Ну, и... оп! Рука в тонкой полимерной перчатке хлопнула младенца по розовой попке, и бутуз возмущенно заорал, оглашая своим ревом операционную.

– Сформируйте парню пупок, – распорядился Огоновский, передавая новорожденного Бренде. – Ну, что, – наклонился он к роженице, – и чего было бояться? Больно было?

– Нет, – счастливо прошептала молодая рыжеволосая девушка. – Нет... спасибо, доктор.

– Ну! А ты все плакала. Смотри, орел какой! Вырастет, генералом станет!

– Три семьсот, без патологий, – доложила сестра. – Отличный ребенок.

– И роженица ничего, – сказал Андрей в сторону. – Бакобработка, Бренда...

Не снимая перчаток, он продрался сквозь самогерметизирующуюся пленку на входе и весело подмигнул двум мужчинам, нервно мнущимся в амбулаторном покое:

– Сын... кому сын, кому внук. Здоровый такой кабан, три семьсот.

Рослый парень в тщательно наглаженном камзоле бросился ему на шею, а его отец, крепкий, почти без седины шахтер с претензией на респектабельность, стиснул его правую ладонь.

– Тише вы! – засмеялся Огоновский. – Руку сломаете, чем я резать буду? Все у вас в порядке, девушку можете забрать завтра под вечер. Тогда же и на малого поглядите. Все-о! Я сказал. Завтра. А сейчас – марш-марш! Доктор устал и хочет спать.

Андрей проводил счастливых отца и деда до их машины, вернулся наверх, в операционную и принялся раздеваться, стоя в негерметичном предбаннике.

– Лалли, расположите нашу красавицу в палате, младенца на ночь – в камеру, пусть проветрится как следует, а я пойду к себе. На сегодня все... спокойной ночи. Ханна! – крикнул он, входя в противоположное крыло дома, отведенное под его кабинет и спальни. – Ханна, подогрей мне чуточку супа и разогрей ту курицу, что вчера приволок Эмден!

В кабинете под ноги радостно бросился Том. За неделю, проведенную в доме Андрея, щенок поразительно разъелся и сейчас уже мало напоминал ту заморенную худобу, которую ой купил у мальчишки Юргена. Андрей меланхолично потрепал пса по спине, накинул на себя халат и устало свалился в кресло. Сегодняшний день начался с гнойной раны на ноге старого шахтера, а закончился родами. Вздыхая, Огоновский врубил личный терминал и принялся набрасывать заявку на лекарства и расходные материалы.

За его спиной чуть слышно зашуршала Ханна с подносом. Она уже усвоила, что после поздних операций или вызовов общий ужин отменяется, а ее повелитель ест у себя в кабинете. Андрей повернул голову, мягко улыбнулся:

– Останься. Я сейчас.

«Это мои первые послевоенные роды, – подумал он, отправляя документы через эфирную сеть, – наверное, скоро их будет много. Хорошо бы...»

Ханна сидела в кресле возле шкафа, тихая, как мышка, и смотрела куда-то за окно, где ветер гнул в саду деревья. Андрей наклонился над переносным столиком, зачерпнул суп и вдруг поймал себя на мысли, что сейчас, в своем теплом белом халатике, немного растрепанная, она кажется ему необыкновенно привлекательной.

«Первые роды, – сказал он себе. – Где лежит мой сын?»

Отодвинув пустую тарелку, Огоновский резко поднялся, раскрыл бар и достал два глубоких бокала и бутылку коньяку.

– Подсаживайся, – скомандовал он, разливая коньяк. Себе он налил почти полный, Ханне – на палец меньше.

Девушка неловко придвинула свое кресло поближе к Андрею и подняла на него глаза – удивленные и в то же время чуточку кокетливые. Она еще ни разу не была в его постели, он просто не думал об этом, слишком занятый в последние дни. Сейчас она, кажется, догадывалась о его мыслях.

Андрей разорвал копченую курицу, вытер салфеткой пальцы и поднял бокал:

– За тебя, девочка. Не бойся, коньяк не противный.

Все еще неловко она взяла стеклянную чашу – Андрей залюбовался ее тонкими и в то же время сильными пальцами с гладкими розоватыми ногтями – и, не нюхая, опрокинула ее в рот.

