– Что это?

Колычев подозрительно посмотрел на лист бумаги, который я положил перед ним.

– Представление.

Иван Петрович взял листок и начал вчитываться. Хмыкнув несколько раз, спросил:

– А не чересчур?

– Я считаю, не чересчур. И за меньшее «Звезды» дают. А здесь мало того что они входили в группу, которая обеспечила успех проведения фронтовой операции, так еще и захватили вражеского военного чина, относящегося к высшему командному составу.

– Так он же умер…

– А ребята тут при чем? У них он был живой, и медикам его тоже живым отдавали. Если генерал крякнул по дороге, то заслуг Пучкова и Козырева это не умаляет. Мне за Зальмута в свое время «Героя» дали. Здесь фигура вполне сопоставимая…

– Зальмута ты приволок живого, здорового да еще с портфелем документов. И во многом благодаря этому были достигнуты наши успехи на южном направлении. А теперь…

Полковник прошелся по комнате, задумчиво почесывая нос, и наконец сказал:

– Дело вы, ребята, конечно, большое сделали. Уже то, что был предотвращен фланговый удар корпуса Роммеля, тянет на многое. Но вот этим охламонам «Героя» давать… В общем, так, Илья. – Командир сел, и, утвердив локти на столе, продолжил: – Представление я уже написал. На всю твою группу. Всем по «Красному Знамени». Тебе как командиру – «Ленина». Пучкову… он же старшим в этой паре был? Так вот Пучкову тоже «Ленина». А там посмотрим… наверху два высших ордена на одну группу могут посчитать чересчур жирным подарком и один похерить. А ты мне тут на «Звезду» представление подсовываешь… как в таких случаях говорят – губу раскатал?

Вот, блин, как полковник все хорошо подмечает и запоминает. При нем я свой язык стараюсь укорачивать, но вот надо же, когда-то услышал и запомнил это выражение. А теперь еще меня прикалывает.

– Тогда пусть херят мой. У меня уже один есть, а Леха – реально заслужил!

Иван Петрович, закурив, откинулся на стуле и насмешливо выдал:

– Ты тут кумовством не занимайся. Знаю я, как о своем крестнике печешься. Весь фронт из-за него перебаламутил, а теперь еще и наградой делиться собрался. Ладно, не боись, аргументировал я все серьезно, ТАМ не подкопаются, так что готовьте дырочки!

– Есть готовить! Разрешите идти?

– Подожди. Сейчас возьмешь кого-нибудь из наших, отделение охраны и поедешь в штаб фронта. Там, у Маркова заберете одного интересного оберштурмбанфюрера и доставите его сюда. Да если до темноты вернуться не успеете, заночуете на месте. Ночами тут еще слишком опасно передвигаться.

Еще бы, конечно, опасно. Эта территория была освобождена буквально несколько дней назад. Вообще Украинские фронты долбают группы армий «Юг» и «А» такими темпами, что вот-вот выйдут к границе СССР. В связи со стремительным продвижением войск на запад количество немецких недобитков в наших тылах просто зашкаливает. На чистку в помощь спецчастям НКВД постоянно кидают бойцов с запасных полков. Но ночами лучше все равно не ездить.

Козырнув полковнику, пошел узнавать насчет машин и охраны. Ехать решил на «уазике», а приданных ребят разместить в «Газ-63». Забрав с собой Гека, посадил в джип еще одного младшего сержанта. На дуге «УльЗиСа» умельцы из рембата соорудили крепеж для ДШК, вот теперь, если что, младшой будет работать из этого пулемета.

Но «если что» не приключилось. Доехали нормально, только раз по пути тормознулись и выдернули из раскисшей колеи «летучку» военных корреспондентов. Вообще дороги стали полное дерьмо. Бабье лето сменилось дождями, и нормально можно было передвигаться или на лошадях, или на вездеходах. Кстати, на коняшках ездить за все это время так и не научился. Не доверяю я этому живому транспорту. Да и лошади мне тоже не доверяют. Одна сволочь даже укусила, что было совершенно невозможно предположить от смирной на вид кобылки. А если вдруг я не упаду и меня этот травяной мешок не лягнет, то после нескольких километров пути ляжки натру так, что потом передвигаться смогу только враскоряку. Да не сильно-то хотелось. Машина, она надежнее, и руль привычнее, чем все эти повода и стремена. Может, романтизма и меньше, зато комфорта больше.

