Солнце уже скрылось за горизонтом, но с высоты холма еще просматривалась полоска моря. Несмотря на осень, еще было тепло, и большинство отряда щеголяло в армейских камуфляжах и бронежилетах из будущего, что сильно контрастировало с формой сопровождающих бойцов НКВД. Командир и Санька Артемьев стояли в сторонке и о чем-то тихо переговаривались, при этом старательно рассматривая открывшийся пейзаж. Судя по неторопливости разговора — они действительно наслаждались открывшимся видом, чистым воздухом и самим моментом спокойствия. Создавалось впечатление, что они не могли просто надышаться и старались запомнить каждое мгновение необычной передышки в их непрекращающемся марафоне по мирам. Стоящий сзади Лебедев, буквально излучающий всем своим видом невозмутимость и уверенность в своих силах, терпеливо дожидался, когда гости закончат любоваться морем и спустятся с небес к земным проблемам. Как того требовал протокол, бойцы полка НКВД, которые в качестве охраны сопровождали небольшую колонну пришельцев из будущего, получив команду, выпрыгивали из кузова «полуторки», резво разбегались вокруг места импровизированной стоянки и выставляли посты, прощупывая близлежащие кусты на предмет ненужных наблюдателей.

Егор Карев стоял, облокотившись о горячий капот джипа, внимательно наблюдал за суетой охраны и командиром, который находился в благодушном настроении, что бывало весьма редко за последнее время. Помотавшись с Оргуловым по разным мирам, воюя с бандитами в будущем и громя германцев в своем времени, Карев начал лучше понимать этих людей, даже проникся не то чтобы восхищением, но вот уважение они у него вызывали. Да, они были другими: думали по-другому, знали больше, но оставались такими же людьми — со своими проблемами, страхами, надеждами. Война в обоих мирах, как острый нож, срезала все наносное, наигранное и обнажала подлость, грязь, трусость, которые было трудно разглядеть в мирной жизни. Но так же проявлялись и смелость, твердость, уверенность в своих силах, от которых так часто зависит успех правого дела. Как ни странно, но его новые знакомые стали ему большими друзьями, нежели его сослуживцы из НКВД. Все получилось вне зависимости от его желаний и указаний руководства: череда событий буквально закрутила на одном дыхании. Кажется, только вчера их группу во главе с капитаном Строговым выбрасывали в окрестностях уже захваченного врагом Могилева — и вот он уже под Севастополем в составе особой группы. Как кадры в цветных и красочных фильмах из будущего, к которым он пристрастился в бункере, перед его взором пролетал калейдоскоп картинок из недавнего боевого прошлого. Вот деревня, где Оргулов в немецкой форме вышел к озверевшим эсэсовцам, захватившим детей в качестве заложников, вот горящая баржа на реке и Артемьев в резиновой лодке с гранатометом на плече, вот концлагерь для советских военнопленных и танки из будущего, расстреливающие станцию под Фастовом, вот спецназовцы в шлемах и бронежилетах, дерущиеся врукопашную с наступающими фашистами, и несущиеся по полю три тяжелые боевые машины с неестественно длинными пушками, оставляющими за собой горящую немецкую бронетехнику. Все это было буквально недавно, а кажется — в другой жизни. Скинув оцепенение, Егор уже привычным жестом поправил на плече ремень с автоматом Калашникова, с которым уже вроде как и сроднился, всем своим чутьем потомственного военного ощущая силу, надежность и элегантность этого оружия потомков. Но в этом деле у него был и своя, тайная и несбыточная мечта…

Согласно анкетным данным, неоднократно проверенным кадровиками, Егор Карев был самого подходящего происхождения — из крестьян. Его отец, который фигурировал во всех документах, родился и вырос в небольшом селе в Тамбовской губернии и во время эпидемии тифа в годы Гражданской войны сорвался с места со всем семейством и осел в окрестностях Новгорода. Там Егор вырос и впоследствии перебрался в город, пошел учиться, стал продвигаться по комсомольской линии, где попал в поле зрения органов государственной безопасности и после соответствующей проверки и стажировки был направлен в ОСНАЗ НКВД.