– Молодец. Теперь курочки. Положено сыром, но сыр придет чуть позже. Вот так. Противно, да?

– Нет, – ответила девушка, удивляясь своим ощущениям. – Кажется, дымом пахнет.

– Нет. Не дымом.

Он развернулся вместе с креслом, достал из стола сигару, бросил пачку сигарет для Ханны и подождал, пока она поднесет ему огонь.

– Мать запрещала мне курить.

– Я для тебя не мать.

Местный табак рос плохо, но уж если вырастал, то отличным, ароматным, наподобие виргинских сортов с Орегона. Шахтеры и фермеры редко покупали фабричные сигареты, предпочитая самодельные сигары и трубки. Курили на Оксдэме практически все, начиная с самого раннего возраста.

Андрей смотрел, как тлеет огонек ее сигареты, чуть подрагивавшей в длинных пальцах, и чувствовал, как растет в нем жела-ние ощутить эти пальцы на своей щеке. Вдохнуть ее запах, такой свежий, юный, зовущий в дали, из которых нет возврата, – по крайней мере, до тех пор, пока эта ночь еще в своих правах. Она смотрела на него с ожиданием, в котором, однако, не было и намека на покорность рабыни, нет, она ждала его, ждала, когда он, усталый после нелегкого дня, потребует от нее того, для чего, собственно, и создана женщина – тепла. Бросая на девушку короткие незаметные взгляды, Огоновский неожиданно со всей ясностью осознал, что она, эта девчонка, купленная им за две сотни крон, с самого начала готова предъявить на него некоторые права – она, женщина до мозга костей, с успехом компенсирующая инстинктом недостаток опыта.

Он пошевелил пальцами, согревая ладонь. Потом, глубоко затянувшись и выдохнув, протянул руку к тонкой шее девушки; чуть сверкнув глазами, Ханна с готовностью потянулась ему навстречу.

– Хуже всего было, когда стали приходить первые похоронки. На компенсацию особо не проживешь, да и вообще, что толку, когда работать на шахте стало некому? Сперва пытались как-то объединяться, бригадами, что ли, а потом... потом забирать начали вообще всех здоровых и не старых. – Усы Маркеласа грустно повисли, он сплюнул в желтоватую лужу и поморщился. – После войны, ну то есть в последний-то год, думали, что к нам другие люди приедут: работы-то здесь много, было бы только желание... Так никто и не приехал. Работы, говорят, сейчас по всей Конфедерации полно, какой же дурак полетит к нам?

– Так тебя подбросить? – спросил Огоновский.

Шериф рассеянно кивнул. Его машина сломалась в дальнем шахтерском поселке, и уже два часа он шел пешком через холмы. Андрей сразу хотел предложить ему свои услуги, но, погруженный в грустную задумчивость, Маркелас вдруг принялся рассказывать, что происходило в округе во время войны. Так они и говорили: Огоновский сидя в машине, а шериф – опершись об ее переднее крыло.

– Вот черт, – вдруг произнес он, озабоченно потирая нос, – забыл я вчера госпочту просмотреть. А ну как там очередное распоряжение от шефа?

– Ну и что? – пожал плечами Андрей. – Не велика беда.

– Не скажите, док, не скажите. Бэрден – буквоед, каких свет не видывал. Может, в нашем бедламе оно и к лучшему, но дело в том, что у меня на счету уже три замечания, и все – за невнимательность при работе с документами. Он шлет мне инструкции, а я забываю о них доложиться. Мелочь, в общем-то, но с Бэрденом как-то неприятно... совесть, что ли: знаю ведь, что он прав, понимаете?

– Шеф-попечитель не имеет над тобой никакой особой власти. Ты находишься на выборной должности, а он – представитель государственной администрации. Вы как бы уравновешиваете друг друга.

– Да, все так, – махнул рукой Маркелас, – но дело в том, что шеф – человек порядочный, понимаете? С таким, как он, мне конфликтовать просто совестно. Лучше уж над каждой бумажкой трястись.

Андрей тихонько рассмеялся. До войны Ник Маркелас был известен как большой ухарь, неоднократно вступавший в конфликт с законом. Правда, и авторитет у него был немалый: все знали, что слово Ник держит, а если уж судит – то по справедливости. Видимо, репутация крепкого, толкового парня и сыграла главную роль на выборах окружного шерифа.

