Стоя перед зарешеченным окошком одиночной камеры, я покачивался с пятки на носок и самозабвенно во все горло выводил:

За железной дверью что-то лязгнуло и хриплый голос часового вякнул:

– Петь не положено!

Прервавшись, чтобы глянуть на морду, появившуюся в «кормушке», я презрительно сощурился и, протянув: – Да пошел ты… – продолжил вокал:

– Ну, товарищ подполковник! Ну не положено ведь, услышит кто – и меня и вас накажут!

Вот зануда, такую песню испортил! А она у меня по ассоциации родилась, когда здесь огляделся. В далеком детстве фильм видел и момент из него запомнил – такое же окошко, камера и главный герой поет про Сенечку… Только ему при этом никто не мешает. И вообще интересно – как они меня смогут за песню наказать? Посадят в другую камеру? Карцера, однако, для старшего комсостава уставом не предусмотрено. М-да… а ведь солдатика-то действительно могут поиметь за то, что допустил подобное. И всем будет плевать, что я офицер, а он ефрейтор и никак на меня повлиять не может… Еще раз глянув на просящую физиономию бойца, прекратил пение и сказал:

– Хрен с тобой, золотая рыбка! Тогда буду читать стихи…

– Товарищ подполковник, у нас вообще шуметь нельзя.

– А что у вас можно?

– Сидеть…

– Ну ты и шутник… Ладно… Обед в вашей богадельне когда?

Круглое лицо ефрейтора, увидевшего, что высокопо-ставленный узник перестал дизелить, озарилось радостью, и он, глотая слова, зачастил:

– А скоренько уже, скоренько. Через час, в аккурат, и принесут!

Ну вот и славно. Кушать еще не хотелось, только узнать про расписание «губы» никому не рано и никогда не поздно. Мне, правда, его вчера начгуб доводил, но я все пропустил мимо ушей, даже не рассчитывая, что придется здесь задержаться более чем на ночь. Только Колычев, похоже, сильно обозлился и решил наконец всерьез засадить старого боевого друга в кутузку. Чтобы, так сказать, прочувствовал разгильдяй Лисов всю глубину своего падения и морального разложения. Правда, начав с угроз трибуналом, Иван Петрович закончил всего десятью сутками гауптической, блин, вахты. И даже когда я ему напомнил, что мое задержание, если судить по словам Мессинга, может всем выйти боком, никак не отреагировал. То есть отреагировал, сказав, чтобы товарищ подполковник не сильно задавался и вообще этот арест не просто так арест, а наказание за конкретное деяние, и что, мол, по закону я вообще попадаю под статью. Но зная меня давно и учитывая обстоятельства, он готов не доводить дело до трибунала, а дать своей властью десять суток. Чтобы я, так сказать, больше проникся…

Только один фиг обидно. Ведь не поленился отец родной и аж на гарнизонную губу отправил, а не просто домашним арестом ограничился. И главное, это все проделал со свежеиспеченным лауреатом Сталинской премии и кавалером уже второго ордена Ленина, а я еще после банкета толком не отошел…

Хотя я и говорил, что верну эти сраные бабки, но командир закатил целую лекцию о равенстве перед законом и недопустимости подобных действий, тем более человеком, наделенным такими полномочиями, как у меня. Трындел о чистых руках, горячей голове, спокойной совести и прочей фигне. Даже Уголовный кодекс показывал. Я эту книжечку взял, но сразу полез смотреть не свою статью, а пятьдесят восьмую и все, что с ней связано. Попутно немного прокомментировал…

Для Колычева это стало последней каплей, и, обозвав меня неисправимым долбодобом, он в ярости упек подчиненного расхитителя на гарнизонку. А если смотреть трезво, то пострадал я, как и все великие люди, исключительно за правду. Но того же Галилея за заявку про то, что «она вертится», святая инквизиция к домашнему аресту приговорила, а меня за правдиво написанный отчет сразу обвинили в растрате государственных средств и в тюрьму посадили. А главное, за какие-то жалкие две штуки марок, будь они неладны!

