Глава 12
Судья Додд недоуменно посмотрел на лежавшие перед ним бумаги, потом поднял голову, но сказать ничего не успел: к нему пулей подлетел Трюфо и принялся шептать что-то на ухо. Судья выпучил глаза и негромко произнес:
– Ну, вы даете... Да, экспертиза в порядке. Так что – прямо сейчас?
– Аппарат уже установлен, ваша честь.
Додд посмотрел на секретаря. Тот медленно кивнул и отвернулся к окну. Происходящее на кафедре не ускользнуло от внимания адвокатов компании, они зашевелились и принялись шушукаться.
Судья откашлялся.
– Леди и джентльмены! – немного растерянно начал он. – Сегодня истцы продемонстрируют нам новое свидетельство... со своей стороны я... я должен предупредить всех присутствующих, что эта аудиозапись, подлинность которой заверена независимой судебной экспертизой, несет в себе элементы, э-ээ... черт побери... элементы нецензурной брани. Разумеется, в любом другом случае я первым настоял бы на прекращении подобной демонстрации, но сейчас мы обязаны прослушать это, гм... это свидетельство. Прошу вас.
Секретарь нажал кнопку, и в зале загремел голос Бэрдена:
«– ... вашим услугам, джентльмены. И все же я хочу заметить, что ваши действия, они, будь я проклят, выглядят настолько невежливыми, что я просто...
– Да пошел ты! – перебил его Блинов.
– Тише, старина, – это уже Хатчинсон. – Давайте поговорим по существу. Вы понимаете, что выиграть в этой истории вам уже не удастся. Я специально изолировал этого гребаного шерифа, чтобы он нам не мешал. Нам ведь не нужен лишний шум, правда? Мы будем говорить как деловые люди.
– Деловые люди, мастер Хатчинсон, не ведут себя как бандиты.
– Ай, бросьте. Вы проиграли, мастер Бэрден, вы проиграли с первого же хода, понимаете? Если вы попытаетесь трепыхаться, то, поверьте мне, ничего, кроме неприятностей, вы не наживете.
– Вы угрожаете мне, мастер Хатчинсон?
– Как хотите. Можете считать, что да, я вам угрожаю.
– Значит, вы все-таки думаете, что и я могу вам чем-то угрожать?
– Это сложный вопрос. Собственно, именно его я и хотел бы решить. Мне нужны шахты. Точнее, сами шахты мне ни к чему – мне нужны земли, на которых они расположены. И купить я их должен по той цене, которую смогу предложить покупателям. В сложившейся ситуации я буду для них вроде спасителя, не так ли?
– Хорош спаситель! Вы же грабитель, мастер Хатчинсон, вы просто бандит с большой дороги. Чем вы отличаетесь от тех людей, которые учинили весь этот погром? Тем, что не они вам, а вы им давали деньги?
– Да, это интересный юридический казус. Но юристы нам не понадобятся, верно? Мы с вами договоримся, и на этом вопрос будет закрыт.
Шум. Скрип раскрывающейся двери, голос Блинова:
«Кто это?»
Шаги. Снова Блинов:
«Что у вас тут за чертовщина? Лендер! Лендер?»
Андрей ухмыльнулся и посмотрел на белого как мел начальника штаба. Блинов сидел, судорожно вцепившись пальцами в столешницу, и обводил взглядом места истцов. Хатчинсон, напротив, выглядел совершенно спокойным. Сидящие рядом с ним адвокаты хмурились и покусывали губы. Они понимали: это конец. Заверенная запись, на которой их клиенты пытаются договориться с государственным администратором высокого ранга. Присяжным этого хватит по уши, все остальное будет не более чем спектаклем.
Блинов вернулся в кабинет.
« – Что там такое? – спросил Хатчинсон.
– Там какой-то сумасшедший, – нервно ответил офицер.
– Так пошлите его к черту!
– Как я его пошлю, он полковник медслужбы, говорит, что здешний врач! Интересно, много тут таких полковников?
– Это был доктор Огоновский, – зловеще проговорил Бэрден. – Очень влиятельная в общине фигура. Половина нашей молодежи появилась на свет при его участии.
– Пидоровский, мать его так! Откуда только такие козлы берутся, а? После гребаной войны все эти пидоры, крестами увешанные, так и прут со всех щелей, попробуй скажи им хоть слово. Вояки, мать их в лоб. Как чуть что – так сразу за стволы хватаются. Не навоевались, суки, все им война их гребаная снится. Я бы их...»
