* * *
В гостинице «Золотой кочет» за время отсутствия господ рыцарей произошли определенные изменения. Стоявший посреди двора конюх гонял по кругу привязанную на длинной корде лошадь — запаленную, тяжело пыхтевшую и ронявшую из открытой пасти на землю клочья пены.
— Кто-то изрядно торопился, — заметил Мак-Лауд, кивая в сторону уставшего животного. На мокрой шерсти лошади расплывались пятна, судорожно дрожавшие ноги еле двигались. Казалось, она сейчас упадет и больше не поднимется, но все знали — к вечеру якобы загнанная насмерть кобыла придет в себя, а через два-три отдыха дня ее можно снова ставить под седло.
— Вас, мессиры, тут дожидаются, — неожиданное приветствие содержателя постоялого двора сопроводил указующий кивок в дальний угол общего зала.
— Нас? — слегка оторопел Гай.
— Ежели, мессир, вас кличут милордом Гаем Гисборном из Англии — а сдается мне, что так оно и есть, — стало быть, к вам гость прибыл, — многословно, однако не слишком вразумительно растолковал трактирщик.
Упомянутый сэр Гай Гисборн вопросительно покосился на своего спутника, получив в ответ такой же искренне недоумевающий взгляд. Из возможных гостей им на голову единственно могли свалиться Фармер-младший вкупе с оруженосцем…
— Пошли выясним, кому мы понадобились, — здраво предложил Дугал.
Сидевший за отодвинутым в самый темный угол столом человек в пропыленной темно-синей тунике выглядел полностью занятым содержимым стоявших перед ним мисок и кувшина, однако, услышав приближающиеся шаги, вскочил. Несколько мгновений он подозрительно рассматривал Гай и Мак-Лауда, затем еле заметно кивнул, соглашаясь со своими мыслями, и негромко спросил:
— Шевалье Гисборн?
— Это я, — Гай присел на скамью. Дугал остался стоять, небрежно привалившись к стене, и через миг Гисборн понял, по какой причине. Если неизвестный вдруг попытается скрыться или напасть, ему сильно не поздоровится. — С кем имею честь и чем обязан подобным вниманием?..
Незнакомец хмуро посмотрел на Мак-Лауда. Шотландец жизнерадостно ухмыльнулся, вытянул из ножен кинжал и принялся крутить его в руке, якобы разминая кисть.
— Можете говорить при нем, — сердито буркнул сэр Гисборн. — Если вам вообще есть что сказать. Кто вы, милейший?
Человек с опаской покосился вокруг, сунул руку за пазуху, извлек тщательно свернутый в несколько раз и перетянутый толстой крученой нитью лист пергамента, и подтолкнул к Гаю.
— Это вам. Я из Англии, рассчитывал догнать вас в Фармере, но там никого не оказалось. Барон Александр послал меня к тамошнему отшельнику… у него еще имечко ирландское…
— Отец Колумбан, — согласно кивнул сэр Гисборн, не притрагиваясь, однако, к лежавшему между оловянных тарелок посланию. — Дальше?
— Святой отец сказал, что баронет Фармер и его спутник уехали, и не стоит гнаться за ними, а вот мессира Гая наверняка можно будет застать в Туре. Он описал вас и вашего… э-э… спутника, и я помчался сюда. Стража на воротах запомнила вас: двое рыцарей, приехавших вместе с итальянскими торговцами, и посоветовала искать здесь. Я нашел постоялый двор, но вы куда-то ушли. Я остался ждать. Все. Берите письмо, там все сказано. Как прочтете — велено спалить… — незнакомец отодвинул звякнувшие тарелки и кувшины, рухнул головой на освободившееся место и почти мгновенно захрапел.
— Если притворяется, то очень умело, — Дугал наклонился над посланником и внимательно прислушался. — Нет, в самом деле спит. Что это нам доставили в такой спешке? Знаешь, дурные новости почему-то всегда обгоняют хорошие…
Гай забрал загадочный пергамент и перебрался ближе к очагу, в круг дрожащего красновато-оранжевого света. Дугал пристроился рядом, заглядывая через плечо компаньона.
На желтоватом свертке красовались две небольшие печати — красного воска и зеленого. Внутри красного кружка один над другим выстроились три леопарда, разинувших пасть и поднявших переднюю лапу. Посреди зеленого глубоко оттиснулись крохотная митра и посох с рукояткой, завитой бараньим рогом.
— Та-ак… — озадаченно протянул сэр Гисборн.
— Открывай, открывай, — нетерпеливо потребовал Мак-Лауд. — Похоже, ваше прошлое не желает вас отпускать. Леопарды и митра — принц Джон и его святейшество Бастард Клиффорд, чтоб мне провалиться. Зачем таким людям понадобились бедные грешники вроде нас?
Гай молча перерезал суровую нитку и развернул хрустящий лист, покрытый ровными строчками отличного, хотя и мелковатого почерка.
— У-у… — протянул Дугал, всмотревшись в послание. — Тут я тебе не помощник. Я еще с горем пополам могу выдавить из себя пару фраз на латыни, но осилить такое длиннющее письмо… Надеюсь, тебя учили читать, благородный сэр, или только махать мечом направо и налево?
— Учили, учили, — буркнул сэр Гисборн, лихорадочно припоминая начатки древнего языка, вбитые в него терпеливыми монахами Ноттингамского аббатства. — Сядь и не мешайся.
Первая фраза, как ни странно, перевелась без особого труда, и Гай, мысленно поблагодарив архиепископа Кентербери за милостивое обхождение без излишних словесных изысков, начал вполголоса читать, перелагая написанный текст с латыни на привычный норманно-французский:
«Шевалье Мишелю де Фармеру, в его же отсутствие вручить рыцарю Гаю Гисборну Ноттингамскому…»
— Куда же наш многомудрый святой отец услал Мишеля? — ехидно поинтересовался Мак-Лауд. — Он и Гуннар должны были ехать по той же дороге, что и мы, и их бы нагнали первыми. Тебе это не кажется странным?
— Не кажется, — отрезал Гай. — Святому отцу виднее! Не отвлекай меня! Вопросы будешь задавать потом. И отодвинься, свет загораживаешь!
Дугал скорчил оскорбленную гримасу, но подвинулся. Сэр Гисборн продолжил единоборство с архиепископской эпистолией:
«Кому бы из вас не попало в руки сие послание — привет и наилучшие пожелания!
С величайшей радостью услышали мы весть о том, что Уильям де Лоншан, расточитель богатств королевства, позоривший доверенное ему место канцлера Британии, не избегнул заслуженной кары, в чем целиком и полностью ваша заслуга.
Однако всякая радость неизбежно омрачена горем, и нынешние времена не являются исключением.
Суть же обрушившегося на нас бедствия кроется в следующих обстоятельствах. Во время произошедших в конце августа месяца в городе Лондоне справедливых возмущений честных горожан против самоуправства господина канцлера и постыдного бегства последнего случилось так, что отведенный под резиденцию де Лоншана замок короны Тауэр, в особенности хранилища рескриптов, указов и прочих важных бумаг, на какое-то время остались без надлежащего надзора. Чем не замедлили воспользоваться как остающиеся пока на свободе союзники и пособники канцлера, так и его противники.
К сожалению, приходится признать, что лица, относящиеся к противникам покойного мэтра Лоншана, тем самым не переходят в ряд сторонников короля и королевского наместника. Эти люди относят себя к противникам любого правящего дома Европы, и причина сего удивительного заявления проста. Они — подданные Константинопольской империи, и, как следствие, изыскивают любые средства, дабы возвысить значение собственной страны, забрызгав при этом грязью все остальные государства и народы.
Некоторое число сиих людей находилось при дворе канцлера в качестве представителей торговых домов, советников и придворных. Есть веские основания предполагать, что мэтр Лоншан также был введен ими в изрядное заблуждение, искренне полагая их за своих сторонников и излишне награждая их своим доверием.
В известный вам день все они таинственным образом исчезли как из Тауэра, так, возможно, и из столицы Англии. Вместе с ними пропала часть уже упоминавшихся документов, по большей части относящихся к личной переписке мэтра Лоншана с сильными и слабыми мира сего.
Розыск, учиненный немедля по открытии пропажи документов, безмерно огорчил наши сердца, заставив задуматься над судьбами многих и многих личностей, занимающих не последнее место в жизни государств Европы. Покойный канцлер, что ни для кого не является тайной, не слишком разбирался в средствах, ведущих к достижению его целей. Пропавшие бумаги таят в себе кончики нитей, управляющих делами королей и их подданных. В руках определенного круга лиц эти рескрипты могут стать опаснее вооруженной армии на границе не готового к достойному отпору соседа. Посему они должны как можно скорее вернуться на свое место… или исчезнуть без следа, что даже предпочтительнее.
