14
На город наползало неспешное белесое утро. Стражники у ворот лениво вытаскивали из пазов тяжелые засовы, сонно перебрехивались с ранними путниками, которым не терпелось попасть пораньше в Аргосмир. И правда, куда люди спешат? Медом, что ли, здесь намазано, в столице?
Стражники не обратили внимания на троих подростков в дорожной одежде и с холщовыми сумами, приметили разве что смуглую, нездешнюю красоту девочки.
Никто из стражи не вспомнил об этой троице, когда явился десятник с приказом: глядеть в оба! Из тюрьмы бежал опасный преступник, и тот, кто выпустит его за пределы города, крепко пожалеет о том, что пошел работать в стражу и вообще родился на свет!
* * *
Зря стражники пялили глаза на путников: Шенги и не думал покидать город.
Разумеется, не собирался он и возвращаться к Лаурушу. Там его будут искать прежде всего, да и не дело это – приводить беду в гостеприимный дом. Конечно, и Лауруш, и ученики рады были бы ему помочь, но уж так судьба выбросила костяшки – придется выкручиваться в одиночку.
В одиночку?
Шенги усмехнулся. На его стороне правда – а значит, их уже двое…
Высокопарно, но утешает. Впрочем, может быть, для того они и придуманы, эти красивые словечки?..
Конечно, от такой напарницы, как правда, в трудном положении толку бывает немного. Ну, разве что подбодрит тебя, шепнет на ушко: держись, мол… Ее роль начнется позже, когда ты уже разберешься с врагами – и она, вся из себя белая и величественная, воссияет во всей красе. И люди вокруг воскликнут: «Правда восторжествовала!» А ты будешь тихонько радоваться, считая свои синяки и шишки…
Ладно, придется поработать, чтоб она восторжествовала. И по возможности уберечь свою шкуру до этого светлого мгновения. А для этого надо держать ухо востро и помнить, что среди встречных прохожих может оказаться очень, очень много желающих получить награду за беглого преступника.
Не так уж часто доводилось Шенги оказаться в положении затравленной дичи. Но бывало и такое в его бурной жизни.
Аргосмир – родной город. Здесь он мальчишкой потерял мать и отца. Здесь бродяжил, ночевал на крышах чужих сараев, просил милостыню, а когда немного подрос – наловчился сдергивать кошельки с поясов рыночных зевак.
И здесь в один прекрасный – воистину прекрасный! – день воришку поймал за руку Лауруш Ночной Факел. Но почему-то не сдал страже, а взял в ученики. Видно, кто-то из Безликих сжалился над пареньком, что на глазах богов и людей вконец пропадал, превращался в жалкую шваль, которой прямая дорога на каторгу…
Но сейчас Шенги впервые поблагодарил судьбу за бесприютное детство. Потому что в столице он знал не только дворцовую площадь и Лунные Сады. Найдется местечко, где его не сыщет стража! Впрочем, Охотник не намеревался отлеживаться в укрытии. Он доберется до своих недругов и подержится за них вот этой лапой, что сейчас прячется под плащом!
Жаль, нельзя подать весточку ученикам. Ведь не усидят у Лауруша, полезут учителя спасать, настоящих преступников ловить… ввяжутся в передрягу, храни их Безликие!
Какая досада, что талисман выполняет лишь одно желание! Было бы очень, очень здорово на расстоянии передать ребятишкам приказ: «Скройтесь, затаитесь, сидите тихо!..»
* * *
Шенги не подозревал, что именно этим его ученики сейчас и занимались. Скрылись, затаились, сидели тихо.
Еще недавно они шагали по лесной дороге, весело болтая. Удача со Снадобьем приободрила подростков, разогнала уныние, и они наперебой вспоминали все, что довелось слышать о Железной Башне и лежащих за нею болотах.
Путники поднялись на пригорок, откуда дорога видна была далеко вперед. Вдруг Нитха с приглушенным вскриком метнулась в кусты. Напарники мгновенно последовали за нею – вопросы задавать можно и потом! – и припали к земле, затихли в ветвях.
Мимо по дороге промчались три всадника – старый вельможа-наррабанец и двое чернокожих невольников в цветастых одеяниях.
Когда перестук копыт, отдаляясь, затих в чаще, трое подростков выбрались из укрытия.
– Рахсан-дэр! – выдохнула Нитха с невольным восхищением. – Нет, что за человек, а?!
* * *
Почему к Шенги в тюрьму подослали убийц – это как раз не загадка. На него, на мертвого, кто-то замыслил свалить чужую вину – гибель кораблей.
Значит, очень, очень нужно подцепить когтями за жабры этого заботливого человека и выяснить, чем ему корабли помешали. А единственная ниточка к цели – Ярвитуш из кабака «Акулий плавник».
Интересно, помнит ли кабатчик их детское знакомство? То давнее время, когда мальчишка-беспризорник не мечтал о славе Подгорного Охотника, да и звали его иначе…
Шенги старался даже в мыслях не называть себя прежним именем, которое потерял в девятнадцать лет. Вернее, не потерял, а пожертвовал богам – в храме Того, Кто Зажигает и Гасит Огни Человеческих Жизней.
Немалая жертва. Имя – часть тебя самого. Отдашь его – станешь другим человеком.
Но как же не отблагодарить Безликих, если юнец, едва надевший браслет Гильдии, угодил в капище древнего демона, сцепился с его жрецами – и остался жив! Ведь не сам же он справился, верно? Не своими же полудетскими силенками? Конечно, это боги расстарались, даровали мальчишке настоящее, полновесное чудо!
Тогда-то молодой Охотник и оставил в храме свое прежнее имя. Получил от жреца другое – Шенги Совиная Лапа.
Но ведь и старую жизнь из памяти не выкинешь. Не забудешь, как бродяжил и воровал. А добычу сбывал хозяину «Акульего плавника»… Как его звали-то? Да, верно, Шинтуш Темный Год. Надо же, с трудом припомнился! А ведь когда-то всерьез считал прижимистого кабатчика главой преступного мира!
Вот сыночек его, Ярвитуш, вспоминается ярче. На редкость сволочной был подросток. Любил издеваться над теми, кто послабее, а сам чуть что кидался жаловаться папаше…
Город просыпался. Прохожих было мало: пройдет навстречу ранний торговец с лотком, прошаркает помелом метельщик, равнодушно протащится мимо стражник-«крысолов» с сонной рожей: он сменился с поста – и плевать ему теперь на любое беззаконие, что творится в родной столице.
Аргосмир еще не услышал о побеге Совиной Лапы. Вот и хорошо, вот и не надо пока…
Вокруг заборы – высокие, дощатые, глухие. Вот ведь интересно: чем глуше окраина, тем выше и солиднее заборы. То ли люди стыдятся своей бедности, то ли боятся, что кто-нибудь не побрезгует, утащит у них последнее…
А на другом конце города, что дальше от моря, вокруг богатых особняков – лишь легкие ажурные решетки. Мол, любуйтесь, люди, завидуйте! Вот такой у нас дом-красавец, вот такие клумбы с цветами, вот такая беседка краешком видна из-за деревьев, вот такие дорожки, посыпанные разноцветным песочком… а воров мы не боимся, от воров у нас охрана есть!
Хотя бывает и наоборот. Скажем, Серебряное подворье окружает такая стена, что хоть штурм за нею отбивай…
До Шенги все явственнее доносился запах моря. Заборы то расступались, словно заманивая чужака в дебри Рыбачьей слободки, то вновь стискивали улочку с двух сторон, как загулявшие наемники – веселую молодку.