В общем, пока проходили проверки на бесконечных придорожных КПП, к штабу приехали под вечер. Ни о каком возвращении сегодня речи уже не шло, поэтому, переговорив с Марковым, я устроил людей и пошел искать своего странноухого знакомца. Вячеслав Ильин, позывной – Кубик, был на месте и, увидев меня, обрадовался чрезвычайно. Промяв нам на пару с Лехой все ребра, пообещал устроить небольшой банкет часам к десяти и, показав, где нас будут ждать, убыл на совещание. Гек, услышав про вечерний жор, сильно оживился, при этом сказав, что перед пьянкой надо как следует закусить, и тут же потянул меня в столовую. Есть не хотелось, поэтому, кое-как отцепившись от напарника, пошел поздороваться с остальными штабными знакомцами.

Посидел с одними, попил чай с другими и уже собирался идти в расположение армейских разведчиков, благо время подходило к назначенному, как вдруг в одном из коридоров бывшей барской усадьбы, где располагался штаб, увидел знакомый блеск лысины. Никак Никита Сергеевич чапает? Хрущев в сопровождении рослого подполковника дошел до массивной двери и, забрав стопку документов у сопровождающего, уже открыв дверь, сказал:

– Все, свободен – я работать буду. А завтра с утра ты мне этого мудака предоставь!

Подпол козырнул и, дождавшись, пока дверь за начальством закроется, двинул вперед по коридору.

Я за всем этим наблюдал, стоя за каким-то архитектурным украшательством оконной ниши, поэтому собеседники меня не видели. Интересная картина… получается, сейчас этот злобный пупсик один остался? Одын, одын, сапсем одын, как говорил Ара из анекдота. Может, это шанс? А то укатит в Москву и все – пишите письма. Можно загодя готовить себе деревянный макинтош. Лет через десять или когда там Хрущ на царство взойдет, он мне точно понадобится… И ведь новый генсек не только мне карачун устроит. Этот лысый еще и крестьянство на ноль помножит, да и последние зачатки различного кооперативного движения прижмет…

Так большая политика, наложенная на инстинкт самосохранения, окончательно утвердила меня в мысли, что Никиту надо валить. Причем именно сегодня, так как потом подходящего момента может и не случиться. Только как все сделать? Резать, душить, стрелять – нельзя. Хотя если… Пожевав губами, решился. Есть у меня в арсенале один хитрый приемчик. Вот только не пользовался им давно. «Языков» брать он не подходит, а часовых снимать ножом и стволом с глушителем гораздо удобнее. Но вот теперь этот удар в самый раз будет. И кстати, даже наши мужики о нем почти не знают. Года полтора назад показал его Сереге, только он прием забраковал как неподходящий для работы. И все, больше ни на тренировках, ни в деле его не использовали. Иногда, во время разминки я его обозначал, чтобы не забыть, но на фоне общего рукомашества и дрыгоножества на это никто не обращал внимания.

Несколько раз резко выдохнув, быстрым шагом подошел к двери, за которой скрылся ЧВС. Оглянулся – в коридоре никого не было, поэтому коротко постучал и, не дожидаясь ответа, нажав ребром ладони на ручку, шагнул внутрь комнаты. Даже не комнаты, а скорее кабинета. Немцы, когда отсюда бежали, все побросали как есть, и теперь после приборки помещение отдавало буржуйским лоском. Хрущев что-то писал, сидя за большим деревянным столом, и, увидев меня, удивленно поднял брови:

– Товарищ Лисов? Вот не ожидал увидеть… Вы по какому вопросу?

– Здравия желаю, товарищ генерал! Дело очень важное и срочное! Мы здесь одни?

Никитка недоуменно оглянулся и, выйдя из-за стола, ответил:

– Здравствуйте. Да, одни… А что случилось?

– Я вам это и хотел показать… Встаньте, пожалуйста, вот сюда, сейчас увидите.

Заинтригованный Хрущев встал, куда ему было сказано, и уставился на меня. А я чуть присев, все-таки этот пухлик был маленького роста, с силой пробил ему открытой ладонью в левое подреберье. Толстяк только охнул, выпучив глаза, и начал оседать, шаря по груди руками. Подхватив падающее тело, осторожно уложил его на большой кожаный диван. Сам при этом все время косил глазом в сторону двери, молясь, чтобы никто не постучал, а то и у меня сердце лопнет.