К сожалению, никому в точности не известно, сколько именно подданных византийского императора и под какими личинами пребывало в Лондоне. Эти люди обладают врожденным талантом перевоплощения и обмана. Тем не менее, нам удалось заполучить кое-какие сведения, могущие оказаться полезными для вас.
Во-первых, похищенные документы вряд ли будут розданы многим людям с наказом любой ценой довести их до Константинополя. Скорее всего, бoльшая часть беглецов из Лондона не двинется дальше Руана или Парижа, где они могут рассчитывать на помощь и укрытие у обитающих там соотечественников. Архив же поместят в сундуки и отправят в сопровождении отряда доверенных лиц под видом самого невинного груза.
Во-вторых, известны приметы человека, который, скорее всего, станет во главе этого отряда. Он уроженец Аквитании, ему около двадцати пяти лет, среднего роста, светловолос, цвет глаз голубой или серый. Его не раз видели в окружении Лоншана, где он выдавал себя за посредника итальянского торгового дома Риккарди. Имени его, к сожалению, никто не знает, что, впрочем, не имеет особого значения — этот человек способен выдать себя за кого угодно, от простолюдина до принца крови.
И в-третьих. Известно направление, в котором намереваются отбыть злоумышленники. Они держат путь на юг, в графство Лангедок, собираясь достигнуть Тулузы, дабы встретиться там со своими сообщниками и перебраться в Марсель или любой другой порт на Полуденном побережье, откуда смогут беспрепятственно покинуть Европу.
Наша надежда в том, что волей случая или провидением Господним вы сейчас находитесь на тех же дорогах, что и похитители, и, возможно, неподалеку друг от друга. Они покинули Англию почти одновременно с вами, однако им понадобится время, чтобы выработать план действий и натянуть на себя подходящую личину. Скорее всего, они прикинутся торговым обозом, каковых нынче на дорогах превеликое множество.
Итак, господа, постарайтесь разыскать их, хотя, признаться, ваш успех представляется мне маловероятным. Но, как утверждает Его высочество принц Джон, у вас имеется некая везучесть и умение оказаться в нужное время в нужном месте. Ищите подозрительный обоз, чьи владельцы ничем не торгуют и нигде не задерживаются, настойчиво продвигаясь на юг. Если, паче чаяния, вы обнаружите этих людей, не пытайтесь напасть на них и лучше даже не показывайтесь им на глаза. Просто держитесь неподалеку. В Тулузе и Марселе вы можете рассчитывать на помощь и довериться человеку, который скажет вам: „Я из Кентербери“. Будьте осторожны — ваша добыча сообразительна, хитра и знает множество потайных нор. Не огорчайтесь, если не наткнетесь на них — значит, не судьба. Наши люди при любом исходе попытаются задержать их на побережье. Помните о своем долге и кланяйтесь там Саладину!
Джон, милостью Божией наместник королевства Английского.
Годфри Клиффорд, архиепископ Кентербери, канцлер Англии.
Писано 29 дня августа 1189 года от Рождества Христова, в замке Винчестер, Лондон, королевство Английское».
— Ты что-нибудь понял? — спросил Гай, закончив чтение.
— Я совершил большую ошибку, связавшись с вами, — отозвался помрачневший Дугал. — Во что вы меня втравили, благородные господа? Нет, не спорю, я наемник, убийца и все такое прочее, но я никогда не встревал в дела королей и всяких там правителей. Себе дороже. Лезешь из шкуры вон, стараясь им угодить, но только они получают свое, тебя же и вздергивают — чтобы не болтал лишнего и не напоминал о том, что необходимо забыть.
— А как насчет службы у Лоншана? — не преминул язвительно напомнить сэр Гисборн.
— Мэтр Уильям был распоследней сволочью, но все же именно он дал нам независимость от вас, сейтов, — отрезал Мак-Лауд. — За все надо расплачиваться. Я заплатил тем, что сколотил и возглавил его охрану. Но сейчас… Ловить неведомо кого, неизвестно где, да еще в Лангедоке! Нет, это не по мне!
— Да чем тебе Лангедок не угодил? — оторопел Гай. — Провинция как провинция. Или тебе там показываться нельзя — изловят и утопят в ближайшем болоте?
Дугал поднял на компаньона удивленный взгляд:
— Ты что, ничего не знаешь?
— Что я должен знать? — насторожился сэр Гисборн. — Ты можешь не говорить загадками?
— Он ничего не знает, — Мак-Лауд оперся локтями на столешницу, водрузил подбородок на сложенные ладони и пристально, не мигая, уставился на ноттингамца. — Собирается ехать в Лангедок и ничего не знает! Послушай-ка меня, сыр рыцарь. Я, конечно, отнюдь не образец добродетели, мало того, я даже не пытаюсь им стать. Могу посмеяться над монахами, над всеми этими роскошными монастырями и их бесценными реликвиями, сляпанными на соседней улице, и не мучиться из-за этого совестью. Возможно, я та самая паршивая овца, что отыщется в любом стаде. Но никогда — слышишь, никогда! — не изменял вере своих отцов и… — он медленно начал подниматься из-за стола. Гай понял, что сейчас обязательно стрясется что-нибудь неладное.
— Дугал, прекрати, — ледяным голосом произнес сэр Гисборн, слегка удивленный столь неожиданной вспышкой ярости. — Сядь!
Окрик подействовал. Шотландец тряхнул головой, точно просыпаясь от дурного сна, и как ни в чем не бывало спросил:
— Так о чем бишь я?
— О Лангедоке и том, почему ты не хочешь туда ехать, — напомнил Гай.
— Это благословенная земля, доставшаяся дурным людям, — значительно произнес Мак-Лауд. — Край еретиков, верящих в равноправие Добра и Зла. Но, что самое досадное, мы можем проехать через него насквозь, и не заметить ничего подозрительного. Вернувшись же домой, ты никому не сможешь рассказать о том, где побывал и что видел, ибо стоит прозвучать названию «Лангедок» — и на тебя уже косятся с подозрением, особенно монахи. Там все имеет второй облик, и в такие края ты хочешь затащить меня, чтобы ловить каких-то типов, уведших бумаги моего бывшего хозяина? Да пропади они все пропадом! Я никуда не поеду!
Интермедия
Откуда можно узнать кое-что интересное о жизни Византийской империи, и где император Андроник Комнин встречает гостя
…Синяя лента Босфора, проложенная древними богами незримая граница между Европой и Азией, убегала между зелеными всхолмьями за горизонт. Босфор, сверкающая нить между стоячими, тяжелыми водами Мраморного моря и прозрачными солеными волнами Эвксинского Понта. Отсюда начиналось Гостеприимное море греков, на берегах которого раскинулись богатая Таврия, далекая загадочная Колхида-Грузия и земли людей, именующих себя «народом русов». Босфор — широкая водная дорога для всех торгующих, плавающих и путешествующих, сокровище дряхлеющей Византийской империи, и блистательный Константинополь — ее бьющееся сердце.
Великая Империя старела. Неспешно, мучительно, неотвратимо. Стареют не только люди, стареют города и государства. Их жизнь неизмеримо дольше людской, но ей тоже суждено когда-нибудь завершиться. Распускается цветок, созревает колос, гнется под тяжестью плодов дерево, и рано или поздно тихим шагом входит в дом непрошеная гостья — осень. Блестит серп жнеца, дождем летят опадающие листья, годовой круг приходит к концу, зима милосердно укрывает следы прошлого, чтобы с началом весны все повторилось вновь.
В Византии осень задержалась надолго. Многим казалось: Империя по-прежнему велика и могущественна, ее крепости неприступны, армия и флот не сравнятся ни с какими в мире, неисчерпаема казна и незыблема власть, что светская, то духовная. Но великая держава день ото дня все больше походила на источенный короедами и непогодой дуб, готовый рухнуть от первого сильного удара топора.
Шесть сотен лет назад арабские племена, поднятые словом неистового пророка Магомета, отсекли от Византии богатейшую провинцию — Персию и все средиземноморское побережье от Газы до Лаодикеи. Правители Константинополя бессильно взирали на крушение мира, завещанного им, наследникам славы Рима. Империя таяла на глазах, как брошенный в воду кусочек льда. Ничего не осталось от былых огромных владений в Берберии и на землях Леванта, сохранилась едва ли двадцатая часть земель в Греции и Болгарии. Сельджуки-турки и арабы жадно смотрят на беззащитные земли Византии, лежащие на полдень от Пролива, и каждый день, месяц, год отщипывают по кусочку то здесь, то там, сдвигая нерушимые некогда границы, захватывая деревеньки и маленькие города. Даже вчерашние варвары, франки, почуяв слабость некогда грозного восточного соседа, становятся все нахальнее и самоувереннее.