И ведь, когда писал отчет, была мысль соврать, будто я их потерял во время неравной битвы с англичанами. Но тогда той мысли только ухмыльнулся и написал как есть. Кстати, потом, когда выйду, Колычеву скажу, что фиг я все две штуки возвращать буду! Полторы сотни, оставшиеся после покупки кольца, у меня лимонники слямзили. Так что с честного Лисова только штука восемьсот пятьдесят! И ни копейкой больше! А то моду взяли обдираниями заниматься…

Это мне тот момент вспомнился, когда Иван Петрович намекал, чтобы гонорары за песни, которые я принес в этот мир и которые стали шлягерами, отдал в какой-нибудь фонд. Типа по большому счету я их украл и поэтому, чтобы облегчить совесть, гонорары с пластинок и отчислений за прокрутку по радио надо бы вернуть. Ага, щаз! Может, у меня еще старые инстинкты живы, но с государством я никогда, ничем и ни под каким видом делиться не буду! Не фиг морду баловать. Правда, прямо так, как думал, говорить не стал, а просто сказал, что ничего никому не отдам и с больной совестью как-нибудь постараюсь справиться. Командир, глядя на мою решительную физиономию, тогда удивился – мол, в каких-либо тратах я не замечен, в карты не играю, любовницы нет, до денег не жадный, так для чего мне такая куча бабок?

Колычев искренне недоумевал, поэтому и пришлось раскрыть свою задумку о том, что я собираюсь Лехе с сестренками взять квартиру в Москве. Найду жука-маклера, он все и сделает – только плати. И с пропиской проблем не будет – я или с Иринкой фиктивный брак оформлю, а потом она остальных пропишет, или чтобы девчонке паспорт штампом не пачкать, просто усыновлю Пучкова. Командир, как про Леху услышал, только что папиросу не проглотил:

– Ты ж старше его всего лет на десять, какое тут усыновление?!

– Какая разница, на сколько?! И кстати, закон этого не запрещает, так что возраст тут ни при чем! Зато пропишут моментом!

– А как же махинации с маклером? Это как раз запрещает – до восьми лет строгача.

– Если никто не заложит, то не поймают!

Колычев тогда на этот намек сильно обиделся и разговор свернул, а меня выгнал. Ну а потом – командировка во Францию, похищение моей персоны англичанами, не-ожиданное возвращение, и вопрос с отдачей денег в фонд государства умер сам собой…

Зато теперь мелкоуголовный тип Лисов показал себя во всей красе, прикарманив народные денежки. Только я, честно говоря, про это даже и не думал, когда с Санина их требовал. Вот ведь действительно – тут уже три года нахожусь, а старые замашки до сих пор живы. И чем же я лучше наших тогдашних правителей получаюсь? Те тоже – все государственное на карман тырили, только шум стоял. У меня просто масштабы поменьше, но такой же вор, как и они… М-да… Гонорары – это, конечно, чисто мое, но вот с марками я, похоже, погорячился. Тут ведь дело принципа и не важно, сколько украл. Быть похожим на современных приватизаторов мне не хотелось совершенно, поэтому, загрустив, уселся за столик и, подперев голову руками, сильно задумался…

Но, наверное, я все-таки в душе пофигист, потому что уже через пару минут прекратил терзаться высокими государственными мыслями, решив просто отдать эти деньги рублями по курсу и вопрос закрыть. А потом начал вспоминать прием в Кремле по случаю награждения сначала премией, а еще через день и орденом – за осеннюю разведку.

Лешка обещанного «Ленина» получил, так сказать, на рабочем месте. Хоть фронт и был на переформировании, но представленных к государственным наградам оказалось столько, что дедушка Калинин поднял свою древнюю задницу и поехал в Минводы, где и проходило награждение. Только тем, кому «Героев» присвоили, звезды вручали в Кремле, а остальных просто свезли в хорошо сохранившийся курортный городок и раздали всем сестрам по серьгам.

Ну а мне повезло удачно вернуться – почти сразу, всего недели через три после приезда попал под раздачу пирожков и плюшек. Пока отписался по французским похождениям, пока отвечал на вопросы своих командиров, а потом еще и Верховного, пока контролировал процесс проверки Птицына, вот время и пролетело. А пять дней назад Колычев приказал чистить перышки и готовиться к получению премии. Я даже сначала не понял какой. Про слова Сталина о включении меня в списки лауреатов, конечно, помнил, но прошло уже столько времени и событий, что давно перегорел и даже как-то подзабыл. То есть в голове-то держал, но особо внимание на этом не акцентировал.

Так что когда наступил час «Ч», меня, всего начищенного и при всех регалиях, прямо с работы, на колычевском «ЗиСе» отвезли в Кремль. После проверки документов, приглашений и еще кучи бумаг наконец провели в большой зал. Там народу было, как блох на собаке, и стоял непрекращающийся монотонный гул голосов. Хотя, как выяснилось, далеко не все из присутствующих сегодня получали премию. Большинство были просто приглашенными, да и разных репортеров тоже хватало. Причем импортных в том числе. А самих лауреатов оказалось довольно мало – человек тридцать. Сопровождающие нас провели и показали места в первом ряду, только народ там не усидел и все сразу начали бегать и здороваться между собой. Большинство из них знали друг друга, и только я и еще несколько человек остались сидеть, с интересом крутя головой.