Похоже, удар получился. Пощупав пульс на шее у переставшего дергаться ЧВСа, убедился в его отсутствии. Потом продавил ребра. Вроде целые… Вообще ребра были самой слабой точной моего плана. Если бы сломались, то все – сливай воду. Налицо умышленное убийство видного члена Политбюро. Зато при целых ребрах – даже синяка не остается и врачи просто констатируют инфаркт. Хотя лучше подстраховаться. Переложил труп так, чтобы грудь пришлась на деревянную ручку дивана. Вот теперь нормально! Даже если синяк и вылезет, то создастся впечатление, что человеку стало плохо и он упал, не дойдя полметра до этого кожаного чуда. Да, именно так! Вроде хорошо получилось…

Подойдя к двери, немного постоял, прислушиваясь. Сначала были слышны чьи-то удаляющиеся шаги, а потом все затихло. Так, если я сейчас начну колебаться – выходить не выходить, то полночи здесь проторчу. Поэтому так же, как и входил, не оставляя отпечатков пальцев, выскользнул наружу, осторожно прикрыв дверь. Йес! Никого! Цыкнув зубом, пошел вдоль коридора неспешным шагом, хотя внутри все тряслось и хотелось рвануть во всю прыть. Но сдержался и такой же расслабленной походкой продефилировал мимо дневального.

Выйдя во двор под моросящий дождик, прерывисто выдохнул. Вот и все, а я боялся… Глянул на часы. Епрст! Всего пять минут прошло, как вышел от Круглова, с которым чаи гонял. Так что теперь, если вопросы возникнут, всегда можно ответить, будто сразу от Круглова пошел к Славке Ильину. Этих минут никто и не заметит, так что все сойдется нормально. Зато сейчас можно смело сказать – арривидерчи, товарищ генеральный секретарь! Теперь не будет народ коров резать и кукурузу на севере выращивать. Правда, на секунду мелькнуло сомнение – то ли я вообще сделал? До этого ведь только врагов валить приходилось. А этим убийством, как ни крути – резко поменял весь ход истории. Но как мелькнуло, так и пропало. Если бы не сегодняшний удар, то я бы точно знал время своей смерти, а это вовсе не способствует нормальному душевному состоянию. Хрущ с его характером, взойдя на престол, моментом бы показал кузькину мать оборзевшему в корень Лисову. И за меньшее расстреливал… так что сейчас все сделал правильно и нечего рефлексировать!

Пока дошел до дома разведчиков, нервная дрожь почти отпустила, и поэтому, глядя на толпящиеся у крыльца под навесом знакомые личности, издалека крикнул:

– Что, славяне, не ждали? Принимай гостей!

Охо-хох… Голова, если очень мягко сказать – болела. Блин! Ведь говорил, что трофейный марочный коньяк запивать самогоном – дурной тон! Так нет же! За победу, за братство, третий тост за разведчиков, за Сталина, за то, чтобы Гитлеру икнулось, за дам, за рода войск (причем за каждый в отдельности), за взаимовыручку… Причем отчетливо помню – тост, чтобы Гитлеру икнулось, был как минимум три раза. Да и остальные повторялись настолько часто, что благородный коньяк закончился уже через полчаса. Вот тут и появилась эта канистра с самогоном. Увидев ее, я содрогнулся, и дурно стало заранее. Это Лехе хорошо – он на коньяке вырубился, а мне пришлось отдуваться за двоих…

Выйдя во двор, на хрустящую от утреннего инея траву, умылся у колодца. Наконец полегчало и я смог увидеть нездоровую суету, творившуюся вокруг. Заметив идущего от здания штаба Кубика, поймал его и поинтересовался:

– Слав, что случилось? Чего все как в задницу укушенные бегают?

