуй, да. Но форсировать отношения пока не хотелось, слишком саднила душевная рана от расставания с Дарьей и сыном.
События последующих дней враз перевернули мой уже ставший привычным жизненный уклад.
С очередным рейсом пришёл татарин Ахмед. В приёмную комнату он обычно входил первым, постучавшись, говорил – сколько человек доставил и интересовался, кого из пролеченных больных можно забрать назад. Потолстел Ахмед, халат дорогой купил. Я подозревал, что с пациентов он хорошо берёт за перевоз и доставку к лекарю. И заходил он ко мне больше для поднятия своего авторитета среди соплеменников. После покорения Казани Иоанном Грозным присмирели татары, поутихли, однако же память о владычестве и силе Казанского ханства и о многочисленных русских рабах ещё была сильна.
В этот приезд после уже обычного стука в дверь Ахмед вошёл спиной вперёд и пропустил в комнату знатного мурзу. Это определялось с первого взгляда – богатая одежда, надменное лицо, презрительный взгляд раскосых глаз. Не знаю, на какой приём рассчитывал мурза, но вставать и кланяться я не собирался.
Ахмед услужливо пододвинул мурзе стул и вышел. Гость молча смотрел на меня, видимо оценивая.
– Я мурза татарский Камчи-нойон. Послан визирем. Сможешь помочь?
– Ты не сказал суть дела, мурза.
Разговор шёл на татарском – видимо, Ахмед предупредил о моём неплохом знании языка Камчи-нойона.
– Откуда ты знаешь мой язык, урус? В плену был?
– Довелось, – нехотя признал я.
Татарин бросил взгляд на моё левое ухо.
– Не вижу отметины от серьги раба.
– И не увидишь. Я был лекарем у достойного человека и лечил самого визиря, получив в благодарность перстень и свободу.
– Когда же это было?
– Очень давно, мурза, когда тебя ещё не было на свете.
– Сколько же тебе лет?
– Сколько дашь, все мои.
– Дерзишь? – вспылил мурза.
– Не забывайся! Я у себя дома, а ты в гостях у меня. Могу и обидеться.
– Прости, – отступился мурза. – Погорячился.
– Давай ближе к делу, меня люди ждут.
– А, подождут, – брезгливо махнул рукой мурза.
– Мне решать, – не удержался я.
– Так вот, – взяв себя в руки, продолжил мурза, – заболел визирь. Не знаю чем, только сходить на двор по малой нужде не может. Прислал меня, чтобы уговорить тебя ехать в Казань.
– Ни за что!
Мурза забеспокоился. Видимо, ему был дан строгий наказ – без лекаря не возвращаться. А зная крутой нрав их ханов, визирей и прочего властного люда, я не сомневался, что в случае невыполнения наказа мурза мог запросто лишиться головы.
– Мы хорошо заплатим!
– Хорошо – это сколько?
– Десять золотых.
– Дёшево визирь ценит мою и свою жизни.
– Пятьдесят! – сразу накинул мурза.
– Деньги они, может быть, и заплатят, только кто даст мне гарантию, что я с деньгами и живой вернусь назад?
– Я слово даю.
– Слово, данное правоверным неверному, недорого стоит.
Мурза задумался. Я решил прервать мысли посланника визиря.
– Пятьсот монет золотом, и ты сам останешься заложником.
– Пятьсот – это много!
– Жизнь и здоровье визиря стоят дороже. К тому же я уверен, что местные лекари уже пытались лечить визиря. Теперь у него просто нет другого выхода.
Я не желал уступать. В конце концов я не отказывал в лечении даже бедным крестьянам, у которых не было и медной полушки. Но визирь – человек не бедный, и к тому же злата-серебра награбили в своё время татары у соседей немерено, пусть теперь поделятся.
– Якши, будут деньги, – решил мурза.
– Сначала деньги, потом стулья, – некстати вспомнил я фразу из Ильфа и Петрова.
– Какие стулья?