Империя еще помнила времена, когда она самоуверенно не считала франков за людей. Дикари в плохо выделанных шкурах, тщетно пытающиеся подражать величию и славе завоеванного ими Рима. Когда они успели стать из говорящих животных разумными созданиями? Она не заметила. К старости она стала медлительной и рассеянной, уделяя внимание незначительным мелочам и упуская из виду главное.
Теперь… Теперь стало слишком поздно.
Франки, сто лет назад явившиеся с огнем и мечом, захватили цветущее побережье Палестины, сделав его своим владением. Они распоряжались повсюду, как хозяева, не замечая или не желая замечать, что их власть призрачна, словно рассветный туман над Босфором. Из пустынь налетали арабы, разбивали «гяуров»-неверных, заставляя их спешно грузиться на корабли и несолоно хлебавши возвращаться по домам или отсиживаться за стенами крепостей. На следующий год франки собирались с силами, и теперь уже сыновья Аллаха терпели поражение, исчезая в вихрях песчаных бурь. Иерусалим, священный город, переходил из рук в руки, точно стершаяся монета на рынке. Короли, халифы и шахи сменяли друг друга, но все также плодоносили корявые оливы и наливался соком благословенный виноград.
Притаившаяся Византия терпеливо ждала.
Рано или поздно настанет миг, когда уклончивые обещания, льстивые слова и звонкие номизмы заставят врагов Империи насмерть схлестнуться между собой. Так было, так будет. Победитель определяется не на поле боя, как наивно полагают по-детски самоуверенные франки, а в тихих потаенных комнатах дворцов, под вкрадчивый шепоток малоприметных личностей. Пусть Империя дряхлеет, пусть ее правители более заботятся о собственных удовольствиях, нежели о благе подданных или безопасности границ, но долетевшее с берегов Босфора слово пока еще что-то значит на этой грешной земле. Пускай оно даже будет тихим, как отдаленный звон медного колокольчика или бормотанье полуночного доносчика. Его услышат.
Те, кто хотят, всегда слышат.
* * *
Укрепления маленького поселка Византия, одной из множества раскиданных по цветущим берегам Эвксинского Понта колоний непоседливых греков, начали строиться более восьми сотен лет назад до пришествия Спасителя. Впрочем, греки основали свою колонию вовсе не на пустом месте. Здесь, на берегу Мраморного моря, где великий пролив разделяет два континента, всегда селились люди. Сегодня эта земля стала владением греков, им предшествовали фригийцы, еще раньше — хетты, а до них? Кто знает? Город стоял тут всегда, с начала времен. Хотя люди до сих пор не могут придти к единому мнению — от какого мгновения следует отчитывать это «начало времен»? С сотворения мира? С изгнания первых людей из Эдема? С вселенского потопа?..
Городок Византий жил своей привычной жизнью. Его разноплеменные обитатели рождались и умирали, торговали, заключали браки и союзы, воевали с пришельцами из-за Пролива или с вечно неспокойных болгарских земель. Захватчики стирали поселок с лица земли, приходилось все возводить заново, но с каждым разом извилистая линия зубчатых стен становилась все протяженнее и протяженнее, город все шире и шире расползался по окрестным холмам из мягкого известняка, словно нарочно предназначенного для того, чтобы вырубать из него плиты для новых домов и новых стен.
Время неспешно текло мимо, вместе с мутовато-зеленой водой Босфора. Приходили и исчезали народы, сменялись правители, Греция уступила свою власть Риму, жестокие и прекрасные боги Эллады ушли своими непостижимыми для смертного разума путями, уступив место Кресту, варвары-готы разорвали в клочья некогда Великую Римскую Империю… В 330 году от рождества Христова над Византием — уже не крохотной колонией, а богатым и прославленным городом — воссияла слава новой столицы Империи. Бывший греческий форпост подарил свое имя величайшему государству, а сам получил другое, в честь неутомимого воителя и собирателя земель, императора Константина Великого.
Еще пятьсот медленных лет унесет Пролив, и на его цветущих берегах вспыхнет очередная война. На этот раз — за передел мира. Наследники будут рвать друг у друга остатки имущества тихо почившей Римской Империи, король франков Карл-Шарлемань, сын Пепина, и базилевс Никифор раздробят некогда единое государство на Восточную и Западную Империи, на владения ромеев-византийцев и франков.
А Босфор все также струился мимо Винифийских холмов, чьи очертания настолько совершенны, что кажутся созданными не силами природы, но рукой искусного живописца, и по-прежнему мелькали на его глади паруса — белые и полосатые, зеленовато-голубые, в цвет воды, и вызывающе-багровые. Проливу все равно, чем заняты живущие на его берегах люди. Он всего лишь текучая вода, которая, если верить преданиям, смывает все: людские радости и горести, славу и позор, громкие имена и безвестные прозвища. Недаром время сравнивается с течением реки — бесконечной, равнодушной, неудержимой реки.
Река времен подхватила с отмелей и увлекла за собой бурную молодость древней греческой колонии, оставив взамен медлительную, надменную старость и торжественное осеннее золото. В Византию пришел сентябрь — начало покосов, сбора урожая и раздумий о будущем.
Будущее, как утверждали летописцы, астрологи и болтливые кумушки на площади Августы и в лавчонках-камарах вдоль Большой Месы, не сулило ничего хорошего. На перекрестках, в тавернах и галереях дворцов великого города, переносимые морским ветерком от Золотых ворот до площади Тавра-Быка, с оглядкой повторялись одни и те же слова: «франки», «Палестина», «что скажет базилевс?»
И звонили, заглушая людские голоса, соперничая друг с другом, церковные колокола — в соборе Святой Софии-Мудрости, девятом чуде света, в кварталах патрикиев, черни и иноземцев, на другом берегу Пролива, в городах-соседях Хризополе и Халкидоне. Звонили, перекликаясь, заставляя небо и землю прислушиваться к переливчатым звукам, словно пытаясь напомнить нечто давно позабытое.
* * *
Базилевс же не сказал ничего.
Правитель Византии, Андроник из древней фамилии Комнинов, молчал так долго, что его собеседник слегка забеспокоился — уж не задремал ли базилевс, недавно достигший почтенного возраста семидесяти лет? — и украдкой покосился на основательно расположившуюся в резном кресле фигуру.
Базилевс напоминал не то оживший памятник самому себе, не то изображение библейского старца или ветхозаветного пророка. Придворные летописцы и поэты льстиво сравнивали правителя со стареющим львом, и отчасти были правы. Даже в старости Андроник сохранял величественность осанки, не говоря уж о природно остром уме и способности обвести вокруг пальца кого угодно: от правителя соседнего Конийского султаната до собственных, не слишком легковерных подданных.
И, конечно же, базилевс не спал. Возможно, государь великой Восточной Империи размышлял над услышанным; возможно, его ум занимало нечто совершенно иное, например, грядущие неурядицы с сицилийскими норманнами. Собеседник базилевса (или, как его именовали на франкский манер, императора) дорого бы дал за возможность узнать, о чем думает повелитель ромеев. Он не без основания считал, что принесенные им новости заслуживают самого пристального внимания. Сам он полагал их настолько важными, что потратил уйму времени и денег, дабы в нарушение всех традиций во внеурочное время проникнуть в Палатий и, опередив возможных соперников, лично доложить обо всем базилевсу. Согласно здешнему строжайшему этикету, ему, недоброму вестнику, уже сказавшему свое слово, теперь полагалось смиренно ожидать.
Вот гость и ждал, то поглядывая в сторону расцвеченной парусами бухты Золотого Рога, то сдержанно постукивая загнутым носком сапога для верховой езды по коричнево-красным мраморным плитам открытой террасы. Как всем уроженцам Европы, ему частенько не хватало выдержки. Конечно, несколько лет службы Империи научили его не приступать ни к каким важным делам сломя голову, но, как утверждает пословица, «кляча не поскачет галопом, а франк не перестанет торопиться».
«Покойный братец был прав: не стоит иметь дело даже с лучшими из них, — старый базилевс внимательно глянул из-под полуопущенных век на ерзающего гостя и чуть заметно ухмыльнулся. — Варварами они были, варварами и остались. Взять хотя бы этого. Примчался, молол языком, как мельница при урагане, а теперь сидит и искренне надеется, что его похвалят за усердие. Да, из его болтовни можно выудить две-три крупицы полезных сведений, и что с того? Эти франки даже не варвары, они животные. Голодные, жадные псы. Несутся за тем, кто посулит им косточку пожирнее. Впрочем, псы частенько бывают весьма необходимы…»
Правитель Византии решил не отказывать себе в маленьком удовольствии и заставить нетерпеливого визитера помучиться еще немного. Глядишь, разволнуется, забудется и ненароком брякнет то, что первоначально собирался утаить. Гость отчасти напоминал базилевсу дни его собственной молодости, когда успех доставался тому, кто не сидел на месте, и знаки таинственного Фатума, Судьбы-Предназначения, читались, как страницы распахнутой книги.