Егор гордился своей службой, командирскими кубарями в петлицах и тем, что принадлежал к военной элите страны, хотя в глубине души таилась еще одна, особенно важная причина, о которой знали всего три человека в этом мире: он, мать и отец. После совершеннолетия мать рассказала ему правду: когда семья Каревых покинула Тамбовскую губернию, они не успели уйти из зараженного района, и заболели почти все, четверо детей и жена умерли, оставив на руках у отца чудом выжившую годовалую дочку. Чуть не сошедший с ума от горя Трифон Карев случайно встретил молодую женщину с маленьким сыном, умирающих от голода, уцепившись за них как за соломинку, не давшую скатиться за грань безумия, стал выхаживать, как родных. Вот так снова и появилась семья Каревых. Егор не помнил тот период, но иногда сам удивлялся, как отец, по-крестьянски грубоватый, смог сойтись с такой милой и образованной женщиной, как его мать. Именно в то время на просторах России пропали Мария Павловна Азарова и ее сын Егор, а появились Мария Петровна и Егор Каревы, благо документы умершей жены Трифона остались в целости и сохранности.

Тогда мать ему много рассказала и про настоящего отца, Федора Алексеевича Азарова, капитана русской армии, погибшего в 1916 году на германском фронте, и про родственников по материнской линии, где встречались и ученые, и сановники, и про деда, профессора Петербургского университета. Особенно его увлек рассказ про отца, потомственного военного, род которого уходил к предкам, которые еще с Потемкиным и Долгоруким освобождали Крым, с Суворовым пройдя через Альпы, воевали с французами в Италии. Тогда перед ним открылась как бы новая страница его жизни. Попав в некоторой степени под действие советской пропаганды в юношеском возрасте, будучи комсомольцем, он не знал, что делать дальше, но мудрая и повидавшая жизнь мать сказала просто: «Честно служи России, сынок, несмотря на правителей и на то, как она называется… Это делал твой отец, это делали и твои деды и прадеды. Главное, будь честен перед своей совестью и не опозорь память своих предков».

После того памятного вечера он не мог долго заснуть, ворочаясь и принимая для себя нелегкое решение, но то, что советовала совесть комсомольца — пойти честно признаться, он этого не сделал, а, оставив все как есть, пошел служить. Служил честно, учился на пределе возможностей, не участвуя в сварах. Только благодаря его усердию, успехам в боевой подготовке и молодости он не попал под каток репрессий, когда произошла смена руководства НКВД. Благодаря доставшейся от матери великолепной памяти он на партийных собраниях мог легко цитировать труды Маркса, Ленина, Сталина, что часто помогало избавиться от навязчивого внимания ничтожеств, старающихся пролезть наверх по партийной линии.

И вот теперь он, благодаря невероятному стечению обстоятельств, путешествовал во времени, видел такое, что не каждому дано увидеть и за несколько жизней. Но была еще тайная мечта, мысли о реальности которой посещали его не раз. В тот момент, когда мать показала единственную оставшуюся и нежно хранимую карточку его настоящего отца в военной форме, которую тот прислал незадолго до своей гибели, он понял, что сделает все и будет достоин своего родителя. Путешествия во времени открывали множество возможностей, и одной из них для Егора Карева была возможность увидеть своего отца, показать, каким вырос и стал его сын. Изучая ход истории России, беседуя с потомками, которые достаточно откровенно и цинично об этом частенько высказывались, Егор осознал, как веками Россию вели к гибели, отгрызая куски территории, убивая вождей и лидеров, спаивая и отравляя народ. Новые друзья притягивали своими знаниями и мировоззрением, очень изменившимся после глобального конфликта. Потомки не считали русских офицеров врагами, наоборот, очень хорошо о них отзывались и старались хранить добрую память, с высоты веков сумев оценить всю трагедию своей Родины. Поэтому, когда получилась возможность поговорить по душам, он открылся Артемьеву, ставшему настоящим другом и соратником. С затаенной радостью он увидел, как тот нормально отреагировал на истинное происхождение Карева и на вроде как глупую надежду побывать в прошлом и увидеть своего отца. Санька, только чуть усмехнувшись, в своей обычной манере выдал:

