Глава 5
К исходу дня мы заходили в порт Амстердама. В бухте также было полно кораблей, среди них было и судно с российским флагом. Мы пришвартовались к нему, перекинули сходни.
Навстречу вышел капитан.
– Доставили груз?
– Так точно.
– Благополучно? А то Петр Алексеевич справлялся уже.
– Недалеко отсель судно каперское напало, с Божьей помощью отбились, вот человек помог, пиратов взорвал, говорит – бомбардир Преображенского полка, из плена бежал.
– А вот мы доложим Петру Алексеевичу, посмотрим, какой он бомбардир.
Меня проводили по сходням на другой корабль, подвели к каюте.
Капитан постучал и вошел. Через несколько минут вышел Петр I, за ним капитан и несколько офицеров.
– Который?
Капитан указал на меня.
Петр подошел, вгляделся.
– Что-то не признаю.
Да и как меня было узнать, в рваной одежде, похудевшего, с ссадинами на лице.
– Кожин я, Ваше Величество.
Петр поморщился:
– Называй меня герр Питер. – Постоял, вспоминая. – Ты бомбардиром был, в первой роте, на учениях всем нос утер, в первый поход на Азов ходил, так?
Я облегченно вздохнул:
– Так, герр Питер.
Петр сам обрадовался тому, что вспомнил.
– Ты мне еще советовал пушки бронзовые делать, а не чугунные.
– Истинно так, государь.
– Рассказывай, как в плен попал, как освободился.
Я коротко пересказал историю пленения, работу в Крымском ханстве, побег, долгую дорогу домой. Пока я рассказывал, Петр то хмурился, то хохотал.
– Изрядно тебе досталось. Сколько же тебя дома не было?
– Без малого два года.
– Молодец! – Петр хлопнул меня по плечу. – Давай выпьем за твое счастливое возвращение. – Он обернулся назад, прислуга уже наливала вино в здоровенные кубки. Петр чокнулся со мной, пожелав многие лета, и выпил. Пришлось последовать его примеру, хотя одолеть литровую емкость махом было непросто.
– Жалую тебя ста рублями и отдыхом от службы на два года. После плена завсегда давали отдых, дабы поправиться. Да, а что там с кораблем, мне докладывали, ты пиратское судно взорвал?
– Да, государь.
Я в красках пересказал последнее мое приключение. Вокруг незаметно собралось кольцо из благодарных слушателей. И все внимательно слушали, а капитан подобравшего меня судна кивал, подтверждая сказанное. Когда я окончил рассказ, Петр воскликнул:
– Герой! Повеселил ты нас сегодня, в сердце моем гордость за сынов Отечества, не посрамивших русский флаг. Еще вина герою!
И отказаться нельзя – кубок из рук царя сродни награде, но и второй кубок на пустой желудок – изрядно. Меня и так покачивало. Но пришлось выпить. Голова пошла кругом, палуба вставала дыбом. Я успел услышать: «Отведите героя на судно, пусть проспится, с попутным судном доставить домой». Потом я отключился.
Очнулся я в маленькой каюте, корабль покачивало. Слышалось шуршание воды за бортом. Я куда-то плыл. После выпитого побаливала голова. Я огляделся. Рядом с койкой стоял сундучок с пиратского корабля и сверху – небольшой мешочек. Я развязал завязку и заглянул – российские рубли. Ну да, Петр пожаловал мне сто рублей. Надо же, не забыли положить. Встал, вышел в коридор, поднялся на палубу. На корме, рядом с рулевым, стоял незнакомый офицер.
Судно под всеми парусами шло в открытом море, вдалеке, по правому борту, едва проглядывался берег.
– Где я, куда плывем?
Офицер рассмеялся:
– Что герой, не помнишь? – Я покачал головой. – На судне «Орел». Идем домой, в Россию. По личному указанию государя велено доставить с оказией домой. Отлеживайся, отдыхай, слышал я вчера про твои приключения.
Я кивнул, обошел корабль – это был трехмачтовый бриг. Снова подошел к офицеру:
– Покушать бы мне, выпить-то дали, а я уже третий день во рту крошки не держал.
Офицер свистнул в дудку, прибежал матрос.
– Вели на камбузе покормить человека, вишь, в плену отощал. Да проведи к шкиперу, переодеть надобно, а то выглядит как оборванец.
Я пообедал щами, кашей с черным хлебом, запил квасом. Хорошо! Сразу Родина вспомнилась. У шкипера с трудом подобрали на меня одежду, – высоковат оказался.
Выглядел как заправский матрос, но брюки были несколько коротковаты. Ничего, добраться бы до дома, там оденусь, отъемся. Слава Богу, есть деньги на первое время, да и сундучок пиратский.
Пройдя через Кильский канал, относительно быстро подошли к Килю, зашли в порт – надо было набрать свежей воды. Я вышел в город – хотелось поесть свежего мяса, а не солонины, хлеба, а не сухарей. Посидев в трактире, покушав и вволю попив пива, походил по городу. Наткнулся на оружейную лавку и немедля зашел. После взрыва пиратского корабля у меня не осталось своего оружия. Вдумчиво и тщательно выбирая, я остановился на немецкой шпаге из отличной золингеновской стали, паре пистолетов и английском кинжале – длинном, широком, с двумя долами. Оружие подбирал безо всяких украшений – как-то оно у меня долго не держалось. Вернувшись на корабль, помахал шпагой на палубе, сделал несколько выпадов, привыкая к новой шпаге и балансу. Шпага была такая, как мне нравилась – с жестким узким клинком. В моде сейчас, особенно в Испании и Франции, были клинки гибкие, несколько более эффективные в бою, но требующие своеобразных приемов владения оружием. К тому же жесткая шпага хоть как-то может противостоять сабле, а с гибкой – в общем, проблемы.
В России шпага пока не была в почете, от мечей перешли к саблям, в конном бою они очень хороши, но при пешей схватке шпага удобней – легче, можно и колоть и резать, а сабля, в основном, рубящее оружие.
Позанимавшись до пота, прошел отдохнуть в каюту, проигнорировав скудный обед на военном корабле. От нечего делать решил порыться в сундучке – надо было все-таки оценить мой военный трофей. Так, сверху лежали серебряные и золотые монеты, ниже – золотые колечки, перстни, броши, драгоценные камни в различных оправах. Я высыпал содержимое на постель, лучики солнца падали на камни, и они радужно переливались. А вот это уже интересно – из сундучка выпали бумаги, некоторые листы от влаги или времени пожелтели. Я стал их просматривать – долговая расписка – пирату был должен двести эскудо некий сеньор Моралес.
