Книга: Экспансия (тетралогия)
Назад: 37
Дальше: 39

38

Спиря утверждал, что в былые времена существовала еще и такая поговорка — «От сумы да от тюрьмы не зарекайся». Сумой тогда называли нищету, а с тюрьмой все понятно и без перевода… Сума сейчас, после трудов в виртуале, Кириллу не угрожала, а вот что касается тюрьмы…
Привели его в клуб, где обычно смотрели пропаганду и проводили собрания.
Правда, сегодня тут все было иначе. Стены были белоснежными, ряды кресел не сформованы, и неестественная пустота помещения сразу начинала давить на нервы. На таких больших пространствах находиться без товарищей в лагере не приходилось.
Впрочем, кое-какая мебель все-таки была. У одной стены на постаменте находился большой стол, за которым разместилось бы человек шесть, однако стояло всего одно кресло. Видимо, за столом и должен был сидеть следователь-судья. В настоящий момент кресло пустовало. Перед столом сформовали квадратную клетку метра три на три. Внутри стояла скамейка без спинки.
С такими клетками Кирилл уже сталкивался — ему как-то пришлось оказаться в полицейском обезьяннике, на последнем году проживания в приюте. Доктор Айболит его вытащил да еще все сделал так, чтобы нарушение нигде не было зафиксировано. В общем, дал на лапу дежурному.
Стерва Зина тогда сказала Айболиту: «Уголовника растите, доктор?» Сука!…
Между столом и клеткой разместился стол поменьше, за которым сидел малознакомый капитан. Точно его должность Кирилл не знал. Какой-то штабной. Перед капитаном висела в воздухе триконка дисплея. Напротив было сформовано небольшое сооружение, смахивающее на трибуну или на кусок барной стойки. На стойке этой лежала толстенная книжища — надо полагать, «Библия» Церкви Единого Бога. Надо полагать, для принятия присяги свидетелями. Надо полагать, судья посчитает необходимым заслушать свидетелей…
Сопровождающие завели Кирилла в клетку, заперли, встали по бокам обезьянника. Кирилл ждал, что увидит в роли судьи самого Лёда в красной мантии (с чего он это взял?), однако когда капитан рявкнул: «Арестованный, встать!» и Кирилл оторвал корму от скамейки, в помещение вошел лагерный капеллан Маркел Тихорьянов, одетый в повседневный майорский китель. Быстрым шагом он прошагал к своему креслу и объявил:
— Сядьте, курсант!
Кирилл снова угнездился на скамейке, сидеть на ней оказалось чертовски неудобной — не откинуться, не облокотиться. Пришлось сгорбиться и засунуть кажущиеся лишними руки между коленями.
— Что он натворил? — спросил Тихорьянов.
На сей раз встал капитан:
— Избил новичка, ваша честь! Сломал парню челюсть. Медики сообщили, что перелом сложный. Курсант выведен из строя на неделю, и это в самый серьезный период, когда новички осваиваются в лагере и когда, можно сказать, закладывается характер будущего бойца.
Капитан сел. Капеллан усмехнулся — похоже, он считал что характер будущего бойца закладывается несколько раньше и вовсе не в лагере.
— Что можете сказать в свое оправдание, курсант? — спросил он.
Похоже суд и в самом деле обещал быть скорым. Кирилл опять встал. Однако молчал — оправдываться ему было нечем. Не скажешь же капеллану о своих отношениях с метелкой, которую собрался распластать совсем другой обрезок да еще и прилюдно проинформировал о своих намерениях!…
— Ничего, — проговорил, наконец, он. — Это личное дело, оно касается только меня и пострадавшего.
— В Галактическом Корпусе не должно быть личных дел, — назидательно сказал капеллан. — По крайней мере, у курсанта, находящегося в учебном лагере. Ваше главное дело общественное — научиться бить ксенов так, чтобы уцелеть в первом бою. Ясно?
— Так точно! — Кирилл вытянул руки по швам и выпятил грудь.
— Свидетели драки есть?
— Две курсантки, — доложил капитан. — Одна из них была дневальной и не пустила арестованного в казарму новичков.