— Да не заморачивайся. Если из этой бодяги выпутаемся, поговорим с Командиром. Он, несмотря на всю его осторожность, авантюрист и мечтатель еще тот. Будет такая возможность, смотаемся в твой девятьсот шестнадцатый и спасем отца…

Потом, после небольшой паузы, уже другим голосом, продолжил:

— Главное, когда тебя попытаются заставить предать нас, а это будет, ни Командир, ни я в этом не сомневаемся, реши, что тебе важнее. Ты вроде парень нормальный, не дурак, сам все поймешь…

Естественно, после такого разговора более преданного бойца у Оргулова и его друзей не было. Они делали общее дело, и пока не было никаких причин не доверять своим новым друзьям, а вот действия руководства НКВД начинали настораживать…

Вернувшись из мира грез, Егор с удивлением и подозрением стал рассматривать примчавшуюся машину и новое действующее лицо — майора Ивакяна. Что там говорилось, он не слышал, но вот то, как Командир успел скривить лицо в недовольной гримасе, заметил, и, видимо, это было знаком, говорящим о возникающих проблемах и неприятностях. Показательно невозмутимое выражение на лице Артемьева это подтвердило, и, уже полностью подобравшись и незаметно сняв автомат с предохранителя, Егор стал ожидать развития событий.

Лебедев куда-то уехал в сопровождении немногочисленной охраны, а общее руководство попытался взять на себя Ивакян, но тут Командир проявил упорство и, сославшись на какие-то личные договоренности с Берией, поставил зарвавшегося майора на место. Тому ничего не оставалось делать, как просто вернуться к роли сопровождающего. Карев ожидал увидеть в глазах Ивакяна бешенство, что вполне логично было от человека его положения и предположительной национальности, но он увидел только сосредоточенность и непонятную снисходительность, что никак не соответствовало ситуации.

Колонна двигалась еще минут двадцать, до того момента, пока их не сопроводили до входа в большие, вырезанные прямо в скале штольни, принадлежащие до войны инкерманскому заводу марочных вин. И тут их разделили. Командир, в сопровождении Ивакяна и двух его охранников, отправился куда-то по коридору внутрь длинных гулких коридоров, освещенных слабыми лампочками, а бронетранспортер и джип загнали вовнутрь, но тут же дали команду никуда не расходится и не покидать транспортные средства. Все это, как сказал тут же Артемьев, «сильно напрягает», и Карев уже озабоченно смотрел на десяток бойцов НКВД, которые, выставив посты вдоль по коридору, заблокировали двумя машинами выезд из импровизированного убежища. Сидящий на броне БТРа Марков, увидев едва заметный кивок Артемьева, спрыгнул на неровный каменный пол, громко топнув тяжелыми ботинками, чуть потянулся, как бы разминаясь, и спокойно пошел к охранникам. Те сразу насторожились, и один из них, как бы незаметно, снял автомат с предохранителя. Все это с точностью вычислительной машины фиксировалось бойцами маневренной группы, которые уже были давно не новичками и тут же делали неприятные выводы.

Пока Марков препирался с бойцами охраны по поводу свободного прохода к отхожему месту, Артемьев залез в БТР, некоторое время там копался, эпизодически выглядывая и вслушиваясь в трехэтажный мат, в который перерос невинный разговор. Через некоторое время он вернулся к джипу и как бы между прочим спросил:

— Егор, ты там в кобуре что таскаешь? Не ПМ ли, случаем?

Карев, ожидающий от Саньки чего-нибудь экстравагантного, так же просто ответил, не подавая вида, что удивлен:

— Да. Хорошая машинка.