Я порвал записку, ничего теперь Моралес пирату не должен. Еще лист – купчая на покупку дома в Гааге – дом, значит, купил пиратский капитан. Эту бумагу тоже в мусор. Посмотрим дальше – тоже интересно – банковский вексель на анонимное лицо. Я его сунул в карман вместе со своей распиской. Следующая бумага оказалась банковской распиской на две тысячи гульденов в банке Амстердама на имя капитана. Бумагу я тоже порвал. Теперь банк никогда и никому их не отдаст. Я, не зная подписи капитана, тоже их получить не смог бы. Осталась последняя бумага.
Развернул – карта. Но вот что интересно – карта не Северного моря, где пиратствовал капитан, а Антильских островов. Я внимательно рассмотрел карту – была она старой, потертой на сгибах, в одном месте я нашел маленький крестик карандашом. Что бы это могло быть? На обороте – еле видные карандашные следы. Интересно! Я вышел из каюты и направился к штурману, выпросил у него лупу и стал изучать следы карандаша. На бумагу записывал те цифры, что видны были четко.
Так, имеем долготу и широту, правда, одна цифра очень нечетко – то ли восьмерка, то ли шестерка, а может, и тройка. Ерунда какая-то! А если ерунда, зачем капитан хранил ее в сундучке? Этот головорез не хранил бы с драгоценностями старую карту. Понятно, что хорошая карта – большая ценность, но она бы лежала на полке вместе с другими картами, а эта – отдельно в сундучке. Неужели клад какой-то припрятал? Интересно! Ладно, займемся этим попозже. Я пересчитал деньги, приблизительно прикинул стоимость драгоценных камней. Хм, да я, выходит, богат!
Следующей нашей остановкой стал Любек – самый большой и богатый порт немецкой земли. Капитан сказал, что простоим несколько дней – по велению Петра прикупить кое-каких товаров. Любек – центр Ганзейского союза и, пожалуй, все товары здесь были в достатке. На торгу и в лавках не было ничего такого, чего не возили бы вездесущие купцы – от русских мехов до китайской рисовой бумаги или ананасов из Америки. Я решил не тратить время попусту и приобрести хорошие медицинские инструменты. Долго я ходил по лавкам, пока в приобретенный новомодный саквояж не легли выбранные мною скальпели, зажимы, иглы, шелковые нити, даже ранорасширитель. Под конец случайно приобрел пару градусников – в России их еще не было. На выходе с торговой площади наткнулся на лавку часовщика и после долгого торга приобрел замечательные швейцарские часы, главное – с секундомером.
Придя на корабль, я разложил на койке инструменты и мысленно повторил ход нескольких операций. По-моему, все инструменты были в наличии. Ну, теперь и в России я не пропаду. Деньги, вещи – могут украсть, и я снова нищ, а знания не потеряешь, если только не пропьешь. Мне это пока не грозило.
На судно погрузили товары, и мы снова подняли паруса. Дальше шли без остановки до Иван-города. Здесь капитан объявил, что стоянка долгая и ежели я пожелаю, могу сойти на берег и добираться сам. Я пожелал. Надоело болтаться в море, чувствуя себя ограниченным – куда выйдешь за пределы корабля. И так – неделями.
Я, конечно, тренировался со шпагой и метанием ножей, в коем искусстве достиг больших успехов, но все-таки было скучно, да и еда уныло однообразная. Матросам-то ладно, на службе государевой, но мне, при моих деньгах есть кашу с солониной?
В Иван-городе быстро и удачно сел на палубное судно до Пскова и через пару дней прибыл на место. Первым делом снял гостиницу и отправился на торг. Хотелось одеться в русские одежды, ведь до сих пор я был одет в коротенькое матросское платье. Можно было, конечно, в Любеке или Киле и одежду купить, да только торговали там европейской одеждой по моде – коротенькие штанишки до колен, чулки, жилеты и короткие курточки. В России я бы выглядел как белая ворона. Известное дело – к чужеземцам какое доверие?
Рыночная площадь Пскова поражала богатством выбора и красками. Вот чего мне не хватало в чужеземной одежде, все там было скромно, цвета на мужчинах белые, серые, черные. То ли дело на Псковщине. Рубахи синие, красные, желтые, да материал – хоть ситец, хоть шелк. Я быстро подобрал себе пару штанов, три рубашки, камзол, плащ и что-то вроде шапочки. Ходить с непокрытой головой было неуважительно, в первую очередь – к себе. Только крестьяне на пашне ходили без головных уборов. Придя на постоялый двор, попросил хозяина затопить баньку. Тот отнекивался поначалу, но пригоршня мелких медных монет решила в мою пользу. Часа через три банька была готова, и хозяин позвал меня мыться, дав дворовую девку для помощи. Войдя в предбанник, я разделся, девка быстро скинула сарафан и рубашонку и шмыгнула в парную. Когда я вошел, она плесканула ковшик кваса на раскаленные камни. Густой хлебный пар окутал меня. Должен сказать, что на Руси в банях мужчины и женщины мылись вместе, не видя в том ничего зазорного. Натопить печь требовало уйму времени и дров, поэтому, пока баня была разогретой, ею старались воспользоваться все. Я окатил себя теплой водой и улегся на полку. Девка принялась охаживать меня веником. Хорошо-то как, я уж пару лет, что не был на родине, не мылся в бане. Так, обмывался, конечно, но баня – это не просто смывание грязи. Девка натерла меня мочалкой со щелоком и обмыла водой. Я вышел в предбанник, девка протянула кувшин с прохладным пивом. Не спеша продегустировал – прекрасно, как ангел босыми пятками по телу прошелся! Немного передохнув, зашли в парную снова. Весь ритуал повторился. Выйдя в предбанник, я оделся в новые одежды, чтобы не выглядеть казенным человеком. Хозяин аж руками всплеснул, увидев меня:
– Вот сейчас сразу видно – боярин, не меньше. А поначалу я думал – немец. Да странный такой – по-нашему говорит справно, одежда казенная, морская, да вишь, лицо бритое, так государь повелит всем мужеска пола бороды брить али налог с бороды платить. Ужинать будешь ли?
– Обязательно! – Я сделал заказ, не спеша поел жареной курицы с овощами, карасей в сметане, вязигу с горошком, запив квасом с блинами и икрой.
Еле одолев заказанное, поднялся в номер, запер дверь и рухнул на постель. Давно мне не было так хорошо – чистый, сытый, а главное – на родине, где и воздух кажется другим, не то, что в Европе. К тому же в Европе и мылись редко, и попахивало от некоторых джентльменов и мсье очень уж отвратительно. Если дамы хотя бы освежались розовой водой, то мужчины – за редким исключением, – гигиене внимания не уделяли.
Какая там чистка зубов? А теперь, вишь ты, «Немытая Россия»! Да вы сами сначала мойтесь регулярно, ведь есть с кого брать пример – с греков или италийцев. Так размышлял я, незаметно погружаясь в объятия Морфея.
