Глава 5
НАСТОЯЩИЕ НЕПРИЯТНОСТИ

Баррет очень быстро изготовил «Пустотного Кондора» к прыжку в систему Беты Бурундука. Буквально десяти минут не прошло с того момента, как за его катером закрылась аппарель трюма, как он мне отсигналил готовность и скинул расчеты перехода. Нам с ним предстояло разогнаться по системе, обогнув местное солнышко, и прыгать с противоположной стороны. Слава всем богам, которые отвечают за гиперперелеты, что Гамма Филина все-таки небольшая система. А то пилить до точки перехода полтора-двое суток мне совсем не улыбалось. Ну, а здесь система маленькая — две планеты всего, собственно Берно и Бугурд, ну и спутник последнего — безымянный планетоид. Никто так и не озаботился тем, чтобы дать имя собственное этому куску льда пополам с вулканическими породами. Ну, может, я и кривлю душой, но не специально, поскольку цитирую в данном случае справочник по системе Гайчи.

Но до точки перехода дойти спокойно не получилось. По весьма банальной причине, прошу заметить. Когда мы обогнули Гайчи, отсинхронизировали разгонные блоки, чтобы уйти в прыжок в одно и то же время, и начали разгон, меня (вернее, мой корабль, а через него и меня) здорово тряхнуло. И тут же истошно заголосила бортовая система, сообщая, что нам в корму, примерно в район трюма, влепили со всей дури чем-то неприятным. Пока я автоматическими движениями резко увеличивал подачу энергии на маневровые внутрисистемные двигатели, пытаясь ускорить «Счастливчика», пока связывался с Саймоном, пока включал обзорные экраны, в мою несчастную посудину попали еще раз, и сирена заполошно заорала, оповещая о пожаре в грузовом отсеке. «Вот идиоты, — промелькнула у меня мысль. — Пытаются вскрыть мою скорлупу, а лупят из Z-обратного положения, да еще и с верхней полусферы. Ну расковыряют мне броню, выпустят воздух из трюма, а до движков не доберутся — они у меня снизу». Впрочем, система пожаротушения уже сделала все возможное: грузовой отсек был разгерметизирован, выплюнув в Пространство невеликие остатки воздуха из себя. По крайней мере нет воздуха — нет горения, это аксиома.

Тем временем на связи появился Сай, и одновременно ожил кормовой обзорный экран. И стал прекрасно виден мой экзекутор — легкий крейсер без опознавательных сигналов. Скорее всего постройки САК или ЕС — уж больно характерное расположение орудийных палуб. Да и маловато этих самых палуб для такого размера, поэтому русская или сегунатовская постройка маловероятна. Впрочем, с того, что палуб у него маловато — мне не легче. Да и Саймону, судя по обзору, ему тоже досталось.

— Рик! Рик, твою налево за ногу! Ты живой?

— Сай, что это за мать его? Ты хоть что-нибудь понимаешь? — я старался говорить спокойно, предпринимая хоть какие-то маневры в режиме разгона.

— Да ни хрена я не понимаю! Если это по мою душу — то зачем тебя кромсают? А если по твою — то я то тут при чем? Они с тобой связывались? — в голосе Баррета не было истерики, но нервозности хватало.

— Спокойно, братан! У тебя резерв на разгон еще есть? — я старался просчитывать варианты, пока эта тяжеловооруженная дрянь не перезарядила свои методы приветствия.

— Да нет у меня резерва! У меня из трех движков живых полтора, и то на одном все время перегрев и утечка! А еще один вообще не пашет, после первого же его залпа!

— Давай тягу на полную, главное уйди в прыжок! Я прикрою, мне проще! — Мне и правда, было проще: на моем корыте все двигатели были в идеальном состоянии, их не достало. А еще у меня было восемь противометеоритных плазменных испарителей. Они, конечно, немного не пушки, но на столь малой дистанции (а между мной и противником не было даже тысячи километров) они играли неплохую роль. Поскольку основным отличием противометеоритных комплексов от орудий являлось отсутствие продольной фокусировки для плазменных пучков, на больших дистанциях комплексы были бесполезны. А на малой — в самый раз.