— Курсантки, говорите? — Тихорьянов снова позволил себе легкую усмешку, на сей раз понимающую. — Курсантки обычно говорят правду. Вызывайте первую!
Капитан коснулся триконки.
Через мгновение в зале появилась Фирюза Ахмедалиева. Ее вполне можно было принять за мальчишку, если бы не писклявый голос, которым она осмелилась сказать:
— Здравствуйте!
Судья-капеллан улыбнулся. Один из дежурных проводил ее к трибуне-стойке. Затем за девицу взялся капитан:
— Свидетельница, сделайте шаг вперед, положите правую руку на «Библию» и скажите: «Именем Единого Бога клянусь говорить правду, правду и ничего, кроме правды».
Лицо Фирюзы пылало. Тем не менее она справилась с текстом клятвы без единой запинки.
— Что вы видели? — спросил судья.
Узкоглазенькая замялась, оглянулась на Кирилла.
— Вы только что поклялись на «Библии»! — сурово напомнил капитан. — Отвечайте на вопросы его чести! И не забудьте, что за ложные показания можете быть наказаны, причем не только в административном, но и в уголовном порядке. Вам ясно?
— Ясно! — Фирюза снова глянула на Кирилла, вздохнула…
И словно в омут бросилась, рассказав обо всем, что видела. Тараторила она, будто триконка с акустическим сопроводом, введя своим писком в ступор не только капитана, но и судью. А под конец, судорожно переведя дыхание и зажмурившись, добавила:
— Мне говорили что в лагерях обижают девушек вплоть до насилия и приходилось в это верить но увидев как поступил этот молодой человек я поняла что многое о лагерях Галактического Корпуса врут и не все здесь так страшно. — Она снова судорожно перевела дыхание и наконец заткнулась.
«Дура ты дура! — подумал Кирилл. — Просто на тебя еще кол не наточился. А как только наточится, будет, как и со всеми прочими».
— Иными словами, — очнулся от ступора капеллан, — вы оправдываете проступок старшего товарища. По-вашему, старшие курсанты имеют право бить младших.
— За это — еще как имеют! — В голосе Фирюзы не звучало и капли сомнения.
— Похвально, когда человек уверен в своих словах, — сказал судья. — Можете идти!
Фирюза с пылающими щеками, которые, казалось, сделали помещение еще более светлым, удалилась.
Ее сменила Светлана Чудинова. Когда она появилась в зале, сердце Кирилла дало перебой. И запело. Девчонка была настолько хороша, что у Кирилла не нашлось бы слов, если бы попросили описать — насколько. Сердце пело, пока она шагала к стойке-трибуне. Оно пело, пока она давала свидетельскую клятву. Оно пело, пока она слушала вопрос капеллана.
А потом Светлана сказала:
— Нападение арестованного было совершенно неспровоцированным. Я не знаю, может, между арестованным и Риком были какие-то давние трения, но вчера причин драться не было.
И сердце Кирилла заткнулось. Предательство было настолько неожиданным, что Кирилл потерял дар речи. И это не он, а кто-то внутри него крикнул его голосом:
— Что ж ты пули на орбите отливаешь, Света?! Не так же все было! Он же тебя оскорбил!
Светлана медленно повернулась в его сторону, строго глянула очаровательными глазками:
— Никто и ничто меня не оскорбляло. Разве что ваше поведение… — Она возмущенно фыркнула и отвернулась.
Судья задал ей еще несколько вопросов, которые потрясенный Кирилл даже не услышал. Как и ее ответы. А потом свидетельницу отпустили, и она, высоко подняв голову и не оглядываясь, ушла прочь.
А потом возле «Библии» объявился прапорщик Оженков.
Подавленный Кирилл начал снова воспринимать окружающее, когда прапор уже докладывал Маркелу Тихорьянову характеристику курсанта Кирилла Кентаринова. Курсант был прилежен и упорен в учебе, робок в отношениях с курсантами женского пола, но смел во время учебных занятий на симуляторах, получил ментальную травму и был уволен ротным капралом из кадров, однако поскольку он, прапорщик Оженков, не был согласен с увольнением до вынесения медицинского решения, он, прапорщик Оженков, подал докладную вышестоящему начальнику, после чего курсант Кентаринов ответил согласием на предложение вернуться в расположение лагеря и прошел серьезное освидетельствование, результаты которого позволили медицинским работникам вынести решении о полной готовности курсанта к службе без каких-либо ограничений.