Утром, за завтраком хозяин обмолвился о купеческом большом обозе, что выходит завтра в Тверь. Я навострил уши.
– Хозяин, поподробнее об обозе можно?
– А ты поговори с купцами – вон они у окна сидят.
Я подошел, поздоровался, извинился, что прерываю трапезу. Мне в разнобой ответили, пригласили присесть.
– В чем нужда, человече?
– Хозяин обмолвился, в Тверь направляетесь?
– Истинно так.
– С собой не возьмете ли попутчиком?
Купцы меня оглядели.
– Кто будешь?
– Кожин Юрий, лекарь из Москвы.
– Ну что же, место на подводе есть, можно и взять, только медленно обоз идет, не сподручней на корабле, по воде будет?
– Не хочу по воде, устал уже от моря.
Купцы понимающе засмеялись.
– Завтра утречком раненько будь готов, половину денег вперед. Оружием каким владеешь?
Я похлопал по шпаге.
– Лишние руки не помешают, коли случатся разбойники.
Я откланялся и пошел в свою комнату.
Рано утром, едва позавтракав, побросал в повозку сундучок, обернутый холстиной, и саквояж с инструментами. В кармане лежали метательные ножи, за поясом – оба пистолета, на поясе – шпага.
Подъехали к городским воротам, где уже собрались подводы других купцов, и выехали из города. Обоз был действительно большой – подвод пятьдесят, растянулся на четверть версты. Голова обоза уже скрылась в осиннике, а хвост терялся в облаках пыли.
Тряско на телеге, я периодически соскакивал с нее и шел рядом пешком. Купец делал то же самое. Разговорились, купец рассказал слухи о том, что шведы обнаглели, нападают на городки, дома жгут, людишек в полон забирают, хотят оттяпать земельку у псковичей и новгородцев. Я слушал вполуха, мы все-таки ехали в Тверь, удаляясь от шведов.
К вечеру остановились на ночевку в какой-то деревне, проехав за день верст тридцать.
Поужинал вместе с купцами в придорожной харчевне, улегся в телегу на сено. Хорошо, свистела в кустах какая-то пичужка, недалеко журчал ручей, навевал сон. Поднялись чуть свет и после легкого завтрака тронулись в путь. За неделю добрались до Парфино. Уже на подъезде к городку на лошади проскакал навстречу крестьянин. «Шведы близко!» – крикнул он. Наше полусонное царство мгновенно проснулось и принялось стегать лошадей, чтобы успеть укрыться за городскими стенами. Хотя от деревянных стен защита слабая. Если у врага пушки, долго не продержатся. Да и без пушек можно – поджечь стрелами стены и ждать, когда прогорят. Городишко был совсем невелик – наберется ли пять тысяч?
Обоз втянулся в городские ворота, заполнив всю городскую площадь. Ворота сразу же были закрыты. На обеих надвратных башенках и двух башнях на углах стен виднелись воины – в шлемах, при оружии.
У здания на площади крутилось около двух десятков пеших воинов – вероятно, городской управы. На крыльцо вышел в броне статный здоровенный мужик, как потом оказалось – и городской посадник, и воевода. К нему подошел купец, что с согласия остальных возглавлял обоз.
– Что слышно про свеев?
– Да вот прискакал мужичок, говорит, Воробьино захватили, однако дымов не видно – или не жгут, чтобы себя не обнаружить, али чего удумали. Я уж двоих лазутчиков верхами послал – пусть поглядят – как да что. Ежели сюда придут – плохо будет, у меня воинов всего два десятка, да и те либо калеченные, либо старые. – Купец потеребил бороду.
– А нам что делать?
– Разгружайте подводы, распрягайте коней – лабаз вон пустой стоит. Телеги супротив ворот ставьте, коли ворота порушат, все ж задержатся. В Псков гонца конного я послал за подмогой.
Купцы и возничие засуетились, разгружая подводы. Хочешь не хочешь, обороняться надо сообща. Уйти на обозе невозможно – скорость мала, лучше отсидеться за стенами, хоть и бревенчатыми. Разгрузив, сгрудили подводы у ворот, оставив лишь узкий боковой проход.
Караулы на башнях и горожане, вызвавшиеся подозорничать на стенах, не спали. А я завалился в сено на телеге и отлично выспался. Чего себя изводить бессонницей – силы будут нужны днем. Шведы ночью не воюют – это уж давно известно. Солнце осветило верхушки башен и стен. Я встал, умылся, пошел искать – где покушать. На удивление в корчме было многолюдно. Кое-кто, перебрав вчера перевару, валялся на полу. Купцы сидели на лавках с помятыми лицами, не иначе, ночью бдели, потихоньку цедили из кружек пиво, заедая солеными баранками, переговаривались.
Несколько купцов высказали мысль, что неплохо бы и уехать: дескать, будут шведы или нет – неизвестно, так и просидим в этом Парфино. Купцы из осторожных стояли на том, что надо пересидеть за крепостными стенами: а ну как в пути ворог налетит, как от него за телегами оборонишься.
Спор решил зычный голос от надвратной башни: «Шведы!» Все повскакивали с мест и побежали к городским стенам, поддался массовому забегу и я. Поднявшись по лестнице, осторожно высунул голову. Вдалеке, метрах в трехстах, гарцевали всадники. Выезжая из леса, растекались влево и вправо, окружая городишко. По моим прикидам, выходило – сотни полторы. Можно и продержаться до прихода подкрепления из Пскова. Вопрос только в том – все они здесь, или это только головной отряд или разведка? Для разведки, вроде, многовато, обычно – не больше десятка.
К воротам направился всадник на черном жеребце, в руках он держал белый флаг.
– Переговорщик едет! – пронеслось по стенам.
На башню, не спеша, поднялся воевода.
Всадник подскакал почти вплотную.
– Сдавайтесь все, лучше быть в плену, чем убитыми. Эта земля будет нашей.
Воевода аж крякнул от такой наглости, высунулся по пояс и прокричал в ответ:
– Я Пафнутий Корзун, воевода и посадничий этого города. Земля и город всегда были русскими, никогда им не быть шведскими, стоять будем до конца, так и передай своему начальнику. Больше разговоров не будет, это весь мой сказ.
Всадник пожал плечами, развернулся и с ходу пустил коня в галоп.
Я перебрался по переходу на стене к башне, подошел к воеводе.
– А пушки в городке есть?
Воевода обрадовался:
– Никак, огненный бой знаешь? Пошли, я покажу.
Обогнув башню, подвел меня к небольшой пушечке на вертлюге – кулевриной называется.
– Во, гляди какая!
М-да, этой пушечкой навоюешь.
– А другие еще есть?
– Нетути, откуда им здесь взяться? И огненного зелья маловато будет. Он окликнул одного из воинов: – Геронтий, принеси из воинской избы зелье, ну то, что в бочонке.