Над покосившимся забором мелькнула вдали темная крыша с резным коньком в виде рыбины… да это же и есть кабак «Акулий плавник»! Совсем рядом – жаль, нельзя к нему напрямик…
Мальчишкой-то он не пошел бы в обход. Рванул бы как раз напрямик, через заборы, по чужим дворам! И пусть хозяйки бранятся вслед шалому бродяжке!
Да, когда-то его не останавливали всякие «нельзя», «запрещено» и «чужое»… Потому, кстати, и узнал тайну «Акульего плавника», о которой вспомнилось недавно, в тюрьме…
Почему в тот день кабак был пуст?.. Ах да, умерла супруга короля, в городе был траур. Театр не давал представлений, бродячим циркачам и менестрелям велено было не появляться на улицах в своих разноцветных нарядах. Жители занавесили окна черной материей (кто победнее, те хоть клочок черной ткани на окошко вывесили). А уж хозяева игорных домов, кабатчики, трактирщики даже не думали о том, чтобы открыть свои двери для гостей.
Но у кого траур, а у городского ворья самая работа – ведь на похороны собрался весь Аргосмир. Все глазеют на погребальные носилки и не очень следят за своими кошельками.
Десятилетнему воришке повезло: он подобрал на мостовой оброненную кем-то сережку с черным камешком. Гордый добытчик, проигнорировав дальнейший ход траурной церемонии («Авось королеву и без меня до костра дотащат!»), помчался в «Акулий плавник» – и во дворе напоролся на хозяйского сына. Четырнадцатилетний Ярвитуш по-взрослому солидно распекал за что-то отцовского работника. Оторвавшись от разговора, пренебрежительно глянул на мелкого гостя:
«Ты к отцу? Его нет. Вот на бревне подожди, возле поленницы. В дом не суйся, шваль, много чести…»
И продолжил распекать конюха.
На бревне? Как бы не так! Дождик начал накрапывать, ветер такой мерзкий, до костей пробирает…
Мальчуган взбежал на крыльцо и юркнул в приоткрытую дверь.
До сих пор не забылось странное чувство: словно попал не в трапезную, где бывал не раз, а в совсем другой дом – таким непривычным выглядел кабак без единого человека.
Мальчишка не успел этому подивиться: увидел в окно, как хозяйский сын направляется через двор к дому. Не хватало влезть в ссору с этим гадом! Он проворно юркнул под стол – и из этого укрытия имел удовольствие увидеть, как Ярвитуш потрошит отцовский тайник.
Ну, потрошит и потрошит, дело семейное. Но маленького воришку крепко царапнули слова, которые он через месяц случайно услышал в том же «Акульем плавнике».
Один из посетителей спросил хозяина:
«Давненько я тут не бывал… у тебя, Шинтуш, вся прислуга новая?»
«Ага, – кивнул кабатчик. – Кто-то из прежних повадился меня обворовывать. Перепорол мерзавцев – никто не сознался. Плюнул, продал всех на болото и купил новых. Ворье кругом, просто жить нельзя!»
Мальчика, ставшего нечаянным свидетелем беседы, весьма позабавил праведный гнев скупщика краденого. Но все же он посочувствовал рабам, ни за что угодившим на болото, и окончательно убедился в давнем своем мнении, что Ярвитуш – тварь поганая…
* * *
– Интересно, Рахсан-дэр прямо отправится к Лаурушу? Или будет стороной выяснять, куда я пропала? – вздохнула Нитха, отведя с пути ветку, едва не стегнувшую по глазам.
Трое подростков давно свернули с дороги и шли напрямик сквозь осинник.
– Прямо к Лаурушу и заявится! – зловеще поддакнул вредный Нургидан. – Да ка-ак узнает, что ты сбежала неведомо куда! Ка-ак напишет в Нарра-до! А твой отец ка-ак осерчает! А ну, скажет, подать сюда мою непослушную дочку! Я на нее гневаться буду!
Дайру, который шел впереди, обернулся и негромко, сердито сказал:
– Тихо, вы!..
– А в чем дело? – возмутился Нургидан (впрочем, возмутился шепотом: напарники привыкли доверять друг другу).
– Ворота недалеко. Если там охрана – могут услышать.
Нургидан и Нитха растерянно переглянулись: оба начисто забыли про караулы.
– Сейчас проверю! – кивнул Нургидан и бесшумно двинулся сквозь подлесок.
Напарники с завистью глядели вслед: тише оборотня по лесу мог скользить разве что солнечный луч…
Парень обернулся проворно: возник из кустов, словно лесовик.
– Сидят. Двое. Беды не ждут. Арбалеты отложили, на солнышке греются. Вот тут их и… – Нургидан закончил фразу свирепым жестом.
– Никаких «и»! – вскинулась Нитха. – Тебе бы только драться! Мы же не разбойники!
– Верно, – поддержал ее Дайру. – Шенги обвиняют в том, что он «жгучую тину» для преступников добывал, а его ученики нападут на охрану возле Ворот? Ты уж сразу учителю удавку подари!
– Так что же нам, домой возвращаться?
– Зачем? Есть одна мыслишка…
* * *
Кабак «Акулий плавник» показался Шенги более низким, приземистым, чем сохранила память детства. Дом словно ушел в землю по второй венец бревен, и потолок в чадной, грязной трапезной будто сполз по стенам: руку вытяни вверх – и вот они, потолочные балки! Впрочем, удивляться нечему. Не кабак усох и сжался – сам Шенги вырос…
До чего убого выглядят эти злые чертоги детства, этот дворец, где обитал всемогущий Шинтуш Темный Год, господин мелкого ворья…
Поганенькое заведение, даже не второсортное. Сажа из очага летает по всей трапезной: хозяин уже забыл, когда звал трубочистов. Жиденький слой соломы едва прикрывает грязный пол. Столы такие, что Шенги побрезговал бы на них облокотиться.
Но дела в «Акульем плавнике» все же идут помаленьку. За столами, несмотря на ранний час, торчит с десяток похмельных небритых рыл. Все в лохмотьях, все угрюмы, у каждого вид отпетого головореза. Не шумят, не смеются, песен не поют. Каждый молча тянет вино из глиняной кружки. Разом вскинули глаза на чужака в добротном плаще. Одинаковые взгляды – холодные, оценивающие. Дескать, если встретимся с тобою, господин, в темном переулочке, чем ты нас тогда порадуешь?
Самый оценивающий взгляд у того, кто стоит за стойкой. У хозяина этого роскошного заведения.
Шенги сдержал усмешку. И этого двуногого таракана он когда-то крепко побаивался? Ну, может, в детстве Ярвитуш и был крепким мальчишкой… хотя, помнится, при их последней встрече сын кабатчика был крепко отлуплен… Но теперь он может похвалиться разве что ростом. Тощий, грудь впалая, морда бледная, глаза ввалились – пьет, что ли? Нет, вряд ли Жабье Рыло стал бы держать пьянчужку в числе близких подручных.
Хотя о связи кабатчика с Жабьим Рылом Шенги знает только от Блохи. Может, хитрый Ярвитуш просто врет про свои дела с «ночным хозяином»?
Эти мысли промелькнули у Охотника, пока он неспешно шел от двери к стойке. Не оборачиваясь, Шенги знал, что его провожают хмурые взгляды завсегдатаев. Не любили в «Акульем плавнике» чужаков.