Хотя потом постепенно начал замечать и знакомые физиономии. Вон тот подполковник, это Астров, который «голожопый Фердинанд», он же СУ-76 изобрел. Я с ним в сорок втором уже встречался. А сейчас, по слухам, он на базе Газ-63 бэтээр придумал. То есть не то чтобы он, но под его руководством. Опять-таки по слухам – зверь машина, ни один из теперешних броневиков и рядом не стоял, особенно если учесть, что новый БТР будет владимировским пулеметом вооружен.

И вон тот, с бородкой, тоже знаком. Геолог по фамилии Иванов, а как звать, не помню. Помню, что мы с ним сцепились из-за алмазов. Это он еще с парочкой товарищей доказывали, что их на территории СССР нет. Чуть фейс ему тогда не начистил… О, похоже, геолог меня узнал, ручкой машет. Ну и я в ответ помашу, мне не тяжело. А это Ильюшин и чуть дальше Лавочкин. Стоят в сторонке друг от друга, каждый окруженный своей толпой почитателей.

С ними я не сталкивался, только в газетах фотки видел.

Пока вертел головой во все стороны, заметил, что народ как-то разом рассосался по местам, а через пару минут все встали и начали хлопать. Это когда Сталин вошел. Я тоже похлопал, потом, оглядевшись, еще похлопал. Потом появилось странное ощущение, как будто нахожусь на концерте заезжей знаменитости. Остальные ведь рукоплескали, только что из штанов не выпрыгивая, как будто были барышнями и Джона Леннона в зените славы увидели. Единственно – не визжали при этом. Минуты через две мне стало окончательно скучно. Чтобы не очень выделяться и не бросаться в глаза, я продолжал похлопывать, при этом наблюдая за Виссарионычем. Верховный, судя по всему, чувствовал себя как рок-звезда во время заключительного концерта. С довольной мордой он качал головой и, улыбаясь, оглядывал зал. Потом, сделав движение руками типа – «уйдите, противные, надоели», – угомонил своих фанатов. Правда не сразу – наиболее рьяные еще отбивали ладони, но постепенно шум стихал.

Блин! Вся эта истерика минут пять длилась, не меньше! И ведь что характерно – Сталину такая встреча, похоже, нравилась. Вот уж не ожидал от старичка подобной тяги к самолюбованию. А потом начались выступления… Офигеть! Вот только за это всех коммунистов бы перестрелял – за долгие, тягомотные речи! Виссарионыч-то со своей частью закончил, по их меркам, довольно быстро – минут за тридцать, а остальные… нет, не то чтобы их спичи длились дольше, но ведь они были совершенно однообразными. Особенно когда пошли лауреаты с благодарностями.

Меня, кстати, с этой благодарственной речью Колычев просто достал. Сначала затребовал, чтобы я написал, что буду говорить с трибуны. Потом, прочитав четыре строчки, из которых состояла будущая речь, высказался совершенно нелитературно и взялся за дело сам. После чего, вручив двенадцать листов, исписанных мелким почерком, приказал это перепечатать, чтобы читать удобней было, и, потрясая кулаком перед носом, предостерег от самодеятельности. Я перепечатал, сложил листики в красивую кожаную папку, подаренную командиром, и отнес ему на проверку.

Иван Петрович надел круглые очки, сразу став похожим на сельского учителя, внимательно все перечитал и наконец отстал от меня. Только я все равно эту папочку чуть перед отъездом не забыл. Командира разве что удар не хватил, когда он увидел меня без заготовленной речи. Затащив будущего лауреата в кабинет, генерал полковник, совершил неуставные действия в виде неудавшейся попытки влепить мне подзатыльник и, вручив злополучную папку, лично сопроводил до машины. Так что я теперь ничем не буду отличаться от остальных говорящих.

Поэтому, когда назвали мою фамилию в номинации «за достижения в науке и технике» под аплодисменты зала, быстро прочел творение Ивана Петровича, получил диплом, сертификат и медаль, после чего убежал на свое место. Ф-фух! Вроде бы все нормально прошло – нигде не накосорезил. Так что теперь можно расслабиться и получать удовольствие от предчувствия будущего банкета. Хотя после уяснения суммы несколько напрягала сквалыжность вождя. Премию мне, разумеется, дали, но только второй степени. Деньги, конечно, огромные, но пятьдесят тысяч – это ведь не сто? Жмоты!