Хмурый Ильин щелчком выкинул папиросу и озабоченно ответил:

– Сегодня ночью Хрущев помер. Говорят, инфаркт. Но охрана на ушах стоит и шестой отдел всех трясет. Хорошо еще, все мои ребята вчера встречу отмечали и никуда не бегали. Так что к нам вопросов нет. Зато остальных, как грушу, обрабатывают…

– Ни хрена себе! Пойду, гляну…

Кубик сначала ухмыльнулся и сказал – мол, кто меня туда пустит, но потом, видно вспомнив о том, что я все-таки из особой группы, только рукой махнул. Я, зайдя в дом, оделся и, разбудив бледно-зеленого Пучкова, приказал ему готовить машины и фрица к отъезду. Пообещав через полчаса подойти, с самой безмятежной мордой двинул к штабу, хотя в животе был холодный тянущий комок. Все-таки не ожидал, что такая буча поднимется. Ну помер человек, зачем же всех на уши поднимать? Думал, конечно, что будут медики, следователи, но чтобы так…

В штаб меня сначала не пустили, но когда я начал качать права, выскочивший на шум знакомый контрик приказал впустить. Вот у него, пока шли к кабинету, и начал выяснять подробности. Несостоявшегося генсека нашел утром адъютант. Поняв, что его реанимационные действия не дают результата, побежал за медиками, попутно просветив охрану. В общем, пока следователи появились в кабинете, там помимо хрущевской челяди, охраны и медиков побывали еще и командующий с начальником штаба. Потом следаки, конечно, всех выгнали, но если даже и были какие-то следы, то они оказались безнадежно испорчены. Холодный ком от этих слов постепенно рассасывался, и я спросил:

– А какие там следы должны быть? Или подозреваете убийство?

Контрик туманно ответил, что следствие только начинается, и передал меня своему начальству. Генерал Левин курил возле окна и раздраженно обернулся на приветствие. Однако, узнав меня, слегка подобрел:

– Лисов, а ты здесь откуда? Или вам тоже доложили?

– Нет, тащ генерал, я вчера к Маркову за фрицем приехал. Ну и остался. Сейчас вот уже уезжать хотел, а тут такое…

– А, ну да! – Генерал махнул рукой. – Вы же вчера с разведчиками всю ночь гудели. То-то я смотрю – бледный ты какой-то. А у нас действительно – ЧП.

– Вот я и пришел уточнить, что Колычеву докладывать. Из первых рук, так сказать.

Левин шумно выдохнул и, подумав немного, сказал:

– Докладывать пока нечего. По предварительным анализам – инфаркт. Сердце прихватило, даже до дивана дойти не успел – так и упал. Но к обеду из Москвы прилетит бригада медэкспертов, они точнее скажут.

– Зачем аж из Москвы? Тут же свои медики есть?

– Положено так. Это тебе не дядя Вася умер, а член Военного совета, который также является членом Политбюро! Хотя я уверен, что и они оставят диагноз прежним. Зачем его кому-то убивать? И как? Никаких следов на нем нет. Просто перетрудился человек, как говорится – сгорел на работе… Ты еще молодой, тебе не понять, а на войне и так бывает, что не от пули, не от снаряда, а просто сердце не выдержало…

Епрст! Мне даже неудобно стало от таких слов, поэтому, коротко распрощавшись, быстренько оттуда сбежал. Пока ехали на базу, всю дорогу чувствовал смутное неудобство. Сначала даже понять не мог, что к чему. Уж больно непривычное чувство было. И только потом дошло. Вот блин! Меня что – раскаяние мучает?! И это после всех лет войны, оно еще во мне осталось?! А ведь действительно – очень не по себе. Особенно после слов Левина, точнее говоря, именно из-за них… Даже, несмотря на то что ко мне никаких следов не ведет и в будущем уже ничего не угрожает, настроение было мерзопакостным. Поэтому, когда уже почти на подходах к деревне, в нас начали стрелять из сильно заросшей балки, даже обрадовался. Оттеснив младшего сержанта от пулемета, принялся густо поливать кусты метрах в двухстах от дороги. Остановился, только когда Гек проорал в ухо:

– Все, Илья! Все! Там никого нет!

– Точно?

– Да они почти сразу откатились, а ты все долбишь…

– Тогда чего стоим? По машинам!

Даже не посмотрев, подстрелили ли кого-нибудь, рванули дальше. А меня наконец отпустило. Правда, как выяснилось, я рано расслабился…

Только подъехали к нашим домам, как появился хмурый Колычев и, приказав пока посадить оберштурмбанфюрера под замок, пригласил меня для приватной беседы. Иван Петрович задавал вопросы и издалека, и в лоб, но я, делая обиженные глаза, отпирался от всего. Как бы ни увещевал командир, твердо стоял на своей исключительной невиновности. При этом постоянно держал в уме слова Гоши Шустрого, моего знакомца еще по прошлой жизни. Шустрый, сходив к хозяину по серьезной статье, делился опытом общения со следователями:

– Никогда ни в чем не сознавайся. Как бы тебя ни уламывали. Природа очень любит равновесие, поэтому душу, конечно, облегчишь, зато и срок увеличишь.

