Глава 12
— Сколько тебе лет?
— Тринадцать, скоро четырнадцать.
— У вас что, все такие, как ты?
— Вряд ли. Все — разные.
— Не притворяйся, ты отлично меня понял. Откуда ты такой взялся?
— Сам не знаю.
— Как это так?
— Если бы вас оставили в роддоме в день вашего рождения, а потом сдали в приют, вы бы тоже не знали, откуда вы взялись! — взорвался я.
— Прости, я не знал. Ты говорил, у тебя есть отец.
Долгое молчание.
— Мне было девять лет, когда он меня усыновил.
— Он какая-то важная птица в вашем клане?
— Генерал Галларате.
— Я слышал твой разговор с приятелями, прошу прощения, но если ты этого не хотел, вам следовало говорить потише.
— Это не тайна, — ухмыльнулся я.
— Но я так понял, что вы не любопытства ради это затеяли и что вы что-то подобное уже делали.
— Точно.
— Интереснее, чем играть в стрелялки?
— Конечно. Стрельбы нам в реальности хватило, вы же видели.
— И даже ощущал. И что, синьор Мигель Кальтаниссетта этим заинтересуется?
— Не знаю. Может быть, он тоже не читал ваш устав. Иначе не стал бы заключать союзный договор.
— Чем тебе не нравится наш устав?!
Сдержаться лейтенанту было тяжело, но он старался.
— Он вам и самому не нравится, по крайней мере последние два дня. А чем он не нравится мне, я вам скажу после того, как прочитаю.
— А чем он мешает при заключении договоров о союзе?
Еще один раунд борьбы с самим собой — мальчишка покусился на великие незыблемые ценности! Но лейтенант был достаточно умен, чтобы знать, что криком ничего не докажешь. Придется ему искать аргументы и убеждать меня в своей правоте. Ну пусть попробует. Кремонских детей, наверно, легко убедить в чем угодно. Со мной так не получится.
— Ну тот, кто обманывает и подставляет своих, наверняка не станет держать слово, данное чужому. Я недавно стал считать Кальтаниссетта своими, раньше все время что-то мешало, но когда меня похитили, точно знал, что меня будут искать и вытаскивать. Хотя фактически я им никто.
— Хм, ты не такое уж плохое вложение капитала.
— Может быть, но я думаю, любого бы искали. Просто для того, чтобы впредь не повторялось или чтобы повторялось пореже. А с вашими, получается, можно делать все, что угодно, их никто не защитит.
— М-м, мне это никогда не приходило в голову. Я всегда думал, что сдаться — значит потерять честь, а тогда и жить как-то незачем.
— Вы не сами так думали, вас в этом долго убеждали. Причем убеждали со своими довольно грязными целями, и делали это люди, которые произносят слово «честь» с мерзкой ухмылочкой.
— И какие же это грязные цели?
— Ну это очень просто: убедить людей, которые вам ничего не должны, в том, что они ваши вечные неоплатные должники. И заставить их действовать соответствующим образом.
— Хорошо, я тебя понял. Извини, мне надо подумать.
— Угу, только не вздумайте нарушать слово, которое вы дали Торре, а то я в вас разочаруюсь.
— Какая разница, когда я умру? Сейчас или через пару месяцев после обмена пленных?
— Э-э, что у вас всех-всех расстреляют?
— Офицеров — да. Солдат — нет. У вас селенитовые шахты, у нас — терраформирование на Южном континенте.
— Понятно. Терраформировать тоже можно по-разному. — Я привстал. — Лейтенант Веррес, я даю вам свое слово, что приложу все усилия для того, чтобы вас не вернули клану Кремона, если вы сами этого не захотите!
— Что ты можешь сделать? — грустно улыбнулся лейтенант.
— Вы имели возможность убедиться, что не так уж мало, — парировал я, валясь обратно в постель.
О, черт, мне действительно надо лежать!
Лейтенант с тревогой посмотрел на меня:
— Ты как?
— Ничего. В самом крайнем случае мне вырастят новое легкое и пересадят.
— Не набивайся на это.
— Не буду.
После такой тяжелой работы: встать, дать слово чести и повалиться назад — надо как следует поспать. Так что оставить в покое лейтенанта было несложно.
Проснулся я потому, что со мной что-то такое медицинское делали. Пришлось дышать какой-то гадостью, да еще и Мама Маракана выругала:
— Сказано тебе: не вставай!
Потом пришел очень сердитый Торре:
— Теперь ты рвешься на тот свет! Ты, между прочим, не пленный. Выдеру!