Глава третья
Эх, дороги, пыль да туман…
Неподалеку от переправы через реку Эндр, Аквитания.
16 сентября 1189 года, вечер и ночь.
Готовая вот-вот вспыхнуть ссора между компаньонами грозила обернуться не слишком приятными последствиями, если бы сэр Гай Гисборн вовремя не смекнул, в чем тут дело. Никаких еретиков, разумеется, Мак-Лауд не опасался (Гай подозревал, что у его попутчика в силу какого-то недоразумения напрочь отсутствует чувство боязни). Шотландец опять начинал торговаться — из врожденного упрямства и желания посмотреть, как будет выкручиваться Гай.
— Хорошо, — невозмутимо проговорил сэр Гисборн. — Ты не хочешь никуда ехать. Дело твое. Поскольку мы позвали тебя с собой, ты имеешь полное право покинуть нас по своему усмотрению. Я продолжу путь в одиночку. Верни деньги и можешь отправляться на все четыре стороны.
— Какие деньги? — насторожился Дугал, и в его взгляде заискрилось подозрение.
— Деньги твоего бывшего господина, де Лоншана, — охотно растолковал Гай. — Те, что мы у него… позаимствовали. Мы разделили их между собой, дабы оплатить расходы в странствии до Святой земли. Ты отказываешься продолжать путь, значит, твоя доля возвращается и присовокупляется к нашим общим средствам.
— Мы так не договаривались… — слегка растерянно начал Мак-Лауд. Гисборн перебил, стараясь говорить как можно внушительнее:
— Дугал, здесь не торговая сделка и мы не купцы, чтобы спорить до хрипоты над каждым условием соглашения. Если ты еще не забыл, мы не прогуливаемся для собственного удовольствия, а идем в Крестовый поход. Это, — он коснулся лежавшего на столе пергамента, загнувшегося по линиям сгиба, — приказ от моего господина. И твоего тоже, потому что ты, по доброй воле присоединившись к нам, тем самым поступил к нему на службу. Приказы, особенно приказы королей, не обсуждаются, а исполняются, слышал когда-нибудь такое?
— Уж и пошутить нельзя, — оторопело пробормотал Дугал.
— Можно, — возразил Гай. — Но сначала нужно подумать. Потому я в первый и последний раз спрашиваю: мы вместе едем в Тулузу или ты предпочитаешь следовать своим путем? Решай быстрее.
— Да едем, едем! — Мак-Лауд с досадой загнал лезвие кинжала в деревянную обшивку стены трактира. — Куда хочешь — в Палестину, в Константинополь или к черту на рога!
— Не поминай всуе, — строго напомнил сэр Гисборн. Дугал страдальчески возвел глаза к закопченным потолочным балкам. — Раз все решено, то, пожалуй, не стоит задерживаться. Нужно будет послать кого-нибудь на пристань — известить владельца «Бланшфлер», что мы не придем. Не совсем удачно, конечно, получается. Нам бы толковых попутчиков или проводника… Что, ты говорил, творится в Лангедоке с еретиками?
— Да ничего особенного, — Мак-Лауд скривился. — Просто я хотел тебя попугать и слегка приукрасил те россказни, что доводилось слышать. Там обитает какая-то секта — патарены, фатарены, точно не знаю. Говорят, они поклоняются черной кошке, не признают крест, едят на пасху копченых младенцев и все такое прочее. Обычные бредни. Доберемся до Италии — еще не такого наслушаешься. Вот где настоящая змеиная яма, за каждую букву в Писании готовы спорить до хрипоты. Сами запутаются и всех остальных запутают. Но нам-то до них какое дело? Лучше скажи, как ты намерен добраться до Тулузы? Выспрашивая у всех встречных: «Скажите, это дорога на Лангедок?»
— Почему бы нет? — Гай пожал плечами. — Смог же ты таким незамысловатым способом прогуляться почти через всю Европу. Неужели не знаешь, хотя бы какого направления нужно держаться?
— На полдень, — Дугал задумался и ожесточенно поскреб в затылке. — Точно скажу, что следующий большой город, который нужно миновать — Пуату. Потом Лимож… нет, лучше в Ангулем. А вот куда дальше… Жаль, что Барди со своими уехал. Им-то наверняка известны наперечет не только дороги, но и постоялые дворы, сборщики налогов и даже грабители.
— Барди… — задумчиво повторил сэр Гисборн. — Знаешь, в этом есть нечто толковое… Вряд ли они успели далеко отъехать от Тура, с их-то колымагами! Мы еще можем их догнать — не сегодня, так завтра — и расспросить. Заодно узнаем, не встречались ли им по дороге от Руана наши похитители. Давай быстро собирай вещи и седлай лошадей. Я расплачусь и сразу приду.
Мак-Лауд согласно кивнул и устремился к лестнице, ведущей на второй этаж, к жилым комнатам. Гай покопался в висевшей на поясе вместительной кожаной сумке, извлек несколько новеньких серебряных пенни английской чеканки, сложил их столбиком и потряс беспробудно спящего гонца за плечо. Тот недовольно заворчал, но проснулся и уставился на ноттигемца осоловелыми глазами.
— Это тебе, — Гай придвинул монеты поближе. — Мы уезжаем. Передай тем, кто тебя послал: постараемся сделать все возможное, чтобы оправдать их доверие. Запомнил? Да, и еще. Нынешним вечером наведайся на луарские пристани, отыщи судно под названием «Бланшфлер» и извести владельца, что господа из Англии, к сожалению, вынуждены отказаться от его услуг. Все понял?
— Милордам сказать, что поручение по возможности будет выполнено, — без малейшей запинки отчеканил гонец, хотя Гай мог поклясться, что тот еще спит. — Корабль «Бланшфлер» на Луаре сегодня вечером, гостей не ждать. Благодарствую за щедрость, сэр, — он снова ткнулся головой в сложенные на столе руки, успев при этом ловко сгрести монетки.
Сэр Гисборн покачал головой, мысленно посочувствовав тяжкой и небезопасной должности королевского гонца. Но в самом деле, каким же путем отец Колумбан отправил Фармера-младшего с его оруженосцем? Им ведь тоже нужно попасть в Марсель, чтобы оттуда отправиться на Сицилию, к войску короля Ричарда. Конечно, в королевстве хватает дорог, чтобы разминуться, и все-таки Дугал прав — за недомолвками святого отца что-то кроется…
Решив попозже еще раз как следует обдумать все увиденное и услышанное, Гай взял письмо, свернул, обмотав остатками ниток, и забросил на тлеющие угли очага. Желтоватый пергамент неохотно воспламенился, подернувшись по краям черно-алой каймой и исходя синеватым дымком. Сэр Гисборн терпеливо дождался, пока лист не обуглится полностью, превратившись в россыпь догорающих обрывков и оплавленных кусочков сургуча, встал и направился к стойке, собираясь расплатиться с хозяином гостиницы за постой.
Путь ему преградила нога.
Нога в изумительно сшитом красном сапоге из дорогой кордавской кожи. К ней, разумеется, прилагалось все остальное — сиречь ее владелец, господин средних лет, аристократического вида, в добротном черном костюме несколько непривычного для Гая фасона, вооруженный длинным и узким мечом, висевшем, вопреки обычаям, на правом бедре. На седеющей голове незнакомца красовался лихо сдвинутый набок бархатный берет ослепительно-малинового цвета. Сэр Гисборн не мог с уверенностью сказать, откуда взялся в пустом зале трактира этот надменного вида посетитель — зашел с улицы или спустился с верхнего этажа. Или он сидел здесь с самого начала, еще до того, как он и Мак-Лауд вернулись на постоялый двор? Но тогда бы они непременно его заметили…
Нога в роскошном сапоге отодвинулась. Гай недоуменно посмотрел на слегка приподнявшегося в знак приветствия человека, пытаясь определить, откуда он родом. Уроженец Италии или выходец из-за Пиренеев? Ясно, что дворянин, причем не из мелкопоместных, а из тех, что вершат судьбами подданных наравне с королями. Что подобному аристократу делать на постоялом дворе средней руки?
— Приношу глубочайшие извинения за столь странный поступок, — голос незнакомца звучал несколько приглушенно и удивительно мягко. Гай мельком подумал, что даже при дворе принца Джона и среди ученейших клириков Кентербери не встречал человека, настолько хорошо владеющего языком английской знати, обычно называемым норманно-французским. — Однако у меня имеется достойное оправдание. Вы не торопитесь, мессир Гисборн?