На мой вопрос, почему же он тогда раскололся, Гоша ответил, что к нему применяли методы дознания, несколько отличающиеся от принятых законом. У него, кстати, тоже выбор был, но не между душой и сроком, а между сроком и здоровьем. И Шустрый, выбрав здоровье, не прогадал. Сейчас моему здоровью ничего не угрожало, поэтому я смело отпирался от всех полковничьих намеков:

– Иван Петрович, что же, если вдруг кто-то помрет в радиусе километра от меня, это значит Лисов виноват? Да я и не видел его в штабе! Даже не знал, что он там! Вы у ребят спросите, я ведь с ними всю ночь был!

– Но не сразу… Дневальный показал, что ты вышел из штаба через несколько минут после того, как туда зашел Хрущев.

– Да вы что, вообще нае… – Я замялся, подбирая слово.

– Но-но!

Пришлось быстренько смягчить:

– Вообще меня за оберубийцу держите? Я с майором Кругловым чай попил и пошел к Ильину. Все это видели, все подтвердят! Да и как я его мог убить? Одним видом? Зашел, сказал ему – «БУ!!!» и ЧВС помер? Ну ведь это несерьезно…

Колычев, скептически пожевав губами, поднялся, закурил и, пройдя по комнате туда-сюда, ответил:

– Армейские медики констатировали инфаркт. Судя по твоей пышущей благородным негодованием физиономии, москвичи этот диагноз подтвердят. Но меня ты не убедил. – С силой вмяв папиросу в консервную банку, служившую пепельницей, командир исподлобья посмотрел на меня: – И не знаю, сумеешь ли убедить Верховного…

Опаньки… А при чем тут Усатый? И с какой стати я должен его убеждать? Так и спросил, на что получил обескураживающий ответ:

– Он мне уже звонил по этому поводу. Я рассказал о своих подозрениях, и товарищ Сталин приказал после твоего допроса связаться с ним. Его очень интересовало, что ты скажешь.

– Ну и докладывайте, что Лисов тут ни при чем.

Пожав плечами, я тоже вытянул папиросу и приготовился закурить, но не успел. Перехватив руку с зажигалкой, командир наклонился вплотную и, глядя в глаза, тихо сказал:

– Илья, ты подумай хорошенько. Иосиф Виссарионович всегда чувствует ложь. Как это у него получается – не знаю… Но я очень не хотел бы быть на месте человека, который соврал Сталину.

Вот тут я, мягко говоря, забздел основательно. Все придуманные до этого отмазки стали казаться какими-то детскими и несерьезными. Вроде алиби железное, но вдруг столичные профессора что-нибудь найдут? А в том, что их и заставят искать ОЧЕНЬ тщательно, сомнений уже не было. Вот это влип! На кой мне вообще сдался тот лысый пень, не понимаю! Может, он за эти десять-двенадцать лет обо мне бы уже сто раз забыл? Может, зря все? Хотя нет – не зря… Уходить в монастырь я не собирался, поэтому обо мне забыть будет тяжело. И вообще, никогда нельзя жалеть о том, что уже сделано! Даже если сделал ошибку. Мотать на ус, но не жалеть! Видно, в глазах у меня что-то поменялось, потому что Иван Петрович кивнул вроде как даже одобрительно и отпустил руку.

– Значит, ты тут ни при чем?

– Так точно!

– Ну вот и добре. Только я еще хотел…

Договорить полковнику не дал стук в дверь. Это Гусеву приспичило нос сунуть и посмотреть, съело меня уже начальство или еще дожевывает? Командир, увидев его, оживился, но не послал на фиг, а, наоборот, пригласил зайти. Серега, ободряюще кивнув мне, скромно уселся на лавочке в углу, а Иван Петрович, прокашлявшись, задал вопрос, который ему не дали задать и от которого я охренел напрочь:

– Илья, а ты кто?

– Не понял вопроса, тащ полковник. Если вообще, то хомо, надеюсь, хоть чуть-чуть сапиенс. А если в частности, то подполковник Лисов Илья Иванович. Во всяком случае, так в документах написано.