– Ты ослышался. Давай деньги вперёд и муллу с Кораном.
– Зачем?
– Слово мне дашь на Коране, что живым вернусь.
– Я охрану тебе дам – у меня воины есть.
– Муллу и слово, причём поклянёшься на Коране, – повторил я.
– Ай, какой ты неуступчивый.
– Жизнь научила.
– Якши. Я ухожу искать муллу, но я вернусь.
Мурза поднялся и вышел. Теперь он не выглядел таким надменным.
Я начал осмотр татар, доставленных на судне Ахмедом.
После полудня мурза заявился снова. Где уж во Владимире он нашёл муллу – для меня загадка, но он его привёл – в зелёном халате, белой чалме и с Кораном в руках.
Мурза, положив руку на Коран, торжественно поклялся, что воины его будут охранять моё тело, как его самого.
– Ладно, – согласился я. – Деньги давай.
Мурза вытащил из-за пояса увесистый кошель, бросил его на стол. Я демонстративно пересчитал монеты. Мурза был красен и недовольно сопел. Но желание угодить визирю пересилило всё.
Сумма была действительно громадной. И где только мурза их взял, неуж с собой привёз? Стало быть – хитрил, начиная торг с десяти монет.
Мулла ушёл, бормоча под нос суры Корана.
– Тебя будут сопровождать два моих воина. Как пройти к визирю, они знают. Я остаюсь в городе, на постоялом дворе. Так?
– Всё верно. Когда ехать?
– Чем быстрее, тем лучше.
– Буду вскоре готов.
Мурза вышел, и из окна я видел, как он что-то объяснял своим людям.
Я собрал сумку с инструментами. Долго держал пояс с саблей в руках, раздумывая. По мусульманским обычаям неверный не имеет права носить оружия, с другой стороны – Казанское ханство теперь называется Казанским царством и находится под тяжёлой дланью Иоанна Васильевича.
Решил всё же оружия не брать. Есть воины для охраны, а если что с визирем пойдёт не так, оружие не поможет.
Вздохнув, я убрал саблю в шкаф. Всё-таки привык я путешествовать с оружием – чувствуешь себя защищённым.
Выходя, я оглядел комнату. Ёлки-моталки, кошель с деньгами открыто лежит на столе, прямо как для татей положен. Я сунул кошель под шкаф. Хранилище ненадёжное, но ничего лучше я в данный момент придумать не мог.
Я вышел из дома и запер дверь. Больше меня здесь ничто не удерживало. С пациентами я определился – больных, нуждающихся в срочном лечении не было, и Ахмед взял на себя заботы по их устройству до моего возвращения из Казани.
Мурза указал пальцем на воинов.
– Они головой отвечают за тебя – должны охранять и везде сопровождать. Их долг будет исполнен по возвращению во Владимир, и да поможет тебе Аллах!
И только я повернулся к калитке, как он добавил по-русски – видимо, для того, чтобы не поняли воины.
– Хабиб, ты постарайся! Очень тебя прошу. Я не только головой рискую. Умрёт визирь – сторонники султана в Османской империи голову поднимут, опять война начаться может.
Я поднял руку, дав знать, что услышал и понял его.
Когда мы спустились к пристани, около неё одиноко стоял маленький кораблик Ахмеда.
Едва я ступил на палубу, как сбросили швартовы, и судно отчалило. На стремнине корабль развернулся, команда подняла паруса и, подгоняемые течением и ветром, мы начали плавание.
Кораблик был мал, но ход имел хороший. Мне, как гостю Ахмеда, на судне отвели самую лучшую каюту, но и она была не больше четырёх квадратных метров: узкая койка, скамейка, намертво прикрученная к палубе – и всё.
Ахмед старался угодить – сам принёс чашку действительно вкусного плова и пиалу с зелёным чаем. Давно я его не пил, уж и вкус забылся. Если чёрный ещё привозили изредка купцы из Синда, то зелёного я здесь прежде не видел.