А вот Ярвитуш, наоборот, просиял. Прекратил беседу с каким-то забулдыгой, нежно прильнувшим к стойке. Оглянулся к солидному посетителю, всем своим видом выразил готовность служить любому капризу почтенного незнакомца.
Не узнал… ну, еще бы!
Шенги остановился у стойки, по-прежнему держа обе руки под плащом. Неприязненно покосился на забулдыгу, с отвращением сморщил нос: мол, мало мне грязи в этой жалкой дыре, так еще от всякого пьянчуги вонь нюхать?
Ярвитуш понимающе ухмыльнулся и беззлобно скомандовал:
– Бородавка, пошел вон.
– Кто? Я? Зачем? – захлопал глазами непонятливый Бородавка.
– Пошел вон, – терпеливо, тоном разъяснения повторил кабатчик.
Бородавка отлепился от стойки и плывущей походкой устремился к ближайшему столу.
– Чем могу быть полезен? – учтиво обратился кабатчик к новому гостю.
Шенги стоял спиной к кабацким выпивохам. Им не видно было, как незнакомец, откинув плащ, положил на край стойки жуткую чешуйчатую лапу и слегка побарабанил когтями по темному от времени дереву.
Ярвитуш изменился в лице, отпрянул к стене. Но не завопил, не бросился наутек и даже не потерял способности соображать. Раз единственный в мире человек, который может похвастаться такой лапой, не сидит в тюрьме (вернее, не висит мертвым на цепях), а явился именно сюда… ну, вряд ли он намерен пить вино и закусывать соленой хамсой!
– Не делай глупостей, Охотник! – тихо просипел Ярвитуш. – Мы тут не одни. Лучше уходи восвояси, я тебя не выдам.
– С чего это мне уходить? – пожал плечами Шенги. – Я еще только вошел! А что не одни – это ты очень, очень верно заметил. Пойдем-ка в чулан. – Гость кивнул на дверь в двух шагах от себя. – Там и потолкуем без лишних ушей.
– Я? С тобою? Нашел дурака! – Ярвитуш говорил негромко и убедительно. Он был готов в любой миг нырнуть под стойку. – Обернись, Охотник. У тебя за спиной – десять здешних морд. Все мне должны, все рады будут показать храбрость, лишь бы я с них должок списал. Ты меня… ну, может, успеешь ударить. Авось с одного раза не убьешь!
Увы, кабатчик был прав. Шенги умело дрался, но десяток портовых шакалов и впрямь может разнести его в кровавые ошметки.
Шенги глянул на дверной косяк. Деревянные планочки потемнели от грязи. Пользуется ли сейчас этот прохвост отцовским тайником?
– С чего ты взял, что я на тебя наброшусь, а потом с твоими мордоворотами драку учиню? – весело удивился Шенги. – Я перво-наперво когтями вырву из стены доску – вон ту, возле косяка. И все, что за нею схоронено, швырну под ноги пьянчугам. Очень, очень интересно, что они тогда будут делать? Тебя защищать или твое добро по полу собирать?
Новый испуг вытеснил прежний страх. Ярвитуш качнулся к Охотнику, умоляюще взглянул в лицо, дернулся даже вцепиться в когтистую лапу, удержать незваного гостя от ужасного поступка. Но вовремя опомнился, не коснулся лапы. Заговорил тихо, умоляюще:
– Не… не делай этого, не надо…
– Не буду, не буду. Чего ты, в самом деле, перетрусил? Мне же просто надо с тобою поговорить. Пойдем в чулан, чтоб пьяницы лишнего не услышали. Да прихвати кувшин: с вином беседа по гладкой дорожке катится. Согласен?.. Вот и славно, сразу бы так!
* * *
– Я слыхал, что ты в Гильдии важная шишка, – хмыкнул стражник, растянувшись в траве и покусывая листок щавеля. – Так чего сам в караул потащился, других не послал?
– Потому и потащился, – усмехнулся Унсай. – Со вчерашнего дня кручусь вместо Главы Гильдии. Столько дел свалилось – до полуночи все не переделал. А утром послал всех в болото. Моя очередь в караул идти? Моя. Вот и пусть они хлопочут, а я отдохну. Славно тут! – И он повел рукой, предлагая собеседнику оценить окружающую красоту.
На полянке и в самом деле было славно. Солнце успело высушить росу, густая трава полна была теплом и спелым соком, благоухала клевером и душицей. Пронзительно звенели кузнечики, мерно стучал дятел где-то в чаще. Лес навевал на людей блаженную умиротворенность, в карауле, в общем-то, лишнюю.
Видимо, эта же мысль мелькнула и у стражника:
– А мы не прохлопаем этого… который из-за Грани припрется?
– Злодей уже в тюрьме сидит, – лениво отозвался Унсай. – А караулы пока не сняли на всякий случай… а может, король про них попросту забыл.
– А ты? Ты ж теперь за Главу Гильдии?
– Может, и сниму, когда смена придет. А пока отдохну немножко, я же тебе гово…
Фраза оборвалась на полуслове. Унсай мгновенно насторожился, напрягся, плавно обернулся. Недоумевающий стражник проследил взгляд напарника.
С другого конца поляны двух дозорных с интересом разглядывал громадный волк.
Люди сами не заметили, как очутились на ногах, разом выхватили мечи. Унсай сделал движение в сторону лежащих чуть поодаль арбалетов. Но волк успел первым. Он прыгнул в сторону людей и замер в опасной близости от них: мечом не достанешь, а любое движение к арбалетам зверь мог расценить как нападение.
Было что-то неестественное и наглое в том, как спокойно, уверенно стоял в солнечных лучах этот ночной хищник. Не пытался затаиться, не прятал себя от взглядов…
За спинами ошарашенных караульных бесшумно раздвинулись ветви. Тоненькая смуглая девочка тихо пробежала по краю поляны и нырнула в орешник, за которым начинался овраг, ведущий к Воротам.
Ни стражник, ни даже Унсай не заметили появления девочки: их внимание было приковано к странному зверю.
– Они летом не нападают… – пробормотал стражник.
– Ты это мне говоришь или ему? – хмыкнул Унсай.
В этот миг за спинами караульных возник белобрысый паренек, пробежал краем поляны и шмыгнул в орешник – туда же, где только что скрылась девушка.
Шенги мог бы гордиться учениками: он действительно научил их тихо двигаться по лесу. Унсай, матерый Охотник, все же почувствовал неладное и быстро оглянулся, но успел лишь заметить, как качнулась ветка.
– Зверь, похоже, тут не один, – процедил Унсай сквозь зубы. – Не обходят ли нас со всех сторон?
– Может, запустить чем в эту тварь? – шепнул стражник.
– Не советую, – буркнул Унсай и возвысил голос: – Эй ты, серая морда… шел бы отсюда, а?
Волк, оскалившись, негромко зарычал в ответ. А затем, раздвинув грудью пышно разросшийся кипрей, по широкой дуге обогнул караульных и исчез в орешнике.
Стражник нервно хихикнул.
– А ведь он, сволочь блохастая, к Воротам попер! – злорадно ухмыльнулся Унсай. – Во удивится, волчара наглый, когда вывалится в чужой мир! Чтоб его там дракон сожрал!