— Ну сгоняй в БТР, поменяй патроны, а то твои, видимо, испортились…

Удивившись, он тем не менее через боковой люк залез внутрь, где трое бойцов снаряжали магазины ПМов странными боеприпасами. Приглядевшись, он с удивлением стал рассматривать необычные патроны. В качестве пули у них были черные пластиковые шарики, хотя по размеру и калибру полностью совпадали со штатными боеприпасами для пистолета. Один из спецов, деловито потрошащий пачки, коротко бросил:

— Травматические. Судя по всему, этих идиотов придется положить, вот только убивать не хочется…

Карев кивнул, достал свой пистолет, вытащил магазин, но ему уже протягивали другой, снаряженный травматическими патронами. Зарядив оружие, загнав патрон в патронник и поставив оружие на предохранитель, он вышел из машины и спокойно подошел к Артемьеву, уже примостившемуся возле джипа и начавшему устраивать показательное выступление на тему: «На хрен Маркову нужно было дразнить вертухаев». Тот не обиделся и после нескольких особенно забористых перлов и фразы «Свалил в БТР, чтоб глаза не мозолил» спокойно кивнул и скрылся в бронетранспортере, наверно, по той же причине, что и минуту до этого Карев.

После этого вроде как досадного инцидента все словно замерли, ожидая развития ситуации. Вдалеке, в штольнях, на пределе слышимости ощущалось тарахтенье дизель-генератора, и из самих штолен тянуло холодом, отчего со временем люди начали поеживаться. Охранники тоже себя чувствовали не очень уютно, ощущая на себе взгляды бойцов в столь необычной экипировке, прекрасно понимая, что при попытке их разоружить сразу получат по голове без всяких вариантов. Артемьев демонстративно сидел на капоте джипа, жевал плитку шоколада и запивал из пластиковой прозрачной бутылки охлажденным чаем, но его чуть насмешливый прищуренный взгляд не пропускал ни одного движения охраны. Так же себя вели и остальные бойцы небольшого отряда. Как сигнал к действию прозвучал писк радиоприемника. Никто из отряда ничего не понял, а Артемьев кривовато ухмыльнулся. Практически тут же бутылка глухо упала на пол, расплескав по земле жидкость, в его руке появился пистолет и оглушительно для замкнутого помещения грохнул, а стены туннеля, как мощные резонаторы, многократно усилили звук. Один из охранников отлетел к стене и захрипел. Тут же все помещение буквально взорвалось: со всех сторон захлопали пистолеты, отправляя в охранников пластиковые пули, которые ломали ребра, выбивая дух, оставляя серьезные раны, но при этом не убивая солдат, которых намеренно попытались подставить под огонь путешественников во времени.

Подчиняясь на ходу разработанному плану, отряд быстро разделился на несколько групп. В сторону загороженного выхода полетели несколько светошумовых гранат. После грохота и ярких вспышек БТР взревел двигателем и стал сдавать назад, снося с дороги любые препятствия. Вторая группа рванулась по проходу, куда увели Командира. При этом один из бойцов весьма резво выкрутил лампочку и закоротил контакты, что вызвало несколько вспышек, после чего коридор погрузился в темноту. Группа, оснащенная приборами ночного видения, резво бежала по коридорам, в которых уже слышались испуганные крики, сбивая с ног всех, кто попадался на дороге, громка крича при этом: «Всем лежать, работает ОСНАЗ НКВД!» В штольне, где часть места была до сих пор отведена для стеллажей с бутылками, топот ног, лязг оружия и дикие, слаженные крики штурмовой группы создавали непередаваемую картину надвигающейся силы, с которой лучше не враждовать. На любую попытку поднять оружие или оказать сопротивление неизменно сразу раздавался выстрел из пистолета, и, получив пластиковую пулю, смельчак падал на пол, хрипя от боли, либо его просто сшибали с ног уверенным ударом ноги, обутой в тяжелый рифленый ботинок. Видимо, и противник в некоторой степени был готов к такому развитию ситуации, и когда несущийся в голове колонны Артемьев выскочил за угол, то сразу получил почти в упор очередь из ППД, которыми были вооружены охранники Ивакяна. Тяжелые пистолетные пули ударили в грудь и плечо, пробивая и корежа магазины к автомату, застревая в бронежилете, отдавая всю свою кинетическую энергию. Артемьева откинуло назад, сбив с ног бегущего за ним Карева. В замкнутом пространстве выстрелы оглушили и нападающих и обороняющихся. Охранник, находясь в темноте, в истерике разряжал достаточно вместительный дисковый магазин своего автомата. Вспышки огня ослепляли бойцов, освещая коридор мерцающим красным светом, не давая прицелиться, пули щелкали по стенам, рикошетили с неприятным визгом, разлетаясь по коридору. Два человека из группы застонали, получив такие гостинцы, и один из них стал сползать по стене. Когда автомат замолчал, раздался крик «Глаза!» и в сторону автоматчика полетела светошумовая граната. После оглушающего взрыва и ярчайшей вспышки озверевший Марков с неизменным ПКМ на ремне выскочил из-за угла и ударил по коридору и охранникам длинной очередью. Тяжелые винтовочные пули искромсали тела двух охранников, изрешетили стол, за которым они прятались, дверь и каменную кладку. Убедившись, что никто уже не сопротивляется, он с диким ревом бросился вперед к двери, перегораживающей коридор, снеся ее с петель ударом ноги…