Серега закряхтел в углу, а командир предостерегающе поднял руку. Интересно, что Гусев мне своим кряхтеньем сказать хотел? И вид у моего боевого братана какой-то необычно виноватый. Я его таким вообще никогда не видел. Наглым, веселым, злым, сосредоточенным, таинственным, но никогда не виноватым. То есть было иногда напускное, но сейчас ему действительно не по себе. Что же происходит? От этих мыслей отвлек Колычев:

– Видишь ли, в чем дело… Помнишь, две недели назад ты Пучкова с Козыревым потерял? Я знаю, что ты относишься к лейтенанту как к младшему брату. Тогда еще ничего не известно было, и чтобы у тебя резьбу не сорвало, я тебя напоил… Помнишь?

Конечно, помню, блин! Такое – хрен забудешь. Я тогда, наверное, смертельную для себя дозу спирта выдул и хоть бы хны. Но нервы действительно отпустило. Дождавшись моего кивка, командир продолжил:

– Я сам тогда волновался и поэтому вечером пошел тебя искать. Нашел вас с Гусевым возле речки. Ты меня увидел, обниматься полез. Потом все переживал, что у тебя какой-то сотки нет, чтобы с Пучковым связаться. И что в свое время очень мало интересовался прошедшей войной. Мол, в каком-то интернете есть масса информации про наши доисторические времена, только тебе тогда она была неинтересна. И про демократов, которые полное говно, долго распространялся… А особенно сильно ругал американцев с англичанами. Немцев почему-то наоборот – хвалил. Мол, в отличие от всей остальной европейской шелупони, русских из-за угла пнуть не норовят и сносом наших памятников не занимаются. Гитлера, правда, конченым мудаком обозвал. Про подлюк инопланетян рассказывал, которые у тебя хорошую машину украли, но зато в очень интересное время сунули. Что на это скажешь?

Пис-с-сец… Я чуть со стула не упал. Все было так не-ожиданно, что у меня даже глаз дергаться начал. Как глупо получилось – один стакан спирта и два с половиной года маскировки – коту под хвост. Е-мое, что теперь делать? Правду рассказать? А ведь самое смешное – поверят. Поверят и законопатят куда-нибудь под крепкий надзор, в помещение с мягкими стенами. Будут пылинки сдувать и в зад лобзать. Если же начну артачиться, разговор совсем другим получится. Причем даже без членовредительства. Уже сейчас фармакология достигла больших высот, поэтому долго упираться не выйдет. И как они мои знания дальнейшего мироустройства использовать будут, только Бог ведает… Биомать! Мне ведь даже бежать некуда! Да и если сбегу – толку? Все пойдет, как шло, что тоже совершенно не устраивает. Столько сил вложил и все зря?.. Исподлобья оглядел сослуживцев, замерших в ожидании ответа. Серега даже рот приоткрыл и глаза у него стали какие-то слезно-просящие.

А я вдруг все понял. Е-мое! Как пацана! Причем с самого начала! Все удивлявшие до этого вопросы становились ясными и понятными. И почему у меня все влет получалось, и почему постороннего мужика даже не проверяли толком. И каким макаром «контуженый» новичок вообще в столь серьезное подразделение не только попал, но и смог в нем остаться. Я же считал, что это исключительно моя заслуга. Выступал тут, как гениальный изобретатель и невье… в общем, охрененный пророк! А как меня слушали все, прямо рот раскрыв! Ой, как стыдно! Надо же быть настолько тупым, чтобы все это не увидеть! Блин, и даже Сталин, выходит, ваньку валял! Стало понятно, почему все мои действия, за которые любого, невзирая на чины, под монастырь бы подвели и стенкой завершили, заканчивались максимум выволочкой от Колычева. е… я даже с мысли сбился… неужели и Леха – подставной? Вот ведь предки хитрожопые! Совершенно не ожидал от них такой проницательности.

…А я-то себя самым умным считал… Ох, не довело до добра раздутое самомнение. И что дальше?.. Кашлянул, рывком встав и отслеживая реакцию окружающих. Никто к оружию не дернулся – уже хорошо. Ну ладно, мой ход.

– Товарищ комиссар государственной безопасности третьего ранга, есть один вопрос – и давно вы меня вели?