С поклоном забрав чашку и пиалу, Ахмед поинтересовался:
– Не нужно ли чего ещё?
– Спасибо за заботу, Ахмед, ничего больше не надо. Теперь отдохну.
– Я распорядился, чтобы никто не потревожил твой сон, уважаемый.
Ахмед исчез, а я вытянулся на койке и сразу уснул. Напряжение от работы давало о себе знать, а голову я должен был иметь свежую – всё-таки предстоит серьёзное дело, и если татарский вельможа умрёт, головы лишусь не только я, но и мурза, и Ахмед, и другие. Их головы меня беспокоили меньше всего, а вот своя…
Через три дня на четвёртый судно мягко стукнулось о причал Казани.
Поблагодарив Ахмеда, который расплылся в довольной улыбке, я сошёл на берег в сопровождении двух воинов.
С интересом я смотрел на город со стороны реки. Мне ведь пришлось здесь побывать очень давно – пленником, и удалось выбраться живым. На стенах были видны проломы от штурма Казани русским войском, ныне заложенные камнем, но тем не менее ясно различимые.
Мы пошли к городу. Воины из охраны шли впереди и расталкивали толпу идущих в город людей. Крестьяне, ремесленники, мелкие лоточники безропотно уступали дорогу.
Миновав городские ворота, у которых стояли русские стражники, мы вошли в город и направились к дому визиря, вернее, ко дворцу, дом – это слишком скромно звучит для такого большого и величественного сооружения.
В Казани за интересами России бдел наместник русского царя, для пригляда – с небольшой ратью, но правили по-прежнему татары.
Воины постучали в ворота, вошедшему слуге сказали, что прибыл русский лекарь, и нас немедленно впустили. Мы остались стоять во дворе, осматривая дворец; рядом журчал фонтанчик, в бассейне которого плавали золотые рыбки. Главное здание дворца было обложено красивыми плитками, образующими затейливый орнамент.
Вскоре слуга вернулся и с поклоном пригласил меня во дворец.
Воины остались во дворе, а я пошёл за слугой, поражаясь роскоши и благолепию дворца. Полы везде были устланы коврами, так что звука шагов не было слышно.
Перед одной из дверей застыли два татарских воина в начищенных до блеска доспехах.
Слуга постучал, и, получив соизволение войти, пропустил меня внутрь, оставшись в коридоре.
В огромной комнате стояла деревянная кровать под балдахином, на которой возлежал упитанный вельможа. Стоявший рядом мальчик без устали работал опахалом из перьев.
Лицо у татарского вельможи было одутловатым, он страдальчески кривился.
– Ассалам алейкум! – поздоровался я.
Вельможа пробормотал невнятно ответное приветствие.
Я опросил его, как мог. Состояние пациента было неважным – видно было, что болезнь запущена.
После осмотра опасения мои подтвердились. Я сидел на низком пуфике и раздумывал – что мне делать? Положение было шатким: делать операцию – болезнь зашла далеко, могут сдать почки; не делать – пациент долго не протянет. В условиях современной клиники таких выходить можно – неделю на подготовку, вывести мочу катетером, поставить цистостому, лекарствами поддержать. А тут? И уйти могут просто не дать.
Я вышел в коридор и велел слуге позвать кого-либо из родственников – желательно старшего сына. С женой разговаривать бесполезно – у него их наверняка целый гарем, да и к голосу женщины кто будет прислушиваться: страна-то мусульманская.
Вскоре подошёл сын, статный черноусый татарин в богатых одеждах. Мы зашли в небольшую комнату по соседству, и я объяснил ситуацию.
– На всё воля Аллаха! – воздел руки к небу сын визиря. – Делай, что сможешь, и да поможет ему Всевышний. О мастерстве твоём мы наслышаны, и думаю, ты приложишь всё своё умение.
Я объяснил, что мне надо. Сын визиря выслушал меня, кивнул.
