Ночь выдалась темнее темного. В такие ночи люди Токугавы обычно удваивали стражу, командиры Исидо – утраивали. Но в этот раз со стороны господина Исидо были убраны два поста из четырех с восточной стены, а окно второго этажа, находящегося на приличной высоте, сразу же надо рвом, было не закрыто ставнями. Этого хватало для лазутчика гильдии наемных убийц, в которую поступил хорошо оплачиваемый заказ на гостя господина Токугавы Андзин-сан, прозванного в народе Золотым Варваром. Исидо понимал, что рискует, но, тем не менее, согласился на предложение ослабить стражу, для того чтобы убийца мог проникнуть в замок.

Заранее подкупленные воины Токугавы сообщили ему все внутренние пороли, коих было немало. Но изумительная, натренированная годами шпионская память могла, при желании, вместить в себя небольшой свиток хитроумных шифров и иноземных слов.

Убийца шел, скрываемый ночью и своим темным божеством, которому он поклялся верно служить, вплоть до самой своей смерти. Этим темным богом был Будда Амида, именем которого творилось зло – одиночные или массовые убийства, отравления целых провинций и, главное, нагнетание всеобщего ужаса перед неотвратимостью черного Будды – Будды Амиды. Переплыв под водой замковый ров и переодевшись в приготовленное для него на берегу сухое кимоно цвета ночи, он оказался около замка. Убийца вынул из-за висящего за спиной мешка парочку стилетов и, втыкая их в углубления между камней, из которых были выложены стены, полез наверх.

Окно. Он подтянулся на руках, грациозно скользнув в коридор второго этажа. Тень стражника из смежного освещенного коридора выдала его точное местонахождение. Точно посланный нож устранил и эту преграду.

Убийца проскользнул в коридор, оттуда на лестницу. Прокрался на половину замка, принадлежащую Токугаве, где переоделся в коричневое кимоно и, уже не опасаясь быть пойманным, продолжил свой путь.

Ему были известны все внутренние пороли, он шел прямо к цели

Возле спален, занимаемых Токугавой и его ближайшим окружением, он достал из потаенного кармана нож и прирезал открывшего ему на пароль стражника. То же самое он сделал еще с четырьмя охранниками. Троих задушил, одному перерезал горло.

Убийца уже подошел к комнате, в которой мирно спал Ал, когда кто-то свистнул у него за спиной. Ночной воин обернулся и тут же был позорно оглушен ночным горшком.

Довольный собой Адамс саданул еще раз, брезгливо стряхивая с себя вонючие капли. Со всех сторон к месту происшествия бежали люди даймё. Пришедший в себя и понявший, что проиграл, убийца выкрикнул: «Наму Амида Бутсу – во имя Будды Амида!» и с быстротой молнии перерезал себе горло, забившись в судорогах.

На шум кроме охраны вылетели Ал и осоловелый со сна Токугава, вооруженный катаной и коротким мечом, которые сжимал в руках.

– Как вы могли позволить ему покончить с собой?! – взревел даймё. – Как мы теперь узнаем, кто его послал? И кто заказчик?

Прибежавший вместе с другими на шум Хиромацу опустился на колени перед трупом и начал методично стягивать с него одежду. Когда убийца остался совершенно голым, Железный Кулак нашел на его бедре незаметную наколку и показал ее Токугаве.

Маленькую татуировку – китайское изображение особого Будды, Будды Амиды, невозможно было спутать ни с чем другим.

– Эти поганцы не оставляют следов и никогда не выдают заказчиков. – Хиромацу сплюнул на пол, не скрывая скверного расположения духа. Потом мысли его метнулись к другой цели, Железный Кулак поднял глаза на все еще стоящего у него за спиной с обнаженными мечами Токугаву. Хиромацу оглядел своего сюзерена с ног до головы, глаза его при этом выдавали нежность и крайнюю обеспокоенность, наверное, больше свойственную любящей матери, нежели закаленному в боях и походах воину. – Вы в порядке, мой господин? – Хиромацу поднялся, продолжая шарить взглядом по телу Токугавы.

– Пойдем со мной. – распорядился даймё, повернувшись спиной к самураям, слугам и, естественно, трупу. Бесшумно и привычно за их спинами самураи убирали трупы, слуги меняли запачканные татами на чистые.

– Ну, как считаешь, кто хотел моей смерти? – спросил Токугава, когда они с Хиромацу достигли комнаты, которую в эту ночь занимал даймё. Повернувшись к тихо стоящей на коленях служанке, Токугава приказал принести подогретый саке. Разговор намечался серьезный.