Пока воин нес порох, я осмотрел пушечку. Состояние было средней паршивости, в стволе только что тараканы не завелись. Воевода собрал еще двух воинов, приказав нести заряд. Они, кряхтя, и притащили – здоровенный мешок камешков.
Я думал, хоть картечь в городишке найдется. Ладно, будем выкручиваться тем, что есть.
– Ну а мушкеты, ружья, мултуки есть?
Воевода почесал в затылке.
– Есть у меня дома один мушкет, да не стрелял никогда. Какой из меня воевода – городом времени управиться бы хватило, да и воины у меня – считай, стража городская.
– Хорошо, несите сюда мушкет.
Я решил остаться на башне – здесь повыше и видно дальше, опять же – стрелять сподручнее. Я прочистил пушку, насыпал в ствол пороха, забил пыж, бросил в ствол пару пригоршней камней. Постоял, прикинул и сыпанул еще одну горсть. Осмотрел принесенный мушкет – он был новым, но сроду не чистившимся, не смазывавшимся. Пока было время, привел его в порядок, зарядил картечью – мешочек картечи и рожок мелкого ружейного пороха воевода тоже отыскал. Проверил свои пистолеты. Ну что, господа шведы, я готов. А там – а ля гер, ком а ля гер – на войне как на войне.
Ждать долго не пришлось, шведы в конном строю бросились в атаку. Мне стало смешно – они что, на конях хотят стены штурмовать? Или попугать решили? Со стен полетели стрелы, несколько шведов упали с лошадей. Подпустив метров на восемьдесят, я вертлюгом довернул кулеврину в самую гущу и поджег фитиль. Пушечка хоть и была маленькой, грохнула хорошо, аж уши заложило. Попал удачно, среди нападавших появилась целая просека. Не ожидавшие пушечного огня, шведы замешкались, но еще успели проскакать с десяток метров. Я схватил мушкет, прицелился в ближайшую парочку и выстрелил. Шведов снесло с лошадей. Справа и слева от меня нападавших осыпали стрелами. Первая атака наскоком не получилась. Шведы и сами это поняли. Поворачивали лошадей и уносились к лесу.
На поле боя я насчитал пятнадцать неподвижных тел, среди них бились раненые лошади. Вот кого мне было жалко. Пока атака захлебнулась, я стал перезаряжать кулеврину и мушкет. Появился воевода Корзун, он обходил стены. Подойдя ко мне, похлопал по плечу:
– Молодец, справно дело знаешь! Пушкарь?
– Да, воевода, знаю маленько.
Воевода засмеялся:
– Ты говори, что надо. Что в силах, подсобим. Зря я раньше пушки не уважал, считал – баловство, а тут поди ж ты. Эх, кабы таких с десяточек, вовек ворогам города не взять.
– Раньше, Пафнутий, думать надо было, не только пушки и припасы надобны, людей обучить надо.
– Боятся, не хотят учиться огненному бою. В Пскове по недосмотру пушка взорвалась, четверых поубивало, пыл-то у наших и угас.
– А много ли потерь?
– Нет, одного убило – высунулся уж сильно из-за стены, да двое раненных легко, бабы перевязали.
– Смотри, воевода, шведы больше в лоб кидаться не будут, какую-нибудь пакость учинят. Как будто услышав мои слова, из лесу выехал десяток, встали ровной линией и давай палить из мушкетов.
И чего толку из такой стрельбы, только порох переводить – пули на излете шлепались в стены, оставляя небольшие вмятины в бревнах. Что-то здесь не так. Я по стене побежал к дальней башне. Воевода встретился буквально через двадцать шагов, усмехаясь, смотрел на стрельбу шведов.
– Пойдем-ка, Пафнутий, посмотрим с тыла, эту комедию они не зря перед нами ломают – кабы не отвлекали от задней стены.
Воевода нахмурился, приказав еще пятерым воинам идти за ним, двинулся за мной. Еще не дойдя, мы услышали частую стрельбу и крики обороняющихся.
Вовремя подоспели – воины встали за укрытые стены и стали из луков посылать стрелу за стрелой в нападавших. Жалко, пушечку не перетащить. Я выбрал цель, приложился к мушкету. Выстрел. Еще двое уже не полезут на стены. Подбирая убитых, шведы откатились к леску.
Воевода повернулся ко мне.
– А как ты догадался, что они здесь полезут?
– Сам подумай – десяток человек стреляют, видя, что без толку, не двигаются вперед. Явно отвлекают. От чего? От обходного маневра. Думай, Пафнутий, воинское дело – не только мечом махать или из лука стрелять, а допреж думать.
Воевода нахмурился, не понравились ему мои слова. В конце концов я не новый доллар, чтобы всем нравиться. Не подоспей мы вовремя, еще неизвестно – забрались бы шведы на стену? Потеряем стену, прорвутся в город, не устоять – бой сразу разобьется на множество мелких стычек, а поскольку боеспособных горожан меньше, чем шведов, нетрудно предвидеть исход. Все это я попытался внушить Пафнутию.
– Ладно, сам понимаю, что стены надо держать. Что обиделся – извини, впредь наука будет. Давненько нас никто не беспокоил, вот жирком и обросли. Я предлагаю тебе, Юрий, оборону ворот возглавить, чую – воин ты сметливый да умелый. А я за тылами присмотрю, не беспокойся, здесь не прорвутся. Ежели что – гонца посылай, любого из горожан. С тобой Игнат Косой пойдет, он город и стены хорошо знает, в случае чего у него спросишь. По рукам?
Я вынужден был согласиться. Трудно командовать людьми, не зная, кто на что способен, не зная города, слабых мест городских стен.
Вернулся к воротам. Местные женщины уже развели костры и варили похлебку для воинов. Пока одна смена дежурила на стенах, другая по-быстрому пообедала. Я тоже вспомнил, что с утра ничего не ел.
Подсел к мужикам. Мне вручили миску и ложку, и я, обжигаясь и дуя на ложку, стал есть вкуснющую пшенку с мясом. Мяса и масла хозяйки не пожалели. Если город возьмут, врагам меньше достанется, устоит – дело наживное, заработают снова. Рядом со мной сидели во второй смене обедающих почти все из псковского обоза. Один из купцов пробасил:
– А говорил, что лекарь, вона как с пушкой да самопалом обращаешься, как кухарка с картошкой, видно, опыт богатый.
– Истинно – лекарь. Сначала калечу, потом лечу.
Мужики засмеялись:
– Это не ты нам за подводу платить должен, а мы тебе за оборону от ворога.
– Рано о деньгах говорить, православные, ворог сильный, его еще одолеть надобно.
Мужики согласились и разбрелись по своим местам. Пока было тихо, даже движения на опушке не было, или обедают, как мы, или новую каверзу придумывают. Часа через два выскочили из леса человек десять верхами, да стали с галопа стрелять по стенам стрелами с горящей паклей. Да после недавних дождей не горели бревна, а где и начинало заниматься пламя, защитники быстро гасили. Не удался шведам день.
