— Почему на тебя решили поохотиться? — спросил проф, когда мы сели в элемобиль. — Или не хочешь рассказывать?

— Нет, почему, сейчас расскажу.

Я пересказал профу события последних дней и свои сомнения относительно моих действий.

— Ну знаешь! А в грядущей тепловой смерти Вселенной ты не виноват?

— Виноват, конечно. И побольше, чем другие. Сами же говорите, что я слишком быстро все делаю.

— Я серьезно говорю. Ты же не заставлял этих типов нападать на тебя вчетвером. Думаю, в этой истории твоя совесть чиста. Может быть, ты и мог предотвратить именно этот конфликт. Но тогда они сделали бы то же самое с кем-нибудь другим по какому-нибудь другому поводу.

— Странно. То есть во всяких трущобах так ведут себя все. Там это норма. Но здесь? Это же не вопрос жизни и смерти. И кемпо все занимаются. Значит, легенды про старых мастеров знают.

— Хм… — Проф решил перевести разговор на другую тему: — Кажется, тебе досталось сильнее, чем ты признаешься.

Мы въехали в Лабораторный парк. И на меня сразу пожаловались! Мои гирлянды включились вовремя, ракеты взлетели, петарды грохнули и всполошили все сканеры, автоматика решила, что это массированный артналет. Так что вместо праздника вышел тарарам. Жаль, я этого не видел. Глупо получилось: опять всех всполошил, все недовольны — и просто так. Проф только головой покачал.

Результаты медосмотра оказались просто катастрофическими: я собирался завтра — точнее, уже сегодня — попробовать комплекс упражнений, который мне посоветовал сенсей, раз уж я решил обзаводиться широкими плечами. А теперь придется холить и лелеять какие-то дурацкие синяки, как будто они сами не пройдут. Между прочим, большая их часть получена не в драке, а на тренировках по скалолазанию. Но проф упрям — прямо как я. А может, еще хуже. В воскресенье он меня тоже никуда не отпустил и ничего не позволил делать. Безобразие! Хм, а за новогодний тарарам мне из-за этих синяков не влетело? Опять все злятся и сердятся, только проф делает вид, что ничего не случилось.

В понедельник мне предстояли сразу два непростых разговора. Для одного мне требовались разумные аргументы и немного удачи, для другого — очень много смелости.

Разговор с тренером по скалолазанию оказался совсем не таким тяжелым, как я ожидал. Стоило мне намекнуть на желательность разрушения трехсотлетних традиций, как я получил то, что хотел. Наверное, мне помогла национальная страсть взрывать все равно что, лишь бы громко.

Вечером у меня было назначено свидание с Ларисой. Боялся я ужасно. И только утешал себя тем, что синьор Арциньяно давно знает, кто я такой на самом деле. Он же не запретил дочери встречаться со мной. Может, Ларисе тоже все равно, откуда я взялся?

Занятый такими мыслями, я встретил Ларису около ее дома и повел гулять в парк. И никак не мог начать разговор о своем происхождении. Лариса была молчалива и задумчива.

Наконец я решился:

— Ты наверняка хочешь меня о чем-то спросить, но считаешь, что это неделикатно. Спрашивай — и покончим с этим!

Лариса ответила не сразу:

— Знаешь, вообще-то мне все равно, в чьей капусте тебя нашли, у меня есть свои глаза и своя голова на плечах, а ты — это ты. Но я любопытна ничуть не меньше тебя. Можешь рассказать мне что хочешь, а если не хочешь, можешь ничего не рассказывать.

Я чуть не подпрыгнул: такой груз свалился с моих плеч.

— Ну меня не нашли в капусте, а вполне нормально родили в четырнадцатом роддоме, на окраине Палермо. Неизвестно только кто. И от кого. Потом шесть лет мурыжили в приюте. В три года я научился воровать еду на кухне, а в шесть — украл кредитку у директрисы, она послужила мне пропуском в компанию беспризорников. Вот откуда я знаю, почему тебе нельзя появляться на окраинах.

— Понятно. Первый раз видела тебя таким, даже не знаю… Как будто ты меня вдвое старше.

— Угу. Так оно и есть. С семи до девяти лет я жил один, на свалке электроники, продавал работающие детали из всякой выброшенной техники. А потом профессор меня усыновил. Вот и все. Так что я действительно подкидыш.

— Тебя это терзает?

— Нет, но я боялся, что тебе это не понравится.

— Ты меня обидел, — сказала Лариса не совсем серьезно. — За кого ты меня принимаешь?

— Прости, я и себя-то не могу понять. Вообще-то есть такие, которым важно, сколько денег было у твоего прадедушки.

Лариса внезапно остановилась, обхватила меня руками за шею, заставив нагнуться, и прошептала на ухо:

— Ты лучше всех!

Потом она опустила руки, лукаво улыбнулась и добавила:

— Поэтому ты сейчас пойдешь угощать меня мороженым!

— А я-то надеялся, что жареным, собственноручно убитым, горынычем.

— Это разочарование ты как-нибудь переживешь!

— Ни за что! Умру прямо здесь, если ты срочно не придумаешь мне какого-нибудь невыполнимого задания!

— Между прочим, кто-то обещал научить меня играть на бирже.

— Точно. Это выполнимо. Понадобится только комп.

— Тогда тебе придется помириться с моей мамой.

— Это что, невозможно?

— Ну почему? Просто лучше всего использовать мой комп. А для этого надо пойти к нам. А для этого надо, чтобы мама перестала сердиться из-за того похода. Понятно?

— Ага, жалеешь, что мы тогда убежали?

— Не-а, было здорово.

— Тогда тебе все равно придется пригласить меня к себе — иначе как же я принесу свои официальные извинения?

— Откуда ты только такие слова выкапываешь? — поинтересовалась Лариса.

— Да вот попался файл «История дипломатии». Там это часто. Сначала постреляют, перебьют кучу народу, а потом извинились — и никакой войны. Все спокойно, мир и благолепие.

— А где мое мороженое? — спросила Лариса, потому что мы шли совсем не в ту сторону, где его можно было получить.

Мы засмеялись и побежали обратно по аллее.