В тот же день Ал написал письма жене Фудзико и дочери Гендзико, обещая обеим приехать в самом скором времени. И та и другая знали, что отец занят архиважным делом, от решения которого будет зависеть — жить им или умереть. Обе ждали, стараясь не показывать вида соседям и слугам, обе были готовы в любой момент тронуться с места, спасая дорогих им людей. Гендзико — убедить мужа Умино из рода Фудзимото и его троих детей от первой жены в необходимости слушаться, Фудзико — сына Минору с супругой, в отсутствие отца управляющего делами в замке и деревнях, и дочь Марико. Последнее было проблематично, так как девушка была давно просватана за молодого самурая вассала даймё Терадзава Хиротака правителя Нагасаки, а значит, формально принадлежала будущему мужу, который мог взбрыкнуть и никуда не ехать. Расторгнуть же помолвку было рискованно, так как двадцатичетырехлетняя Марико и так засиделась в девках. И откажи Ал жениху, о добродетели девушки могли пойти слухи. Кроме того, Ал видел, что взбалмошной, вечно носящейся с оружием и тренирующейся дни напролет с мечом Марико все одно не найти для себя другого столь покладистого или настолько неразумного мужчину, согласившегося терпеть отвратительный характер и полное отсутствие хороших манер невесты.

Отчего же Алу потребовалась такая спешка? На самом деле он и сам не понимал толком, что следует предпринимать, выказывая перед домашними чудеса решительности и способности держать себя в руках, а на самом деле умирая от неизвестности и необходимости решиться хотя бы на что-то.

История тем и хороша, что, изучая порядок произошедших событий, всегда можно проследить за их переплетением и найти верную дорогу. То есть эта формула выживания была популярна среди адептов ордена «Змеи», которые сначала изучали историю где-нибудь в грядущих веках, а затем отправлялись в далекое прошлое, где благодаря все тем же знаниям становились провидцами, полководцами и героями «своего» времени.

Единственное, кураторы ордена настаивали на необходимости не мешать ходу истории, и каждый засланный в прошлое агент клялся и божился, что не станет передвигать даже мертвого камня, если будет знать, что за этим небольшим отклонением от заданного сценария изменится будущее. Но на практике все получалось по-другому.

Так, выяснив от Кима о том, что в 1637 году в местечке Симабара поднимется крупнейшее в истории страны христианское восстание, которое унесет многие тысячи человеческих жизней, Ал стремился только к одному — успеть вывезти из страны семью задолго до грандиозного шухера. Потому как, если ордену «Змеи» массовое убийство японских христиан было на руку (как-никак после этого двести лет в Стране восходящего солнца не будет никаких заметных войн, и Япония наконец отдохнет от междоусобиц), да и привыкшие к постоянным убийствам японцы во все времена успокаивали себя тем, что бабы нарожают столько воинов, сколько будет нужно сегуну или императору, он — человек XXI века — не собирался жертвовать ради этой блестящей цели никем из своих близких или друзей. А по всему выходило, что вышедшая замуж за сына Кима (в те времена его называли даймё Кияма) и ставшая через этот брак христианкой Гендзико должна будет пасть жертвой религиозных войн одной из первых.

Восстание должно было произойти на острове Симабара, что недалеко от Нагасаки. Поэтому теперь под удар попадала и вторая дочь Марико, так как ее супруг вместе со своим кланом буквально на следующий день после помолвки присягнул на верность тамошнему даймё, чем разрушил планы Ала спрятать дочку где-нибудь на Хоккайдо, откуда родом и происходил Дзете.

Вот ведь незадача, согласно историческому материалу, восстание должно было начаться 17 декабря 1637 года, то есть через десять лет. Сначала во владениях даймё Мацукура Сигехару на Кюсю, а затем перекинуться на острова Амакуса.

Ал знал обо всем этом уже несколько лет и до сих пор не сделал ничего: ни чтобы вытащить из Японии свою семью, ни чтобы отыскать будущего предводителя восстания. Согласно немногим уцелевшим документам, парня звали Амакуса Сиро или Масуда Токисада — японцев вообще рисом не корми, дай поменять имя. Так, проклятого парня, которому к началу восстания будет всего-то шестнадцать, можно и нужно искать еще и под христианским именем Джером или Иероним.

Теоретически воспитанный при совке на примерах героев революции и Великой Отечественной войны, Ал понимал, что восстание нужно и весьма своевременно. Что христиан не просто притесняют, а планомерно и сознательно доводят до того, чтобы они либо восстали, либо превратились в безропотных скотов. С них брали больше налогов, чем с буддистов, им запрещали проживать в определенных городах, целые провинции в один день возвращались к подножью буддийских святынь, и все несогласные отречься последователи Христа приговаривались к незамедлительному уничтожению.