— Н-нет, — слегка растерялся Гай, услышав от незнакомца собственное имя и точно помня, что не представлялся. Может, это человек из окружения Годфри Клиффорда, который видел его в Лондоне, но не успел познакомиться? — То есть да, я… мы спешим, но…
— Но вполне можете уделить мне несколько мгновений, — малиновый берет качнулся, из-под него холодно блеснула пара кремнево-серых прищуренных глаз. Окончательно смешавшийся сэр Гисборн отступил назад, наткнулся на вовремя подвернувшуюся скамью и даже не сел, а неуклюже плюхнулся на нее.
«Что со мной творится? Слова разбегаются, язык как окаменевший, в глазах темно… Или в зале стемнело? Словно напился…»
— Вашему другу, несмотря на его вопиющее презрение к устоям общественного порядка, нельзя отказать в здравом смысле, — невозмутимо продолжал незнакомец. — Я не склонен к подслушиванию, но позвольте на правах старшего дать вам совет — отправляйтесь тем путем, коему вы собирались следовать изначально. Ступайте на пристани, грузитесь на корабль и забудьте о Тулузе. Не беспокойтесь, что гонец вернется в Лондон и сообщит принцу о вашем решении ехать в Лангедок. Его высочество Джон испытает легкое разочарование. Его приказ запоздает и не попадет к вам в руки. Вы никогда в глаза не видели никакой бумаги и не слышали ни о каком пропавшем архиве. Уезжайте из Тура, мессир Гисборн, уезжайте как можно скорее. Вас ждет — не дождется Святая земля.
— Кто вы? — с трудом выговорил Гай. Ему внезапно захотелось спать. Голос неизвестного в малиновом берете убаюкивал, успокаивал, обволакивал, как ласковая, но прочная сеть. — Зачем вам наш отъезд? Почему… почему нам нельзя в Тулузу?
— Я тот, кому небезразлична ваша судьба, — емко сказал неизвестный и, вдруг насторожившись, посмотрел наверх. По лестнице затопали шаги спускающегося человека, и, судя по скрипу досок, это мог быть только Мак-Лауд, перемахивавший через две ступеньки и что-то насвистывавший.
— Гай! — жизнерадостно заорал он, влетая в залу. — Ты чего сидишь? Заснул, что ли? Кричал — быстрей, быстрей, а сам дрыхнет на ходу!
Сэр Гисборн рывком поднялся на ноги и судорожно огляделся. Пустая общая зала гостиницы, ровные ряды столов, вышедший откуда-то из внутренней двери за стойкой хозяин, недоуменно уставившийся на постояльцев — и никаких следов присутствия загадочного человека в черном костюме и малиновом берете. Примерещилось, что ли?
Не дождавшись ответа компаньона, Дугал широким жестом метнул на стойку тяжелый звякнувший мешочек, сопроводив его словами «Это за все!» и потащил Гая за собой во двор, провожаемый многословными благодарностями и напутствиями содержателя «Золотого кочета».
* * *
Темная вода с негромким плеском обтекала наискось пересекающий реку паром, и вниз по течению уплывали еле различимые обрывки пены. Паром — два десятка уложенных в ряд стволов лиственницы, обшитых внахлест толстыми досками и огражденный покосившимся поручнями — выглядел заслуженным воякой, благополучно состарившимся на боевом посту. В глубине души Гай ожидал, что сейчас либо перетрутся связывавшие бревна канаты, либо топочущие кони проломят изрядно прогнивший настил. Соловый жеребец, впрочем, вел себя прилично, невозмутимо косясь на проносящуюся мимо воду. Серая же скотина Мак-Лауда немедля прониклась к парому отвращением и попыталась укусить перевозчика. Схлопотав от хозяина по морде, конь притих, но не смирился и начал украдкой грызть деревянный поручень. Гай подумал, что имечко, коим Дугал окрестил свою четвероногую собственность, хоть и звучит на варварский манер, зато выбрано на редкость точно: Билах — сказочная лошадь-чудовище.
Перевозчик, жилистый, бодрый и говорливый старикан из деревушки на полуночном берегу, оставшейся для путешественников безымянной и сейчас медленно отдалявшейся, изо всех сил налегал на длинный шест, толкая неуклюжее сооружение вдоль натянутых между берегами канатов, и успевая безостановочно работать языком. Маловразумительная речь предназначалась даже не пассажирам, а всему окружающему миру: неширокой, но стремительной реке, притоку Луары под названием Эндр, смутно виднеющимся над пологими холмами укреплениям Турской крепости и начинающему темнеть небу.
Единственной жемчужиной среди словесной шелухи мелькнуло известие, что незадолго до господ рыцарей на другую сторону Эндра переправился торговый обоз в три больших фургона, с тремя или четырьмя десятками шумных людей при нем. Мак-Лауд попытался расспросить старика подробней, но добился немногого: торговцы проехали, когда солнце повисло «во-он над той кривой осиной», расплачивались серебром нормандской чеканки и отправились на полдень, собираясь к вечеру достичь небольшой деревеньки Тиссен, владения местного барона, и заночевать там.
— Никуда они не денутся, — убежденно заявил Дугал, вернувшись к своему компаньону, задумчиво созерцавшему хлипкий причал на правом берегу и шелестящие тростники. — Вряд ли далеко укатили. Не нагоним по дороге — встретим в Тиссене, до него, если я правильно разобрал бормотание этого старого пня, лиги две, не больше.
Сэр Гисборн безразлично кивнул. Он не сомневался, что не обремененные тяжелым грузом всадники без труда догонят медленно движущийся обоз. Куда больше его занимали два совершенно иных соображения. Первое: рассказывать шотландцу о странном происшествии на постоялом дворе и непонятном незнакомце с его предостережениями или не стоит? Сейчас Гай уже начинал сомневаться в том, что встреча происходила на самом деле, а не порождена его неожиданно взыгравшим воображением.
Вторая мысль касалась пропавших из Тауэра бумаг, и человек, способный подтвердить ее либо опровергнуть, находился рядом, рассеянно глазея по сторонам.
— Дугал, сколько ты прослужил у Лоншана? — поинтересовался сэр Гисборн.
— Около года, — после некоторого размышления ответил Мак-Лауд. — Я вернулся на Остров, когда умер Старый Гарри и королем стал его сынок Ричард, себе на горе поставивший мэтра Уильяма канцлером. А что?
— Ты, случаем, не видел этого приснопамятного архива?
— Конечно, видел, — удивленно ответил Дугал. — Его держали вместе с остальными документами королевства. Десяток или дюжина здоровенных сундуков, по самую крышку набитых пергаментами.
— Значит, весь архив находился в одном месте? — уточнил Гай.
— Вот ты о чем, — сообразил Мак-Лауд. — Тогда, пожалуй, я не совсем верно выразился. В Тауэре канцлер хранил все, относящееся к собственно делам Англии — свои указы, письма от Ричарда, всякие рескрипты из провинций, жалобы, доносы и прочее в том же духе. Личные бумаги он держал отдельно, в своих покоях. Когда стало ясно, что по вашей милости в Лондоне готов вспыхнуть мятеж и надо спасать свои шкуры, Лоншан вознамерился прихватить это добро с собой. Пришлось растолковать, что невозможно удирать, волоча на себе тяжеленные ящики с его драгоценной писаниной. Мы их спрятали, ибо мэтр Уильям твердо верил в расположение Ричарда и свое победное возвращение. Я, к слову, его предупреждал: не нужно задевать Клиффорда, пускай приезжает. С любым человеком, если постараться, можно найти общий язык. Но Лоншан настоял на своем, и вот к чему привело его упрямство.
— Значит, кто-то, прекрасно осведомленный о тайниках господина канцлера, воспользовался общим переполохом и забрал документы сразу же после вашего поспешного… э-э, отбытия, — подытожил сэр Гисборн. — Можно уверенно предположить, что этот человек обладал правом беспрепятственного прохода в крепость, иначе как бы он вообще туда попал? Раз ты был начальником стражи, то должен знать, кого пропускали к канцлеру безо всяких расспросов. Среди них не встречался человек, описанный Годфри?
— Подобное описание подходит к половине жителей Англии и четверти обитателей Франции, — хмыкнул Дугал. — Например, к Мишелю или даже к тебе. Да, время от времени в Тауэре появлялись люди, о которых мэтр Лоншан заранее распоряжался — сразу вести к нему. Однако подобного типа среди них я не припоминаю.
— Ладно, — протянул Гай. — Вернемся к архиву. Какой вид он имел?