– Не вашей, господин. – Железный Кулак только сейчас заметил, что измарал свое кимоно в крови убийцы. Его руки также были в крови, и он поспешил снять с себя загаженное кимоно и тщательно вымыть руки. В одной набедренной повязке с огромным животом и волосатыми ногами он не смотрелся ни старым, ни обрюзгшим. Токугава находил, что мощная фигура Железного Кулака была олицетворением воинской и мужской доблести. Отдав вещи молчаливой служанке и проследив взглядом за тем, как та скроется за дверью, Хиромацу поспешил опуститься на подушку около своего господина. Когда они оставались один на один, Токугава не заставлял старого друга сидеть на пятках, как требовал этикет, зная, что Железный Кулак страдает радикулитом и подагрой. – Если бы убийца пришел за вашей головой, ничто бы не помешало ему получить ее. – Хиромацу смотрел в глаза Токугавы. Его лицо снова лишилось каких-либо эмоций, превратившись в плоскую темно-бронзовую маску.

– Почему ты считаешь, что жертва кто-то другой? – удивился такому заявлению Токугава. – И почему ты говоришь, что меня все равно убили бы, если бы захотели? Хорошо же ты меня защищаешь, старый зануда!

– Убийца знал все внутренние пороли. А их я меняю каждый день. Следовательно, он получил их уже после того, как вы выбрали себе комнату. А значит, он знал, где вас искать, равно как в каких комнатах и кто находится.

– Значит жертва Андзин-сан. Но кто из двух? Уж конечно не тот, что почти не выходит из своей медитации. Кому-то мешает мой Золотой Варвар. Человек, подорвавший торговлю португальцев. Золото – очень важно для южных варваров. Вот кому он помешал, но я это так не оставлю.

Кири, принесшая саке, неловко подсела к своему господину и налила сначала ему, потом Хиромацу и, в последнюю очередь, а это уже была ее особенная привилегия при дворе Токугавы, себе.

– Скажи, друг мой, неожиданно сменил тему Токугава, а случись мне решиться на смерть, ты бы взялся избавить меня от страданий?

Вопрос был настолько неожиданным, что Кири чуть не вскрикнула, вовремя закрыв рот рукой.

– Я сделал бы все, что только было бы в моих руках. Я отсек бы вам голову, и вы бы ни почувствовали никакой боли. – Когда он говорил это, лицо старого Хиромацу застыло, словно бронзовая маска. В глазах читалась решимость. – А потом бы покончил с собой. Зачем мне жить без моего ондзина?!

– А руки-то еще не трясутся? – усмехнулся Токугава.

Хиромацу с недоверием посмотрел на своего друга и господина.

– Я позволю себе рассказать вам одну историю, которая мне кажется поучительной. Я услышал ее от отца, когда был еще ребенком и не срубал голов.

Хиромацу устроился поудобнее на подушке.

– …Отец рассказывал, что один самурай, как-то, решил посмеяться над стариком, служившим у отца писарем.

– Ты так стар, – сказал самурай, – что не смог бы помогать человеку совершить сэппуку. Так что несчастный не получил бы никакой помощи и умер в страданиях.

Вместе с самураем посмеяться над старым писарем пришли его молодые друзья. Услышав остроумное замечание, они принялись хихикать и показывать на старца пальцами.

– Если хочешь знать, сумею ли я совершить кайсаку, тебе следует провести линию на своей шее, – невозмутимо ответил ему старый писарь. – Позже твои друзья смогут подтвердить, что мой меч пройдет ровно по твоей отметке, не поднявшись и не опустившись ни на волос от дозволенного.

Хиромацу вздохнул и, усмехнувшись, погладил лежащий рядом с ним меч.

– Я еще не настолько стар, чтобы не суметь отсечь человеку голову. Но мне почему-то кажется, что разговор о смерти пока что неуместен. Да простит меня господин, но мне кажется, что мы еще повоюем.

Впрочем, если господину угодно покончить счеты с жизнью – мой меч всегда в его распоряжении. – После этих слов Хиромацу низко склонился перед Токугавой, коснувшись лбом татами и оставаясь какое-то время в этой почтительной позе.

– Ты прав, друг мой, твой меч еще пригодится нам в бою. Что же касается смерти, то о ней никогда не рано и никогда не поздно подумать. Эти думы совершенствуют душу и помогают собрать в кулак волю. – Токугава передал чашечку Кири. – Вернемся же к нашему убийце.

– Простите меня, господин. – Кири опустила и тут же подняла глаза на Токугаву. – Возможно, я не права и вы скажете, что все, что я говорю и думаю, – это обыкновенные женские глупости, но признаюсь честно, что-то не верится мне, будто бы этот ночной кот проник в осакский замок без помощи его коменданта.

– Даю слово самурая, господин Исидо однажды получит свое. – Хиромацу сжал рукоять меча. В присутствии Токугавы он один имел право носить оружие, чем страшно гордился.

– Что ж, господин Исидо сделал свой очередной ход и вновь неудачно. Заодно мы теперь будем знать, что он наверняка действует вместе с португальцами. А это дурной знак.

– Какой такой ход? – не понял Хиромацу, протягивая свою чашечку за повторной порцией.

– Пустое, друг мой. Разберитесь со стражей несшей караул этой ночью. Удвойте охрану Андзин-сан, а передвигать фигурки на доске доверьте мне.

На следующий день Исидо-сан пригласил Токугава-сан на соколиную охоту, зная, что тот не поедет после неудачного покушения на Андзин-сан. Тем не менее, для высокого гостя был приготовлен лучший конь конюшни Исидо.