— Ага! — сказал Тихорьянов. — Это тот самый курсант, поведением которого был так недоволен ротный капрал Гмыря. Что-то там было с… наглядной агитацией, не так ли, курсант?
— Так точно! — ответил Кирилл.
Ему показалось, что все обойдется. Лживые (и это понятно всякому непредвзято расположенному человеку) слова Светланы Чудиновой против вдохновенных слов Фирюзы Ахмедалиевой плюс большой-пребольшой довесок к ним в лице характеристики Оженкова… Не-е-е, надо думать, обойдется!
Прапор был отпущен, после чего Маркел Тихорьянов на некоторое время задумался, потирая рукой массивный подбородок.
Ждал капитан. Ждали дежурные. Ждал Кирилл, все еще переживающий неожиданное предательство Светланы. Он вспоминал слова многих послеприютских знакомых, которые не раз говорили, что метелки склонны к предательству, что они верны тебе, пока рядом нет более подходящей кандидатуры в защитники, а как только такая кандидатура обнаружится, метелка делается едва ли не твоим первейшим врагом. Суки проклятые! Сукой была Стерва Зина, сукой оказалась Громильша-Сандра, сукой стала и Светлана Чудинова. И хорошо, что ее подлая сущность проявилась так быстро, пока у них еще не завязались отношения…
— Решение принято, — сказал Маркел Тихорьянов.
— Арестованный! Встать! — тут же рявкнул капитан.
Кирилл оторвал корму от скамейки, готовясь облегченно вздохнуть.
— Заслушав свидетелей, суд постановляет, — сказал Тихорьянов. — Конечно, проступок, совершенный курсантом Кентариновым, с одной стороны, не слишком серьезен. Ущерб, причиненный им пострадавшему, не слишком велик, и вполне можно было бы обойтись несколькими нарядами, тем более что непосредственное руководство в лице взводного прапорщика характеризует провинившегося весьма и весьма положительно. Однако… — Судья поднял вверх указательный палец правой руки. — Однако, с другой стороны, ущерб, причиненный арестованным репутации Галактического Корпуса, представляется мне достаточно большим. Ни у одного курсанта и в мыслях не должно быть, что можно получить от своего товарища кулаком в челюсть. Иначе как идти в бой, боясь, что получишь удар сзади?… — Капеллан поднял указательный палец еще выше. — А потому суд постановляет приговорить курсанта Кентаринова к шести месяцам пребывания в штрафной роте с последующим возвращением в лагерь для окончания обучения. В случае сохранения такой возможности.
У Кирилла отвалилась челюсть.
Решение было настолько несправедливым, что он едва не заорал.
— Молчи! — прошипел стоящий справа дежурный. — А то еще больше схлопочешь. Майор не любит поперечников.
И Кирилл удержался.
А дальше все было как во сне.
Как во сне, он услышал слова капитана:
— Дежурные! Наденьте на арестованного ограничитель мышечной подвижности.
Как во сне, открылась дверца обезьянника и в клетку вошли дежурные с нейтрализаторами наготове.
Как во сне один из них сказал:
— Не балуй, обрезок! Иначе в камере почки опустим!
Будто не в его голову пришла мысль: «Капеллан же эсбэшник! Воспользуйся этим!»
И как во сне до него донесся собственный голос:
— Господин майор! У меня есть сведения, порочащие ротного капрала Гмырю! Я хотел бы сообщить их вам!
Явилась старая мысль… «Стукачей в приюте били»… Кирилл прогнал ее. И повторил:
— Я хотел бы сообщить вам о ротном капрале Гмыре!
Капеллан будто и не слышал. Дежурные надели Кириллу на шею силовые оковы, работающие в режиме неполного ограничения.
Ноги сразу налились свинцовой тяжестью и осталось только опустить голову, выйти из обезьянника и отправиться в долгую дорогу, в конце которой его ждало нескорое возвращение в лагерь. В случае сохранения такой возможности…
Назад: 37
Дальше: 39