Андрей увидел, как один из адвокатов ответчиков в ужасе схватился за голову. Тирада Блинова произвела на всех поистине неизгладимое впечатление. Обведя глазами зал, Огоновский увидел, как побелели от ненависти глаза респектабельного джен-тльмена в темном камзоле, который сидел во втором ряду, как он наклонился к своему молодому спутнику и горячо зашептал что-то, увидел, как едва не встал со своего места крупный молодой парень с таким же, как и у него, «Рыцарем» на галстуке.
Даже Даль потерял свою привычную невозмутимость – хлопнул ладонью по столешнице, нахмурился и сказал что-то Трюфо. Юрист сокрушенно закачал головой, поглядел на Блинова и сморщился, словно от кислого.
– Давайте договоримся так, – бурчал голос Хатчинсона, – мы переведем на какой-либо счет небольшую сумму, так сказать, задаток, а потом уже – все остальное. После того, разумеется, как я закончу свою работу здесь. Задаток будет вроде как протоколом о намерениях, вы понимаете?
– Даже здесь вы пытаетесь меня обмануть? – горько усмехнулся Бэрден. – А что делать с доктором? Он ведь тоже будет возмущен...
– С доктором мы разберемся, – сообщил Хатчинсон после короткого размышления. – От денег еще никто не отказывался. Особенно когда речь идет о такой чепухе.
– Хорошенькая чепуха, вы предлагаете мне совершить государственное преступление.
– Да бросьте вы, шеф! Сколько можно играть в маленького ребенка? Хорошо, я дам вам еще на сорок процентов больше. В сумме это составит...
– Да какая разница, сколько это составит? Я должен думать, как мне избежать скандала.
– Итак, спрашиваю в последний раз: вы готовы сказать «да»?
– Мне нужно подумать.
– Так думайте, вашу мать! Через неделю я вернусь. К этому времени вы должны придумать. Иначе у вас действительно начнутся неприятности.
Щелчок, тишина.
Тишина в зале была гробовой... Андрей отчетливо услышал, как сглотнул судья Додд.
– Это все? – спросил он.
– Да, ваша честь, – поднялся Даль. – На этом запись обрывается. Но мне кажется, что и этого небольшого фрагмента вполне достаточно.
– У меня вопрос к свидетелю Бэрдену. Мастер Бэрден, вы приняли предлагаемую вам взятку?
– Нет, – шеф-попечитель весело улыбнулся. – Я сказал, что мне надо подумать, и затянул время.
– Какая сумма вам предлагалась?
– Сто тысяч, ваша честь.
– Вам не кажется, что ваше доброе имя стоит несколько больше?
– Вы читаете мои мысли, ваша честь. Я думаю, что у компании «Элмер Хиллз» не нашлось бы такой суммы. Я представляю Конфедерацию, а честь Конфедерации стоит очень дорого.
– Достойное решение. Ответчики хотят что-то добавить?
Ответчики молчали.
Судья пошелестел бумагами на столе и объявил перерыв до следующего дня. Выходя из зала, Андрей краем глаза увидел, как с ним разговаривают адвокаты компании. Лицо судьи Додда было мрачным.
***
– Пресса у нас самая благоприятная, – говорил Даль в автомобиле, который вез их на заседание. – А Блиновым, как мне кажется, уже заинтересовались следователи военной прокуратуры. Но это еще не все... видели бы вы лицо сенатора Момбергера Шэттак уже готовит тезисы моей речи. Их законопроект провалится на первом же чтении. Теперь вся эта дрянь, которая полезла из своих щелей после войны, не получит и тени шанса. Мы не отдадим им ни кроны! А вы знаете, док, – повернулся он к Огоновскому, – с вами хотят увидеться представители целой кучи ветеранских организаций.
– Это еще зачем?
– Ну, обычно в таких случаях избирают почетным членом... да и вам, наверное, будет приятно пообщаться с людьми.
– Но я еще не политик, сенатор.
– А вы не зарекайтесь. Скажу по секрету, Шэттак хочет с вами серьезно поговорить.
– Вальтер! – взмолился Огоновский. – Я врач, я просто врач, поймите же вы это наконец! Моя работа – лечить людей. Лечить, а не вкручивать им всякую ахинею.
Даль довольно расхохотался и подмигнул хмурому с утра Бэрдену.
– Но уж наш Олли, я надеюсь, не упустит свой шанс, а?
– Все весьма относительно, сенатор, – кисло отозвался шеф-попечитель. – Пока я вижу только то, что влип в порядочную историю. Вы понимаете, что этим процессом мы лишили планетарную администрацию огромных денег?