Правда, с другой стороны, это, наверное, справедливо будет. Остальные ведь действительно ее за заслуги получили, а я только за то, что оказался в нужный момент в нужном месте. Так что ладно – пусть будет пятьдесят. Да и Виссарионыча жмотом назвать очень тяжело. Я ведь когда узнал, с каких фондов эта премия берется, полностью обалдел. Думал, что закрома государства трясут, оказывается – фиг вам! Это личные деньги Сталина, полученные за публикации его книг у нас и за рубежом. Во бли-и-н!

Я себе такого и представить не мог. Верховный, конечно, тиран и еще какой тиран, но ни в коем случае не рвач и не скопидом. То есть собственных накоплений у него нет. Вааще. Ни здесь, ни в швейцарских банках. Понятно, у него есть власть, но ведь и у современных мне правителей ее хватало, только они, дорвавшись до трона, тут же начинали себе состояния сколачивать, а «палач всех народов» ведет себя в этом вопросе совершенно для меня непонятно… Епрст! Действительно, очень тяжело понять человека такого уровня…

А потом торжественная часть наконец закончилась и всех пригласили поучаствовать в банкете. Глядя на народ, покидающий зал, так и хотелось выкрикнуть, как кричали в моем детстве:

– Товагищи! Геволюция, о которой так долго тренедели большевики, отменяется! А теперь – дискотека!!!

Но меня бы тут не поняли, поэтому я, задавив в себе хулиганские порывы, двинул на выход вместе со всеми…

– Ваши стодвадцатимиллиметровые минометы – это просто убойные машины! Батарея «русских самоваров» на моих глазах смогла задержать прорыв японского батальона. А я ведь до этого даже не предполагал, что у вас есть такое оружие!

Ну, ты много чего не предполагал… С этим американцем из военной миссии я столкнулся на исходе второго часа развлечений. К моему удивлению, на банкете было довольно много иностранцев, но поначалу общался только с нашими. Даже с Капицей поручкался. Не то чтобы я разбирался в физике или млел от его открытий, но наслышан был об этом человеке еще в свое время достаточно, чтобы после его рукопожатия неделю руку не мыть. Потом пообщался с Несмеяновым, который довел до ума мой самопальный напалм. Правда он не знал, что это я стоял, так сказать, у истоков, но все равно пообщались хорошо. Видел даже Лысенко. Он свою премию в прошлом году получил и в этот раз был просто в списках приглашенных. Радостно улыбаясь, директор института генетики поздравлял кого-то из своих подчиненных и как раз в этот момент толкал речугу. Глядя на его худую, кстати, довольно неприятную физиономию, только хмыкнул… Надо же как получается. Сколько слышал – его по телеку называли шарлатаном и душителем советской науки. А как выяснилось, он в натуре чего-то там изобрел, с травками-муравками, что дало сильный экономический эффект. Я в этой ботанике, конечно, не шарю, но, по слухам, изобретений у него много. Вот и верь после этого телевизору… Хотя, с другой стороны, может, он их просто натырил, пользуясь своим положением? Хрен его знает, как там у них в профессорской среде принято, возможно – истинного изобретателя на зону, а лавры себе? Но в теперешних газетах про Лысенко пишут как о гениальном рационализаторе и первооткрывателе, так что с уверенностью сказать ничего нельзя.

М-да… Зато убийцей «основоположника советской генетики» его теперь точно называть не будут – на своем супермарафонском допросе я упомянул и ДНК, и овечку Долли, и Вавилова, так что последнего, по словам Колычева, извлекли из тюрьмы, откачали, откормили и теперь он трудится в какой-то шарашке. На свободу бывшего оппонента Лысенко не выпустили, уж не знаю почему, но возможность работы по специальности дали. Так что, глядишь, лет через сорок первая «Долли» появится именно у нас.