— Пять небольших, очень тяжелых сундуков черного дерева в бронзовой оковке, с врезными замками итальянской работы, — не раздумывая, откликнулся Мак-Лауд и уныло закончил: — Но пять — это тех, что я видел, их вполне могло быть больше. Сдается мне, что твоим господам взбрело в голову поручить нам найти корни радуги или изловить парочку-другую призраков. Может, им еще Местер Стурворма раздобыть?
— Это такое животное? — привычно уточнил сэр Гисборн.
— Ага. Морской змей. Здоровенная чешуйчатая тварь шагов тридцати длиной. Когда не топит корабли, приплывает на восходное побережье — греться на солнышке.
— Ничего, и Местера вашего разыщем, если понадобится, — Гай пытался говорить с уверенностью, которой отнюдь не ощущал.
Паром зацепил песчаное дно и мягко ткнулся в низкий берег, придавив своей тяжестью захрустевшие стебли камышей. Обрадованные возвращением на твердую землю, лошади бодро затопали по шатающемуся причалу. Перевозчик, заполучив свою мзду, налег на шест и поплыл обратно, к тускло мерцающим в окнах деревенских домов огонькам, продолжая растянувшийся на годы спор с самим собой.
Мягкая топкая земля сохранила неоспоримое подтверждение слов старика: на ней остались отпечатки множества копыт и глубокие колеи, проложенные тяжелыми фургонами. Примятая колесами трава только начала распрямляться — значит, обоз проехал здесь совсем недавно. Солнце уже наполовину нырнуло за горизонт, но света, чтобы не сбиться с дороги, вполне хватало. К тому же дорога всего одна — широкий мощеный тракт, соединяющий Тур и расположенный в восемнадцати лигах от него Пуату, а также все лежащие поблизости баронские замки и поселки. Его темная полоса, отлично видимая в наступающих сумерках, взбиралась вверх по пологому откосу и исчезала среди невысоких взгорий, поросших тронутым желтизной лесом. Где-то за этими перелесками пряталась деревушка Тиссен и неспешно громыхали по дороге три запряженных тяжеловозами торговых фургона.
* * *
Отдохнувшие за время пребывания в Туре лошади ничуть не возражали против того, чтобы пройтись рысью. К тому же они наверняка догадывались, что скакать им придется только до темноты, ибо в ночное путешествие может погнать только неотложная необходимость, а таковой пока не имелось. Серый Билах пару раз срывался на кентер — короткий галоп, унося своего хозяина за поворот дороги. Возвращался Дугал слегка разочарованным: обоз по-прежнему оставался недосягаем.
Кое-где тракт пересекал русла мелких речек, больше похожих на разлившиеся ручьи, и там горбились мостики — каменные или деревянные, со свеженаложенными заплатами досок. На одном из таких мостов Мак-Лауд вдруг натянул поводья, остановил коня и прислушался. Жеребец, словно передразнивая всадника, тоже поднял уши и шумно втянул воздух трепещущими розовыми ноздрями.
— Померещилось, что ли… — озадаченно бросил шотландец. — Ты ничего не слышишь? Кричали как будто…
Гай добросовестно вслушался. Фырканье коней, плеск неспешно струящейся между опорами воды, шелест деревьев, заунывный посвист какой-то птицы, и более ничего.
— Скачут, — без колебаний заявил Мак-Лауд. — Одиночка, несется на полном галопе.
Теперь и сэр Гисборн различил стремительно приближающийся топот. Они едва успели шарахнуться к ограде моста, как мимо них вихрем промчалась лошадь темной масти — не то гнедая, не то вороная. Мелькнули дико вытаращенные глаза, развевающаяся грива и сбитое набок седло с болтающимися стременами. Животное, даже не заметив двух всадников, унеслось дальше, к берегу Эндра.
— Они неподалеку, и у них что-то стряслось, — глубокомысленно заключил Дугал. — Скорее всего, сейчас мы узрим обычнейший грабеж. Подходящее местечко — глухомань и лес кругом. Выскочили, напали и скрылись — ищи, пока не надоест.
— Послушать тебя, так ты всю жизнь устраивал засады на дорогах, — заметил Гай.
— Доводилось, — Мак-Лауд хлестнул жеребца поводьями по шее. — Глянем, кто нарушает королевские указы о безопасности проезжих трактов?
Ехать пришлось недолго — около двух полетов стрелы. За очередным взгорком дорога круто пошла вниз, устремляясь через болотистую низину. Под копытами лошадей захлюпала грязная жижа. Именно здесь, среди низкой поросли осоки и искривленных ольховых деревьев, под сумеречным небом, и завершился путь торгового обоза предприимчивого мэтра Барди.
Первый фургон они увидели сразу — он завалился набок, и одно из колес все еще продолжало вращаться, надрывно поскрипывая. Перед ним темной горкой неопределенных очертаний громоздилась шестерка некогда бодрых пегих тяжеловозов, безотказно тащивших свою повозку по всем дорогам европейских королевств.
Мак-Лауд, оглядевшись, присвистнул. Сэр Гисборн мимолетно поразился царившей над долиной тишине. Обоз сопровождали почти сорок человек, из них больше половины наверняка умели неплохо обращаться с оружием. Какой же величины отряд напал на торговцев, что сумел справиться настолько быстро и бесшумно? Зачем понадобилось убивать не только людей, но и лошадей? Допустим, люди оказывали сопротивление, но животные? Какой грабитель откажется от возможности даром заполучить лишнюю лошадь? Да и фургоны, ради которых затевалось нападение, не тронуты: вон виднеется второй, застрявший в неглубоком болотце, а там третий — стоит посреди дороги, перекосившись набок. И куда, собственно, исчезли нападающие? Не могло же их отпугнуть приближение всего двоих человек?
Проехавший чуть дальше Дугал беззвучно соскользнул с коня. Гай заметил, что длинная клеймора непонятно когда переместилась из ножен в руку хозяина. В следующий миг он с удивлением отметил, что его собственный меч находится там, где ему положено пребывать во время опасности, то есть в правой ладони. Не сговариваясь, они медленно двинулись к поваленному фургону: Мак-Лауд впереди, приглядываясь, принюхиваясь и замирая при каждом подозрительном движении, сэр Гисборн немного позади, в качестве тяжелой конницы, способной либо мгновенно атаковать, либо прикрыть вынужденное отступление. У Гая по-прежнему не укладывалось в голове: как многоопытный, не первый год странствующий купец и его люди могли так безропотно позволить расправиться с собой? Или они настолько не ожидали нападения? Может, кто-нибудь уцелел, сбежал и прячется в окрестном леске? Но самое главное — где разбойники? Почему вокруг стоит такая мертвенная тишь?
Шотландец остановился, жестом подозвал компаньона, указал на свою находку — тело человека в зеленой тунике, проткнутое двумя длинными стрелами. Чуть подальше еще одно, похоже, свалившийся с облучка возница.
— На чьей-то стороне орудовал очень хороший стрелок, — вполголоса заметил Мак-Лауд. — В первый раз встречаю подобных грабителей — без труда перебили охрану и исчезли, бросив добычу.
Он толкнул кончиком меча выпавший из недр фургона небольшой сундучок. Тот перевернулся набок, открылся, изнутри со звоном посыпались крохотные стеклянные флакончики. Поплыл запах — незнакомый, пряный, кажущийся ощутимо-сладким.
— Это из Леванта, — пояснил Дугал. — Каждая безделушка стоит не меньше десяти-двадцати пенсов. Ни за что не поверю, чтобы кто-то запросто оставил на дороге целое состояние!
— Их могли спугнуть, — предположил ноттингамец. Мак-Лауд презрительно фыркнул, и Гай понял, что сморозил глупость: если разбойники скрылись, завидев отряд стражи или людей здешнего барона, то где в таком случае отважные спасители и безмерно благодарные спасенные?
Вокруг все оставалось по-прежнему: настораживающая своей обманчивостью тишина, заросшая осокой низина, появившиеся и пока еле заметные клочья сероватого тумана, заходящее солнце, неотвратимо наступающая ночь и разбросанные то там, то сям неподвижные холмики людских тел и конских туш. Болотце напоминало поле битвы, не хватало только каркающего воронья и суетливо перебегающих от трупа к трупу мародеров. Впрочем, Гай не сомневался, что и те, и другие не замедлят явиться.
— Что будем делать? — спросил Дугал, нарушив удручающее молчание. — Похоже, в живых никого не осталось, а кому повезло, удирает со всех ног. Скоро совсем стемнеет. Предлагаю махнуть галопом до Тиссена, разыскать кого-нибудь из облеченных властью — хотя бы владельца ближайшего замка — и сообщить, что на его землях произошло вот такое… Дальше пускай сами разбираются.
