Глава 46
До очередного Превозношения осталось четыре дня… В сопровождении неизменных четырех стражников бредя по коридору палестры, я хмуро кивала в ответ на уважительные приветствия сестер, глядящих на меня сквозь решетки своих келий… Алый пояс на моих бедрах вызвал в глазах многих из них ясно читаемый страх: слепой жребий в лице Распорядителя Хлорта легко мог столкнуть меня с ними в любой момент, а жить, даже в таких скотских условиях, хотелось всем… Мне же было наплевать: шесть лет ежемесячных боев насмерть вытравили в моем сознании даже намек на понятие «страх». Нет, помнить о нем я еще помнила – вот, например, еще года четыре назад, будучи Синей воительницей, я еще боялась. Боялась, когда после первого летнего Превозношения, смывая с себя чужую кровь, вдруг почувствовала, как сильные мужские руки пытаются согнуть меня в талии и поставить коленями на каменные ступени терм… Боялась, но все равно билась… До последнего вздоха пьяного вдрабадан монаха, выхаркивающего кровь из пробитых осколками сломанных мною ребер легких… До испуганного крика стражника, заметившего занесенные надо мною мечи двух озверевших товарищей пропойцы… Боялась, когда на второе утро, перед строем их соратников обоих насильников одевали на кол: трогать сестер, будущих Дщерей Императора, запрещалось под страхом смерти… Боялась, когда первый раз оказалась перед голодным львом на арене, с коротким, чуть длиннее моего локтя, мечом и в одной набедренной повязке… Боялась, сражаясь с четырьмя Синими сестрами в одиночку… А потом понемногу перестала – страх просто кончился… Напрочь… Осталась глухая ненависть ко всему на свете и тихо ворошащиеся на дне памяти воспоминания… Подернутые дымкой времени…
Пустота… Единственное слово, которое хоть как-то характеризовало то, что творилось в моей душе… Ничего из того, что я делала изо дня в день, не задевало меня хоть сколько-нибудь. Ни ежедневные многочасовые тренировки на тренажерах и в парах с сестрами; ни омовения под смех и сальные шуточки стражи, ни ежевечерние унизительные обыски, ни гибель на арене соседок по кельям… Не задевала кличка «Жало», заменившая тут так любимое мною прозвище «Хвостик», данное полузабытым Мерионом Длинные Руки…
Цепляли только воспоминания о брате, канувшем в неизвестность много лет назад… Редко-редко, глухими ночами, когда в каменных коридорах затихал шорох шагов неутомимой стражи, я иногда позволяла себе уронить пару слезинок и, сдерживая готовый вырваться на волю безумный вой, до крови кусала губы… Чтобы с первым же шорохом в коридоре снова превратиться в сухое, лишенное чувств и жалости Жало, – для большинства из моих сестер лишь символ неминуемой смерти…
…Каменные плиты коридора ложились под ноги, словно горная тропа от Обители к Аниору, и мне на миг показалось, что я снова маленькая, восторженная девочка, по ночам втихаря таскающая у брата его мечи, чтобы в свете звезд попытаться хоть немного отработать то, что удалось подсмотреть на площадке днем… Отбросив некстати подкравшиеся мысли о доме, я так посмотрела на ухмыляющегося мне стражника, стоящего в карауле у кельи Распорядителя Хлорта, что у него из рук выпала алебарда…
– Придурок! – Получив в ухо тяжелой латной перчаткой от старшего из сопровождающих меня Алых, монах мешком свалился на пол и, в кровь разбив себе лицо, попытался было что-то сказать. Еще удар, но уже ножнами меча, и недоумок растянулся на полу, сплевывая зубы… Не обращая на него внимания, стражник распахнул передо мной дверь и, оставив снаружи двоих, вслед за мной и еще одним воином зашел внутрь…
Распорядитель сидел за столом и хмуро кормил здоровенными кусками мяса своего любимого крокодила – громадную тварь, достигшую в длину четыре с лишним шага… Не отвлекаясь от процесса кормления, он махнул мне рукой в сторону деревянной лавки у стены и снова склонился над железной клетью, занимающей половину кельи, если не больше… Наконец, удовлетворив свое нездоровое любопытство, он оторвался от своей зверюги и всем телом повернулся ко мне:
– Ну что, Жало, как настроение?
Я, как обычно, промолчала. Впрочем, это его никогда не останавливало: Хлорт любил поговорить, и наличие либо отсутствие собеседника его совершенно не интересовало…
– Через три дня – очередное Превозношение… Император хочет зрелища… И я придумал такое, что ему обязательно понравится! И ты должна мне в этом помочь! Как ты относишься к тому, чтобы выйти на арену против четверки Алых Топоров-отступников? Ты, наверное, не слышала, что две недели назад на большом императорском приеме несколько Алых иерархов просто сошли с ума! Они заявили светочу Разума, что ожидание Ангелов Смерти не благо, как мы все знаем и верим, а величайшая ошибка и, вместо того чтобы радоваться их появлению, необходимо готовить армию для их уничтожения прямо у врат! Ты себе представляешь эту глупость?