За суетой как-то незаметно наступили сумерки. Я оставил на стене дозорными троих ополченцев, строго наказав не спать, остальных отправил отдыхать. Утомленные, воины не уходили далеко: кто лег на телеге, кто побрел домой. Даже спящие не снимали кольчуг или броней, оружие лежало под рукой. Шведы, небось, тоже притомились, не железные, отдыхать будут.
А вот главарь их думать будет, как взять маленький, но упорный городишко.
И мне подумать не грех. Я улегся в амбаре, прикинул – что бы я сделал на месте шведа.
Стены не поджечь – они пробовали, остается или длительная осада, на что шведы на чужой земле вряд ли решатся – силы не те, или штурм ворот. Так, скорее всего, и будет. Надо вставать, устроить шведам сюрприз. Не хотелось вставать, да надо.
Я нашел воеводу:
– Пойдем к кузнецам.
– Чего у кузнецов ночью делать.
– Пойдем, воевода, завтра шведы ворота штурмовать будут. Надо к кузнецам – пусть сделают, что скажу. Меня они не послушают – я для них чужой, а ты как-никак посадник.
Корзун важно кивнул головой.
Мы обошли четыре кузни, я объяснил, что надо. Вернулись к воротам, я поднял людей из купеческого обоза, рассказал, что делать. Поворчали, но начали работать – жить всем хотелось. К утру сюрприз был готов – между стенами башен было натянуто несколько рядов проволоки, сантиметрах в пятидесяти от земли. Все пространство за воротами, уже на территории площади, метров на двадцать – двадцать пять было утыкано вбитыми железными кольями. Я подумал, что ворота будут выбивать тараном, а затем в освободившийся проход ринутся конные, тут нам проволока да колья и помогут – лошади покалечат ноги, массированного конного удара не получится, а в пешем бою и наши воины кое на что способны.
Заранее выбрал позицию у амбара, вкопали там хороший такой чурбачок. Я оборудовал запасную позицию для пушечки, к сожалению, у нее не было колесного лафета. Уже под утро улеглись спать. Я наказал дежурным не будить утомленных людей, пока у шведов будет тихо. Они же воюют, как работают, – сначала завтрак, потом воевать. А с пустым брюхом воевать лучше, в случае ранения в живот больше шансов выжить. Около десяти часов утра ко мне примчался посыльный:
– Шведы зашевелились, сейчас на приступ пойдут.
– Поднимай людей, всем на стены.
И сам, попив лишь колодезной воды, взобрался на башню. Рядом появился воевода – не утерпел.
Сначала кинулись к стенам конные – наши вяло постреливали из луков, приберегая стрелы.
Напор усилился; конные расступились, и я увидел то, что ожидал. Толпа шведов тащила здоровенное бревно – не иначе всю ночь пилили дерево. Дав им возможность подбежать поближе, я выстрелил из пушки. Очень удачно выстрелил – шведы попадали, бревно упало. Тут уж воины и ополченцы не подвели.
Туча стрел полетела в захватчиков, для многих шведов этот день оказался последним. Враги развернулись и пешком, а кто и на лошадях позорно бежали. Недалеко от ворот лежал молоденький швед, раненный в ногу, делая попытки уползти в сторону леса. Тут уж воевода не утерпел: позвав двух воинов, ринулся взять раненого в плен. Дело неплохое – планы узнать, численность. Воины подбежали к раненому, схватили под руки, потащили к воротам, воевода стоял на страже. Все благополучно забежали в приоткрытые ворота. Загрохотали тяжелые дубовые запоры. Тут же, у ворот и устроили первый допрос.
– Сколько вас?
– Сейчас не знаю, когда пришли – полтораста было.
– Чего хотите?
– Городок взять.
Ну, это и так понятно.
– Еще шведы где?
– Один отряд ушел на Угловку, другой – поболее – около трех сотен воинов – на Старую Руссу.
Вот оно как, кое-что прояснилось. Долго нам ждать подмоги, ежели дождемся. Весь уезд осажден захватчиками.
– Пушки есть?
– Нет, мы все верхом, мушкеты только. Командир наш – Дирк – говорил, что в городе народа немного, с ходу возьмем, а потери – большие. Мы уже не одну деревню на меч взяли, и без потерь.
Я осмотрел его ногу – каменным дробом ему разбило коленный сустав. Наложил шину из двух палок, примотал. Жить будет, но с негнущейся ногой, отвоевался. Сердобольные женщины увели его.
Подойдя к воеводе, спросил:
– Что думаешь, Пафнутий?
– Похоже, помощи долго ждать, если она будет.
– И я так же думаю, только людям не говори: духом падут, а дух в любой схватке – главное.
– Я уж и сам так решил, хотел тебя предупредить, да опередил ты меня.
– Думаю, шведы на приступ скоро пойдут, мы у них как кость в горле. Пока город не возьмут, к Вышнему Волочку или Твери не пройдут.
– Надо гонца в Тверь послать, псковские сейчас и другие города оборонить должны, и сам Псков оставить без воинов нельзя: не дай бог, эти отряды – лишь малая часть войска шведского, а основные силы в лесах сидят, ждут, когда войско из Пскова уйдет. Давно свеи зубы на Псковщину точат, да и Новгородом не побрезгуют, только им не по зубам, велик больно.
– Пафнутий, как шведы на приступ пойдут, держать стены и ворота до последнего. Как ворвутся через ворота, всех защитников – сюда. Дальше кольев и телег не пройдут, лошади попадают, вот тогда бейте, рубите, колите. Упавшие не дадут другим в город прорваться. Только мне оставьте место – как ворвутся, разочек из пушки успею пальнуть, а уж как выстрелю – со всех сторон бить проклятых.
Мы отдохнули, кто хотел – перекусил, поел, почистил оружие. Люди сидели мрачные, видно как-то просочились слухи, что подмога не скоро будет.
Шведы собрались с силами, бросились в атаку. Подскакав метров на сто, стали стрелять из мушкетов картечью по верху стены, буквально не давая поднять головы. У нас появились раненые и убитые. Часть шведов спешилась и, подхватив брошенное бревно, устремилась к воротам. Удар! Ворота затрещали, но выдержали. Я прицелился в конных, что гарцевали чуть левее, и выстрелил из пушки, не очень удачно – для каменного дроба далековато – только двое упали.
Позвав на помощь ополченца, потащил кулеврину на площадь, к врытому чурбаку. Установил, зарядил, бегом помчался на стену, воеводов мушкет был там. Все сразу унести невозможно, кулеврина килограммов семьдесят, да мушкет около восьми, а еще порох и прочие причиндалы. Услышал шведский залп и высунулся со стены. Пока они перезаряжаются, выстрелил из мушкета картечью. Успел увидеть, как один упал замертво, второй схватился за развороченную картечью руку – уже не воин. Едва пригнулся, как с противным чавкающим звуком в бревно надо мной впились картечины.