— Хорошо быть пленным, — прохрипел я, — я не думал, что это так серьезно.
— Не пугайте ребенка, майор Торре! — решительно встала на мою защиту Мама Маракана. Ее глаза метали такие молнии!..
— Его напугаешь, — проворчал майор, отступая на заранее подготовленные позиции, — придется позвать вашего сыночка.
— Позовите, — прошептал я, помогая ему углубить окопы до полного профиля, — еще зимой хотел посмотреть, так не дали.
Теперь я знаю, кто самый главный человек в Джильо-Кастелло.
Меня отвезли обратно в палату.
— Это вы подняли тревогу, чтобы я не загнулся? — спросил я лейтенанта все тем же хриплым шепотом.
— Ну да.
— Спасибо.
— Брось, кто иначе спасет мою шкуру?
— Хм.
Умирать он больше не хочет. Это хорошо, но теперь я обязан его спасти, иначе я стану предателем, как эти чертовы кремонские генералы. Плохо только, что я лежу пластом и голосок у меня… Возможности нулевые.
Хорошо, что Алекс с Лео не утерпели и пришли сообщить мне, какой я идиот! Выслушав все, что мне причиталось, я показал, что совсем не могу говорить, и сделал движение, как будто пишу. Мне сразу же подсунули блокнот и ручку. Я начал писать: «Заткнитесь и читайте молча! Кремона расстреливает всех офицеров, вернувшихся из плена. Я обещал лейтенанту Верресу, что его не отдадут. Попросите от меня Торре, чтобы его не включали в список пленных, а если он откажется, взломайте, черт вас побери, список и уберите его оттуда! Попробуйте спасти остальных. Через профессора или синьора Мигеля!»
— Понятно, — нахмурил брови Лео, переглянувшись с Алексом, — не волнуйся.
— Лежи, разрази тебя гром! — велел Алекс. — Утром придем и расскажем, что у нас получилось.
Поздно вечером пришла Лариса, решила всю ночь бдеть у моей постели. Протестовать не было сил.
* * *
Как мне надоело это замкнутое пространство госпиталя, спрятанного на нижнем этаже огромного подземного бункера, в котором может прожить некоторое время все население Кастелло.
Утром пришла добрая тетя Марта со своими страшными шприцами и обрадовала нас, что мир заключен, бегающую по джунглям роту частью перебили, частью переловили, так что уже можно выбираться на поверхность. Нашла кого радовать, лейтенант помрачнел, а я забеспокоился: успели ли ребята сделать то, о чем я их просил?
Раненых, впрочем, вытащат на поверхность в последнюю очередь: естественно, случись что, нас будет сложно быстро затолкать обратно.
После завтрака ко мне со скандалом прорвались Алекс и Лео. Пока Лео держал дверь — с той стороны в нее стучалась Мама Маракана, Алекс протянул мне блокнот с записью: «Торре не возражает, остальные глухо, нет связи». Я кивнул. Лео отскочил от двери и еле успел поймать Маму Маракана, едва не упавшую на пол нашей палаты. Она быстро обрела свое медицинское достоинство.
— Брысь отсюда! — повелела она ледяным тоном.
Лейтенант откровенно веселился, я тоже. Ребята изобразили на лицах самое виноватое выражение и испарились. Зря я веселюсь, рассердившаяся Мама Маракана может не пустить их ко мне еще раз. И что мы тогда будем делать? То есть они-то как-нибудь переживут, а я?
— Стараешься помалкивать? — спросила Мама Маракана.
Я кивнул.
— Правильно. Рефлексы у тебя здоровые, а вот мозгов совсем нет.
Я помотал головой: наоборот.
Когда Мама Маракана ушла, я прохрипел:
— Вас не будет в списках пленных. Так что все получилось просто.
— А все остальные? Это же не решение проблемы.
Я кивнул, сказать что-нибудь еще я не мог.
Кажется, Мама Маракана решила мне отомстить, потому что количество всяких процедур перешло все разумные пределы, как в анекдоте: «…А во время операции можно будет полежать?» Вечером я уже мог вздохнуть, не опасаясь, что сейчас накатится боль и придется сжимать зубы. И голос появился.
Убежище практически опустело, «мирные» жители возвращались к своим домам и повседневным делам. Знаю я, какие у них повседневные дела — охота на всяких ящеров, чтобы не топтали фермерские бананы и ананасы.
Остались только раненые в капсулах, они в анабиозе, им все равно где лежать, и мы с Верресом, я был признан нетранспортабельным, а лейтенанта решили не показывать другим пленным. Нет его, сгорел, ищите среди пепла.