– И что? – заинтересованно вскинулась я, вспомнив, как к Приходу Тьмы готовилась Обитель…
– Оп-па! Жало ожило! – захихикал Хлорт. – Первый раз такое вижу! Я начинаю собой гордиться!
– И что? – с угрозой в голосе повторила я.
Стражи напряглись и вцепились побелевшими пальцами в древки своих топоров…
– А то, что их осталось только четверо. Остальных зарубили на месте… Вот с ними ты и будешь драться на Превозношении… Сколько тебе осталось? – ухмыльнулся Распорядитель. – По-моему, двенадцать Превозношений, не так ли? А потом ты меня покинешь, дорогая, и станешь Дщерью Императора… Но до тех пор, несмотря на твое везение, я выжму из тебя все, что смогу… Понятно? – В его глазах проявились плохо скрываемые ненависть и страх. – Так что ты не очень торопись в постельку к нашему Светочу, ладно? Вдруг ты до нее не доживешь?
…Нас выпустили на арену самыми последними, даже после скоморохов и танцоров, услаждающих взоры разгоряченной пролитой кровью толпы. В последних лучах заходящего солнца щедро политый соком жизни песок казался почти черным, лишь изредка бликуя оттенками коричневого. Первый же мой шаг из Алых ворот Палестры взметнул над Амфитеатром многоголосый приветственный рев: за эти годы меня научились уважать, чуточку бояться и, я надеюсь, капельку любить. Как говорили мне сестры, ставки на бои с моим участием за последний год выросли втрое и уже достигли астрономических, по меркам Аниора, сумм: ходили слухи, что какой-то иерарх из Алых проиграл на прошлом Превозношении свой дворец на Южном побережье, поставив против меня двадцать тысяч золотых… Еще бы – одна, пусть и Алая воительница, вооруженная довольно коротким обоюдоострым кинжалом, и четыре голодных снежных барса! Впрочем, меня не особенно трогали все эти страсти: я честно пыталась выжить, хотя и не совсем понимала, для чего…
…Четверка Алых стояла напротив, ощетинившись топорами и скрыв за ростовыми щитами все, кроме глаз в прорезях глухих шлемов… Судя по тому, как напряженно сжимались их пальцы на топорищах, опытные, прошедшие не одну битву воины слабо верили в то, что им приготовлен приятный сюрприз. Тем более что я была уверена в том, что кто-то из них наверняка присутствовал хоть на одном Превозношении в качестве зрителя… В общем, до команды распорядителя воины даже не шелохнулись. Я, собственно, тоже – мне было лениво… Но стоило платку коснуться песка, как маленькая железная стена сдвинулась с места и довольно резко метнулась в мою сторону… Я, по-прежнему не двигаясь, ждала. И только когда им до меня осталось менее десятка шагов, выпустила из ладони мой любимый метательный нож. Подарок Ольгерда нашел-таки зазор в кажущейся на первый взгляд монолитной железной стене щитов и глубоко ушел в стопу первого слева воина. Реакция его товарищей была молниеносной: строй мгновенно замер, слегка сдвинув щиты в сторону падающего друга. Но я оказалась быстрее и, наверное, хитрей: вместо того чтобы атаковать раненого, я нанесла легкий на первый взгляд порез оказавшемуся полуприкрытым правому бойцу… Его колено тут же окрасилось кровью, и, как я и надеялась, начала подгибаться нога… Не дожидаясь, пока слегка ошеломленные воины поймут, что биться со мной в строю им невыгодно, я изо всех сил ударила стопой по стене щитов и в тот самый момент, когда стена чуточку подалась назад, воткнула лезвие меча в сандалию, показавшуюся из-под нее… И отскочила назад и в сторону под крик лишившегося трех пальцев бойца… Дальше дело пошло хуже: единственный оставшийся невредимым боец вырвался из строя и устроил со мной безумную по его меркам рубку: со всей дури размахивая топором и почти не обращая внимания на щит, он попытался заставить меня повернуться спиной к своим подраненным товарищам. И это ему в принципе удалось: в результате целой серии головокружительных атак он развернул меня против солнца и, удвоив натиск, практически оттолкал меня к Беспалому. Зря: как только над моей головой взвился топор нерешающегося сдвинуться с места бойца, я, двигаясь спиной вперед, практически уперлась ему в грудь своей спиной, не забыв при этом нанести колющий удар своим клинком под своей правой мышкой под его подбородок… Атакующий меня спереди воин взревел, в высоком прыжке попытался было спасти друга, но вместо моей головы развалил надвое подставленное мною уже мертвое тело, еще не успевшее упасть…
Заметно побледневший от потери крови воин с разрубленной крестообразной связкой на колене плюнул на свою рану и, сделав два неуклюжих прыжка в мою сторону, метнул в меня свой топор, очень надеясь попасть… Ему не повезло: мало того, что топор пролетел мимо меня, так я, повернувшись спиной к совершенно озверевшему от скорости моих ответов здоровяка и атаковала раненого! Его слабые попытки защищаться щитом и продержаться секунд пять до прихода помощи лишь ускорили его конец: недостаточно быстро вскинутый щит не успел прикрыть его голову, и лезвие меча, скользнув между краем щита и щелью шлема, укололо его через глазницу в мозг… Следующим умер настырный шустрый здоровяк, никак не желающий перестать материться и бегать за мной по всей арене: поймав его на противоходе, я просто сломала ему колено ногой, а потом, выбив из его рук топор, перехватила мечом его яремную вену… А четвертый боец, видя, что из всех его друзей остался в живых только он, к моему удивлению, вдруг сорвал с себя нагрудник, приставил к груди мой метательный нож и бросился на него сам!!!