Пора уходить, тем более – ворота трещали, сыпались щепки. Я схватил мушкет, остатки пороха – не больше пары выстрелов из пушки, картечь для мушкета и торопливо спустился со стены. Добежал до пушки, успел зарядить мушкет, запалил фитиль, и тут ворота рухнули. Сначала вбежали пешие шведы, что ломали ворота бревном и, пока они были между стен надвратных башен, я выстрелил из пушки. Увернуться или укрыться им было негде, полегли почти все. По их трупам влетели конные и, не успев ничего понять, стали падать, попав на проволоку. Сбоку подбежавшие воины и ополченцы били топорами, кололи копьями, рубили саблями. Попробуйте отбиться, будучи придавленными упавшей лошадью. Тем более при падении всадники были травмированы, пусть и не все.
Через несколько минут с нападавшими было покончено. Ополченцы в азарте боя ринулись было за ворота, но Пафнутий взревел громовым голосом:
– Назад!
Услышали, повернули. Выскочили бы сейчас на ровное поле, где один конный пятерых пеших одолеет, там бы и нашли свою погибель. Грязные, в своей и чужой крови, радостно переговариваясь, ополченцы вернулись. Пафнутий развел их по сторонам от ворот, отругал за предпринятую вылазку, ополченцы весело отшучивались в ответ.
– Коли в руках зуд – подождите, сейчас опять свалка будет, – ругался Пафнутий.
Точно, как в воду глядел. Через разбитые ворота проникла группа всадников; перебираясь через трупы лошадей и людей, вырвалась на площадь. Не тут-то было.
Для чего мы колья вбивали?.. Началась свалка еще большая, чем у ворот. Падали кони, падали люди. Колья протыкали людей почти насквозь. Ополченцы времени даром не теряли. Упавших тут же добивали, не давая подняться.
Лишь в одном месте образовалась группа дерущихся. Было видно, как падал то один, то другой ополченец. Я кинулся туда. Двое шведов, встав спиной к спине, ловко управлялись шпагами. Лезвия кружились и сверкали, как ножи гигантской мясорубки. Я выхватил оба свои пистолета, прицелился, выстрелил в грудь одному и в спину другому. Озверевшие ополченцы добили топорами упавших. Заткнув пистолеты за пояс, я выхватил шпагу, но делать ей уже было нечего.
На площади лежали одни убитые. Раненых просто не было, если кто и был, ополченцы хладнокровно добили. Я подошел к выбитым воротам. Далеко в поле, у леса, маячили конные. Пусть. Сегодня их много погибло, любителей чужой земли.
Ко мне подошел воевода:
– Кожин, скажи на милость, – как у тебя получается все угадывать? Не видел бы тебя в бою – подумал, что враг.
– Пафнутий, надо думать; поставь себя на место их начальника, как бы ты штурмовал крепость?
Воевода задумался, потом высказался:
– Вроде так же. Только вот про колья и проволоку я бы все равно не сообразил. Видно ты человек ушлый, в военном деле опытный, а купцы говорят – лекарь! Правду бают?
– Правду, Пафнутий. А теперь я и пушкарь, а доведется – и за мушкет возьмусь али за шпагу.
Воевода скептически осмотрел мою шпагу.
– Таким ножиком супротив сабли ни за что битву не выиграть.
Я не стал спорить. Сабля хороша в конном бою – наносить режущие удары, в пешем бою шпага лучше – легче, не так быстро устаешь. Сабля два килограмма, шпага – один, умножь на момент инерции.
– Что делать будем, Кожин?
– А ты чего думаешь, Пафнутий?
– Плотников собрать и ворота восстанавливать, пока светло. Полагаю, сегодня они не полезут, раны будут зализывать.
– Правильно мыслишь, допреж только убитых вытащить из города – все провоняют, да не дай Бог эпидемии от падали прихватим – чуму или оспу.
Пафнутий напуганно перекрестился:
– Свят, свят.
– Кликни мужиков, пусть трупы вытащат, у стены сложат. Думается мне, шведы ночью их заберут. А лошадей за веревку да вытащить подальше.
– Так и сделаю.
Уже через полчаса мы очистили площадь от трупов. Плотники тащили к воротам толстенные плахи, и скоро застучали топоры, завизжали пилы. Оковать железом ворота, конечно, не успеют, так и старые, окованные с двух сторон, тарана тоже не сдюжили. Ратники собрались на стене – поглядывать за шведами – нельзя расслабляться.
Через некоторое время начало смеркаться. К нам с белым флагом подъехал конный. Мы с воеводой свесились со стены.
– Эй, русские! Наш командир спрашивает – можно ли забрать убитых?
Пафнутий кивнул – забирайте, мешать не будем, только уговор – никто чтобы с оружием не подходил, враз из пушки стрелять будем.
Гонец кивнул, понял и ускакал.
Почти сразу из леса выехали две подводы – явно российские, взятые как трофей. При них было человек восемь. Как мы ни смотрели – сабель, мушкетов видно не было.
С опаской поглядывая в нашу сторону, стали грузить убитых. Наши ратники держали оружие наготове – вдруг выхватят со дна телег припрятанное оружие? До ворот и пятидесяти метров не будет, да и ворот-то не было. Обломки старых были сняты, лежали на площади. Все обошлось, но в пару телег убитые не вошли.
– Эй, посадник!
Пафнутий выглянул из-за стены.
– Чего орешь?
– Нам бы еще раз приехать, не можем сразу всех забрать.
– Забирайте.
– Темно уже будет, как бы ваши с испугу нас не постреляли.
– Идите с факелами, тогда нам видно будет.
С тем шведы и уехали.
Через час из леса показалась странная процессия – две лошади с повозками и люди с факелами.
Плотники наши ворота уже навесили, возились с запором. Старый сломался пополам, а где сразу возьмешь мореного дуба? Cделали временный из сосны. На несколько дней сойдет, а потом и дуб найдется. На второй ходке шведы забрали всех и двинулись назад. Пафнутий потрепал себя за бороду:
– Сегодня ночью хоронить будут. Ну и славно, отдохнем.
– Нет, Пафнутий. Дадим им время, пусть похоронят, потом выпьют за упокой души – пусть летят в свою Валхаллу. А мы ближе к утру на них и нападем, прямо в лесу, пока они не ожидают. Наверняка думают, что мы отсиживаться за стенами будем.
– Люди устали, да и где охотников за головами сыщем?
– Добровольцев кликнем. Их там не больше пятидесяти – шестидесяти осталось. Наберем сотню, окружим да и перебьем, пока не очухались.