* * *
Кабатчик Ярвитуш пришел в себя довольно быстро. Сказалась жизнь среди головорезов, готовых за медяк выпустить тебе кишки. Прохвост быстро понял, что Совиная Лапа не собирается немедленно, на этом самом месте стирать его в порошок за подосланного в камеру наемного убийцу. Поэтому он засуетился, шаря по полкам:
– Сейчас, сейчас угощу… вот кружечки, вот… и вино хорошее, не наррабанское, правда… знал бы заранее, что такой гость будет, раздобыл бы наррабанского…
Чулан, судя по всему, не впервые служил кабинетом для тайных переговоров. Гость удобно устроился на небольшом бочонке, а другая бочка, побольше, сошла за стол. Хозяин приткнулся на ящике по ту сторону «стола», но не мог усидеть на месте – все время вскакивал, плюхая на круглое пыльное донце то круг колбасы, то две щербатые глиняные кружки, в которые тут же хлынула ароматная красная струя.
Шенги без особого интереса наблюдал за суетящимся кабатчиком. Напрягся было, когда Ярвитуш ухватился за воткнутый в деревянную подставку нож и начал пластать кабаний окорок. Но тут же Охотник успокоился: не хватит духу у этого прохвоста наброситься на Совиную Лапу. Даже с ножом.
– Наррабанского, говоришь, нету? – переспросил Шенги вежливо. – Жаль, я как раз его люблю. Что ж ты не догадался мне в тюрьму прислать с Блохой кувшинчик?
Нож дрогнул в руке кабатчика. Ярвитуш с досадой обернулся:
– А всё бабы, мерзавки! Эта дрянь, с которой я сплю… она Блохе родная сестрица! Прилипла: пристрой, мол, братика к делу! Ну, я и решил дать ему работенку попроще… – Тут голос хозяина зазвенел радушием. – Да ты пей, пей, колбаской закусывай!
«С чего ты вдруг таким любезным сделался? – подозрительно покосился на хозяина Шенги. – Не отравить ли вздумал? Наливал из одного кувшина… но ведь мог в кружку чего-нибудь кинуть, а потом уж туда – вина…»
Поднял кружку к губам, сделал вид, что глотнул, – и поймал поверх кружки настороженный, жадно выжидающий взгляд.
– Пилки не найдется? – поинтересовался Шенги. – Такой, чтоб по железу, а то у меня на левой руке сразу два украшения.
И тряхнул рукой, где на запястье, ниже гильдейского знака, чернел браслет цепи.
Кабатчик вопросу не удивился – не впервой было выручать посетителей из такой беды. Нагнулся, вытащил из-под нижней полки узкую стальную пилку, протянул гостю. Тот взял пилку, оглядел, кивнул, но возиться с железом пока не стал – продолжил беседу:
– А я-то удивился, что по мою душу такого мозгляка послали. Думал, совсем меня Жабье Рыло не уважает!
– Мало того, что дела не сделал, так еще и языком бренчал, сопляк? – досадливо крякнул кабатчик.
Шенги благодушно кивнул, покачивая в ладонях кружку – большую, глиняную, облитую снаружи желтой глазурью. Вино было налито до половины, и багровая «волна» привольно гуляла по кружке, взлетая до краев.
Внезапно ладонь Шенги дрогнула, глаза едва приметно расширились. Потому что ароматная волна оставила на ноздреватой глине лепесток. Он распластался по стенке кружки – маленький, полупрозрачный, овальный, по краю словно срезанный наискось…
«Не может быть… Говорушка?!»
Охотнику хватило выдержки скрыть смятение. Он начал рассказывать о визите Блохи в тюремную камеру. Ярвитуш сочувственно хмыкал. Со стороны – ну, просто беседа старых добрых приятелей!
Но рассказ не отвлекал Шенги от напряженных мыслей.
«Откуда у паршивого торговца краденым говорушка? Каждый венчик стоит столько, что можно построить каменный дом! Купить цветок Ярвитуш не мог, пупок бы развязался от натуги… да и Гильдия не торгует с кем попало. Вот разве что… на пирушке Джарина говорила, что у нее недавно украли суму с добычей. Не было ли там говорушки?»
Охотник поднял кружку к лицу и сделал вид, что пьет.
«Ладно, не о том думаю. Главное – почему Ярвитуш потратил такое богатство на меня? Что ему от меня нужно?»
Шенги оборвал на середине фразы рассказ о злоключениях Блохи. Откинулся к стене, поставил кружку на стол, блаженно расслабился, дал рукам обвиснуть вдоль тела. Заулыбался по-детски:
– А хорошо у тебя тут… очень, очень уютно!
Ярвитуш коршуном дернулся вперед, вонзил в гостя взор:
– Сердишься на меня за Блоху?
– Я? – изумился Шенги. – На тебя? Да ты же хороший человек!
Актер из Охотника был никудышный. Никого из бывалых собратьев по ремеслу он бы не обманул. Но кабатчик ни разу не имел дела с человеком, отведавшим говорушки, и действие редкого цветка знал лишь с чужих слов.
– Я-то хороший, – вкрадчиво сказал он. – А ты, говорят, богатый?
– А Охотники бедными и не бывают! – глуповато хохотнул Шенги.
Кабатчик глядел ему в рот, словно боясь, что хоть одно слово жертвы упадет на пол и затеряется в пыльной щели меж бочками.
– Ведь и тратишь не так чтоб много, – долбил кабатчик в ту же точку. – Захоронки, небось, есть?
«Вот из-за чего ты стараешься! – умилился про себя Шенги. – Какие же слухи ходят по Гурлиану о моих кладах, если ты для меня говорушку не пожалел?!»
– А как же! – азартно подхватил он вслух. – В Издагмире два потайных местечка да в Аргосмире одно. Причем такое, что тех двух стоит…
Игра увлекла Шенги. Напряжение ушло, отодвинулась опасность, которая могла нагрянуть в любой момент. До чего же забавно выглядел долговязый кабатчик – с раскрывшимся от жадности ртом, со смешно наморщенным носом!
– Какое местечко? Где? – торопил Ярвитуш собеседника.
– Такое местечко, что только держись! – хвастливо сообщил Охотник. – У меня там шкатулочка, да не пустая, а…
Внезапно замолчал, прислушался – и улыбнулся еще счастливее:
– Там стража пришла! Слышишь, Ярвитуш? Позови их, веселее беседа будет!
Кабатчик кошачьим прыжком метнулся к двери. Отодвинул узенькую дощечку, выглянул в щель – и, успокоенный, обернулся к гостю:
– Померещилось тебе! Нету никакой стражи!
«Сколько же в „Акульем плавнике“ секретов! – веселился Шенги. – В стене тайник, в двери глазок, а под ногами небось лаз в подпол…»
За те мгновения, что хозяин отвернулся, Охотник успел поменять местами кружки.
Ярвитуш вновь сел на бочонок и вернулся к увлекательному разговору:
– Говоришь, и в Аргосмире есть захоронка? Небось золотом доверху набита?
– Золото? Ха!.. – продолжал Охотник ломать комедию. – Бывает что и поценнее… слыхал про «черные градины»?
Про «черные градины» кабатчик явно слыхал. Так качнулся в сторону собеседника – чуть с бочонка не свалился. А Шенги резко сменил тему:
– Жаль, что стражники не пришли. Они тоже хорошие люди… а приходится бегать, искать меня… Посидели бы вместе, выпили… хоть ты со мною выпей, Ярвитуш!
