Отправив Ала с телохранителем в чайный домик, Фудзико подозвала юношу, которого Андзин-сан оставил для ее личной охраны, и приказала ему на всякий случай тихонько отправиться за господином и проследить, как все получится.

Сердце Фудзико стучало и бежало. «Куда?» – спрашивала она себя и не могла ответить. В утробе толкнулся ребенок.

«Надо же – уже толкается. Ребенок первого мужа. Странный человек Андзин-сан. На что ему сдался чужой ребенок? Должно быть, какая-то выгода в этом все-таки есть».

При воспоминании о муже ее сердце сжалось, пронзенное болью, горло стянула невидимая веревка.

– Будда! Что же это? – встревожилась Фудзико. – Что-то недоброе с Андзин-сан. Но только что? Чем помочь? Куда бежать? – Она оглянулась. – Неужели ты, глупая наложница, как-то подвела своего господина? За чем-то не уследила? Не сообразила? Не уберегла?

Она хотела уже кликать служанок и, надев шляпу и дождевик, бежать в ночь к треклятому чайному домику, но тут же заставила себя сесть на подушки. Никакой опасности не было, то есть никакой видимой опасности. Той, о которой должна была подумать хорошая наложница. Тем не менее тревожное предчувствие сжало ее сердце. Фудзико позвала к себе служанку, попросив ее подать зеленого чая.

Бежать в ночь, бежать за мужчиной, который отправился к куртизанке, было бы недопустимой потерей лица. Фудзико была дочерью и внучкой даймё, и она не могла поступать столь опрометчиво, теряя свою честь и марая тем самым честь своего господина.

Поэтому Фудзико села на свое обычное место на веранде, ожидая часа, когда ее господин вернется наконец из дома наслаждения и скажет ей, как обычно: «Ну почему ты не ложишься, Фудзико? Иди спать».

Токугава был в недоумении из-за происшествия, приключившегося утром. В то время, когда он принимал у себя делегацию местных аристократов, пытающихся вызнать у него о начале войны, в его собственные, идеально охраняемые апартаменты проник неизвестный. Да мало того, что проник, с шахматной доски его серо-коричневой партии с Исидо исчезла фигура коня.

Токугава и раньше позволял известным ему шпионам врага пробираться в комнату, где стояла шахматная доска, и подглядывать сделанные хозяином ходы.

Но такая наглость осуществилась впервые.

Сразу же полетели головы.

Токугава ходил злой и задумчивый.

«Сам шпион, какой бы наглостью и смелостью он не обладал, вряд ли пошел бы на подобное воровство. Опасно и глупо. Шахматную фигуру могут обнаружить при обыске, и тогда – медленная и весьма позорная смерть. Значит, на этот „подвиг“ благословил его ненавистный Исидо. Следовало догадаться, что хотел сказать этим враг». Токугава вышел на балкон, смотрящий на задний двор, на котором, как раз в этот момент, комендант замка, выказывая никому ненужное усердие или оттачивая былое мастерство, сек головы офицерам стражи.

Токугава невольно залюбовался, как этот вечно согнутый в поклоне человечек с тихим голосом и манерами, больше приличествующими девушке, нежели шестидесятилетнему самураю, страдающему радикулитом и ранним облысением, одним невероятным по скорости движением отсекает головы провинившимся. Вжик, Токугава даже не сумел различить движение меча. Так быстро все произошло. Коленопреклоненный самурай еще несколько секунд моргал, пока на его шее и губах не проступила кровь. Одно конвульсивное движение, и отрубленная голова съехала набок. В солнечном свете на фоне изумрудной листвы кипарисов фонтан крови показался невероятно красным, и оттого завораживающе красивым.

Наблюдающие за казнью самураи бурно приветствовали мастерство коменданта. Сам Токугава, не удержавшись, крикнул ему слова одобрения за прекрасный удар. Мимо, спокойно беседующие о чем-то, прошли кормчий Адамс и Марико. Судя по всему, они не горели желанием задерживаться на месте казни. Заметив хозяина, комендант низко поклонился ему, вытирая меч о свой шелковый пояс.

– Хороший день сегодня, Токугава-сама, – поприветствовал он даймё. – Спасибо, что уделили время и посмотрели на мое скромное искусство. – Комендант снова становился сам собой. А в таком амплуа он был уже не интересен Токугаве.

– Отличный удар, Акира-сан. – Он помахал рукой и неторопливо вернулся к шахматной партии.

«Что же хотел сказать своей наглой выходкой Исидо? Он похитил коня, значит, кто-то из моих людей снова подвергся нападению. Скорее всего, уже умер. – Токугава еще раз просчитал возможные ходы, и пришел к выводу, что в задуманной им комбинации конь представлял собой едва ли не самую главную фигуру. – Следовательно, Исидо решил отобрать голову одного из самых близких или самых нужных людей».