– Пусть кто-нибудь только попробует вас тронуть, дружище! Старик Шэттак мигом надерет им всем задницы.
Шэттак ждал их у входа в здание суда.
– Сегодня будет вынесен приговор, – объявил он, рассеянно подбрасывая свою мягкую серую шляпу. – Хотя для нас это уже не имеет ровным счетом никакого значения. Послушайте, Вальтер, – прежде чем все это начнется... я разговаривал с Ланрезаком...
Отмахнувшись от репортеров, Андрей прошел в зал и уселся на свое место. Его уже тошнило и от этого процесса, и от всей этой политики, винтиком которой он вдруг оказался. Конечно, он все понимал с самого начала... Он понимал, что Даль непременно увидит в этом деле прекрасную возможность поднять ставки своей партии, он даже рассчитывал на то, что сенатор превратит процесс в показательное шоу, которое разрушит планы «Элмер Хиллз» и надолго отпугнет от Оксдэма всех остальных, но все же погружение в эти дебри политических интересов, сделок и конфликтов изнурило его настолько, что он начал мечтать о том, как бы удрать домой, не дожидаясь окончания мучений. Огоновский никогда не обладал настоящим тщеславием, на фундаменте которого и строятся карьеры, ему никогда не были интересны переплетения интриг и закулисная борьба, являющаяся сутью любой политики.
Сейчас, глядя на Даля, он поражался, насколько изменился его старый боевой товарищ. Начавший политическую карьеру по настоянию старых друзей, бывший генерал стремительно вошел во вкус, и даже глаза его обрели хоть и упрятанную, но все же заметную хитринку, характерную для начинающих интриганов.
Зал наполнялся людьми. Вот прошествовал к своему месту прямой, как столб, Хатчинсон, вот адвокаты подвели к столу Блинова с темными кругами под глазами. Ему Андрей не завидовал Хатчинсон выкрутится и в худшем случае сменит место работы, а вот туполобый начштаба, возмечтавший подзаработать, умудрился задеть самую неприятную, самую болезненную мозоль в душах избирателей. Война закончилась чуть больше года назад; Конфедерация потеряла почти четверть населения – и тут вдруг появляется некий лейтенант-полковник Блинов, всю эту войну просидевший в тихой и жирной базе, который в голос поносит увешанных крестами ветеранов!
Судья занял свое место за кафедрой, огляделся по сторонам и хрястнул по столу молотком.
– Слово предоставляется защите! – грозно повелел он.
Андрей поднял голову. Один из адвокатов компании выбрался из-за своего стола и торжественно произнес:
– Леди и джентльмены! Мы много слышали о преступлениях, совершенных моими подзащитными. Свидетельства против них неопровержимы, и мне не остается ничего другого, кроме как признать неоспоримую виновность этих людей. Но я хотел бы сделать одно заявление... Леди и джентльмены, господин судья1 Много слов было сказано об уважаемых людях, выступающих на стороне обвинения. Много... но вся ли правда о них прозвучала здесь, в этом зале, в котором, – реверанс в сторону судьи, – должна быть установлена пресловутая истина?
Андрей увидел, как недоуменно зашевелился сидевший в задних рядах Шэттак.
– Нет, леди и джентльмены! В интересах истины мы должны услышать правду о людях, громогласно обвиняющих моих подзащитных в совершенных ими преступлениях. Я прошу привести к присяге свидетелей защиты!
Даль завертел головой. Смотревший в зал Андрей увидел, как приставы вводят Коннора, Бренду и... он задохнулся от ужаса – Ханну!
«Что это еще за чертовщина? – читал он в глазах Даля. – Что они еще придумали?!»
Хмурясь, он смотрел, как свидетелей подводят к кафедре и они по очереди произносят слова ритуальной клятвы, обещая говорить правду, только правду и ничего, кроме правды... На Андрея в упор смотрела Ханна, а в глазах ее светилось отчаяние. Огоновский сделал успокаивающий жест и демонстративно отвернулся.
– Мастер Коннор, – словно издалека, услышал он голос адвоката, – расскажите нам о своем коллеге старшем государственном враче Огоновском…
– Я... – Коннор замялся, преданно посмотрел на судью. – Работая вторым врачом территории Гринвиллоу, я смог познакомиться с доктором Огоновским тогда, когда он прибыл на Оксдэм для продолжения государственного контракта...