А потом, дефилируя по залу, столкнулся с мужиком в парадной америкосовской форме. Причем столкнулся в прямом смысле этого слова – я ему случайно чуть бокал из руки не выбил. Извинился, конечно, но сразу не ушел, и мы зацепились языками. Майор Вильям Флэтчер прибыл в американскую военную миссию в Москве меньше месяца назад, и это был его первый выход в свет. Поэтому янки пребывал в щенячьем восторге, и ему все вокруг казалось прекрасным и удивительным. Я сначала было подумал, что это обычная штабная крыса, только чуть позже в разговоре выяснилось, что он вовсю воевал на тихоокеанском ТВД. И вот от него я узнал странные вещи. Виду, конечно, не подавал, что удивляюсь, но охреневал, слушая Вильяма, сильно. Оказывается, с начала сорок третьего года американским войскам, воюющим на островах, шла целая куча советского снаряжения. Америкос пребывал в восхищении не только от наших минометов. Майор говорил, что за бронежилеты, невзирая на их тяжесть, американские солдаты готовы молиться на «дядю Джо». А советские одноразовые гранатометы гораздо лучше их базук, электровоспламенительные устройства которых в вечной сырости тропиков быстро выходили из строя. Удобные разгрузки с надписью «Сделано в СССР» тоже пришлись очень по нраву штатовским бойцам. Жалко только, что этого всего поставляется не так много, как бы хотелось, но Флэтчер отлично понимает, что мы, можно сказать, от сердца отрываем эту амуницию и вооружение, неся основное бремя войны…

Вот я и завис, все это слушая. Интересная картинка получается: выходит, Сталин, с одной стороны, сливает информацию японцам – во всяком случае насчет Мидуэя у меня сильные подозрения есть, а с другой – осуществляет поставки советского оружия и снаряжения американцам. То есть шлет за океан не сырье, а готовую продукцию, причем военного назначения и очень нужную США. То-то я думал, чем это наши так штатовцев заинтересовали, что они автомобильные заводы у нас построили. А вот оказывается чем… Так что это какой-то обратный ленд-лиз получается, и после его подсчетов еще неизвестно, кто кому больше должен будет, особенно если учесть, что с Америки нам сейчас военного снаряжения практически не идет – своего вполне хватает. И если будет «холодная война», настроить против Советского Союза человека, которому жизнь спас русский бронежилет, будет уже гораздо тяжелее. Да уж… Это сколько же сейчас америкосов постоянно имеют перед носом надпись – «Сделано в СССР»? А ведь это, как ни крути, пропаганда…

Уточнив у майора еще некоторые детали, я с ним распрощался и в задумчивости пошел прогуливаться дальше. Ну Виссарионыч, ну жук! Он, значит, янки «фаустпатроны» первых выпусков и «броники» устаревшего образца сбагривает, а те их и хватают, повизгивая от восторга. Ну прямо как они нам, когда в реальной истории свои неликвиды сбагривали, а мы радовались и этому барахлу. А если учесть, что на фронте я недостатка во всей перечисленной американцем продукции не замечал, выходит, это снабжение идет без обделения своей армии. Однако «дядя Джо»… Молодец, по-другому и не скажешь!

Так, барражируя по залу, я то смотрел выступление артистов, то общался со знакомыми и незнакомыми людьми, пока в конце концов не набрел на группу писателей и эти творческие личности в пять минут споили слабохарактерного Лисова, поэтому отъезд домой помню плохо.

Потом был перерыв в четыре дня и опять Кремль с попойкой, на этот раз по случаю награждения орденом Ленина. Это меня за осеннюю разведку облагодетельствовали, когда мы предотвратили фланговый удар корпуса Роммеля. Там все шло штатно, за исключением того, что на последующей за награждениями пьянке увидел живого Брежнева! Нет, я знал о его существовании, и даже воевали мы недалеко друг от друга, но как-то никогда не сталкивались. Поэтому сейчас, выпучив глаза, наблюдал знакомые брови и все, что к ним прилагается. Офигеть! Бровеносец оказался здоровенным мужиком, выше меня чуть не на полголовы. Вот уж никак этого не ожидал, помня невменяемого старичка в телевизоре и его «сиськи – масиськи», и «сосиски сраные», соответственно – систематически и социалистические страны. Здесь же «масисек» не было и в помине. Брежнев, сверкая новенькой звездой Героя, полковничьими погонами и свежим шрамом от уха до подбородка, был весел, бодр и поднимал тосты с пулеметной частотой. Я, слегка отойдя от обалдения, понял, что просто так мимо пройти не могу. Это было выше моих сил, ведь как ни крути – Сталин и прочие для меня просто исторические персонажи, а этот – при мне правил. Поэтому, подрулив к незабвенному Леониду Ильичу, сначала тактично вставил пару реплик, а потом представился. Брежнев несколько секунд шевелил своими устрашающими бровями, что-то вспоминая, а потом зарокотал:

– Лисов Илья Иванович? Как же, конечно, знаю! Это ведь вы Зальмута захватили? Очень, очень приятно познакомиться! Леонид Ильич Брежнев, можно просто – Леонид!