В комнате, освещенной сиротливо оставленным на столе фонариком, лежали вперемешку тела в советской форме. Майор Ивакян, получив в грудь две пули, сидел у стены, широко расставив ноги в начищенных до блеска сапогах. Голова свесилась набок и по подбородку стекала тоненькая струйка крови. На его лице так и осталось выражение брезгливости и удивления. Один из его охранников выл, катаясь по полу и зажимая руками ногу — пулеметная пуля перебила ему колено. Откинув тело еще одного охранника, которому пуля, попавшая в затылок, вынесла половину черепа, нашли Командира. Даже при таком освещении было видно, что его сильно и качественно отделали и уже лежащего на полу били ногами. Приводить в чувство не было времени, поэтому Егор просто закинул Оргулова на спину и побежал по коридору в сторону БТРа, где вовсю разгорался бой. Идущий следом боец деловито сгреб со стола радиостанцию и оружие и бросился вдогонку. За ним ковыляли двое раненых и Марков, который с еще одним бойцом группы несли раненого Артемьева, потерявшего сознание от болевого шока. Чуть задержавшись, чтоб вколоть обезболивающее, они бросились догонять спешащих к выходу товарищей.

Катакомбы, активно используемые в качестве складов и штаба стрелковой дивизии, которая по замыслу командования должна была держать инкерманский сектор обороны, наполнились криками, топотом ног и лязганьем оружия. Только сейчас стало понятно, насколько виртуозно и изобретательно их подставили. Артемьев быстро пришел в себя и, несмотря на боль в груди, стал отдавать команды. К этому времени группа без особых приключений прорвалась к выходу, где БТР снес импровизированную баррикаду и короткими очередями из башенного пулемета Калашникова, спаренного с крупнокалиберным КПВТ, отгонял бойцов НКВД, которые уже на полном серьезе записали гостей в немецких диверсантов и со всей прилежностью и изобретательностью пытались прорваться к врагу.

Когда группа с раненым командиром вернулась, отряд был готов к прорыву. Взревев двигателем, БТР рванул вперед, периодически постреливая поверх голов небольшого заслона из красноармейцев из башенного пулемета Калашникова, экономя боеприпасы к КПВТ для более серьезного случая. Снеся шлагбаум, бронированная машина прервала хлипкие попытки заблокировать дорогу и отъехала от ворот штолен метров на семьдесят. Джип с бойцами и двумя пленными — старшими, кто руководил блокировкой группы, несся следом.