По здравом размышлении шотландец был совершенно прав. Господа рыцари ничем не могли помочь неудачливому купцу, разве позаботиться о его останках, так и не проданных товарах и справедливом возмездии. Но сэр Гисборн хотел доподлинно убедиться, что, уезжая, они не оставляют на произвол судьбы притаившегося раненого или спрятавшегося в кустах человека, не знающего, кто перед ним — друг или враг. Потому, наплевав на осторожность и на безрадостное обстоятельство, что неведомые разбойники все еще могут находиться поблизости, он гаркнул как можно громче:
— Эй! Есть тут кто? Живая душа, отзовись!
Мак-Лауд скривился и демонстративно потер свободной ладонью ухо:
— Бесполезно. До покойников не докричишься.
Словно опровергая его мрачные утверждения, послышался неровный топот и из сизых прядей тумана высунулась печальная лошадиная морда. Животное кротко осмотрело двоих незнакомцев, рассудило, что они не представляют опасности, и выбралось на дорогу.
— Вот и свидетель нашелся, — Дугал, не выпуская рукояти меча, поймал лошадь за свешивающиеся поводья. — Жаль, нельзя отвести ее в суд и попросить рассказать, что она видела и что здесь произошло. Может, поедем? Смеркается, а заплутать в тумане — мало хорошего…
Он уверенным движением забросил клинок в ножны и начал возиться с упряжью приблудившейся скотинки, сооружая длинный ремень-чембур и привязывая его к луке собственного седла. Гай на всякий случай повторил призыв и старательно прислушался, но различил только приглушенный туманом отголосок да заполошный вскрик болотной птицы.
Поваленный на бок фургон загородил всю дорогу, так что пришлось сойти с надежного тракта и обойти препятствие по хлюпающей грязи, назойливо облеплявшей все, что по неосторожности оказывалось рядом. В сером мареве зашевелилось нечто крупное, громко фыркающее — еще одна лишившаяся хозяина лошадь. Эта, в отличие от своей товарки, повела себя более трусливо и подойти не решилась, грузно ускакав вглубь долины. Мертвые тяжеловозы казались спящими, если только кто-то встречал тягловых лошадей улегшимися подремать прямо в упряжи и посреди дороги. Проезжая мимо, сэр Гисборн всмотрелся и мельком отметил, что не видит стрел или арбалетных болтов, торчащих из павших коней. Не попалось ему на глаза и растекающихся луж крови, доказывающих, что нападавшие перерезали тяжеловозам шейные жилы. Отчего тогда умерли лошади?
Слегка озадаченный Гай поднял голову, собираясь окликнуть Мак-Лауда и поделиться своим наблюдением. Серый жеребец стоял в нескольких шагах впереди, нетерпеливо мотая головой, его всадник пристально разглядывал медленно перемещающиеся над низиной клубы сырого тумана.
— Кажется, твои вопли не прошли даром, — бросил он через плечо и спрыгнул на землю. — Вон кто-то плетется.
Движущийся среди пепельной хмари силуэт отчасти смахивал на болотный призрак, если бы его не сопровождали чавканье размокшей глины и отчетливые всхлипывания. Неизвестный человек из разоренного обоза, пошатываясь и спотыкаясь, брел к дороге и спасительным людским голосам. На обочине он запнулся о вывернутый булыжник и непременно бы полетел носом вниз, если бы Дугал не успел ухватить его за плечо и рывком поставить на ноги.
— Провалиться мне на месте, это же Френсис!
В представшем глазам двоих путников грязном, трясущемся существе, часто и судорожно втягивавшем воздух, с трудом узнавался щеголеватый молодой человек, безмятежно распевавший на постоялом дворе в Туре. Френсис — вернее, Франческо — косился на компаньонов диким взглядом попавшегося в ловушку зверя, но Гай не мог с уверенностью сказать, осознает ли он присутствие рядом других людей, и вдобавок не представлял, что надлежит делать в случае, если у вас на руках оказался насмерть перепуганный человек.
Мак-Лауд, как обычно, не стал тратить время на долгие размышления. Вместо этого он легонько потряс спасенного, вопросив:
— Приятель, ты не ранен? Где все ваши, разбежались? Кто на вас напал? Давно? Эй, ты меня слышишь?
Мутный взгляд темных глаз с непривычно яркими белками приобрел некоторую осмысленность, Франческо дернулся, его заколотило, а следом за дрожью хлынул поток маловразумительных фраз на итальянском языке вперемешку с призывами ко всем святым и неразборчивыми причитаниями. Оборвалось словоизвержение только после второго толчка, причем раздалось отчетливое клацание сомкнувшихся зубов. Дугал с плохо скрываемой растерянностью глянул на своего попутчика:
— Ты что-нибудь понял?
— Нет, — пожал плечами сэр Гисборн. — Но ты вроде как умеешь объясняться на его наречии?
— Да, когда со мной разговаривают по-людски, а не тараторят, как спятившая сорока! — огрызнулся Мак-Лауд и повернулся к тихо икавшему Франческо:
— Так дело не пойдет. Мы не сумеем помочь твоим сородичам, пока ты не успокоишься и расскажешь толком, что тут случилось. Нет, нет, помолчи пока! — вовремя оборвал он грозивший начаться сызнова словесный припадок. — Постарайся взять себя в руки. Кивни, когда сможешь говорить нормально.
Черноволосая голова со спутанными и покрытыми коркой грязи локонами слегка наклонилась, затем поднялась.
— Хорошо, — одобрил шотландец. — Только помни: если снова начнешь голосить, как припадочный, придется заткнуть тебе рот — ради твоего же блага. Зато те, кому еще можно помочь, так и сгинут. Кто-нибудь, кроме тебя, остался жив?
— Н-не знаю, — еле слышно выговорил Франческо.
— Где ваш хозяин?
— Morte… Убит…
— Кто на вас напал? Куда они скрылись?
— Грабители… — выдержка снова подвела молодого человека и он принялся что-то беззвучно бормотать про себя, пристально уставившись в невидимую компаньонам точку. — Тени в сумерках…
— Значит, мэтру Барди все-таки не повезло, — подвел неутешительный итог краткого допроса Мак-Лауд. — Жаль. Похоже, больше он не скажет ничего толкового.
— Как думаешь, он сможет ехать верхом? — озабоченно спросил Гай. — Или лучше посадим его сзади?
— Сейчас узнаем, — отмахнулся Дугал. — Эй, ты с лошади не свалишься?
Франческо, оборвав свой неслышный разговор, несколько раз открыл и закрыл рот, точно вытащенная на берег рыба, и внезапно вытолкнул из себя отчетливо прозвучавшее имя: «Изабелла».
— Что? — встревожено переспросил Мак-Лауд. — Твоя языкатая приятельница? Она цела? Где она?
— Убежала, — Франческо хлюпнул носом и попытался ладонями вытереть лицо, испачкавшись еще больше. — За ней погналось orculli… чудовище… чудовище из мрака…
— Совсем парень свихнулся — чудовищ каких-то приплел, — озадаченно заметил Дугал. — Или он разбойников так называет? Ладно, потом разберемся. Куда она побежала, можешь сказать? Давно это случилось?
— Туда, — Франческо слабо махнул рукой в сторону близкого леса и исчезающей под его темными кронами дороги. — Половина… половина часа назад.
Мак-Лауд и Гисборн переглянулись. Попавшая в беду женщина, вне зависимости от ее происхождения и качеств характера, нуждается в помощи. Далеко убежать она не могла, но, может, при удачном стечении обстоятельств и сообразительности, ей удалось обмануть своих преследователей и спрятаться? Если же мистрисс Изабелла оказалась не столь везучей, придется растолковать ее похитителям, что девушка торгового сословия имеет такое же право на защиту, как и благородная дама.
— Надо отыскать ее, — сэр Гисборн шлепнул поводьями по шее своего коня, с равнодушным видом взиравшего на унылые окрестности. — Я поеду вперед, посмотрю, не осталось ли каких следов.
— Забирайся в седло, — не терпящим возражений голосом приказал Мак-Лауд и подтолкнул Франческо к найденной лошади. — И держись изо всех сил. Упадешь — сам виноват. Гай, подожди меня!
* * *
За низиной, полностью утонувшей в неспешно переливавшихся с место на место клубах тумана, которым наступившие сумерки придали дымчато-стальной цвет, дорога вскарабкалась на поросший старыми буковыми деревьями холм. Смеркалось, от болота потянуло холодом, в темно-сером небе замерцал осколок нарождающейся луны. Кони, точно сговорившись, начали упрямиться, норовя свернуть с тракта. Билах, в бессчетный уже раз получивший за свои выходки увесистого пинка, возмущенно заржал и попытался встать на дыбы. Звук обыкновенного ржания, болезненно отдавшийся в ушах звоном надтреснутого колокола, невольно сделал доброе дело: на него откликнулись. Где-то неподалеку зашлась в пронзительном вопле другая лошадь.