Шериф здесь, на Оксдэме – это и судья, и начальник полиции, и даже командир отряда планетарной самообороны. Под его ключом хранится арсенал старенького армейского оружия, которое он может раздать добровольцам в тот момент, когда это потребуется для защиты мирных жителей. Он имеет печать, позволяющую ему решать финансовые вопросы общины и от имени этой же общины заключать те или иные сделки с любым юридическим лицом, в общем, для такой территории, как Гринвиллоу, это почти отец родной.

Дорога пошла под уклон, внизу, в бурой от полегшей травы лощине стали видны две решетчатые вышки-с пропеллерами, башенка подъемника и погрузочный терминал. Рядом примостились цилиндрические строения, скрывавшие шахтное оборудование, – то была одна из десятков крохотных семейных шахт, разбросанных по всему богатому рудами краю.

– Смотрите-ка, мамаша Дорфер решила заняться делом, – удивленно произнес шериф. – Давайте подъедем, док, я хочу с ней поздороваться.

Андрей повернул руль и оказался на гравийной полосе, ведущей к шахте. По мере приближения он разглядел стоявший возле аппаратного узла автомобиль и рядом – еще один, совсем новенький вездеход незнакомой ему модели. Маркелас удивленно нахмурился.

– Кого это сюда принесло? – озадачился он.

Огоновский остановил свой джип рядом с потрепанным грузовичком вдовы Дорфер и спрыгнул на гравий. В лицо ему дохнуло характерным тяжелым запахом шахты – несмотря на то, что за последние годы из земли не подняли ни грамма руды, этой вонью было пропитано все вокруг.

К машине подошел рослый парень лет двадцати, в котором Андрей не без труда узнал вертлявого бузотера Дорфера-младшего.

– Решили браться за работу, Энди? – спросил у него шериф, отвечая на рукопожатие.

– Да нет... здравствуйте, док, рад вас видеть... приехали какие-то люди, лазят вокруг шахты, что-то такое меряют. – Энди был растерян и говорил сбивчиво, то и дело оглядываясь на генераторные вышки, рядом с которыми виднелась массивная фигура его матери в компании нескольких мужчин в комбинезонах. – К нам заглянул Сэм Липучка, говорит, у вас там люди какие-то, мы и приехали посмотреть что да как, а они нам...

– Что они?

– А они говорят, продавайте шахту, и все. Мы и рады бы продать, но не за десять же тысяч!

– Что-о?!

Андрей едва не выпучил от изумления глаза. Да, у Дорферов погиб отец, да, шахтой пока заниматься некому, потому что наемные работники предпочитают идти к тем хозяевам, у которых шахты побольше да посолиднее, но десять тысяч? За десять тысяч крон можно купить приличный автомобиль, но уж никак не шахту, приносящую полторы сотни тысяч в год!

Маркелас прищурился и решительно зашагал к вышкам. Андрей последовал за ним.

– Привет, мэм... никак, гости у нас объявились? Кто такие будут?

– А тебе какое дело, парень?

Андрей внимательно оглядел говорившего – солидного вида мужик в теплом комбинезоне с несколькими сумками на поясе, от одной тянутся провода... Его спутники, так же одетые молодые парни с гражданскими излучателями в кобурах, держались чуть поодаль, презрительно щурились и всем своим видом давали понять, что чувствуют себя хозяевами положения.

Ник сунул в карман руку и выбросил перед незваным гостем портмоне с шерифской звездой.

– Шериф Маркелас, – представился он. – Кто такой, спрашиваю?

– Таккер Хатчинсон, – недовольно проворчал тот. – Компания «Элмер Хиллз», Аврора.

– Что вы тут делаете, мастер Хатчинсон? Вы в курсе, что находитесь на частных землях? Молодой Дорфер сказал мне, что вы и ваши люди появились здесь без ведома его семьи... Что все это значит? Где разрешение на проведение геологоразведки, Где разрешение землевладельца? Что вы мне тут молчите? Отвечайте!

– Моя компания желает приобрести эти земли, – высокомерно ответил Хатчинсон и поглядел на своих ребят – те, как по команде, приосанились, а один даже положил руку на кобуру. – А вы не суйтесь... вам-то что?