– Выпью, выпью, – торопливо согласился хозяин и сделал большой глоток из кружки. – Так что ты говорил про «черные градины»?
– Что на них не купишь счастья. Вот я из тюрьмы бежал – и никто мне не рад. Даже ты со мной пить не хочешь…
– Пью я, пью! – Кабатчик в два глотка выхлебал вино. – Что рассказать-то хочешь?
– Много чего, – усмехнулся Шенги. – Мы, Охотники, любим поговорить. Как начнем – не остановишь!
Ярвитуш бросил на собеседника подозрительный взгляд: усмешка показалась ему недостаточно простодушной. Однако жадность взяла верх над осторожностью:
– Ты вроде про свою захоронку начал…
– Про такое, – веско сказал Шенги, – рассказывают только самым близким друзьям. Мы ведь друзья, верно?
Охотник, почти не притворяясь уже, глядел, как обмякало, становилось по-детски доверчивым лицо кабатчика, как маслено заблестели его глаза.
– Друзья, – согласился Ярвитуш, еще не потеряв нить разговора. – Ой, друзья! Вот ты мне и расскажи про…
– И не первый день друзья! – перебил его Шенги. – В детстве лупили друг друга.
– Лупили? Я?! Такого славного парня?
«Быстро же тебя разобрало!» – злорадно подумал Шенги, а вслух сказал:
– Ты меня и сейчас обижаешь. Вот скажи: с какой стати вам с Жабьим Рылом понадобилось меня убивать?
– Это не нам! – поспешил Ярвитуш отклонить обвинение. – Нам не надо! Нам просто заплачено было!
Охотник взял пилку и начал спиливать заклепку с железного кольца на левой руке. Не прекращая работы, спросил:
– Заплачено? Кем?
Кабатчик счастливо заулыбался и положил ладони на днище бочки. Блаженная рожа сияла предчувствием того, как он будет рассказывать этому чудесному, замечательному Охотнику все, о чем тому интересно будет услышать!..
* * *
Крутой косогор порос мелкой буро-зеленой травой, чьи стебельки прочно сплелись меж собой. И по этому жесткому «войлоку» в низинку, поросшую невысокими деревцами, скатился живой ком: огромный волк и двое подростков, вцепившихся в его загривок.
Нургидан вывалился из ворот в волчьем обличье, но в тот миг, когда все трое завершили свой путь кувырком по склону, на опушке сквозного леска очутились уже три человека.
Ни Дайру, ни Нитха не заметили, в какой миг волчья шерсть в их пальцах превратилась в ворот рубахи. Не до того им было, шеи бы не свернуть!
Складка сдвинулась, и вместо широких земляных «ступенек» подростков встретила крутобокая гора и живая колючая «терка» под ногами.
– Целы? – голосом заботливого командира поинтересовался Нургидан и сделал движение, чтобы подняться.
– Лежи! – взвизгнула Нитха.
Нургидан подчинился. Лежа вытянул меч из ножен, зашарил глазами: где опасность?
– Думаешь, «поющий цветок»? – огляделся Дайру. – Похоже на то…
Вдоль опушки на одинаковом расстоянии друг от друга красовались аккуратные крепкие стволики в человеческий рост. Каждый был увенчан громадным серо-белым цветком с мясистыми лепестками. Цветки были обрамлены пучком широких листьев. Вдоль стволиков бессильно свисали длинные, гибкие, как лианы, ветки.
– Да ну? – усомнился Нургидан. – А чего ж тогда они молчат? Может, ложные? Мы с таким шумом въехали – а они и не проснулись!
– Может, и ложные, – кивнул Дайру.
Будто отозвавшись на его слова, ближние деревца дрогнули, лепестки цветков зашевелились. В воздухе возникло жужжание, оно становилось громче и громче.
Ученики Охотника прижались к земле – и вовремя. Ветви, до сих пор свисавшие вдоль стволов, поднялись, потянулись в их сторону, зашарили в воздухе. Жужжащая мелодия тревожно вибрировала, словно направляя слепые ветви, подсказывая им, где искать добычу.
Не вставая, Нургидан извлек из ножен меч. Почуяв движение, ветви устремились к нему – хищные, усаженные крючковатыми шипами.
Меч метнулся снизу вверх навстречу – и отсеченная ветвь упала на землю. Нитха азартно вскрикнула, Дайру завистливо хмыкнул: гибкую, подвижную ветку непросто было срубить мечом, а уж лежа-то…
Зло оскалившись, Нургидан поднялся на левом локте и так же ловко разделался еще с двумя шипастыми ветками.
– Уходим ползком, между опушкой и склоном, – приказал он, как всегда командовал в опасной ситуации. И напарники повиновались ему.
Вслед молодым Охотникам летела заунывная, завораживающая песня хищного леса. Песня, которой деревья подманивают животных, чтобы разорвать их в клочья и удобрить кровью почву у корней.
Миновав «поющие цветы», подростки поднялись на ноги, отряхнули грязь с одежды, а Нитха с чувством показала лесу язык.
– Крепко сдвинулась складка! – оценил Дайру и попытался сориентироваться: – Нам сейчас идти… нам идти… ох, чтоб мне в Бездну брякнуться! Это что же – назад, в лес?
– Прорубимся, – легкомысленно отозвался Нургидан. Он даже не пытался прикинуть, как лежат соседние складки. Зачем? Друзья рядом, они во всем разберутся.
– В лес? – удивилась Нитха. – Ты там что-то обронил?
– Ну, как же! Шум от складки катится с той стороны, совсем рядом. Громкий, с рокотом, как эхо. Значит, там море, не лезть же туда! На гору карабкаться – опять в Ворота выпасть. Значит, остается лес – вон какой подковой вокруг горы… – Дайру поймал насмешливый взгляд карих наррабанских глазищ – и скис, потерял уверенность: – Я чего-то намудрил, да?
– Ничего страшного, размудрим обратно! – дружески откликнулась Нитха. – Звук и впрямь громкий, двойной, но это не шум прибоя, это еще одна складочка голос подает, а значит, за гранью, с наветренной стороны, тянется тоненький такой коридорчик, обе его стенки нам хором поют… Вон на лужайке пара хохлатых кроликов травку щиплют, они зверушки чуткие, давно бы удрали, если бы угадали за складкой что-то совсем-совсем чужое. Ветром с той стороны бабочку принесло – а откуда над морем бабочка? Я, конечно, постою у складки, погляжу, проверю, но и так все ясно… А главное – ветер не пахнет морем!
– Не пахнет! – авторитетно подтвердил Нургидан. – Хватит бренчать, проводник! Толку от тебя, как от хрустальной кувалды!
Дайру не обиделся, но сдачи все-таки дал:
– Ну, от тебя-то польза великая – на полянке перед двумя простофилями хвостом изволил повилять!
– Унсай – не простофиля! – вступилась девочка за будущего Главу Гильдии.
– И не двое их было, а трое! – вспомнил Нургидан. – Там еще один на дереве сидел…
Дайру и Нитха встревожились.
– Ой, нэни саи! – ахнула девочка. – Ты видел кого-то на дереве – и молчишь?
По правде сказать, Нургидан не придал большого значения своему недавнему открытию. Но волнение друзей передалось парнишке, он посерьезнел:
– Не видел, только запах учуял. А сразу не сказал, потому что сначала по склону кувырком, потом «поющие деревья»…
– Ты его узнал? – перебила Нитха.
