Глава 4
САД НАСЛАЖДЕНИЙ
Самурай может быть образцом смелости на поле боя, но к чему он при дворе, если не умеет держать себя в обществе и не знает правил хорошего тона?
Токугава-но Дзатаки. Из записанных мыслей
Госпожа Осиба склонила красивую головку на грудь спящего юноши. Ее новый любовник был поистине прекрасен, стройный и обворожительный, точно женщина, вакасю обладал потрясающим голосом и исполнял женские роли в театре Кабуки. Осиба погладила нежную кожу юного красавца, устраиваясь удобнее. Прошлая ночь была волшебна, и они творили настоящие чудеса. Светила луна, благоухали пионы под окном, в саду пели птицы, а в соседнем домике спала ее крохотная дочь, которую не могли не привлечь доносящиеся из беседки звуки.
Когда госпожа Осиба была маленькой, она всегда подсматривала за матерью и старшими сестрами. А смотрела ли Юкки? В какой-то момент ей показалось, в домике напротив кто-то подвинул амадо, но она не была уверена. Ночь любви могла заставить маленькую больную Юкки выбраться наконец из своего чудного сна, проснуться и вновь стать нормальным ребенком.
Нет, Осиба выругала себя. Нельзя думать о Юкки как о ненормальном ребенке. Нет, ее Юкки не дурочка, не умалишенная. Она заколдованная принцесса, которую обязательно расколдуют не сама мама, так какой-нибудь святой человек, к которым Осиба время от времени возила Юкки, но пока все было безрезультатно.
А ведь еще совсем недавно, буквально два года назад Юкки была таким красивым и живым ребенком! Такой красивой, что многие считали, что вскоре она перещеголяет родную мать.
Госпожа Осиба вздохнула. Теперь уже немудрено и перещеголять, после несчастья с дочерью она потеряла почти половину своих некогда роскошных волос, утратила сон и аппетит, была вынуждена покинуть свет и уединиться с маленькой Юкки в отдаленном имении мужа.
Нет, несмотря на свои сорок семь лет, она все еще блистала красотой и о ней помнили как о возлюбленной самого Тайку и матери его наследника Хидэёри. Ее муж Дзатаки, которому после отъезда любимой жены хоть и пришлось делить ложе с многочисленными наложницами, до сих пор был неравнодушен к Осибе. Время от времени навещает ее или просит приехать хотя бы ненадолго в Эдо, где он должен был находиться вблизи своего брата сёгуна Токугава-но Иэясу.
При воспоминании о сыне Осиба невольно сжалась, чуть было не разбудив любовника. Ее сын, ее ненаглядный Хидэёри так и не получил наследство своего великого отца, а ее нынешний муж не мог поднять мятеж с целью возвращения власти сыну Тайку, так как дал клятву сегуну Токугава-сан, став его преданным вассалом.
Не мог помочь и орден 'Змеи', в котором госпожа Осиба состояла с самого детства. Не хотел помочь сыну Хидэёри, так как считал его недостаточно сильным и способным удержать власть в своих руках, и не мог или не хотел помочь последней надежде Осибы - Юкки.
Впрочем, с орденом всегда было непросто общаться, они выходили на связь когда хотели сами, и что бы ни делала Осиба, ей не удавалось по своему желанию выманить их на разговор, а как бы славно было. Хотя воины 'Хэби' могут оказаться где угодно, в любой провинции, под любым именем, под любой личиной. А значит, почти невозможно предположить, что они не знают о несчастье, постигшем девочку из правящей династии. Возможно, они чего-то выжидают, у них пока нет возможности вмешаться или их посланцев следует ожидать с минуты на минуту.
Осиба услышала шаги в саду и поняла, что служанка готовит ванну для Юкки. Осиба не боялась оставлять дочь одну, так как ее личная служанка спала на пороге домика, в котором постелили на эту ночь Юкки.
Одна мудрая монахиня, к которой Осиба возила дочь, предположила, что девочку могли бы пробудить к жизни прекрасные вещи, такие, от которых замирает сердце и хочется плакать, смеяться, хлопать в ладоши или танцевать. Девочку следовало поразить чем-нибудь необыкновенным.
Поразмыслив над советом святой женщины, Осиба пришла к выводу, что такое лекарство могло бы действительно излечить Юкки, после чего мать начала приглашать в дом известных музыкантов и танцовщиц, садовники наполнили сад изумительными цветами, и легкокрылые бабочки, разведенные здесь китайским мастером садов, порхали с цветка на цветок, вдруг раскрываясь перед глазами изумленных людей, сверкая лазурью своих огромных крыльев. В ручейках плескались золотые и алые рыбы, и черные черепахи высовывали свои змеиные головы из воды в поисках подачки.