– Да-да... – подбодрил его адвокат. «Что ты там начудил?» – вопрошали глаза Даля. Андрей скривился и приготовился слушать речь Коннора.
– Меня очень удивил тот факт, что доктор Огоновский путешествует по территории, не расставаясь с оружием, – мямлил тот.
– Что же тут удивительного? – с места спросил Трюфо.
– А дома у него содержался целый арсенал.
– Это тоже странно? – саркастически поинтересовался Даль.
– Истцы! – рявкнул судья. – Я лишу вас слова.
– Мне показалось странным его поведение. Он вел себя слишком свободно... я видел его пьяным. А однажды... – по виду Коннора становилось ясно, что с ним крепко поработали, и он пытается выговорить все то, что должен, но у него это плохо получается, – однажды они с шерифом Маркеласом ворвались в мой дом с оружием.
– Подробнее, доктор, – добродушно предложил судья. – Вам здесь некого стесняться.
– Доктор Огоновский был пьян. Была ночь, глубокая ночь, и они приехали ко мне вместе с шерифом, заставили меня спуститься вниз и пытались объяснить мне, что я поступил неправильно, отказавшись принять раненого.
– Черт, – сказали губы судьи.
– Вы отказались, принять раненого? – изумился Даль. – Вот об этом, пожалуйста... поподробнее.
Адвокат защиты вытер со лба пот. На его лице проступала маска отчаяния. Коннор был не просто глуп, он еще и отчаянно трусил.
– Поздним вечером ко мне привезли человека с огнестрельным ранением Я отказался его принять, так как... так как при нем отсутствовали протоколы полиции и вообще не было никаких бумаг. А ночью ко мне приехал Огоновский... с оружием.
– Он угрожал вам?
Коннор беспомощно посмотрел по сторонам и напоролся на презрительный взгляд Маркеласа. Шериф незаметно щелкнул пальцами – увидев это, Коннор дернулся, словно его огрели по голове.
– Нет, ваша честь. Он просто держал излучатель в руке. Это был армейский излучатель.
– Мы уже установили, что доктор Огоновский имеет полное право на ношение своего табельного оружия. С какой же целью, доктор, к вам прибыли столь поздние гости?
– Доктор Огоновский выругал меня по поводу нарушения врачебной этики.
– Вы считаете, что он был не прав? – спросил Трюфо.
– Хватит, – резко сказал судья, глядя в сторону. – Следующий.
– Но мы... – начал было адвокат, но Додд не дал ему закончить.
– Можете подать на меня жалобу! Я сказал, следующий!
На кафедру вытолкнули Бренду. Она посмотрела на Огоновского, победно усмехнулась и с неожиданной бодростью затараторила:
– Доктор Огоновский с первых же дней показался мне грубым человеком. Ему нельзя отказать в компетентности и большом опыте, но за долгие годы работы в лучших клиниках Авроры и Кассанданы я повидала немало докторов – обходительных, хорошо воспитанных и не позволяющих себе панибратствовать с представителями низших классов... Даль покрутил пальцем у виска.
– Что-что? – переспросил шокированный судья. – Что вы сейчас сказали? Каких классов?
– Я сказала, что таких грубиянов я еще не видала, – отбилась Бренда.
– Свидетельница Мэй, я делаю вам замечание. Говорите по существу. Личные качества доктора Огоновского нас интересуют весьма мало. Он позволял себе какие-либо оскорбления в ваш адрес?
– Ну еще бы! Два раза он заставил меня ехать с ним на какой-то ночной вызов, заставлял меня убирать грязь в доме... а потом, – ее голос поднялся почти до визга, – потом он привез в дом рабыню!
– Свидетельница Мэй, – начал Трюфо, до которого раньше всех дошло, что же придумали оппоненты, – свидетельница Мэй, а разве...
– Истцы! – завопил судья. – Я лишаю вас слова на время показаний свидетелей защиты! Продолжайте, мэм Мэй.
– Да, он привез в дом девку, которую купил где-то на стороне. Вот эту. – И палец Бренды уперся в съежившуюся Ханну. – У них так принято. У них там почти все имеют рабов и рабынь... Я сперва даже думала, что он купил ее для того, чтобы съесть. А потом она стала ходить к нему в спальню. Я это видела – не раз и не два!
Судья пошуршал бумагами на своем столе.
– Совершеннолетие у нас наступает в четырнадцать, – буркнул он себе под нос. – А ей пятнадцать. Ну, хорошо... Свидетельница Армстронг, идите за кафедру.
Ханна посмотрела на Андрея. Он молча опустил веки. Тогда девушка сжала губы и поднялась со своего места.