Оба-на! Вот так вот! Я чуть бокал не проглотил. Даже слов нет – «просто Леонид»! Меня разобрал какой-то нерв-ный смех, а потом, чтобы объяснить свое поведение, сказал, что вспомнил анекдот в тему. Рассказал – поржали. Потом анекдот рассказал «просто Леонид», опять поржали. Потом выпили и я опять ввернул что-то смешное. Опять выпили. В общем, через какое-то время Брежнев предложил выпить на брудершафт. Я согласился, но от поцелуев, помня его подозрительную привычку, категорически отказался. Под конец вечера мы уже скантовались настолько, что он держал непривыкшего к таким скоростям поглощения спиртного Лисова за локоть, а я заплетающимся языком пытался донести до него мысль, что парень он отличный, но вот четыре геройские звезды и орден матери-героини – это явный перебор. Леня согласно кивал и отвечал, что за такое вообще убивать надо. По-моему, он плохо соображал, что я говорю, да и у меня никак не получалось четко донести свою мысль. Потом мы немного тихонько попели про то, что «по Дону гуляет казак молодой», и расчувствовавшийся Ильич, все-таки словив момент, умудрился смачно меня чмокнуть. Тьфу! Вот гомосек тайный! Пока я полоскал рот коньяком, Брежнев успокаивающе гудел рядом. А через какое-то время к нам присоединились майор-летчик с капитаном морской пехоты, и свеженагражденный Лисов чуть было опять не впал в алкогольную нирвану. Правда, на этот раз, помня, насколько мне было нехорошо после получения премии, втайне перешел на минералку и поэтому окончание вечера встретил бодрячком. Но, как выяснилось уже ночью, мне это только казалось… Обнимая белого фаянсового друга, с ожесточением думал, что отныне, какой бы ни был повод, ничего крепче сока в рот не возьму. Это местные привычны квасить как лошади, а у меня организм плохой, экологией подорван, и тягаться с ними – просто опасно для здоровья…

На следующий день с квадратной головой и красными глазами сначала привидением шатался по конторе, а потом, уже очухавшись, поймал Колычева, снова пристал к нему, интересуясь результатами французских переговоров. Когда спрашивал ранее, командир отвечал, чтобы не лез не в свое дело. Но тут, когда меня очередной раз послали, я проявил упертость:

– Товарищ генерал-полковник, что значит «результаты тебя не касаются»? Они всех касаются! А меня – в первую очередь! Как я могу работать, если и в дальнейшем конечный результат моей деятельности от меня же будут засекречивать?

– Товарищ подполковник, вы соображаете, что вы говорите?! Или понятие «секретность» – не для вас?! Идите и занимайтесь своим делом!

Тут я не выдержал и заорал:

– Каким делом? Опять евреями? Так все мои выкладки у вас, а в одиночку устроить захват Палестины я не способен!

Иван Петрович тоже не выдержал:

– Прикажут – будешь способен! А сейчас иди к Малахову, он тебя работой нагрузит!

Идти к этому зануде-востоковеду совершенно не хотелось, поэтому, сбавив тон, я заявил:

– Тащ генерал-полковник, а ведь я уже год без отпуска, хоть по уставу и положен. Разрешите неделю взять?

Командир удивился:

– Зачем тебе в отпуск? Что ты там делать собираешься?

– Покупкой квартиры для Пучкова займусь – денег-то у меня теперь много…

Колычев, услышав про квартиру, опять вскипел:

– Ты снова за старое?! И кстати, про деньги, вот. – Он выдернул из папки какую-то бумагу, скользнул по ней взглядом и зашипел: – Как ты мог позволить себе трату государственных денег для личных нужд? Я тебя спрашиваю?! Ты знаешь, как это называется?!

И пошло-поехало… Как говорится – слово за слово, хреном по столу… Вот так, в конце концов, я и оказался вместо отпуска – на губе…

Дверь опять лязгнула, но в камере вместо шныря с обедом появился Колычев собственной персоной. Командир несколько секунд оценивающе осматривал меня, а потом приказал:

– Давай собирайся!

Я сделал руки типа – «Ах» и ехидно спросил:

– Никак амнистия вышла, гражданин начальник? Или без меня ни дня обойтись невозможно?

Иван Петрович поморщился и ответил:

– Ты бы у меня для профилактики все десять суток отсидел. Но сейчас неожиданные дела закрутились. Так что давай быстрее.

Блин, похоже, что-то нехорошее приключилось, поэтому хохмочки надо отставить. Быстро подхватив шинель, я потопал следом за командиром, даже не пытаясь выяснить на ходу, что же произошло. Задержался только получить деньги и карманные вещи, сданные перед посадкой. Когда сели в машину, Колычев коротко бросил водиле:

– На Лубянку…

Я решил поинтересоваться:

– Что случилось?