В таких условиях и должен был возникнуть брат Иероним. Возникнуть для того, чтобы поднять двадцать три тысячи крестьян и ронинов вместе с их женами и семьями, для того, чтобы привести всех их к неизбежной погибели, кого на поле боя или во время защиты крепости, кого — к отсечению головы за участие в бунте.

Ал понимал, что христиане на Симабара восстанут не просто так, не взбесившись с жиру, какой уж тут жир. Они поднимутся на защиту своей жизни и чести, но не принимал этого всей душой, заранее содрогаясь при одной только мысли о безвинно убиенных. Поэтому, вопреки собственным правилам, он давно уже поклялся отыскать проклятого Амакуса Сиро, Масуда Токисада, Джерома, Иеронима, или как еще он пожелает назваться, и убить, пока тот не наделал дел.

Сейчас этому лидеру-недоноску должно было едва стукнуть шесть лет. Мысль убить ребенка противно скребла по сердцу Ала, но что значит смерть одного-единственного малыша в сравнении с двадцатью тремя тысячами восставших? Добавьте к этому три тысячи самураев из Нагасаки, которые будут направлены на подавление восстания 27 декабря 1637 года. От них останется не более двухсот человек. Затем после сражения, произошедшего 3 января 1638 года, когда воины токугавского сегуната одержат первую победу, сложат головы еще три тысячи восставших. Уже как минимум 5800 погибших, не считая воинов сегуната, погибших 3 января, их число замалчивается историками.

Дальше восставшие будут прогнаны до Симабара, где с ходу осадят и возьмут замок Хара, ставший последним оплотом повстанцев.

Сегун соберет войско пятисот самураев, почти все, что у него на тот момент оставались в резерве синоби, добавит туда восемьсот самураев из Омура, и все вместе они пойдут, подняв над головами знамена сегуната, главным из которых был белый хата-дзируси самого первого сегуна бокуфу Токугава Иэясу, доставшийся ему от отца, с девизом буддийской секты «Чистой земли», гласившим: «Отвлекаясь от земной юдоли, радостно вступаем на праведный путь, ведущий в Чистую Землю».

Воспользовавшись снятыми с голландских кораблей пушками, они начнут осаду крепости, заключив его в плотное кольцо. Маневр будет успешно проделан 2 февраля, а третьего шестнадцатилетний молокосос пойдет со своими людьми на вылазку и умудрится уничтожить две тысячи самураев.

10 марта к крепости Хара пробьется подкрепление, благодаря чему число самоубийц достигнет 30 тысяч, против которых будет послана армия в 200 тысяч самураев. 12 апреля состоится решающий штурм крепости, в результате которого воины сегуната захватят внешний периметр обороны противника. И через три дня все будет кончено. В результате штурма погибнет 10 тысяч воинов сёгуната и затем обезглавлено более 37 тысяч восставших, включая женщин и детей.

Возможно, читая подобный материал дома, в XXI веке, Ал мог бы отнестись к теме чисто философски, или, точнее, пофигистски, ему-то что, все давно прошло и быльем поросло. Но живя в XVII веке, за каких-нибудь десять лет до кровавых разборок, когда произошедшие в Симабара события каким-то диковинным образом должны были выползти из прошлого и угнездиться в будущем… Не в чьем-нибудь, а именно в его будущем. В будущем его семьи… нет, чего-чего, а такого будущего он не желал ни для себя, ни тем более для своих близких.

Поэтому Ал упорно колесил по стране, до боли в глазах вчитывался в реестры самурайских родов, стремясь отыскать проклятого народного вожака Иеронима и прикончить его.

Потому что если не убить Амакуса Сиро, то всем придется драпать. А вот удастся ли в сложившихся условиях забрать всех и не понести ни малейших потерь?..

На самом деле, без сомнения, революция была нужна и необходима, и где-то в душе он не мог согласиться с тем, что недостойно терпеть издевательства и гонения, но… опять эти но. Выросший в стране, в которой именно революция натворила таких дел, поломала человеческие судьбы и отнесла саму страну на несколько веков назад, ввергнув ее в состояние рабства…

Поэтому, при всем признании нужности и своевременности революционных действий, Ал страстно ненавидел подобный выход из положения. И предпочитал если не остановить кровавые события, то по крайней мере находиться от них по возможности подальше.