– Я не была рабыней доктора Андрея Трегарта Огоновского, – громко и внятно произнесла она. В зале раздались аплодисменты. Судья ударил молотком и грозно уставился на девушку, стоящую за кафедрой.
– Расскажите нам о том, как познакомились... Надеюсь, мне не придется напоминать вам об ответственности за клятвопреступление.
– Моя мать собиралась уезжать в столицу, надеясь устроиться в порт. Девать меня ей было некуда. Дело в том, что... – Она говорила короткими, рублеными фразами, но на этой споткнулась, закусила губу и беспомощно посмотрела на Огоновского. – Дело в том, что на войне погибли мой отец и все братья.
По залу прошел негромкий ропот.
– Сколько у вас было братьев, свидетельница?
– Трое, ваша честь.
– Хорошо, продолжайте. Ваша мать предложила доктору купить вас у нее?
– Моя мать попросила доктора, чтобы он приютил меня на то время, пока она не заработает денег.
– Хорошо, свидетельница, я изменю формулировку: между Огоновским и вашей матерью имела место какая-либо сделка? Он давал ей деньги?
– Да, он дал ей двести крон.
– Итак, – торжествующе забасил адвокат, – мы неопровержимо установили факт рабовладения. Почтенный доктор Огоновский, являвшийся непременным участником всех вышеперечисленных событий, являлся, помимо всего прочего, рабовладельцем...
– Ваша честь, – кашлянул Андрей, – я прошу слова.
– Да? Вы хотите сказать что-то в свое оправдание?
– Я хочу сказать, что был знаком с семьей Армстронгов задолго до войны. Этот факт могут подтвердить и шериф Маркелас, и находящийся в зале лорд Гор, и многие другие люди.
Даль беззвучно зааплодировал, а Трюфо поднял вверх большой палец.
– И вы хотите сказать, что никакой сделки не было? – насупился судья.
– Вряд ли можно назвать сделкой тот факт, что я дал двести крон несчастной, потерявшей мужа и сыновей женщине.
– Дали или ссудили?
– Дал, ваша честь.
– Но тогда это может рассматриваться как сделка, а вы – как рабовладелец.
– Как вам угодно, ваша честь.
– Свидетельница, расскажите нам, принуждал ли вас доктор Огоновский к совершению полового акта с ним?
– Нет, не принуждал. Адвокат немного опешил.
– То есть вы обвиняете свидетельницу Мэй во лжи.
– Нет, она не солгала.
– Она не солгала? И интимные отношения между вами и Огоновским действительно имели место? Но почему же тогда вы...
– Потому что я люблю его! – выкрикнула Ханна, гордо глядя на судью.
Зал взорвался аплодисментами. Судья Додд развел руками и вздохнул. Адвокат ответчиков, красный как рак, метнулся к своему столу и схватил с него толстую пластиковую папку.
– Я прошу тишины! – заорал он. – Это еще не все... леди и джентльмены!
В зале послышались смешки. Судья ударил молотком и устало воззрился на адвоката.
– Что у вас там... еще? Господи, ну и процесс...
– Леди и джентльмены! Наши главные действующие лица – я имею в виду свидетеля Огоновского и общественного обвинителя сенатора Даля – во время войны служили на одном и том же корабле. Даль, тогда еще только полковник, был командиром, а Огоновский – врачом в отделении общей хирургии.
– И что? – грозно спросил судья.
– А у вас написано, – огрызнулся адвокат. – Это был тот самый «Парацельс», который открыл последний Айоранский мир, Трайтеллар. Так вот, леди и джентльмены, – завопил он, перекрикивая гул в зале, комиссия по контактам, работающая на Трайтелларе, с ужасом узнала, что на этой планете их считают едва ли не героями! Им там памятники ставят! Вы понимаете, что это значит?
Зал затих. У Даля медленно опустилась челюсть, а Шэттак приобрел откровенно скучный вид. Они понимали.
– Какие памятники? – заинтересованно спросил судья.
– Ваша честь, пока корабль стоял на этой планете, Огоновский и Даль принимали самое непосредственное участие в судьбе ее жителей. В нарушение, как вы понимаете, всех инструкций и уложений по контактам. То есть налицо воинское преступление, статьи 277-прим и 279 пункт «В».
– А что говорит комиссия по контактам?
– Комиссия не может обвинить истцов, так как оба давно покинули ряды вооруженных сил... и к тому же там, как я понял, есть какие-то еще обстоятельства...