– Присядь, подожди, вскоре всё необходимое принесут.
Спустя недолгое время меня позвали, и в комнате визиря я увидел всё, что мне было нужно для операции – белый холст, посуду в виде маленького ведёрка, жбан с хлебным вином.
Мальчика с опахалом попросили выйти за ненадобностью, но старший сын визиря захотел остаться – посмотреть. Ну что же, это его право.
Я накапал настойки опия, дал выпить визирю. Отключился он быстро – организм совсем ослаб.
Я вымыл руки хлебным вином, обильно смочил и обтёр операционное поле. Троакаром – подобием толстенной иглы – проколол переполненный мочевой пузырь и еле увернулся от хлынувшей струи зловонной застоявшейся мочи. Ого! Да у него в пузыре чуть ли не литр был!
С помощью сына визиря я поменял промокшие простыни и обтёр тело визиря хлебным вином.
Сделал разрез, перевязал кровоточащие сосуды. Вскрыл стенку мочевого пузыря! Ба! Громадная аденома размером с яблоко! Как он только жил?
Медленно, миллиметр за миллиметром, я принялся вылущивать опухоль из капсулы. Подкравливало. Я то и дело осушал рану. Надо поторапливаться – визирь дует живот, пульс частит.
Наконец операция закончена.
В поту, с окровавленными руками я уселся на пуфик. Теперь бы сигарету – было бы в самый раз! Только где её взять?
Немного передохнув, я перевязал пациента. Сильный мужик! В его состоянии не каждый бы операцию перенёс. Значит, милостив его Аллах! Но операция – полдела, теперь его выходить надо.
Потянулись бессонные, беспокойные ночи.
На третий день у визиря поднялась температура. Случилось то, чего я опасался больше всего – уретральная лихорадка.
Вновь – через слугу – я позвал сына больного.
– Травы нужны.
– Лучшие травники Казани к твоим услугам.
И здесь, почти на ровном месте, возникла проблема. Названия трав я знал, но по латыни. Кое-как смог назвать их по-русски. Однако вызванные сыном визиря травники разводили руками – не знаем таких.
– Я хочу сам проехать по окрестностям, может – что-нибудь и соберу.
– Якши. Я дам тебе лошадь и охрану – лучших воинов из дворцовой стражи.
Через полчаса мы выехали из города. Впереди, показывая мне дорогу, мчался седоусый десятник.
– Там Арский лес, там много трав! – сказал он мне.
Ну, он местный – ему и карты в руки.
Мы добрались до леса. Я спешился и побрёл по траве, вглядываясь в растения. Вот ромашка, здесь – чабрец, тут – марена.
Я рвал лечебные травы и складывал их в мешочек. Воины окружили меня кольцом, следуя в отдалении на расстоянии пятнадцати-двадцати метров.
Вдруг раздал шум, крики. Справа от меня несколько воинов упали, сражённые стрелами. Твою мать! Попал в передрягу, а у меня и оружия никакого! Впрочем, у воинов оружие было, однако им это не помогло.
Седоусый десятник выкрикнул малопонятную команду, и оставшиеся ратники собрались вместе, выстроив стенку и прикрывшись щитами.
Из леса на них выбежала толпа полудиких татар – в драных халатах и с самым разным оружием.
– Немедленно на коня – и в город! Мы их задержим! – закричал мне десятник.
Так я и сделал. Чего татары не поделили – это их дело, и встревать в него я не собирался.
Конь мигом донёс меня до города. Удивившись моему возвращению без воинов, сын визиря спросил, в чём дело? Как мог, я объяснил ему, что на нас напали простолюдины, и несколько воинов убито.
– Да, – нехотя признал он, – уже второй год идут восстания некоторых племён. Будь на престоле сильный хан, мы бы их уже в бараний рог скрутили. Где произошло нападение?
– В Арском лесу.
– Я немедленно вышлю моим воинам подмогу.