НКВДэшный генерал, которого я привык считать отцом-командиром, хмыкнул и ответил:

– Да в общем, с самого начала. После доклада Лаврентию Павловичу о приходе Гусева с неизвестным человеком я уже хотел после госпиталя отправить тебя дальше, на фильтр, к армейским особистам. Вот только буквально через два часа после разговора на меня вышел сам Верховный и приказал оставить тебя у нас. Он вообще много тогда указаний дал…

– И когда почуяли неладное со мной?

– Практически сразу. Начиная от словечек непонятных и заканчивая тем, как ты на пару с майором связисток покрывал. А у баб языки длинные и они всем необычным в этом деле друг с дружкой делятся.

Вот те нате! Интересно, что же в моем трахе могло быть необычного? Очень даже обычно все. Сунул, вынул, убежал… Ладно, сейчас не до этого. Почесав нос, поинтересовался дальнейшими перспективами:

– И что теперь?

– Теперь все зависит от тебя и только от тебя…

Ух ты как! Значит, от меня? Ну-ну… Тогда получите:

– А если я захочу уйти?

И вот здесь Колычев меня убил напрочь:

– Иди… Верховный предупреждал, если у тебя появится такое желание – не удерживать.

Во блин… Я застыл на месте, растерянно переводя взгляд то на одного, то на другого. Они что – курицу, несущую золотые яйца, отпустят просто так? Да и вообще – так не бывает. По логике, меня сейчас должны взять под белы рученьки, тщательно упаковать, загрузить на самолет, вывести подальше от фронта и трясти до полного посинения. Уж я-то знаю – филантропов в нашей конторе нет. Может, это просто понты? Проверим… Глядя на сидящих гэбистов, коротко козырнул и со словами:

– Тогда – счастливо оставаться.

Пошел к выходу, каждую секунду ожидая окрика или попытки захвата. Молчат… Не оглядываясь, в напряжении вышел на крыльцо. Там тоже не было автоматчиков. Хм…. И во что они со мной играют? Сев в «уазик», завел мотор. Тихо… Ну и флаг вам в руки! Газанув так, что грязь полетела фонтаном, рванул по дороге в сторону фронта.

Проехав минут двадцать, остановился, съехав на обочину и заглушив мотор. Па-ба-ба-бам! Вопрос – что дальше делать? Судя по всему, гоняться за мной никто не хочет… Даже обидно стало. Я-то рассчитывал, что следом, на небольшом удалении хоть кто-нибудь да будет двигаться. Не могли же они в самом деле меня так просто отпустить? Посмотрел назад на дорогу – пусто, никаким хвостом и не пахнет. Неужели так и есть – вопреки всякой логике и здравому смыслу, взяли и отпустили? Ну дела…

Глядя, как усатый регулировщик лихо разруливает колонны идущей на передовую техники, выкурил несколько папирос и, коротко матюгнувшись, развернул «УльЗиС» обратно. Даже это просчитали психологи хитровыделанные! Некуда мне деваться! Просто некуда! Ну залягу я где-нибудь в глуши и что? Можно даже за границу рвануть и миллионером заделаться. Только вот не хочется почему-то. В той жизни хотел денег, баб, развлечений, интересной работы. Да и было это у меня. Пусть не миллионы, но хватало. Вот только саднило все время что-то. Видно, совковое, недемократическое воспитание не позволяло наслаждаться жизнью до конца… Что-то внутри сидело и скребло периодически, когда видел, что с моей страной делается… На хрена, спрашивается, все нужно было? Отец на службе большую часть здоровья потерял? Мать, всю жизнь мотавшаяся с ним по дальним гарнизонам и в конце концов от этого рано умершая? Да и миллионы остальных, незнакомых мне людей, для которых слово Родина действительно что-то значило, зачем жили? И главное, чем все для них закончилось?

Хоть слегка понять чувства старшего поколения у меня получилось, когда в свою часть, через десять лет после дембеля, решил прошвырнуться. Был там недалеко по делам, вот заодно и подумал – почему бы веселую молодость не вспомнить? Затарился, как дурак, баулами с выпить-закусить и поехал. Конечно, не рассчитывал встретить хоть кого-то из знакомых, но вот прогуляться по полку, заглянуть в боксы, пройтись по казарме батальона очень хотелось. Ну и приехал… От полка остались только полуразбитые коробки казарм. От боксов и того не осталось… даже мусора. Сквозь брусчатку – трава пробивается. Вместо плакатов, на которые в свое время плеваться хотелось, – гнутые и ржавые металлические трубы. Нет, оказывается, больше моего полка. Сократили в связи с выгодным для НАТО договором. И спрашивается – зачем я тут два года горбатился? Зачем пальцы морозил – движки перебирая, зачем ночами на полигоне не спал, зачем перманентный гайморит зарабатывал? Это что – никому не надо было? Ощущение тогда такое накатило – как будто на голову нагадили… Только вот я два года потерял, стране долг отдавая, а старики всю жизнь… И не их вина, что наши правители лукавые эту страну благополучно просрали, лишь бы самим до власти дорваться.