Генерал-полковник покачал головой, мол, не здесь, но потом, видно, что-то для себя решив, коротко сказал:

– Ты пока вспоминай, что тебе известно про «ось мира».

Вот те на! На такой вопрос я только глаза выпучил. Это что он имеет в виду? Палку, вокруг которой земля вертится? Есть еще одна «ос», но это «желтый полосатый мух», если исходить из анекдота. Но почему – «ось мира»? И ведь что-то знакомое в этом словосочетании, помимо анекдота, тоже проскакивает. Но что именно, не могу вспомнить. Видно, вся ошарашенность и напряжение памяти отразилось у меня на морде, поэтому командир, наклонившись, пояснил:

– Это должно находиться где-то на востоке, возможно в Гималаях… Но с тем же успехом и в Индии, в Палестине, в Иране…

Блин, ни фига себе, разброс по шарику… Задумчиво почесав затылок, глянул в окно, машинально оценив фигуристую, несмотря на мешковатое пальто, девушку, стоявшую возле светофора. И вдруг я вспомнил! Точно – есть такое! И ведь как вспомнил – та деваха на тротуаре навела на мысль.

Было у меня, еще в прошлой жизни, мимолетное увлечение – барышня на всю голову ударенная, но весьма изобретательная в постели. Внешне очень даже хороша, только с бзиком – полностью повернута на разных эзотерических прибамбасах. Вот так, скажем, в виде прелюдии и приходилось слушать ее измышления про третьи глаза, эгрегоры и прочие чакры. Меня от всех этих мистических бесед в сон клонило, но слушал вежливо и даже кивал впопад. Правда, больше всего из потусторонних упражнений тогда только тантрические игрища интересовали. Желательно без групповух и всего прочего. А вот к воскуриванию индийских вонючек и эротическим танцам партнерши я относился весьма благосклонно, считая это компенсацией за перегруженную лишними знаниями голову. Но как говорят – лишних знаний не бывает. Вот кто бы знал, что Милкин бред может пригодиться…

И еще интересно, почему меня командир с губы выдернул? Ведь он не мог предполагать, что я про эту «ось» знаю. Никак наверх доложил о моем аресте, а оттуда ему пальчиком погрозили – мол, не балуй, вот он и приехал – отец-освободитель… Хотя нет, не сходится – на фига тогда в Госужас везти? Мог бы сразу к нам в контору. А может, их действительно этот мистический вопрос интересует и из меня знания посредством гипноза хотят добыть? Но ведь уже пробовали, и выяснилось, что я гипнозу не поддаюсь. В общем, ничего непонятно…

Пока я занимался размышлениями, машина доехала до места. Колычев, который всю дорогу только поглядывал на меня, но не мешал соображать, сейчас, глядя на сосредоточенную физиономию подчиненного, спросил:

– Что-нибудь вспомнил?

– Так точно!

– Тогда за мной!

И мы порысили мимо вытянувшегося дежурного наверх. Секретарь Берии, увидев нас, поднял трубку и, доложив, открыл двери кабинета. Бывший генеральный комиссар, а ныне маршал Советского Союза встретил нас приветливо:

– А, здравствуйте, товарищи, проходите, присаживайтесь.

Потом Берия поручкался с пришедшими и только после этого перешел к делу:

– Товарищ Лисов, Иван Петрович вас уже ввел в курс дела?

Э-э-э… Блин! И что на это отвечать? По-моему, вопрос про мифические оси не является объяснением, зачем я понадобился. Но тут вовремя вступил командир:

– Я решил в машине не заниматься объяснениями. Спросил только, знает ли Илья про «ось мира».

Маршал блеснул в мою сторону стеклышками пенсне:

– И что вы на это сказали?

– Ответил, что знаю… У меня там… – Я мотнул головой. – Была, кхм, знакомая девушка. Сам я такими вещами не очень интересовался, но от нее слышал. Вообще, она много бредятины говорила, но это запомнил, потому что сам факт очень удивил. Она рассказывала, что существует такая штука, под названием «ось мира». У разных народов про нее разное говорят, сейчас точно не помню, что именно. И про ось запомнил только потому, что знакомая говорила, будто во время войны, в смысле – этой войны, Гитлер, поняв, что проигрывает, послал воинское подразделение в Гималаи…

При этих словах мои собеседники переглянулись и кивнули друг другу, как будто получив какое-то подтверждение своим мыслям. Я на секунду запнулся, глядя на эти кивки, и продолжил:

– Там, на Тибете, в одном из монастырей, судя по легенде, находится эта самая ось. Вот немцы и захотели с ней что-то сделать, то ли повернуть, то ли нагнуть, я точно не помню, но, по задумке, их действия должны были принести победу на фронте. Только Сталин, узнав про намерения Гитлера, послал туда наших ребят с приказом немцев остановить, но в монастырь не лезть, а охранять его от подобных посягательств.