Через несколько минут из ворот дворца вынеслась конная группа из полусотни воинов и, распугивая прохожих, понеслась к городским воротам.
Я прошёл в комнату визиря, открыл мешочки с травами. Однако скудно!
Поручив дворцовому лекарю сделать отвар, я напоил им визиря. Что же дальше? Трав-то нет, и соваться в лес опасно. Придумал!
Я вновь подошёл к сыну визиря.
– Распорядись, пусть меня отведут к травникам. Я сам отберу травы, которые мне нужны.
Тупица! Почему мне раньше это в голову не пришло?
В лавке травника висели пучки сушёных трав, среди которых я выбрал нужные. По крайней мере, на несколько дней хватит.
По моему поручению дворцовый лекарь делал отвары, а я поил больного.
Постепенно, очень медленно, но в болезни наметился перелом: температура упала, уходила слабость. И наступил день, когда визирь смог присесть в постели.
Радости родственников не было границ. В честь этого события закатили пир, правда – в узком семейном кругу. А круг этот был не мал – многочисленные жёны, дети, внуки, братья и прочий люд. По мусульманским обычаям, мужчины и женщины праздновали в разных залах.
Когда меня торжественно ввели в зал для мужчин, я изумился – да их тут человек двести. Ничего себе – «узкий» семейный круг!
Пили кумыс, ели жареную и варёную баранину с горячими лепёшками, а уж разной выпечки было – горы! Особенно мне пришлись по вкусу варённые в масле шарики из теста с мёдом.
Пир закончился внезапно. Все ушли совершать намаз.
Я же побрёл в выделенную мне комнату – по соседству со спальней визиря.
Через неделю визирь уже ходил, придерживаясь рукой за послеоперационную рану. От сердца отлегло, а ведь всё могло закончиться плачевно!
В один из дней, ближе к вечеру, в дверь выделенной мне комнаты постучали. Извинившись, что нарушает покой, вошёл слуга.
– Уважаемый лекарь, – учтиво начал он, – с тобой просит встречи известный тебе Ахмед. Визирь знает, и послал меня сообщить о своём разрешении. Ахмед – во дворе, у фонтана.
Срочных дел у меня не было, и я пошёл во двор в сопровождении одного из стражей, всюду следовавшего за мной.
В самом деле, здесь меня с нетерпением ждал знакомый татарин. Отвесив поклон, он спросил о здоровье визиря, тревожно глядя на меня. Услышав мой обнадёживающий ответ, успокоился. Видно, и Ахмед пребывал в большом напряжении, опасаясь за свою голову – ведь это он советовал мурзе обратиться к русскому лекарю.
– Как тебе понравилась Казань? – спросил Ахмед.
– Да я из дворца и не выхожу, вот только раз пришлось выехать с воинами – травы искать лечебные в лесу. Едва не погибли тогда все.
Ахмед оживился.
– Да, нехорошие люди есть ещё. А всё шайтан – много в этих местах зла было.
Мы помолчали. Вдруг Ахмед повернулся ко мне и спросил:
– А хочет Юрий услышать предание о Змеиной горе?
Мне стало интересно, и я кивнул.
Мы пошли по саду, стараясь не замечать стража за спиной.
– Нигде во всей земле нет места более прекрасного! – с восхищением воскликнул татарин. – Но старые люди говорят – так было не всегда! Когда ты был за городом, не мог не видеть высокую гору, – посмотрел он на меня.
Я припоминал: вокруг Казани много холмов, и сам древний город стоит на холме, на крутом берегу Волги. А рядом действительно высилась большая тёмная гора.
– Когда хан Газан строил крепость, народ боялся жить здесь, шибко боялся! В этих местах было много змей, настоящих драконов, толстых как брёвна! В этих горах было много крылатых драконов.