Наступившая вечерняя темнота только добавила колорита и неразберихи в сложившуюся картину. Со всех сторон раздавались жидкие хлопки «мосинок». В общей какофонии боя слышался перестук полуавтоматических винтовок и несколько раз затрещали ППД бойцов НКВД. БТР практически уже прорвался, когда с холма ударил луч прожектора, чуть пометался и случайно высветил несущуюся по дороге бронированную пятнистую машину неизвестной конструкции. Замаскированная на горе батарея малокалиберных зенитных автоматов открыла огонь по обнаруженному противнику. К счастью, зенитки не смогли опустить так низко стволы орудий, и трассеры снарядов прошли далеко над головами беглецов, взрываясь где-то на другом конце долины в зарослях небольшого подлеска. Это было серьезным предупреждением. Башня бронетранспортера, который резко остановился, быстро повернулась на возникшую угрозу и уже без стеснения и жалости ударила по прожектору из КПВТ. После второй очереди прожектор погас, но, видимо, зенитчики нашли способ опустить ствол хотя бы одного орудия, и следующая серия снарядов уже прошла в пятидесяти метрах впереди по пути прорыва колонны. На горе заработали еще два прожектора, которые уже целенаправленно пытались высветить пятнистого нарушителя спокойствия, и в сторону беглецов затарахтело еще одно зенитное орудие, перекрыв дорогу серией взрывов в опасной близости от бронетранспортера. А вот это уже было серьезно — для бронетранспортера даже этого будет достаточно: тонкая противопулевая броня вряд ли сможет противостоять зенитному снаряду. Уже пришедший в себя Артемьев дал команду отходить обратно к штольням и занимать оборону. Опять в сторону неуемных бойцов НКВД и присоединившихся к ним караульным штаба стрелковой дивизии полетели светошумовые гранаты. На подходе к воротам штолен сдающий задом БТР окутался взрывами гранат. Джип остановился чуть раньше и уже вовсю горел, ярко освещая место боя. Несколько человек спринтерами ворвались обратно в штольни, где им попытались оказать сопротивление. В каменных коридорах возникла рукопашная схватка. Тут в ход шло все: дрались прикладами, ногами, кулаками, помещение сразу заполнилось криками и матом, но опыт спецназа, экипировка и навыки, привитые в войне будущего, давали свои результаты. Через пару минут все красноармейцы и бойцы НКВД, кто пытался оказать сопротивление, лежали на полу, но пара человек в необычной форме тоже не поднимались. БТР подъехал почти к самим воротам, когда сильным взрывом его чуть подбросило и ударило об каменную стену, после чего он замер. Из бокового люка стали вытаскивать оглушенных людей. Марков, который до этого дрался врукопашную, залез внутрь, снял с кресла оглушенного пулеметчика, сам примостился в башне и открыл огонь из КПВТ. Несколько коротких очередей оказалось достаточно, чтобы остудить пыл и пресечь попытку атаковать окруженных. Из-за камней до БТРа попытались докинуть еще пару гранат, но расстояние было большое, и по броне пару раз щелкнули осколки, и на этом все закончилось. К нашему удивлению, перестрелка стала смолкать, видимо, с той стороны заканчивались боеприпасы, а люди были просто не готовы к затяжному бою.

Попытки восстановить освещение в катакомбах сразу наталкивались на изобретательность людей из будущего, которые великолепно разбирались в том, как устроить короткое замыкание и вывести из строя слабосильную энергоустановку комплекса. Некоторое количество светошумовых гранат и имеющиеся в наличии приборы ночного видения позволяли держать обитателей подземного укрытия на расстоянии. Используя стеллажи с бутылками, удалось заблокировать несколько проходов, создав при этом некое подобие линии обороны. Снаружи же обстановка менялась в худшую сторону. Находящийся невдалеке ремонтный завод имел свою охрану, которая быстро сориентировалась и отправила несколько вооруженных отрядов на звук стрельбы в районе инкерманских штолен. Стоящие прямо на горе несколько автоматических зениток, входящие в систему прикрытия импровизированного штаба дивизии, контролировали дорогу к центральным воротам хранилища, и любая попытка вырваться с боем была бы обречена на полное уничтожение отряда майора Оргулова. Тем более в данной ситуации время играло против обороняющихся. Артемьев осмотрел командира, который был без сознания, и глубоко вздохнул, поняв, что помощи от начальства не предвидится, попытался представить, что бы на его месте сделал майор. В первую очередь, конечно, связь.

Не обращая внимания на грохот пулемета БТРа и стук пуль по броне, он залез внутрь и попытался связаться с базой, но ответа так и не получил. На этих частотах эфир был пуст — никаких сигналов, кроме местных радиопередатчиков. Мысль о том, что если тут таким наглым образом их попытались захватить, то могли попытаться организовать штурм бункера, буквально ударила в сердце, которое неприятно заныло. Такое с ним бывало, когда ожидались крупные неприятности, и, по-видимому, они ожидались. Приняв решение, Артемьев переключил радиостанцию на резервный цифровой канал и коротко доложил о сложившейся ситуации. Мало кто в отряде знал, что при выходе групп недалеко от портала устанавливается небольшой прибор, гибрид цифрового диктофона и радиостанции. Эта система используется для сохранения сообщений, если нет связи с бункером. Он включает запись, когда начинается передача на определенной частоте и с определенным кодом, и записывает все на диктофон, потом, когда будет такая необходимость, по сигналу с базы, все это передается в эфир. Артемьев молился, чтобы радиопередатчик смог достучаться до этого устройства…