Он сразу же отмел идею с родственниками, все они были мало полезными в его деле. Все, включая сыновей, которых еще следовало долго и упорно натаскивать, уча уму разуму. Нет, речь шла о ближайших помощниках.

Кто? – задал себе вопрос Токугава. Тода Хиромацу? Верный друг, преданный пес. В былые времена Токугава сразу же сказал бы, что удар нанесен по Хиромацу – правой руке Токугавы. Но это было давно. Очень давно. После побега из Осаки Токугава еще не видел Хиромацу, и, следовательно, его можно было с большой натяжкой отнести к наиболее близким и наиболее ценным союзникам и вассалам.

Бунтаро – его сын. Верный до фанатизма. Правда, верен он только идеалам покойного тайко и клялся в верности Хидэёри. Но будет верен и Токугаве Иэясу. Будет, пока сам Токугава не отступит от Хидэёри, провозгласив себя военным правителем – сегуном. В этом случае, самым безопасным было бы сперва покончить с Бунтаро и затем уже изменять клятве. Нет – это не Бунгаро.

Его жена Марико – верная и очень нужная союзница, ее устами говорят оба Андзин-сан. Потеря госпожи Тода была бы страшным ударом для всех. Но главные события сейчас происходили в Андзиро, в то время как Марико находилась в Эдо. Не далее как минуту назад он сам ее видел. Опять не то.

Ябу. При одном воспоминании о Касиги Ябу Токугаве захотелось плюнуть. В последнем письме Кири сообщала, что господину Ябу должны были доставить приказ от Исидо о скорейшей доставке в Осаку головы Токугавы. Вот ведь шельмец!..

Токугава улыбнулся, ему нравилось играть с глупым и расчетливым Ябу, как кошка играет с ящерицей. То выпуская острые кривые когти, то пряча их в мягких подушечках лап. «Ябу – свой человек, – успокоил себя Токугава. – Ничего хорошего от него ждать не приходится, а значит, не разочарует». О таких, как Ябу, в Японии говорили, что, заснув с ним в одной комнате, можно проснуться без головы. Опасный, ужасный человек.

Ябу следует сменить. Быстро, случайно и надежно. Пусть клан Касиги возглавит его сын. Жалко, конечно, что нельзя поставить во главу племянника Оми. Этот хотя бы сначала думает, а потом рубит. Хорошее качество. Весьма похвальное поведение. Но ничего тут не поделаешь. Для того чтобы поставить Оми во главу угла, придется устранить сначала Ябу и его потомство, затем отца Оми брата Ябу, и уж потом…

При этом совершенно непонятно, присягнет ли позже Оми-сан дому Токугавы или решит сделаться вассалом Исидо. А раз так, то стоит ли убивать Ябу-сан? От него, по крайней мере, знаешь, чего ожидать. К тому же начинать войну без самураев земли Индзу совершенно немыслимо, тем более что других союзников нет.

В седзи постучали, Токугава по привычке взял лежащий тут же меч.

В комнату заглянула улыбающаяся головка массажистки.

– Токугава-сама желает массаж?

Он кивнул и разлегся на одеяле, позволив девушке заняться своим делом. В то время как сам он пытался разгадать загаданную ему Исидо загадку.

Остаются Андзин-сан. Один из них сейчас стоит под окном и наблюдает казнь. Другой – тот. которого все называют Золотой Варвар, подготавливает моих самураев в Андзиро. Андзиро – вот мой главный фланг на сегодня. Золотой Варвар – главный командир, чье искусство и советы настолько уникальны, что не имеют ничего общего со всем, что ему, Токугаве Иэясу, приходилось слышать до этого.

Золотой Варвар несомненно главная фигура в партии, следовательно именно этой фигуре грозит опасность. Несчастье уже произошло или вот-вот должно произойти!

Токугава вскочил, напугав девушку, и, быстро накинув купальный халат, крикнул дежурившему возле покоев самураю, чтобы тот принес прибор для письма.

– Извини. – Токугава чуть кивнул массажистке и тут же забыл о ней. Его мысль лихорадочно работала.

Он тут же написал два письма – одно в Андзиро для Бунтаро – сообщение о том, что намерен немедленно выехать к ним. Другое его отцу Хиромацу – приказ выезжать в Андзиро.

Когда Ал поравнялся с калиткой чайного домика, дверь отворилась сама собой, на пороге стояла улыбающаяся мама-сан. Фудзико называла ее Гёко-сан. По дороге сопровождающий Ала самурай рассказал, что хозяйка заведения в прошлом сама была куртизанкой из Миссимы, правда всего третьего разряда. По словам телохранителя, будучи госпожой мира ив, мамашка звезд с неба не хватала, довольствуясь щедротами двух или трех высокопоставленных господ. На чьи деньги она и организовала теперь свой бизнес.

Андзиро – деревня, то, что господин Ябу умудрился организовать здесь чайный домик, было дивно, но вполне объяснимо. Старый маразматик Ябу был одним из давнишних мамашкиных клиентов.