Переведя дух, Ахмед продолжил:
– Хан собрал визирей решать, как истребить змей. Решили соломы натаскать и зажечь. Но все боялись. Нашли смелого юношу. Сел он на коня и поскакал к соломе. Высек он огонь огнивом, зажёг огонь, бросил в солому. Когда солома загорелась, один большой змей, взяв в зубы свой хвост, как кольцо, подкатился к юноше и погубил его. Да, огонь огромного костра истребил змей. Но один, самый большой змей по имени Зилант улетел и поселился на горе рядом с городом.
О летающих и ползающих зловонных монстрах мне уже приходилось слышать не раз. Где правда, где вымысел – кто знает, но и на гербе Московского княжества ещё при Василии III был изображён змей, которого поражал копьём всадник. Я слышал о преданиях, в которых русские богатыри уничтожали свирепых драконов, водившихся в новгородских лесах и ужасающих людей. Может быть, эти твари, похожие на древних ящеров, и уцелели здесь? Народные предания не возникают на пустом месте.
Меж тем Ахмед, видя мой интерес, продолжал рассказ.
– С тех давних пор гору, где поселился змей, называют Джилантау – Змеиная гора. А город по имени шаха Газана – Казанью. Много лет ещё Зилант наводил ужас на людей, но и его убили смелые джигиты. А в память о могучем змее хан назвал его символом Казани.
С холма Казанского кремля, где стоял дворец визиря, были видны холмы, за вершину одного из них опускалось солнце. В вечерней прохладе щебетали птицы. Мы с Ахмедом возвращались по садовой дорожке к фонтану. Я поблагодарил татарина за рассказ об истории древней булгарской земли. Ахмеду следовало уходить. Мы попрощались, и я направился в дворцовую комнату.
После одного из осмотров я вежливо осведомился у визиря, когда могу уехать домой? Состояние визиря было вполне приличным для его возраста и после такой серьёзной операции.
– Ну что же, – оглаживая бороду, молвил визирь, – ты возродил меня к жизни, и задерживать тебя сверх твоей воли было бы неблагодарностью. Твоя работа оплачена?
– Да, ещё во Владимире мурза Камчи заплатил мне пятьсот золотых.
– Он достойный вождь улуса и будет возвышен. Но я хочу и сам сделать тебе подарок. Ты мне угодил. Мало того что лекарь ты искусный, так ещё и по-татарски говоришь.
Визирь хлопнул в ладоши и прошептал на ухо вошедшему слуге приказание.
Вскоре слуги на подносах внесли богато расшитый золотыми нитями шёлковый халат, такую же тюбетейку и мягкие красные сафьяновые ичиги.
– Дарю! Надень – я хочу посмотреть на тебя в подарке.
Пришлось мне снимать свои сапоги, натягивать ичиги, облачаться в халат, надевать тюбетейку.
– Э, непорядок! – огорчился визирь. – А где пояс?
Слуги стремглав бросились за поясом и принесли белый кушак из шерсти. Обмотали им меня в два оборота.
– Вот теперь другое дело! – заулыбался визирь. – Ты теперь выглядишь, как татарский вельможа. И никто теперь не сможет сказать, что визирь не оценивает услуги по достоинству. Благодарю тебя, и да поможет тебе Всевышний в твоём благородном деле.
Я поблагодарил визиря за подарок, попрощался с ним и вышел, как и был – в халате, красных ичигах и тюбетейке.
Те же воины, что сопровождали меня сюда, охраняли меня и на обратном пути. Мера отнюдь не лишняя, учитывая народные волнения в Казанском царстве.
Прохожие, завидев меня в богато расшитом одеянии татарского вельможи, естественно, за него и принимали и начинали кланяться ещё издалека.
Кораблик Ахмеда был у пристани. А куда ему плыть? Я-то в Казани, пассажиров нет, больных везти не к кому.
Старый корабельщик искренне обрадовался моему появлению и поинтересовался, как прошло лечение визиря. Впрочем, богатый подарок говорил сам за себя. Получив подтверждающий ответ, он вознёс молитву Аллаху.
Через неделю плавания я уже вступил на Владимирскую землю.