– Не наберем сотню. Нас всего три сотни вместе с твоими обозными.
– Пошли на площадь, спросим.
На площади было многолюдно. Кто помогал плотникам, кто чистил оружие и точил саблю, кто сидел у костра с котлом над ним.
Мы встали в центре. Постепенно люди собрались вокруг нас.
Воевода шагнул вперед, обернулся ко мне, поднял руку:
– Все знают этого человека? – Площадь одобрительно загудела. – Он слово имеет сказать.
Я откашлялся.
– Шведы укрылись в лесу, своих хоронят. Мыслю так – дать время им похоронить и справить тризну, под утро окружить и перебить. Нужна сотня желающих, никого не принуждаем, решайте сами.
Народ молчал, переваривая услышанное. Тишина, даже разговоров не слышно. Растолкав толпу, ко мне подошел купец из обозных:
– Я с тобой!
Из толпы раздалось:
– Вечно ты, Панфил, первым быть хочешь!
Ко мне подошли еще несколько человек из обозных. И все. Для меня это был шок. Я стоял в растерянности, не зная, что предпринять.
Вдруг толпу растолкала женщина лет сорока. Она подошла ко мне и, обратясь к толпе, сказала:
– Возьми меня с собой на шведов, коли мужики в Парфино повывелись. Это же надо! – Она по-женски всплеснула руками. – Чужие люди, – женщина указала на меня и добровольцев из обозных, – хотят уничтожить врага, который пришел разорить наш город и взять нас всех – стариков, женщин, детей в полон, в рабство, а местные не хотят воевать. Стыдно сказать – в Парфино мужики перевелись! – Она плюнула на землю и отвернулась.
Из толпы вышел мужик из местных:
– Дарья, зачем стыдишь, выходить никто не подумал, потому как все пойдем, правильно, мужики?
– Нет, нельзя оставлять город без защиты, мне только сотня нужна, выберу сам.
Целый час я выбирал добровольцев, спрашивая – хорошо ли владеет саблей или копьем, есть ли щит, некоторых просил продемонстрировать навыки. Когда сотня была набрана, из задних рядов вышел здоровенный кузнец в прожженном фартуке:
– Позволь и мне с вами, я на восточной стене был, даже повоевать не успел, чего дома скажу?
На плече у него лежала здоровенная секира. Я посмотрел на мышцы, на секиру – хорош боец. С секирой легче совладать, не нужны такие навыки работы с оружием, как с саблей или шпагой. Я кивнул головой – подойдешь, становись в мой отряд.
Почти все были местные, я выслал вперед лазутчиков из охотников. Они знали все тропы и смогут выведать, где лагерь, и незаметно нас к нему провести.
Мы вышли за ворота, вдоль стены дошли до небольшого оврага, где и затаились.
Ждали долго. Наконец появились лазутчики.
– Там шведы костры огромные развели, своих убитых жгут, есть два дозора, можно обойти.
Я разделил отряд на две части, подробно проинструктировал – что делать, и с одним из охотников они ушли в лес, в обход.
Я отправился со вторым охотником, надо было взглянуть на предстоящее поле боя.
– Здесь дозор стоит, вон у тех деревьев, – прошептал охотник.
Я пригляделся: в свете луны проблескивал металл – то ли мушкет, то ли пуговицы.
Так же шепотом я сказал:
– Лежи здесь, ни звука. Я тебя потом позову. – Ужом подполз к дозорному. Швед вышел из-за дерева, постоял, оглядываясь. Я выждал, вдруг второй рядом. Нет, часовой один. Вытащив из рукава метательный нож, привстал и со всей силы метнул в грудь дозорному. Не издав ни звука, швед рухнул в траву. Я подполз, убедился, что дозорный мертв, вытащил из груди нож. Обтерев лезвие о мундир убитого, сунул нож на прежнее место. Ко мне тихо подполз охотник.
– Ловко ты его, я видел. Ножом?
– Да, ножом. Веди к лагерю шведов.
Мы беззвучными тенями скользнули мимо деревьев, вот и лагерь. Догорали дрова в кострах, вокруг них сидели, ходили, выпивали шведы. Посчитать их в темноте было невозможно, по прикидам, с полста будет.
С другой стороны лагеря раздался крик какой-то ночной птицы.
– Наши уже с той стороны.
– Почем знаешь?
– Ночью эта птица не кричит, стало быть – наши.
– Хорошо, веди сюда отряд, только предупреди – тихо.
Охотник исчез. Минут через двадцать сзади зашуршало, это пробирались мои добровольцы. Спасибо, что не кашляли и не разговаривали, если бы шведы не были пьяны, их можно было бы услышать.
– Ползком подбираемся к лагерю, тихо начинаем бойню. Пока очухаются и поймут, не один швед отправится на встречу со своим Одином. Вперед!
Мы поползли, при ходьбе любой мог наступить на сучок, отблеск костра мог упасть на оружие и выдать нас.
Мы подползли уже близко, шведы дошли до кондиции – разве что песни не пели.
Я достал метательные ножи, некоторые из добровольцев – луки. Засвистели стрелы, начали падать враги. Я подобрал ближнюю цель и метнул нож, человек рухнул на землю, благо из темноты на фоне горящих костров цели были видны хорошо.
Но вот кто-то из шведов наткнулся на убитого. Принять его за пьяного было затруднительно – из спины торчала стрела.
– Аларм! Тревога!
Шведы взялись за оружие.
– Вперед! – завопил я. Скрываться уже не было смысла. И так мы в тишине успели с десяток положить.
Но сгруппироваться шведы не успели, с тыла напал другой наш отряд.
Бой перерос в разрозненные стычки. Каждый дрался в одиночку. Я помогал то одному – выстрелил в противника из пистолета, то другому – проткнул шведа шпагой. В целом перевес был на нашей стороне, и шведы это поняли. Некоторые бросали оружие и поднимали руки, другие пытались вырваться из окружения и укрыться в спасительной темноте окружающего леса. Мои товарищи остервенели – кололи, рубили, резали – шведы наших ведь не щадили в деревнях. У нас была одна мысль – уничтожить всех!
Бой уже заканчивался, только в одном месте, у палатки, рядом с костром, схватка продолжалась – звенело оружие, раздавались крики. Я подбежал. Здоровенный швед в кирасе, но без шлема размахивал двуручным мечом. У его ног уже лежали двое городских добровольцев. Трое оставшихся имели немного шансов – шведский меч был на полметра длиннее, что давало его хозяину преимущество. К тому же швед вертел тяжеленный меч, как пушинку, временами меч был как вращающийся диск.