Лаврентий Павлович, видя, что докладчик замолк, поинтересовался:

– Это все, что вы знаете? Может, еще какие-нибудь детали?

– Никак нет, товарищ маршал Советского Союза! Я рассказал все, что знал. – А потом, не выдержав, добавил: – Но ведь это все – мистика сплошная! Как может несуществующая ось поменять ход жизни? Да теперь, даже если немцы ею, как флагом, размахивать будут, мы их задавим! Тем более что ее не существует!

Берия на эти слова только хмыкнул:

– Мне бы вашу уверенность, товарищ Лисов…

А Колычев подлил масла в огонь:

– Последнюю глупость, связанную с легендами, мы допустили, раскопав могилу Тамерлана. После этого старались больше подобных проколов не допускать. Теперь, получив от вас подтверждение имеющимся ранее сведениям, мы сумеем предотвратить все действия гитлеровцев.

Я стоял в полном обалдении. Как-то не верится, что эти двое говорят на полном серьезе. И при чем тут Чингисхан, то есть этот, как его – Тамерлан? Какая насчет его легенда была, что доблестные чекисты на ней прокололись? Но долго стоять столбом мне не дали. Берия, видя, что из меня больше ничего не вытянуть, сказал:

– Товарищ Лисов, спасибо, вы нам очень помогли.

А сейчас можете быть свободны. Я слышал, – тут он ехидно ухмыльнулся, – вас подвергли аресту, но ничего, вы не обижайтесь на товарища Колычева, тем более, он был прав, а вы, чувствуя свою вину, позволили себя арестовать без каких-либо эксцессов. Но сейчас я, как старший по званию, освобождаю вас от дальнейшего несения наказания. Езжайте домой, отдыхайте, а завтра Иван Петрович поставит вам очень ответственную задачу, которую может выполнить только человек, обладающий вашим везением.

Фигассе! Это какую еще задачу? Неужели… Я не выдержал и, прежде чем выйти, спросил:

– Мне готовиться на Тибет?

Начальнички переглянулись с улыбкой, и Колычев ответил:

– Нет, все будет гораздо ближе, но от этого не менее серьезней.

Тут опять влез Берия:

– Идите, товарищ Лисов, завтра вам все объяснят…

Я еще пару секунд изображал стойку «смирно», а потом, повернувшись, вышел из кабинета.

По пути домой все соображал, что это может быть за задание, но так ничего и не придумал. Зато четко отследил интонацию главного чекиста, когда он сказал про мой арест без эксцессов. Голос-то у него – довольный был, причем очень довольный… Думает, наверное, что предостережение Мессинга смог обойти. А вот фиг вам! Я действительно вину чувствовал, да и перед командиром было неудобно, поэтому тогда даже и не дергался. Тем более, десять суток для науки еще никого не убивали. Но вот если бы мне за это же дело попытались восемь лет влепить, то всем было бы плохо. Кстати, Берия, кажется, это тоже понимает, поэтому и провел эксперимент в таком мягком и щадящем варианте. Командиры, так сказать, проверили, есть ли у меня совесть в наличии или Лисов – монстр, отмороженный на всю голову. Смешно получается – за убийство Хрущева я бы хрен дал себя посадить, потому что чувствовал свою правоту, а за две тысячи вражьих денег сел и не пикнул… А ведь судя по физиономиям, результаты проверки их удовлетворили. Ну что ж – пусть думают, будто они меня могут просчитать вдоль и поперек. Флаг в руки, как говорится, особенно если учесть, что я иногда сам свои действия предугадать не могу…

Весь в размышлениях я повернул к своему подъезду, где, нос к носу столкнувшись с Селивановым, выбросил из головы посторонние мысли и, поддавшись на уговоры, пошел к нему в гости, на какую-то суперзамечательную наливку, которую он привез с собой. Особо долго мы не засиживались, и, приговорив бутылку обалденно вкусной вишневки, уже часов в десять я побрел баиньки. Правда уснуть долго не мог, все соображая, чем же меня может озадачить Иван Петрович, но, ничего не надумав, незаметно для себя уснул.