На самом деле господин Исидо не любил охоту и приручал соколов, скорее, как дань моде и придворному этикету. Каждый уважающий себя даймё, да что там, каждый самурай были обязаны разбираться в этих птицах, знать манеру полета, излюбленные приманки, полезные для птицы травы.

Исидо хотел побыть один. Хозяин осакского замка, а также его бессменный комендант чувствовал, как этот замок – это произведение тайко – закипает подобно гигантскому котлу. Закипает, как закипает вся страна.

Война неизбежна. Война была, есть и будет. – Он почувствовал это особенно остро сегодня утром, когда на церемонии чаепития гордая и непреклонная госпожа Осиба – мать наследника и вдова покойного тайко, опять не ответила ни «да» ни «нет» на его сто пятое, очень вежливое, предложение стать его женой.

Сто пятое отсрочивание принятия решения – это скорее «нет», чем «да».

Проклятая Осиба – самая красивая женщина в стране. Самая опасная, ядовитая гадина, самая свирепая и безжалостная убийца с лицом божественной Канон. О, Будда! Помоги мне все это вытерпеть!

Уже пять лет, как нет тайко, и она все еще не вышла замуж. Как выгоден был бы союз с матерью наследника. Он, Исидо, смог бы усыновить Хидэёри и стать главным регентом и сегуном, а потом – кто знает – Хидэёри тоже может умереть. Разве мало возможностей устроить случайную смерть мальчишки?..

Чего хочет Осиба? Чего на самом деле хочет Осиба? Не является ли ее отказ следствием того, что она знает, про его Исидо, маленький член? Это проклятие для мужчины, иметь маленький член!..

Тайко, когда желал отличить перед другими своими соратниками Токугаву и унизить Исидо и Ябу, предлагал устроить совместное купание в бане или одновременное писанье с высоты своего любимого балкона в замке.

Тайко был безобразен – маленький с обезьяньим лицом и весь покрыт черной шерстью, как дикари с Хакайдо. Но нефритовый жезл у него был – что надо.

Неужели маленький член является преградой для женитьбы? Нет! Тут что-то другое. Как может маленький член помешать в таком важном деле, как брак?!

Вторая жена Токугавы, сестра тайко вообще никогда не спала с мужем. Он отдал ей ключи от своей сокровищницы, позволил распоряжаться в его доме, но никогда не спал с ней. Впрочем, и другим не мешал, для чего лишать женщину радостей с другими, если сам не собираешься доставлять их ей?

А может Осиба помнит о тех банных заседаниях, может она видела Токугаву голым и теперь вынашивает планы сделаться его женой. Токугава вдовец, вокруг него полно наложниц, но он также не выбрал себе жену. Не потому ли, что это место у него заготовлено для ведьмы Осибы?

Токугава и Осиба – вот когда в стране начнется полный кошмар развал и неразбериха.

Исидо подозвал к себе сокольничего и, передав ему надоевшую птицу, велел сообщить племяннику Ямамото, чтобы он вел охоту вместо него. Подбежавшие самураи помогли Исидо разложить на земле футон, после чего он отослал и их, разлегшись на нем и смотря на плывущие над головой облака.

Исидо знал, что сегодня ни один почтовый голубь ненавистного Токугавы не вылетит из охваченной огнем голубятни. Хорошо, что голуби расположены в одной из башен замка, огонь не сможет распространиться на другие покои. Хорошо придумано, славно сработано. Теперь главное – не торопиться в замок, пусть слуги Токугавы сперва проветрят помещения и избавятся от гари, пусть все займет свои прежние места, а усиленный караул не даст другой птичке, Токугаве Иэясу, покинуть без разрешения коменданта осакский замок.

Пойманный в хитроумную ловушку Токугава был вынужден ждать заседания Совета регентов, в противном случае, его обвинили бы в измене и принудили совершить сэппуку.

Меж тем заседание Совета откладывалось снова и снова. То какая-то мистическая хворь одолевала одного из членов Совета, то другой впадал в тоску и уныние. Теперь же, когда Токугава умудрился умилостивить Оноси и Кияму и они были готовы прибыть на церемонию созерцания цветка, Исидо догадался уничтожить сам цветок.

Конечно, об этом еще не знали члены Совета; отравленный медленным ядом цветок все еще цвел и благоухал, так что только Исидо знал, что благоухает он смертью и уже на утро его лепестки оденутся в черный цвет, словно в варварский траур.

Церемонии не будет, и Токугава опять будет вынужден бродить по своим покоям от стены к стене, от стены к стене – как тигр в клетке.

Собираясь на охоту, Исидо нарочно предупредил начальника охраны своих личных покоев: не мешать слугам, делающим уборку в его комнате. Специально для служанки, шпионившей на Токугаву, он оставил шахматную доску, почти что на видном месте, чтобы та могла затем рассказать своему господину, какие ходы сделал его враг своими серыми фигурами.

Со страхом и затаенной страстью Исидо ждал ответного хода Токугавы.

Токугава не замедлил с ответом.