– За такую цену вы, мастер Хатчинсон, можете приобрести тут разве что свинарник, – вступил в разговор Андрей. – Я не соби-раюсь лезть в дела семьи Дорфер, но мне кажется, что эти люди вряд ли согласятся продать вам шахту за десятку грандов.

– А это еще кто? – вскинулся Хатчинсон, неприятно косясь на черный кожаный комбез Огоновского. – Тут что, каждая собака лезет не в свое дело?

Андрей спокойно отвел в сторону правую руку, и люди мастера Хатчинсона, как, впрочем и он сам, смогли полюбоваться рукоятью армейского бластера, торчащей из лоснящейся черной кобуры.

– Я здешний доктор, – медленно произнес Андрей, – полковник медслужбы в отставке... и, следовательно, один из представителей государственной власти. С правом низшего суда, кстати говоря. Мэм Дорфер: я так понял, что вас не совсем устраивают условия, предложенные этим, э-ээ... джентльменом?

– Да какое уж тут устраивают, – фыркнула вдова. – Да по-любому, хоть бы и миллион они мне дали, не продам я им теперь ничего! Это надо же: приезжаем мы с Энди, а он нам – кто такие? Что такое? Хозяева? Продавайте, и все тут! Я аж ушам своим не поверила!

– Ну, я думаю, вопрос решен, – хмыкнул в усы Маркелас. – Ваше пребывание на данных землях, джентльмены, считается нежелательным. Предлагаю вам покинуть пределы земель, являющихся собственностью семьи Дорфер. В противном случае могу применить оружие.

Хатчинсон нахмурился. Шериф выглядел достаточно решительно, к тому же он прекрасно понимал, что этот коренастый доктор, по привычке таскающий на бедре армейское оружие, не оставит своего приятеля в беде. Силы были явно неравны.

– Хорошо же, – проворчал он и сделал знак своим идти к машине. – Я думаю, мы с вами еще поговорим... при других обстоятельствах.

– Если ты не хочешь, чтобы я арестовал тебя за оскорбление представителя выборной власти, – мягко пропел Маркелас, уже вытягивая из набедренного кармана плоский армейский «Вальде», – то вали отсюда, пока жив! И если шеф-попечитель, упаси господи, еще не выдал тебе официальное разрешение на все эти раскопки у нас в Гринвиллоу, я припечатаю тебя по полной программе!

– Мы бы продали, – тихо проговорила вдова, глядя, как удаляется гордая спина мастера Хатчинсона, – да только кто ж продаст шахту за десять тысяч! Даже сейчас меньше пятидесяти – нет таких цен, и все тут!

– Я найду мужиков, – угрюмо вмешался Энди. – Найду, ма, увидишь. Оборудование в порядке, хоть сейчас запускайся. Троих-четверых найду, и сам работать стану... прокормимся, ма, ты не думай.

Андрей потрепал юношу по вихрам и двинулся к своей машине. Вслед за ним, сказав что-то вдове, засеменил и Маркелас.

– Послушайте, док, – предложил он, догоняя его, – а не съездить ли нам к шефу? Не нравится мне эта публика, хоть режьте вы меня!

Огоновский посмотрел на часы. Рабочий день шефа-попечителя еще не закончился, но у него не было никакой уверенности, что Бэрден находится у себя.

– Ну, поехали, – согласился он. – Я потом в Змеиный заеду, надо мне там повидать кое-кого... А что ты так расстроился, прям лица на тебе нет?

– Вот только громил заезжих нам тут не хватало, – мрачно отозвался шериф.

– А может, это неизбежно? – Андрей выбрался из лощины, вырулил на дорогу и прибавил газу. – Рабочих рук у нас все равно нет, а так люди хоть с голоду не сдохнут.

– Да как же вы не понимаете? – фыркнул Маркелас. – За десять тысяч!.. Это же не просто грабеж, это вообще уже... И потом, что значит – продавайте? Хочешь купить, так подойди, поговори, как человек, дай цену приличную – и по рукам, за ради бога! Но вот так! Приехали, начали землю мерить, будто уже они тут хозяева. Не-ет, док, мы, может, народ и нищий, но и у нас есть свое достоинство. И постоять за себя мы тоже можем.