– Не знаю… – Друзья редко видели Нургидана таким растерянным. – Знакомый запах, я его в первый раз учуял, когда у Лауруша был праздник. Помните, сколько народу собралось?
Нургидан на миг замолчал. Ну, как объяснить, что с ним происходит, когда на его по-звериному чуткий нос обрушивается лавина чужих запахов? Кажется, что стоишь посреди толпы незнакомых людей. Каждый норовит протискаться к тебе, дружески хлопнуть по плечу и назвать свое имя. И всех надо запомнить!
– А потом так же пахло, когда Охотники собрались вокруг Унсая, он им рассказывал про здоровье Лауруша, – неуверенно продолжил он. – От кого тот запах шел – сейчас не распутаешь. А только чудится мне, что это тот, рыжий, смуглый… ну, напарник Унсая…
– Фитиль?! – зло прищурился Дайру.
* * *
Ярвитуш, всласть выговорившись, уронил голову на днище бочки и заснул. Во сне он продолжал счастливо улыбаться. Его не беспокоил даже скрежет стальной пилки по железу: с заклепкой Охотнику пришлось повозиться.
Избавившись от браслета, Шенги подкрепился колбасой, окороком и вином, напомнив себе, что не ел со вчерашнего утра и что случай перекусить может представиться не скоро. Охотник жевал колбасу, не чувствуя вкуса еды и не ощущая боли в ободранном левом запястье – так взволновало его услышанное.
Наконец Шенги вышел из чулана, оставив хозяина дрыхнуть, и прошел через трапезную, сквозь строй враждебно-любопытных взглядов – этакий почтенный горожанин с темными секретами за душой: то ли приятель кабатчика, то ли заказчик преступления, то ли покупатель краденых драгоценностей.
Пялятся – ну и на здоровье. Напасть не посмеют, побоятся своего хозяина…
А за порогом Рыбачья слободка вновь навалилась на Охотника щелястыми боками высоких заборов, оглушила криком чаек, взбодрила запахом рыбы, водорослей, соли.
Шенги усмехнулся: по дороге сюда он ни разу не воспользовался помощью талисмана. Просто в голову не пришло. Все-таки это его родные края! Добрел кое-как на хваленом чутье всех Охотников, да и кипящая в душе злоба обострила память. Но теперь, осматриваясь, он понял, как изменились здешние места со времен его детства. И это понятно: за эти годы Рыбачью слободку не раз слизывали пожары. Но вновь и вновь берег обрастал бедняцкими халупами, как днище корабля обрастает ракушками.
Посмеиваясь над собой – вернулся на родимую сторонку! – Шенги сквозь рубаху прижал талисман к коже.
Ага, ясно. Зыбкие, едва определимые границы Рыбачьей слободки сдвинулись: ее потеснили Бродяжьи Чертоги, обиталище припортовой швали, где вольготно чувствовали себя воры, грабители, шулера и девки. Сам порт лежал севернее, там держали порядок грузчики, складские рабочие и контрабандисты. А между их злым, сплоченным, крепким мирком и старинным, сильным своим патриархальным укладом миром рыбаков приютился гнилой, вонючий мирок изгоев. Тех, кого не признавали ни «портовые», ни «рыбацкие». Страшнее была только Гиблая Балка, царство нищих. Там Шенги не был и, хвала Безликим, не собирался туда.
Четвертое приморское царство – верфи – лежало еще севернее Портовой бухты и отношения к Шенги сейчас не имело. А вот через Бродяжьи Чертоги Охотнику предстояло идти напрямик, если он хотел успеть на встречу с человеком, купившим его жизнь.
Что ж, напрямик так напрямик. Талисман выведет.
Грозные Бродяжьи Чертоги на поверку выглядели не так уж и страшно. Та же хитроумная путаница заборов, что и в Рыбачьей слободке. Всей и разницы, что здесь дома, обнесенные оградами, торчали реже, как зубы в полусгнившей челюсти. А меж ними на заросших травой пустырях стояли убогого вида хибары, явно сколоченные на скорую руку из всего, что удалось добыть. Вокруг хибар бурлила бездомная жизнь: стряпали что-то над кострами неопрятные тощие бабы с засаленными патлами, дрались и возились босоногие ребятишки, важно возлежали в лопухах мужчины, закинув руки за голову и глядя в небо. Все это было Охотнику памятно с детства и особо не взволновало.
Появление Шенги не осталось незамеченным. «Хозяйки» цепко глядели ему вслед, измызганные девицы громко интересовались, откуда здесь взялся такой раскрасавец и не хочет ли он малость отдохнуть. А ребятишки шумно совались к прохожему за милостыней. Шенги цыкал на них. Денег у беглого заключенного не было, но даже если бы и были… Бывший беспризорник знал, что если бросить этой голодной стае хоть медяк, весь дальнейший путь тебя будет преследовать галдящая, вопящая орава.
На ходу Шенги размышлял о том, что удалось выведать от размякшего кабатчика. Не так уж много, оказывается, знал Ярвитуш.
В торговле «жгучей тиной» были замешаны двое. Кабатчик знал только одного из них, а второго видел лишь издали и совершенно искренне принимал за Шенги. И счел разумным и правильным, что один из подельников решил угробить другого, спасая свою шкуру.
Ладно, с этим можно разобраться потом, а сейчас главное – не опоздать на встречу с заказчиком. Уж этого-то мерзавца Ярвитуш сдал с потрохами. И рассказал, как найти дом, куда негодяй принесет деньги за убийство.
Охотник замедлил шаг, огляделся. Еще раз тронул рукой талисман, проверяя дорогу. Опять накатила тревога, опять пробудилось чувство опасности, не раз спасавшее жизнь.
Может, стоило там, в тюрьме, взять у кого-нибудь из спящих стражников меч?
Нет. Правильно сделал, что не взял. И даже не в том дело, что незачем к побегу добавлять еще и кражу. Дело в самом мече.
Весь Аргосмир знает, что для «крысоловов» казна заказывает оружие у одного мастера. Этот средней руки ремесленник поставляет страже одинаковые мечи: дешевые кожаные ножны с простеньким тисненым узором, эфесы одинаковой формы… Весь город знает «крысоловьи ножички». Ни у одного вора не потянется рука за таким мечом: кому его продашь? И по улице не очень-то пройдешься с таким приметным оружием…
Шенги брел меж двух заборов. Узенькая улочка вильнула – и за поворотом Шенги увидел ожидавший его неприятный сюрприз.
Двое парней весьма потрепанного вида стояли, прислонившись к забору. Один – долговязый, тощий, угреватый – поигрывал обрывком ржавой цепи. Другой равнодушно покусывал былинку. Оружия видно не было, но Шенги поспорил бы на лепешку с медом, что у парня при себе либо нож, либо купеческая гирька-разновеска на веревочке. Вон рожа какая выразительная, с переломанной переносицей и шрамом наискосок по щеке…
Парни качнулись навстречу, отлепившись от забора. На молодых прыщавых рожах – спокойное удовлетворение. Дескать, наконец ты явился, а то мы ждем, ждем…
А ведь наверняка ждут! Должно быть, мелкие ребятишки махнули дворами напрямик, чтобы предупредить старших: бродит, мол, по нашим краям господин, один плащ чего стоит, а в кошельке небось золота, что в маковой коробочке зерен. Готовьте, мол, дорогому гостю встречу!