Егор Карев лежал недалеко от входа, прикрытый корпусом бронетранспортера, и периодически одиночными выстрелами постреливал из автомата в сторону уж слишком ретивых стрелков.

Бой уже принимал затяжной характер, и в такой ситуации, как правило, побеждала более многочисленная и лучше обеспеченная боеприпасами сторона. В темноте ночи периодически ярко вспыхивали огоньки выстрелов, и по броне или в стены щелкали пули. По плотности огня можно было судить, что по души путешественников во времени собралось уже не меньше двух взводов. На некоторое время стрельба прекратилась, и из темноты сильный и властный голос потребовал сдаться, на что ему в ответ с морскими трехэтажными загибами ответил капитан-лейтенант Дунаев, который уже оправился после ранения и сумел уговорить Оргулова взять его с собой в Севастополь. Ну как же, настоящий моряк и пропустит такую возможность, тем более он неплохо знал город, в котором часто бывал, служа в ЭПРОНе.

К всеобщему удивлению, никто стрелять не стал, а в ответ ему в такой же форме ответил кто-то со стороны, причем не менее замысловато и виртуозно. Как ни странно, никто и не думал стрелять, все наслаждались вывертами единого и могучего языка, который мог так образно выразить полноту картины и палитру красок. Но, к сожалению, тот же властный голос оборвал намечающееся взаимопонимание моряков и в более грубой и бескомпромиссной форме потребовал сдаться.

Егор рассматривал через прицел ночного видения человека, отдающего приказы, и при необходимости легко мог бы его подстрелить, но не делал этого по той же причине, по которой они стреляли в штольнях травматическими патронами. Трудно убивать людей, еще труднее убивать своих, зная, что они ошибаются.

Тут в наушниках прошелестел голос Маркова, который с пулеметом охранял Оргулова.

— Бычок, на связь.

— На связи.

— Феникс зовет.

— Понял.

И в этом коротком ответе Егор услышал некоторую радость и энтузиазм Артемьева, обрадованного, что в трудную минуту Командир пришел в себя и сумеет надоумить Саньку на очередную пакость, которая вытащит всех из этой ловушки.

Он о чем-то шептался с Оргуловым, потом, приободренный, поднялся, подозвал к себе Маркова. Недолго ему что-то говорил, после чего проковылял к бронетранспортеру и прокричал:

— Эй, кто там что-то о сдаче кричал? Ты, мил человек, назовись сначала… А то вдруг ты нам не подходишь.

Егор осторожно поднялся и подошел к Артемьеву.

— Саша, ты чего?

— Да надо договариваться. Кажется, это простые армейцы, а те, кто нас пытался утрамбовать, вообще не местные и делали все на скорую руку и спонтанно. Это хорошо, но вот эти сильно разозлились и будут теперь валить нас по-серьезному. Сейчас в атаку, конечно, не пойдут, зато утром подгонят танк или пару пушек, раскатают, и тогда неизвестно — будут они вообще брать пленных или нет. БТР только от пуль и защитит, а если что серьезнее, то тут и останется только в штольни отступать, а там, как крыс, будут отлавливать и закидывать гранатами.

— Что делаем? Командир что-то придумал?

— Да что тут делать. Дунаев вон морячка зацепил, пусть дальше перекрикиваются, может, что и получится. А я попытаюсь поговорить с этим перцем, кто на нас наезжает, а вы на всякий случай готовьтесь, будем ночью прорываться к порталу. Собери все светошумовухи и подготовь бойцов для зачистки туннелей. Придется заложников брать…

Егор коротко кивнул и отошел в туннель, где стал готовить штурмовую группу, при этом в душе не появилось ни капли сомнения в правильности своих действий.