В ответ Андрей пожал плечами. Он прекрасно понимал, что так или иначе, но Оксдэм все равно войдет в единое для всех русло «большой» экономики, и в портовой столице, к примеру, этот процесс уже хорошо заметен. Крупные компании открывают свои представительства и филиалы, строятся заводы, расширяется внутренняя инфраструктура. Скоро руки дойдут и до глухих углов типа Гринвиллоу – не завтра, конечно, и, пожалуй, даже не через год, но дойдут, это несомненно, тем более что об истинном богатстве болотного края не подозревают пока даже его хозяева. Стоит кому-то из больших боссов решить, что пришла пора вкладывать деньги в малоизученные дебри диких миров, и вместо пионерской идиллии городков и поселков здесь вырастут города и гигантские перерабатывающие комплексы.

Шеф-попечитель, к удивлению Андрея, оказался на месте. Секретарша мгновенно пропустила представительную делегацию в составе шерифа и доктора и даже сама, без команды, принялась готовить кофе. Бэрден был немало удивлен гостям.

– Очень рад... – рассеянно сообщил он. – А вы, мастер шериф, опять не отчитались по входящим инструкциям – ни вчера, ни сегодня...

Маркелас сморщился, – как печеное яблоко.

– Да, да... знаю, знаю, виноват. Тут дело сейчас не в бумагах. Можно, я сяду?

– Ох, да, конечно! Присаживайтесь, джентльмены, прощу простить! С утра голова раскалывается. Так что у вас там, шериф?

– Гости у нас, – заявил Маркелас. – Поганые, скажу я вам, гости. Шеф, вы давали визу на проведение геологоразведки представителям аврорской «Элмер Хиллз»?

– Вот те раз! – ухмыльнулся Бэрден. – Вот я вам опять про инструкции. Давал, о чем, как положено, известил канцелярию вашей милости – не далее чем вчера. А вы, как я понял, уже успели в чем-то обвинить обычных честных людей? Быстрые у вас руки, мастер шериф...

– Обычных?! Честных? А вы знаете, что эти «честные люди» вперлись на шахту вдовы Дорфер, не сказав ей ни слова? А вы знаете, что, когда она приехала, представитель фирмы в ультимативной форме предложил ей продать все земли за десять тысяч крон? Они вам об этом не говорили, а, шеф?

Бэрден растерянно потер ладони и повернулся к Андрею, словно ища у него поддержки.

– Да-да, – подтвердил тот, – все так и было, в точности. Я сам видел эти наглые рожи. Вам-то они что, понравились?

– Это чудовищно, джентльмены, – вздохнул шеф-попечитель. – Дело в том, что мне они пока еще не представлялись. Позавчера я получил запрос из столицы, составленный по всей форме, подтвердил, заверил, отправил все обратно и думал...

– Что вы думали, мастер шеф?

– Но, джентльмены... я думал, что представители фирмы сперва заедут ко мне, расскажут мне о своих планах, отрекомендуются, так сказать. А они... так получается, они уже здесь?

– Получается, – вздохнул шериф. – И нет такого закона, который позволил бы мне выдворить эту сволочь за пределы территории. Все, что я могу, – это сделать им предупреждение. Я его сделал. На этом моя власть кончается. Будем надеяться, что кто-нибудь из наших парней намылит-таки им таки шею.

– Что вы собираетесь делать? – поинтересовался Бэрден после недолгого размышления.

– Да ничего, – рубанул ладонью воздух Маркелае. – Но скажу сразу: если их начнут бить, я и пальцем не пошевелю. Одно дело мамаша Дорфер, а другое – Цыбин, к примеру, с братьями Пшездецкими... посмотрю я на них! Ладно, док, поехали в Змеиный. А с вами, шеф, мы свяжемся.

– Да-да... – вздохнул Бэрден. – Только я умоляю вас, Ник: ну давайте как-нибудь без скандалов, а? Мы же власть все-таки...

– Ничего не могу обещать, – с веселым злорадством ответил шериф. – Как народ решит... я что? Я выборный, мое дело – как люди скажут.