– Ваша честь, я прошу слова, – решительно поднялся Андрей.
Додд нерешительно посмотрел на адвоката, потом на него и наконец махнул рукой.
– Прошу вас, доктор.
– Леди и джентльмены! Я устал. Я устал слушать, как ответчики пытаются облить грязью меня и его милость сенатора Даля, а в конечном итоге – и всех вас. Я не хочу говорить с адвокатами, я хочу обратиться к господам Хатчинсону и Блинову, действия которых, собственно, и привели меня в этот зал. Я хочу сказать им... – Он сделал паузу, посмотрел на Даля и продолжил: – Я хочу, чтобы они поняли: таким, как они, не место не только на Оксдэме, а и где-либо еще... Вы сожгли несколько беззащитных поселков, вы ограбили и оболгали честных людей, вы выставили их скотами, с которыми можно делать все, что угодно, – грабить, жечь, порочить! Так сожгите же всех! Тогда, наверное, вам станет легче дышать. Но учтите: до тех пор, пока в этом мире существует надежда, вам будет очень и очень трудно. Везде, куда бы вы ни сунули свой нос, вы будете натыкаться на упорное сопротивление, везде вас будут ждать ненависть и презрение. Поэтому у вас есть только один выход: сожгите всех!
– Защита просит разрешения привезти с Оксдэма дополнительных свидетелей! – закричал адвокат.
– Это ваше право! – рявкнул судья и обрушил на столешницу свой деревянный молоток. – Перерыв два часа!
– Ну они и наворотили, – заметил Даль, – был момент, когда я решил, что дело плохо. Никогда бы не подумал...
– Зато я уже подумал, – раздался за его спиной голос Шэттака. – Трюфо, как вы смотрите на перспективу?
– Плохо, сенатор. Процесс уже выигран, но теперь они будут тянуть, привозить все новых и новых свидетелей, а нам это не с руки.
– Все верно. Мы снимаем иск.
– Что-о?! – не поверил своим ушам Огоновский. – Как снимаем?!
– Вот так, – вздохнул Шэттак. – Снимаем, милый доктор... кстати, не забудьте познакомить меня с вашей прелестной пассией. Она спасла вашу шею, вы знаете об этом?
– Но объясните же, сенатор!
– Все довольно просто, доктор. Наши ответчики пошли по пути скандала и затягивания процесса. Это вызвано тем, что компания «Элмер Хиллз», в случае проигрыша, просто исчезнет с рынка... или займется чем-нибудь другим, какая уже нам разница? Значит, они будут биться до конца, так как это позволит им сохранить лицо. А нам был нужен скандал политический, но никак не юридический, вы понимаете, о чем я вам говорю? Процесс мы и так выиграли, это ясно. Мы добились своих целей. Злодеи продемонстрированы всему свету, на Оксдэм теперь никто и дохнуть не посмеет, пресса целиком на нашей стороне, сенатор Даль стал известен каждой собаке. Шеф-попечитель Бэрден может думать о начале политической карьеры, шериф Маркелас стал национальным героем, перед вами, доктор, открыты любые дороги... Что же еще? Продолжать процесс, который затянется теперь на многие месяцы? Но где же логика, доктор? Андрей стиснул зубы.
– Я просил справедливости, – глухо сказал он.
– Я понимаю вас, поверьте мне, – негромко отозвался Шэттак. – Наверное, на вашем месте я тоже чувствовал бы себя обворованным. Но поверьте мне, на свете существует не только справедливость, а еще и целесообразность. Вы хотите наказать Хатчинсона и Блинова? Но они и так уже наказаны! Бросьте, доктор. Плюньте и забудьте. Я предлагаю устроить в вашу честь банкет прямо сейчас. Кто против? Кто воздержался? Все «за»? Решено, едем! Подождите меня буквально одну минуту, у меня есть небольшое дельце к судье...
Андрей взял под руку Ханну и, минуя репортеров на выходе, промчался до машины.
– Все получили свое, – мрачно сказал он, глядя на Иннеса, который стоял, опершись на капот лимузина. – Шэттак получил скандал, Даль получил паблисити, Бэрден – политические перспективы, даже Ник Маркелас вернется героем. А что получил я?
– По-моему, вы получили Ханну, – усмехнулся Иннес. – Честно говоря, я ужасно завидую вам...
Огоновский потерся носом о щеку девушки и неожиданно рассмеялся.
– А разве я должен был что-то получить? Разве мне что-то нужно? Мне людей лечить надо. И они меня ждут...
notes