Несмотря на то что Осиба уже месяц как жила во всем этом великолепии, ее сердце то и дело замирало при виде прекрасного цветка или севшей на рукав кимоно стрекозы с огромными глазами и прозрачными крыльями. Ее душа то взлетала к небесам, то толкала прекрасную женщину писать любовные стихи, но вся эта красота, все эти чудеса совершенно не трогали маленькой девочки, для которой собственно и затевалось все это.
Юкки жила в этом чудесном месте не видя, не понимая, не осознавая окружающей ее красоты. Ее хорошенькое личико оставалось безучастным и к изысканным лакомствам, и к роскошным шелкам кимоно. Ее не радовала музыка, не интересовали танцовщицы, не забавляли представления театра. Ее вообще ничего не интересовало в этом мире. Да и видела ли она что-нибудь из того, чем окружила ее любящая мать?
Два года в этом аду. Два года с дочкой, больше напоминающей роскошную дорогую куклу, чем шестилетнего ребенка. Осиба была в отчаянии.
Два года назад, когда она и Юкки отправлялись в храм Канон на Белой горе, на них напали разбойники. Мать и дочь ехали в одном паланкине, и Осиба пыталась закрыть собой девочку, мешая ей разглядеть происходящее. Но Юкки все равно все видела. Один за другим падали их самураи, сраженные разбойниками. Их паланкин сначала несколько раз тряхнуло, после чего он завалился на землю и загорелся. Мать вытащила дочь, и вместе они бросились к ближайшей канаве, откуда и наблюдали за происходящим.
Двое самураев из их личной охраны бились около брошенного паланкина, который вдруг запылал, отменяя ночь. Осиба слышала, что это родные братья, должно быть, от этого их движения и казались такими слаженными и точными. Один наносил разящий удар сверху вниз, и другой тут же прикрывал его, обрушивая свой меч на подоспевших негодяев, носильщик попытался бежать, но получил стрелу между лопаток, другие валялись под кустами, в ужасе глядя на картину побоища. Начальник охраны, стоя посреди поля боя, отстреливал ронинов из лука, Осиба пожалела, что рядом с отважным героем нет никого, кто мог бы прикрывать его щитом.
Где в этот момент были их служанки, Осиба не знала, да и не хотела знать.
Один из разбойников обошел мать и дочь с тыла, метнув в них пику, но в последний момент один из братьев ловко прыгнул к ним, успев принять смертельный удар на себя. В это же время пораженный смертью брата самурай пропустил удар меча, разрезавший его живот. Осибе показалось, что она слышит, как вывалившиеся кишки шлепнулись к ногам смертельно раненного охранника.
В этот же момент их начальник охраны был сражен стрелой в спину. Он беспомощно выгнулся, пытаясь вытащить острие, но ему это не удалось. Отчаявшись справиться с настигшей его бедой, самурай выпустил в разбойников еще две стрелы, после чего упал в дорожную пыль.
Казалось, что уже ничто не сможет спасти их, когда вдруг неожиданно на помощь пришли самураи клана Касиги, совершающие ежевечерний обход территории. Кто-то помог Осибе подняться, не веря в собственную удачу, она прижимала к сердцу, как ей казалось тогда, сомлевшую от страха четырехлетнюю дочь. Их вместе с уцелевшими самураями и двумя служанками доставили во владение Касиги, к тогда еще здравствующему Ябу-сан, где они могли отдышаться и провести время, пока муж Осибы Дзатаки не пришлет за ними.
Всю дорогу Осиба несла девочку сама, не доверяя никому свое сокровище и не чувствуя усталости. Когда они вошли в просторную залу, и обступившие Осибу служанки приготовили футон для малышки, девочка впервые открыла глаза, но не произнесла уже ни единого слова, не узнала матери.
Осмотревший Юкки местный доктор не обнаружил никаких видимых повреждений и предположил, что девочка вскоре оттает сама собой, но вот уже два года, как Юкки оставалась прежней - замороженной или заколдованной. Она ходила, когда ее брали за руку, ела, когда кормили, покорно позволяла одеть или помыть себя, но при этом ее хорошенькие глазки оставались пустыми и безучастными, ручонки были холодными, а в крошечном тельце, казалось, еле-еле теплилась жизнь.
Напрасно монахи возносили молитвы Будде, напрасно колдуны пытались извлечь ее душу из бездны, куда та угодила, девочка так и не очнулась для жизни и счастья.
Теперь Осиба пыталась всколыхнуть разум дочери по-другому, каждую ночь она приглашала к себе юношей, с которыми она и ее служанки переплетали ноги, музыка перемешивалась с любовными стонами, страстный шепот переходил в крик, услышав который кошки начинали интенсивно флиртовать друг с другом, рыбы и черепахи высовывали свои удивленные морды из озера, а ночные птицы слетались на крыши, наблюдая за хитросплетением ног, танцев на футонах.
И одна только маленькая девочка продолжала хранить ледяное молчание, по-прежнему не видя и не слыша ничего вокруг.