К такому соваться со шпагой – смертельно опасно. Я и не стал, вытащил метательный нож, примерился и всадил его шведу в бедро. Брючина окрасилась кровью, но швед по-прежнему яростно отбивался от противников. Я вытащил второй нож. Бить в корпус невозможно – грудь и живот прикрыты кирасой, руки тоже в движении, в шею в темноте можно промахнуться, а нож оставался один. Выбрав момент, я метнул второй нож, вложив в бросок всю силу. Нож вонзился по самую рукоять в правое плечо. Швед на мгновение остановился, перебросил меч в левую руку и продолжал размахивать им дальше. Терминатор хренов, да когда же он ослабнет от потери крови. Рядом со мной уже стояли несколько наших, один метнул сулицу, но она лишь чиркнула по кирасе и отлетела в сторону. Один из охотников подобрал рядом с палаткой арбалет, воротом натянул тетиву, наложил болт, зашел сзади и с трех метров всадил шведу в спину. Каленый болт с легкостью пробил защиту, из кирасы торчало только кургузое оперение. Швед зашатался и упал. Я подошел, на его губах пузырилась кровь, он пытался что-то сказать, но веретено жизни остановилось, и силы кончились.
– Силен, черт! – сказал охотник. Подойдя, пнул труп.
Я вдруг взорвался:
– Он один пятерых держал, вон, двое наших у его ног лежат, кабы не твой выстрел, и эти трое тоже были бы убиты. Да, он наш противник и должен быть убит, но глумиться над трупом мерзко, мы не должны пятнать честь свою подобным непотребством.
Я подошел к поверженному шведу, вытащил из бедра и плеча свои ножи, вложил ему в руку его меч-бастард.
– Положите его в погребальный костер, подложите дров, пусть душа его летит к Одину. Он враг, но храбрый и умелый, пусть будет там, – я показал пальцем в небо, – со своими.
Начало светать. Я распорядился уложить на повозки наших раненых и убитых, собрать военные трофеи. То, что добыто в бою с мечом, – трофей, на который по Правде не мог посягнуть даже князь.
Навьюченные сумками, мешками, оружием, мы молча возвращались в город. Да, мы уничтожили остатки отряда, только в лесу я насчитал шестьдесят два трупа, но и с нашей стороны было девять убито и столько же ранено.
Завидев нас, стражники распахнули ворота, навстречу высыпали воины и горожане.
– Как? С победою вас?
– С победою!
– А что ж такие невеселые?
Я показал на подводы. Бабы в толпе завыли, заплакали. Навстречу вышел воевода. Обнял меня, расцеловал.
– Как есть, все князю отпишу, без людей вашего обоза и без тебя нам бы не устоять. От всего города спасибо! Тут для вас всех наготовили, вина из своих подвалов я распорядился пару бочек выкатить. Гуляйте, робяты!
«Робяты» ждать и упрашивать себя не стали, с аппетитом принялись за еду. Выпив и поев, разбредались кто куда, падали и засыпали – сказывалось ночное бдение и бой, да и предыдущие дни были не лучше. Я зашел в амбар, упал на тюки с купеческим товаром и тут же уснул. Мне показалось, что я и проспал немного, но меня уже трясли за плечо. Рядом стоял гонец, а в раскрытые двери амбара ярко светило солнышко. Я взглянул на часы – одиннадцать! Заспался я что-то. У дверей толкались купцы, увидев меня, засмеялись. Один поднес зеркальце – мама моя. Весь в засохшей крови, на пузе, локтях и коленях – засохшие зеленые пятна от травы, одежда кое-где порвана. Надо помыться и сменить одежду. Подошла одна из женщин, потащила за руку. Оказывается, нам уже и баньки согрели. Я помылся, оделся в чистое, старую одежду просто выкинул – никакой починке она уже не подлежала. Вернулся к амбару. Купцы уже грузили подводы.
– Юрий, с нами поедешь ли до Твери, али себе жёнку новую здесь завел?
– Еду, еду, дайте вещи собрать.
– А чего их собирать, мы уже все сами на телеги уложили. Садись, трогаться в путь-дорогу пора, и так уже три дня потеряли.
Обоз тронулся, я шел рядом с телегой. За три дня этот маленький российский городишко стал чуть ли не родным.
У ворот стояла стража, нам распахнули створки, воины поклонились, отдавая дань уважения. Ко мне подошел Пафнутий, обнял, прошептал в ухо:
– Оставайся, поставлю воеводой. Вижу – воюешь, как воин, мыслишь, как воевода. Мне и с посадничими делами управиться бы.
– Нет, Пафнутий, спасибо. В Москве мой дом, туда мне надо, два года дома не был.
– Тогда прощай, будешь мимо проезжать – завсегда рады будем увидеть, не чужой ты теперь нам.
Снова дорога, пыль. Миновали Угловку, Вышний Волочок. Под рукой на телегах лежало оружие, однако до Твери добрались благополучно. На ночь я снял комнату на постоялом дворе. Хорошо во Франции или Бельгии – уже дилижансы ходят. Здесь же приходится искать оказию самому. Быстрее, но не спокойнее из Твери до Москвы добраться сушей. С утра, приведя себя в порядок и позавтракав, отправился на торг. Надо было одежду прикупить вместо испорченной в Парфино. К тому же торг – это место, где обмениваются городскими новостями, где нанимается рабочая сила, узнают о попутном транспорте.
Купил сиреневую рубашку, штаны, короткие сапожки, будет во что переодеться. Походил, поспрашивал людей. Оказалось – через день идет обоз в Москву: свели с купцом, который собирает обоз. Поодиночке никто не ездил, грабили нещадно, хорошо, если жизни не лишали.
Оставшееся до выхода время ел да спал. Что-то устал я за последнюю неделю – борьба со шведами и тряская дорога вызывали желание поспать на пуховой перине. Но надо собраться, еще добираться до Москвы.
Долго ехали, без происшествий, но долго. То колесо у телеги отвалится, то заедут к кузнецу поменять подковы у лошадей. Мелкие причины накатывались, как снежный ком, и в итоге только через три недели я увидел вдалеке колокольню Ивана Великого. Сначала потянулись маленькие деревни, затем пригороды с множеством мастерских, затем и сам город. Совсем не такой, каким он стал сейчас. На улицах грязь, навоз, кучи мусора. Но вот народ московский, как и сейчас, был шустр, пронырлив и не дурак выпить.
Недалеко от стрелки Москвы-реки и Яузы я расстался с обозом. Кряхтя и чертыхаясь, я кое-как дотащил свой сундучок к дому на Петроверигском переулке. Вот и мой бывший дом.
Что-то не слышно веселых детских голосов. На стук в калитку вышел слуга, узнал меня и пропустил во двор.
– Ты чего такой унылый?
– Так старый хозяин, Михаил, помер, вчера схоронили, с чего радоваться?
Меня как ножом в сердце ударили. Я выронил сундук, в ушах звенело. Единственная нить, связывающая меня с прошлым, оборвалась. Я снова остался один.