Но если это встреча, то путь назад должен быть отрезан…
Шенги оглянулся. Ну, правильно! Сзади с равнодушным видом топает рослый юнец, поигрывает дубинкой.
Те двое, что впереди, загородили дорогу. Шенги напролом не попер, остановился. На лице его было вежливое удивление: дескать, в чем дело, молодые люди, по какому случаю меня задерживают?
Будь на месте этих сопляков матерые уличные грабители, для которых важна лишь добыча, а беседа с путниками надоела хуже каторжной баланды, они бы сразу пустили в ход ножи. Ну, тогда и Шенги действовал бы расторопнее. А эти молокососы еще не чувствовали себя достаточно уверенно. Ни один не произнес ни слова: никто не хотел начинать первым. Усмехаясь про себя, Шенги понял: ожидается явление главаря.
И явление не заставило себя ждать.
Над бурым облезлым забором выросла, подобно большому яркому цветку, растрепанная башка на длинной жилистой шее. Бледная, вся в темных веснушках физиономия, обрамленная ярко-желтыми патлами, глядела на мир цинично и брезгливо. Одно движение – и на заборе восседает… мальчишка, как показалось в первый миг Шенги… нет, юнец не младше тех, что ожидали Охотника в переулке. Только тощий и мелкий, почти карлик. И все же этот недокормыш явно верховодил в уличной компании.
Он и начал разговор – с фальшивой, наглой учтивостью, которая вызвала у его приятелей одобрительные смешки.
– Какая честь для Бродяжьих Чертогов! Каким неведомым ветром занесло в наши убогие края такого важного господина? Ну, мы просто не можем пропустить его дальше, не побеседовав. А то когда еще выпадет такой случай…
– Что ж не побеседовать? – с веселой готовностью отозвался Шенги. Краем глаза он приглядывал за здоровяком, который поигрывал дубинкой. Плечи широченные, а лицо младенческое, ясное, с простодушными глазами и наивной улыбкой. – О чем разговор пойдет?
Те двое, что впереди, переглянулись. Жертва вела себя неправильно. Не грозила, не трусила, не пыталась удрать.
А здоровяк все так же ухмылялся, похлопывая дубинкой по широченной ладони. Все происходящее явно было для него чем-то вроде балаганного представления.
Тот, что сидел на заборе, склонил лохматую голову, испытующе глядя на веселого прохожего. С чего бы прилично одетому человеку так дерзко себя вести? Может быть, это крупный вор – и тогда они сваляли дурака, остановив его?
Шенги забавлялся, прикидывая, какие мысли вертятся под космами цвета соломы.
Наконец растрепанный вожак решил, что имеет дело с богачом, привыкшим полагаться на свой кошелек, или имя, или вес в обществе. Такой уверен, что с его особой ничего плохого случиться не может. И сейчас он будет очень удивлен…
Повеселев, уличный заводила ехидно продолжил:
– О чем поговорим? О жизни! Вот у одних полон кошелек золота, а других хоть переверни да потряси – ничего не звякнет! А вот бы славно, если бы взять да поделиться!
– Тихо-мирно, не трепыхаясь, – подхватил прыщавый.
Верзила одобрительно кивнул, а юнец с перебитым носом добавил значительно:
– По взаимному согласию!
«Ишь ты, – умилился Шенги, – какие гладкие выражения знает этот разукрашенный! А главарь-то сразу к делу подошел, без всяких “не заблудился ли господин?..” Шустрый!»
– Поделиться? – весело изумился он вслух. – Как великодушно с вашей стороны! Спасибо, благородные господа мои! И чем вы решили со мною поделиться?
Насмешливое веселье жертвы сбивало грабителей с толку. Перед ними был человек, который либо мог постоять за себя, либо опирался на кого-то сильного. Один из подручных Жабьего Рыла?
Лохматый главарь решительно тряхнул головой и вернулся на знакомую дорожку:
– Парни, а ведь он над нами издевается!
– Угу! – немногословно, но энергично согласился верзила.
– Насмешки строит! – с готовностью подхватил прыщавый.
– Не уважает, – печально подытожил юнец со шрамом.
Дубинка уже не постукивала по ладони верзилы, а выжидающе зависла в воздухе. Парень со шрамом напрягся, прыщавый любовно тряхнул цепью.
– Верно, не уважает! – с забора обличил главарь задаваку-путника. – На роже написано: нас за людей не считает! Он – большой господин, а мы – лепешка навозная, в которую он сапожком изволил вляпаться!
– Хамит! – горячо поддержал вожака парень со шрамом. – А сам-то он кто такой? Вот кто, а?..
– И верно, я же не представился… – Шенги уже надоела эта комедия, да и времени было маловато на пустые разговоры.
Он покосился на бурый забор, с которого держал речь лохматый недокормыш, и с силой пнул по ветхому дереву.
От удара из забора вылетели две доски, а остальные крутанулись на поперечной планке. Не удержавшись, вожак полетел башкой вперед и шмякнулся наземь у ног Шенги.
Приподнялся на руках. Ошарашенно покрутил головой. Лицо исказилось от ярости.
Еще миг – и вся четверка набросилась бы на незнакомца. Даже без приказа главаря все они уже дернулись вперед…
Но тут перед парнями взметнулась из-под плаща черная чешуйчатая лапа, щелкнули в воздухе сизые длинные когти.
Реакция у уличных грабителей оказалась отменная: застыли, оцепенели, оборвали свирепый рывок к противнику. Они знали, что это за лапа, еще как знали! Разве сказители не вели по всем кабакам и трактирам красивые речи о бесстрашном Подгорном Охотнике?
Если бы по переулку пронесся, трубя, наррабанский боевой слон, парни не были бы так потрясены.
Прыщавый едва заметным движением убрал с глаз свой обрывок цепи. Юнец с переломанным носом попытался изобразить на своей разбойничьей физиономии безмятежное дружелюбие: я, мол, и вовсе тут ни при чем, я тут гуляю!.. И только непонятливый верзила бухнул по-детски простодушно:
– Так мы его бьем или не бьем?
Первая связная фраза, которую Шенги услышал от юного здоровяка!
– Не бренчи! – бросил ему главарь, поднимаясь на ноги. – Никто никого не бьет. – И почтительно поклонился Шенги. – Пусть господин не сердится на моего брата, он у нас с детства умом слаб…
Шенги удивленно перевел взгляд с невозмутимого верзилы на главаря. Братья, вот как? Тогда понятно, почему этот мелкий растрепа верховодит в шайке. Имея под рукой такую «личную гвардию»…
Тем временем юнец с переломанным носом и его долговязый прыщавый дружок переглянулись, поклонились путнику, который оказался прославленным и грозным Охотником, и отступили с дороги, скрылись за могучими плечами верзилы.
Путь вперед был свободен, и Шенги не преминул этим воспользоваться. Коротко кивнул новым знакомым и повернулся, чтобы идти дальше.
Тут бы и конец пустячному происшествию… если бы не тщеславие недомерка-главаря.
Когда Охотник сделал шаг, оставив позади уличную шайку, душу патлатого юнца словно ошпарило: какой случай он упускает! Ограбить Совиную Лапу – да об этом весь Аргосмир будет говорить! Не надо даже догонять путника – только шагнуть вслед, протянуть руку…
Одним движением юнец сорвал с Охотника плащ и пронзительно заорал:
– Деру!!