Обычно в этом домике служили госпожи не выше третьего класса, но вот, буквально за последнюю неделю, все изменилось. Госпожа Гёко выписала себе из Нагасаки дивной красоты куртизанок, одна из которых была аж первого класса! Небывалое для деревенской жизни дело!

– Для кого интересно такая роскошь? Думаете, господа Касиги оправдают ее расходы? – спросил самурай. Ал не понимал многих слов, однако смысл до него доходил. – Не иначе как госпожа Гёко прознала из надежного источника, что сюда приедет сам даймё Токугава со своими самураями. Потому как на обычное самурайское жалование с госпожой первого класса не разгуляешься.

Кланяясь и что-то щебеча на ходу, мама-сан открыла перед Алом дверь, проводив его в первую комнату, где он был вынужден, как и предупреждала его Фудзико, сдать свое оружие под охрану телохранителя.

Тот поклонился, и тут же сел на пол, скрестив ноги.

Дверь в комнату госпожи открылась, и Ал сразу же позабыл все те умные советы, которые дала ему наложница. Перед ним в блестящем кимоно темного золота стояла ослепительная красавица.

– Добро пожаловать; Андзин-сан, – весело поклонилась ему куртизанка. На вид ей было двадцать четыре или двадцать пять лет. – Ваша наложница сказала, что вы предпочитаете разговаривать на английском. Мне тоже нравится этот язык.

Она пропустила его в комнату перед собой, задвинув седзи. Первое, что бросилось в глаза Алу, был ломящийся от еды крохотный японский столик. Наверное, малыш в первый раз был нагружен с таким размахом. У Ала потекли слюнки. Точно во сне, он сел на предложенную ему парчовую подушку, и тут же красавица откупорила для него высокую бутылку с длинным горлышком.

– Господи! Виноградное вино, утка в яблоках, свинина! Откуда все это, госпожа?

– В мире ив первоочередным делом считается – любым доступным способом доставить удовольствие господину. – Тсукайко с видом профессионального резчика мяса отделила тонкий кусок превосходной буженины и, подхватив его двумя палочками, положила на тарелку перед гостем. – Доставьте же мне удовольствие, кормчий. Откушайте этот кусочек, запив его добрым анжуйским вином, привезенным моими друзьями португальцами из далекой Франции.

– Госпожа. Я ожидал всего чего угодно от чайного домика в Андзиро, но такое великолепие… – Ал развел руками. – Ради бога, госпожа, ущипните меня, чтобы я понял, что не сплю.

– Я ущипну вас, укушу или зацелую, но немного позже, – рассмеялась красавица. – А пока кушайте. – Она отодвинулась на подушки, стараясь не мешать гостю и наблюдая за ним. Вы должны как следует отдохнуть, дорогой мой. Впереди у нас ночь… – Она прищурилась и завлекающе рассмеялась, показывая Алу изумительные жемчужные зубы. – Господин разрешит мне угостить саке вашего телохранителя? – немного помолчав, спросила она.

– А почему бы и нет, только боюсь, что он не оценит великолепного анжуйского. Да и мясо ему лучше не предлагать. – Ал поперхнулся, и куртизанке пришлось похлопать его по спине.

– А мы и не будем тратить такой замечательный напиток на грубого самурая. – Она хлопнула в ладоши, и тут же, как из-под земли, перед ней возникла миловидная служанка. – Отнеси саке самураю, который сидит за дверью, – попросила она на японском и снова с нежностью посмотрела на Ала. – Вы шли сюда под дождем, будет обидно, если ваш телохранитель теперь заболеет.

– Пусть пьет, если вы разрешаете, – махнул рукой Ал.

– Желает ли господин, чтобы я станцевала или спела? – Алу показалось, что красавица изучает его всего, оценивая, кто он есть на самом деле.

– Не надо ни песен, ни танцев. – Ал вытер влажным полотенцем жирные пальцы, выпил вина и приблизился к куртизанке. – Если не возражаете, я хотел бы сразу же приступить к десерту. – Он приблизил губы к губам Укротительницы Змей и поцеловал ее.

– Действительно, к чему тратить время на бессмысленные занятия, когда и вы, и я – оба прекрасно знаем, для чего вы сюда пришли.

Она поднялась и, взяв за руку Ала, увлекла его в соседнюю комнату. Где-то за седзи зазвучали первые аккорды протяжной и прозрачной японской песни.

Масляные лампы тускло освещали изящное убранство спальни. Медленно, словно профессиональная стриптизерша, куртизанка развязала пояс, позволив ему упасть на пол, нижнее кимоно было цвета светлого золота. Оно полыхало в неровном свете ламп.

Ал почувствовал легкое головокружение и отер лицо, изображение сделалось смазанным, кругом плясали световые блики, силуэт красавицы превратился в колышущееся световое пятно.

«Зачем я так напился»? – спросил себя Ал и провалился в долгий черный сон.