Разочарованный рев трибун заглушил приветственные крики в мой адрес! Мало того, в сторону бесславно ушедшего из жизни бойца полетели пустые кувшинчики из-под вина, кости и тому подобный мусор, в достаточном количестве скопившийся на трибунах за бесконечно длинный день… А я, вдруг поняв, что снова осталась жива, устало бросила меч в ножны и поплелась в сторону выступивших из Алых ворот вооруженных копьями стражников, ожидающих, когда я сдам им свое оружие и доспехи, чтобы иметь возможность отправиться на опостылевшую церемонию Клеймения, потом в термы и в свою келью…
Довольную физиономию Распорядителя Хлорта надо было видеть: судя по всему, выигранный мною бой принес ему немалый выигрыш.
«Странно! – подумала я, скидывая с себя тунику и без помощи рук стражников, обязанных удержать меня в случае, если я попытаюсь сбежать, усевшись в церемониальное кресло. – Столько желчи перед боем, а сейчас просто вселенская любовь и уважение!»
– Молодец, девочка! Я в тебе не разочаровался! – воскликнул Распорядитель, поглаживая свой выдающийся из-под хламиды живот. – И немножечко на тебе подзаработал… А сейчас мы сделаем тебе больно! Ты готова?
Презрительно скривившись, я вытянула правую руку и, откинувшись в кресле, постаралась расслабиться, чтобы не дать этой мрази порадоваться от созерцания моих страданий. Маленький, кругленький, похожий на сдобную булочку толстячок по кличке Игла уже был готов: его инструменты – сотни маленьких и не очень иголок, которые использовались им в процессе изготовления очередного клейма, стройными рядами покрывали разноцветные бархатные подушечки, а плошки со свежеприготовленной краской немного парили на сквозняке. Окинув мою грудь масленым взглядом, палач вцепился в угольный карандаш, легкими движениями, свидетельствующими о большом опыте, нанес на нее очередные штрихи и, немного полюбовавшись на дело своих рук, взял первую иглу и обмакнул ее в алую краску…
– Поздравляю тебя с переходом в новую касту – теперь ты стала Алой! Каково тебе сейчас, а? – ехидно поинтересовался Хлорт, заглядывая мне в глаза, чтобы увидеть хотя бы отголосок боли, которую я должна была испытывать благодаря одержимо работающему над моей кожей палачу.
Я промолчала, не отрывая взгляда от неутомимых рук, глубоко прокалывающих кожу и втирающих в образовавшиеся отверстия густую, похожую на кровь, краску. Если не обращать внимания на боль, то зрелище завораживало само по себе: на моих глазах рождалось очередное чудо: картина, начатая после моего первого боя на арене, обретала завершенность и смысл. Теперь, когда в рисунке появился красный цвет, задуманная картина приобрела зловещий смысл: прекрасная воительница, вооруженная окровавленным топором, стоящая на заснеженной вершине на фоне заходящего в тучи алого, как кровь, солнца, разрубает пополам голову испуганного, беззащитного ребенка! Забрызганная кровью зелень травы под ногами воительницы; металлический блеск первых звезд над ее головой; небо, меняющее цвет от синего к фиолетовому; отблески зари на доспехах; обреченный взгляд жертвы – картина, нарисованная рукой талантливого художника, вызвала у меня чувство отвращения. Казалось, что девушка на моей груди и плече уничтожает все самое светлое и чистое, что есть в окружающем меня мире…