Шайка дисциплинированно дунула наутек. А главарь кинулся к забору, чтобы нырнуть в дыру от досок, выбитых Охотником. И юркнул бы туда, и исчез бы… если бы не добыча!
Плащ почему-то выскользнул у парня из рук, упал на землю, сковав движения похитителя. Запутавшись в плотном сукне, уличный грабитель снова полетел башкой вперед – и увеличил дыру в заборе, выбив лбом еще одну доску.
Шенги обернулся к лежащему парню. Нагнулся, чтобы подобрать плащ и заодно проверить, жив ли недотепа… и едва успел увернуться от брошенного в голову камня.
Вместе с камнем в него полетел пронзительный вопль:
– Не тронь брата, сволочь!!
Шайка не бросила поверженного главаря.
На Шенги несся верзила, он успел уже замахнуться дубинкой, когда когтистая лапа перехватила его руку. Охотник отступил на шаг, давая юнцу пролететь мимо, и подставил ему подножку. Пока парень падал, Шенги успел крутануть ему кисть и выхватить дубинку.
Развернулся – и успел встретить ударом в подбородок того, что со шрамом. С левой врезал, но так, что парень пташкой улетел прочь и шлепнулся к ногам своего прыщавого дружка. Тот стоял в растерянности, с цепью в руке, но нападать не решался.
Только тут Шенги заметил, что когти его глубоко завязли в трофейной дубинке. Он яростно сжал и развел пальцы – от дубинки щепки полетели! – и рявкнул прыщавому:
– Брысь! Потроха выдеру! По забору размажу!
Прыщавого этим криком смело, как метлой. Его дружок вскочил и последовал за ним.
Верзила тоже попытался встать, но Шенги прикрикнул на него:
– А ну, замер! Я и лежачих бью, если трепыхаются!
Может, верзила и впрямь был с детства слаб умом, но у него хватило смекалки вжаться в землю и притихнуть.
Лохматый вожак пришел в себя и попытался было встать, но окрик Охотника заставил его отказаться от этой затеи.
Шенги поднял плащ, аккуратно отряхнул пыль с коричневого сукна. Накинул плащ на плечи, прикрыв когтистую лапу, и спокойно пошел прочь.
* * *
Охотник уже исчез за поворотом, а патлатый еще сидел на земле, мрачно глядя перед собой. Верзила-брат топтался рядом и ныл:
– Ну, Айсур… ну, ты чего?.. Ты… это… вставай!
Братья Айсур и Айрауш не раз бывали в потасовках, работая кулаками и всем, что подвернется под руку, не щадя ни себя, ни тем более противника. Здоровяк Айрауш мог кулаком выбить из бочки днище или с одного удара вогнать в доску гвоздь. И эту силу жестко и расчетливо направлял в драку старший брат, не удавшийся ростом, зато наглый, властный и решительный. Айсур и сам в стороне от схватки сроду не стоял. С братьями боялись связываться в Бродяжьих Чертогах, а это говорило о многом! Ай-сур привык, что с ним считаются взрослые бандиты. И вдруг – такой позор…
Понурив головы, вернулась бежавшая часть армии. Обычно Айсур снисходительно относился к промахам этой парочки: что с них взять, народ в драках не обтерся, костяшки на кулаках не сбил в кровь о чужие рожи!.. Но сейчас главарю надо было отвести душу.
– Приползли, трусы? Вы на него хоть раз замахнулись? Или от одного его взгляда до Старой Пристани улепетывали?
– Так ежели ты велел деру дать, кто ж на месте посмеет остаться? – верноподданнически вопросил прыщавый.
Айсур открыл рот для грозной отповеди – и медленно его закрыл.
Вот уж кто-кто, а Вьюн из любого капкана вывернется! Хитер, как старая гадалка! Всегда найдет, что сказать: и сам Вьюн, мол, не виноват, и атаман – молодец!
Четвертому члену шайки Айсур и говорить ничего не собирался. От Чердака в схватке пользы, как от кольчуги на рыбной ловле. Даром что морда в шрамах, как у старого наемника… так ведь это не он дрался, а его били.
Ну, не трогают тебя, так и помалкивай! Нет, всегда ему надо, как он выражается, до сути добраться! Вот и влез в разговор:
– А зачем ты вздумал с него плащ сдергивать?
– Врезать ему, Айсур? – покосился на дерзкого приятеля преданный брат Айрауш.
– Чердак, не бренчи Айсуру поперек норова, – влез с нравоучением Вьюн.
– А что толку его бить? – засомневался Айсур. – Его вон как лупили, нос своротили, а ума в мозги не вбили.
– А в «Сказании об Оммукате и Звездной Деве», – упорствовал бунтарь, – говорится: «Совершить неверный поступок – простительно, признать его – благородно, переложить на другого – недостойно, а потому…»
Цитата осталась незаконченной: Айсур все-таки кивнул брату, и Айрауш с удовольствием отвесил «сказителю» увесистую затрещину. Тот растянулся в пыли. Вьюн одобрительно хмыкнул.
– Правильно про тебя сказал Трехпалый, – зло напомнил Айсур. – У тебя, мол, чердак доверху забит, да жаль, что всяким хламом! Ты нас замордовал своими сказаниями!
Увы, главарь был прав. Именно с легкой руки вора Трехпалого и был их дружок прозван Чердаком. Вообще считалось, что юнец малость не в своем уме. Был он сыном танцовщицы. Матери не с кем было оставлять ребенка, она вынуждена была таскать его с собой по кабакам, где плясала. Малыш, предоставленный самому себе, пристраивался возле бродячего сказителя, поэта или певца и, не видя ничего вокруг, впитывал каждое слово. Так и вырос, страстно поглощая сказания и баллады. Юноша обладал недурной памятью и питал честолюбивую мечту когда-нибудь самому сделаться сказителем. А пока, оставшись после матери без крова и без куска хлеба, прибился к компании Айсура…
Главарь, подавив бунт силами личной гвардии, несколько смягчился и снизошел до того, чтобы дать объяснение своему поступку:
– Надо было пропустить, да уж больно соблазн был велик. У самого Шенги плащ цапнуть – это как бы нас Бродяжьи Чертоги зауважали!
– А в чем дело? – не понял Вьюн. – Я тебе сегодня чей-нибудь плащ притащу. И можем бренчать, что цапнули его хоть у Шенги, хоть у сотника стражников, хоть у короля-отца…
Три пары глаз неодобрительно уставились на Вьюна. Команда Айсура не хотела бренчать. Парни рвались на истинные подвиги.
– Ладно, – сказал вожак. – Что сейчас было, того сроду не было. Не встречали мы никогда Совиную Лапу, понятно? Раз никто не видел, как он нам…
– Я видел! Я! Я! Я!
Парни разом обернулись на голос.
На заборе сидел курносый большеглазый мальчонка в наряде из мешка с отверстиями для рук и головы. Большой рот растянулся в ехидной щербатой улыбке.
– Я видел! Вчетвером с одним прохожим не справились! Всем расскажу! Он одного – р-раз! Другого – р-раз! Айсур – башкой в забор!.. Всем расскажу!
У Бродяжьих Чертогов было множество зорких глаз и болтливых языков. Причем повсюду, в любом уголке, каким бы пустынным он ни казался…
– Ну, Чешуйка, крысиный ублюдок!.. – заорал Айсур. – Поймаю – уши с корнем вырву!
– Поймай сначала! – резонно возразил малолетний наглец, кувыркнулся назад и исчез за забором.