Так что хер с ней, той камерой из мягко обшитых стен. Буду видеть, что все идет не туда, сам себе головенку сверну и все… пусть дальше сами разбираются, но во всяком случае у меня совесть будет спокойна – сделал все, что мог! Но трепыхаться, чтобы все получилось лучше, буду до конца!

За этими мыслями чуть не проскочил знакомый поворот. С юзом тормознул машину и потряс головой. Ни фига меня накрыло! Вот уж не думал, что такое внутри сидеть может! Закурил, избавляясь от неожиданно накатившего патриотизма, и, вывернув руль, покатил в нашу деревню.

Там суеты в связи с моим отъездом не наблюдалось. Гриня распекал бойца из молодого пополнения. Мишка Северов выскочил из домика связистов, сморкнулся и, зябко передернув плечами, шмыгнул обратно. Санинструктор Валечка выстроила солдат охраны для проверки по форме номер пять. М-да, отряд не заметил потери бойца… Хотя про эту потерю пока знают только двое. Ладно, надо глянуть, чем эти двое сейчас заняты. Остановившись возле крыльца, заглушил «уазик» и, пройдя в хату, несколько раз стукнул в дверь.

– Зайдите!

Диспозиция в комнате оставалась прежней. Серега сидел на лавочке, а Колычев курил возле окна. Но увидев меня, он только улыбнулся, а вот Гусев, вскочив со своего насеста, заграбастал в охапку и начал тискать, вопя при этом:

– Я же говорил – он вернется! Я же говорил! Молодец, чертяка! Какой же ты молодец!

Сделав официальную морду, вывернулся из захвата и предупредил:

– Но, но. Руки прочь, товарищ предатель! Мне с такими людьми, которые втемную играют, не по пути… А ведь мы с тобой из одного котелка кашу метали… Эх ты, майор!

Серега сначала обиженно выпучил глаза, но видя, что я сам с трудом сдерживаю улыбку, расхохотался:

– На себя посмотри. Два года нам тут «горбатого» лепил! Так что – квиты!

Тут влез Иван Петрович:

– Гусев прав насчет «горбатого». Что решил, Илья: ответишь, кто ты, или дальше будем делать вид, что ничего не происходит?

Хм… а что, теперь действительно можно сделать вид, что ничего не произошло? Полным идиотом я не был, поэтому, тихонько вздохнув, начал говорить:

– Отвечу… Я – Лисов Илья Николаевич тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения. Не судим, не женат. Не состоял. То есть в комсомоле был, но недолго… Он самоликвидировался, вместе со страной. Что еще? Занимаюсь бизнесом. Ну как по-вашему – нэпман. Но не крупный. Правда и не мелкий. Служил два года в армии – был командиром танкового взвода. Училища не заканчивал, а звание получил после окончания военной кафедры в институте. Соответственно образование – высшее. Отучился на геофизика. Правда, по специальности не работал. Немножечко побандитствовал. Зато потом это в деле помогало… Сюда попал, сам не знаю как. Яркий свет, голоса в голове, и я уже тут – в этом времени. Ну в общем и все. Если подробно рассказывать, то много времени займет…

Мужики слушали очень внимательно. При этом Колычев еще и кивал каким-то своим мыслям. А вот на предложении изложить поподробней меня остановил:

– Расскажешь, конечно. Но не здесь и не сейчас. Подожди минутку.

После чего, подняв трубку телефона ВЧ связи, коротко бросил в нее:

– Товарища Михайлова… Товарищ Михайлов? Здравия желаю! Да… да, поговорил. Нет… но разговор пошел еще дальше. Да сам… Так точно, докладываю – объект «Странник», вариант – два… Нет, наш век – тысяча девятьсот семьдесят четвертого года рождения… Есть!