Маркелас как в воду глядел. В «Оксдэмском тумане», где они с Андреем вскоре оказались, уже заседали два десятка мужчин, обсуждавшие прибытие странных покупателей: кроме вдовы Дорфер, Хатчинсон успел побывать еще у двух фермеров. Оскорбительные предложения агента вызвали у них ярость, и тому пришлось удалиться несолоно хлебавши.

– Что бы это значило? – вопрошал Сэм Липучка, владелец огромной фермы на холмах к югу от Змеиного лога. – Да какой же идиот продаст свой хлеб за такие крохи? А я вот, к примеру, при любых раскладах уезжать не собираюсь. У меня дочки, зятья да внуки, в конце концов, здоровые уже кабаны – куда я? На кой мне хрен что искать-то? Да меня старуха моя прибьет за одну мысль такую!

В ответ раздался одобрительный гогот. Шериф подсел к Сэму, положил на стол свои большие, как две кувалды, кулаки и некоторое время равнодушно обозревал сидящих в зале людей.

– Не нравятся мне тут чужаки, – начал он. – Особенно такие чужаки. Шеф-попечитель, между прочим, выдал им разрешение, так что к ним и не придерешься...

– Пусть валят, откуда приехали, – мрачно заявил один из шахтеров. – Верно, док?

– Верно, верно, – поморщился Андрей.

В этот момент стеклянные двери зала шумно распахнулись, и в заведение вошел младший из братьев Пшездецких – Вольде-мар, в сопровождении известного забияки Цыбина, который держал за шкирку совершенно ополоумевшего агента Хатчинсона. Тот даже не сопротивлялся, лишь крутил во все стороны головой, как бы соображая, как и для чего он здесь оказался.

– Ха, – меланхолично улыбнулся Маркелас, – я так и знал.

– Вы это видели, шериф? – спросил у него Пшездецкий, подталкивая Цыбина и его добычу к столику, – Видели?

– Видел, – ответил Ник. – Он тебе тоже не понравился?

– Самое смешное, шериф, что эта образина показывает мне какую-то бумагу, выданную ему шефом-попечителем. То есть не им лично, а что-то там такое столичное... я хочу спросить: как вы считаете, у этого нашего Бэрдена в голове что – навоз?

– Он не имел права отказать. Все законно, Вольдемар.

Пшездецкий довольно долго обдумывал услышанное. Все это время верный Цыбин продолжал держать Хатчинсона за шиворот, а тот все так же смиренно висел на его руке, словно позабытая режиссером театральная кукла. Наконец Пшездецкий резко кивнул головой, и Цыбин разжал пальцы.

– Пошел отсюда, вонючка. Скажешь своей дирекции, что с нами эти номера не проходят. Пусть ищут дураков у себя на Авроре, а здесь они давно повывелись.

– Вы не слишком резко, Вольдемар? – спросил Андрей.

– Резко, доктор, знаю. Ваша, как говорится, правда, да вот только посудите вы сами: если нас начнут скупать крупные компании, то куда мы все денемся? Я сейчас говорю не о деньгах, нет. Даже если представить себе, что заплатят нам по максимуму, все равно – куда? На юг? Так, а что там делать – все заново? Нет уж. Мой род тут двести лет сидит, корни уже пустил, я и подумать не могу, чтобы сорваться отсюда куда-то.

– Тем более что рентабельность наших руд все равно остается достаточно высокой, – вставил Маркелае. – Просто они почуяли, что денежек из старого Окса можно качать куда больше, чем прежде, вот и засуетились.

Официантка принесла Андрею пиво и порцию coсисок. Постукивая пальцами по блестящей от старости столешнице, он подумал о том, что Пшездецкий с Маркеласом, безусловно, правы. Стоит только пустить сюда одну, всего лишь одну из поднявшихся в течение войны «акул», и все, можно складывать вещички. В ход пойдет все – подкуп чиновничества, юристов по земельному праву, и рано или поздно, но своего эти типы добьются. Нет, таких, как Хатчинсон, нужно гнать сразу же, не вступая с ними в какие-либо переговоры: пусть они знают, что здешние землевладельцы имеют собственную гордость и понимают, что закон, пусть даже сугубо формально, стоит на их стороне.

– Ладно, – Андрей допил свое пиво и поднялся из-за стола, – поеду я. У меня что завтра, что послезавтра – дурдом. По двадцать больных да еще и объезд.