Не сговариваясь, компаньоны прибавили ходу, так что Франческо, мешком болтавшийся в седле и продолжавший лепетать себе под нос невразумительную чепуху, изрядно отстал. Над дремлющей рощей снова пролетело паническое ржание, но теперь к нему добавилось донельзя знакомое обеим рыцарям короткое скрежещущее лязганье металла о металл.
Переплетенные кроны могучих деревьев слегка расступились, позволяя робким лунным отблескам проникнуть в глубину перелеска. Обманчивого голубоватого света вполне хватало, чтобы разглядеть вытянутую в длину поляну (похоже, бывшую вырубку), утонувшую в высоких побегах кипрея. Ближе к дороге в густом подлеске запуталась оседланная кобыла — время от времени она задирала морду и тоскливо ржала, потеряв всякую надежду выбраться без посторонней помощи.
Посреди же вырубки яростно сражались двое, и, увидев их, Гай торопливо забормотал спасительный Pater Noster, а склонный более просто выражать свои чувства Мак-Лауд сплюнул и замысловато выругался на родном гаэльском, щедро добавив в свое высказывание крепких словечек из норманно-французского и неведомо как запавшей к нему в голову вульгаты. Сэр Гисборн еле справился с желанием последовать примеру диковатого компаньона. Ругательства, как говорят, тоже обладают способностью отгонять нечистую силу, а в ее нынешнем зловещем присутствии Гай не сомневался.
Краем уха сэр Гисборн услышал позади сдавленный писк, полный ужаса, и оглянулся. Подъехал Франческо, почти лежавший на шее лошади, вцепившись обеими руками в ее коротко стриженную гриву. Судя по всему, он предоставил животному полное право выбирать дорогу, и покладистая кобылка терпеливо рысила вслед за двумя ускакавшими вперед нежданными попутчиками и спасителями.
Молодого итальянца совершенно не заинтересовал бой на поляне. Он напряженно всматривался в дальний конец вырубки, и даже подался вперед, чтобы разглядеть получше. Гай, проследив направление его взгляда, невольно охнул: надежно укрытые глубокой тенью, между стволами еле различались очертания двух лошадей и державшего их под уздцы человека. Тонкий силуэт вполне мог принадлежать мальчику-подростку, или, что представлялось более вероятным, женщине — мистрисс Изабелле либо иной даме из разгромленного обоза. Притаившаяся на опушке незнакомка терпеливо ждала исхода схватки, вполне могущего стать для нее роковым, хотя могла бы под шумок скрыться. Очевидно, она не хотела покидать своего защитника или догадывалась, что побег бесполезен.
«Меня ведь предупреждали, — молнией с ясного неба полыхнуло в голове сэра Гисборна запоздалое соображение. — Мне ведь ясно намекнули, чтобы мы не ехали вслед за обозом, а отправлялись на пристань. Чего хотел этот загадочный тип с лицом аристократа — спасти нас? Или наоборот, сделать так, чтобы мы не узнали о происходящем? В таком случае вы здорово просчитались, мессир Как-вас-там: мы здесь и мы непременно вмешаемся!»
Схватка на несколько мгновений прервалась — один из соперников, увернувшись, отскочил назад и торопливо глянул через плечо на лес. Вряд ли он заметил прибытие новых действующих лиц, скорее всего, хотел убедиться, что его спутница пока находится в безопасности. В отличие от своего противника, он, вне всякого сомнения, относился к роду людей. Висевшая над поляной полутьма позволяла увидеть немногое: среднего роста человек, вроде бы светловолосый, одетый в кожаную куртку со стальными нашивками (они иногда вспыхивали в лунном свете) и настолько умело справляющийся со своим клинком, что порой расплывчатая белая полоса казалась продолжением руки. Мысленно Гай отдал должное мастерству незнакомца и прикинул, нельзя ли, держась возле деревьев, подобраться ближе к сражающимся. Мак-Лауда, похоже, посетила та же самая мысль — он выразительно оглянулся на компаньона и молча обвел прогалину взмахом руки, указывая наилучший путь.
Франческо, как выяснилось, совершенно правильно назвал противостоявшее неизвестному человеку существо «чудовищем». Гай не мог толком его рассмотреть и в глубине души только порадовался этому. Создание точно имело две руки, две ноги, голову и туловище, но ростом приближалась к семи футам. Оно носило доспех — во всяком случае, Гисборн счел непонятые угловатые выступы, торчавшие на плечах и сгибах локтей существа, за острые закраины лат. Вот только Гай представления не имел о способе полировки металла, заставлявшем его даже в слабом лунном свете блестеть, как зеркало или гладкая поверхность озера.
Но наиболее пугающим казалось даже не само творение мрачных сил, неизвестно чьим попустительством отправившееся бродить по миру людей, а его оружие. На ладонь или две длиннее мак-лаудовской клейморы, жутковатого вида лезвие с массивной крестовиной напоминало застывший язык пламени или ядовитую змею, превращенную в холодное железо. Обоюдоострые кромки меча в темноте переливались бледными, но отчетливо различимыми в темноте мертвенно-зеленоватыми искрами, и малейшее движение клинка оставляло широкий холодный след, похожий на обрывок тонкой мерцающей ткани. Существо не издавало никаких звуков, даже доспехи не громыхали, только меч при соударении с клинком противника лязгал коротко и жестко.
«Всего в трех лигах от нас — город Тур, полный живых людей и находящийся под благодетельной защитой святого, — отстранено подумал Гай, неотрывно следя за продолжающимся сражением. Человек знал, что проиграет, но не сдавался. — А здесь тишина, сгущающаяся темнота и призрак со светящимся мечом. Куда мы попали? По-прежнему ли вокруг нас та же земля, по которой мы ехали утром? Может, за низиной и туманом начинается что-то иное?.. Господи, не дай мне убояться ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке…»
Жалобное поскуливание и неразборчивое бормотание за его спиной внезапно оборвались, и дрожащий голос с невероятно усилившимся итальянским акцентом произнес:
— Сделайте же что-нибудь… Спасите их… Неужели вы будете просто смотреть, как они погибнут, и сможете после этого жить спокойно?
— Луна поднимается, — шепотом проговорил Мак-Лауд, и Гисборн заметил на лице попутчика незнакомое выражение: настороженное, хищное и радостное одновременно. — Изгнанные возвращаются… Можно сразиться с живыми, но не с теми, кого больше нет… — шотландец медленно поднял правую руку, отводя ее назад. Пальцы коснулись рукояти меча, плотно сомкнулись на ней и потащили клинок наружу. Сталь еле слышно шипела, задевая за оковку устья ножен. — Всегда остается выбор — сделать шаг или промолчать…
— Дугал, очнись, — сердито буркнул Гай. — Ты что несешь, варварская душа?
Ответить Мак-Лауд не успел. Незнакомец в кожаной куртке с нашитыми поверх металлическими пластинами удачно отбил выпад мерцающего клинка, направленный сверху вниз, отступил, запнулся о кочку в траве, что-то невнятно выкрикнул… Его безмолвный противник неожиданно легко для одоспешенного крутанулся, добавляя к собственной тяжести меча силу увлекающего вперед движения, и сплеча нанес удар. Зеленоватое сияние на краткий миг поблекло, человек, не успев даже вскрикнуть, переломился пополам и грузно упал в серебрящуюся под луной траву, смяв ее и обильно забрызгав густой черной жидкостью. Выбитый из руки клинок шустрой рыбкой нырнул в заросли кипрея.
Победитель сделал несколько шагов в сторону, остановился и неуклюже повел по-бычьи наклоненной вперед головой. Теперь Гай понял, что существо носит глухой шлем странной округлой формы, украшенный какими-то накладками, смахивающими на распахнутые крылья. Оно не стало проверять, умер ли его соперник, оно искало следующую жертву.
— Сейчас его заинтересуем мы, — Гай не узнал собственного голоса, фальшиво бодрого и самоуверенного до безрассудства. — Однако за нами преимущество — мы верхом и нас двое.
— Ага, — столь же безмятежно кивнул Дугал и подобрал поводья заплясавшего на месте жеребца. — Я попытаюсь его отвлечь, а тебе придется обойти его сзади. Не слишком честный поступок, конечно… Смотри!
Прятавшаяся среди деревьев женщина покинула свое убежище и вышла на поляну. Она не пыталась скрыться и уж точно не собиралась умолять о пощаде, просто уверенно продиралась через мокрую поросль, высоко подоткнув подол, чтобы не мешался под ногами. Существо, услышав ее шаги, повернулось и слегка приподняло меч. На мертвенно светящемся лезвии мутно выделялись темные разводы.
Глава четвертая
Риск — дело благородных?
Неподалеку от переправы через реку Эндр, Аквитания.