Саймон рванулся вперед, видимо, из последних ресурсов своего корабля. А я дал тягу на передние нижние маневровые шифт-конвертеры, и, задирая нос, начал вырываться из плоскости разгона. Мне нужно было повернуться к агрессору на пол-оборота баком, тогда я мог поприветствовать его, гада, сразу из шести испарителей. Тем более что он тоже включил маршевые двигатели, явно стремясь догнать «Пустотного Кондора». И вопрос был, по сути, ровно один: кто успеет раньше.

— Рик! — это Баррет, а кому ж еще звать меня по имени.

— В канале.

— Я не дотяну, прикрой! Если он еще раз в меня засадит — мне край, Рик! — голос Саймона был все так же спокоен и деловит, только слова он говорил жуткие. Не знаю кому как, а у меня по спине аж мурашки пробежали.

— Сейчас, сейчас, погоди чуть, он из прицела выходит. Вот!!! — последнее я проорал во всю глотку, поймав агрессора в точку фокусировки испарителей. Дальше все было логично: я до хруста в суставах вжал сенсоры управления огнем, и шесть плазменных пучков направились в сторону легкого крейсера. Дистанция оказалась не слишком велика, и броня корабля не выдержала. Шесть попаданий — шесть вспышек, точно как доктор прописал! Судя по моему обзорному экрану, я прямо Вильгельм Телль или Робин Гуд — поскольку результатом одного из моих попаданий стала потеря разгона крейсером. Естественно, плазма — это вам не когерентное излучение. Никакие тераватты света, испускаемые корабельными пушками, никакие разогнанные почти до световой скорости радиоактивные болванки, до сих пор применяемые в некоторых орудиях, никогда не смогут нанести столько повреждений, как старая добрая плазма. Материя, превращенная в какое-то, лично мне совершенно не понятное состояние, рвущая при попадании молекулярные связи, наносящая не только термальные, но и адские ударные повреждения… О плазменных орудиях можно было бы рассуждать долго. Но больше всего мне нравится их применять, даже банальные противометеоритные испарители.

А вот крейсеру, судя по всему, не понравилось. Судя по потере хода и началу разворота в мою сторону — он не в восторге был от моих орудий. И от моей манеры ведения боя он, скорее всего, тоже был не в восторге. А посему я вкачал в маневровые двигатели максимум, дал короткий импульс на кормовые шифты, вернув свою лоханку в плоскость, на которой располагался вектор разгона для прыжка, и постарался как можно скорее выйти из его огневого сектора.

Не удалось. Вернее, не совсем удалось. Он успел еще раз всадить мне в корму свой «привет на прощанье», и меня закрутило. Тяга на движки лилась широченным ручьем, но это не спасало. Пространство вокруг кораблика ходило ходуном, вертелось юлой и сворачивалось в невообразимые ленточки. Но я совершенно ясно видел, что перед Саймоном раскрылась зона перехода, и «Пустотного Кондора» втянуло в гиперпространство. Что ж, моя очередь! Если смогу дотянуть, конечно. И в этот момент меня еще раз мощно тряхнуло, видимо, чертов крейсер успел перезарядиться раньше, чем я ожидал.

А вот теперь дело начинало пахнуть вазелином, поскольку этот гаденыш всадил мне точно в кормовые маневровые. Если пристреляется — то привет, следующий залп будет уже в ходовые. И тогда прощай, светлая мысль, слинять из этой негостеприимной системы. Я выругался, дал короткий импульс левыми бортовыми шифтами, чтобы закрутить «Счастливчика» вокруг оси вектора, усложняя крейсеру прицеливание, отработал компенсацию курса, и, особо не надеясь попасть, дал залп из кормовых испарителей. Однако репутация счастливчика и сейчас меня не подвела — я попал! Причем, что неожиданно, прямо в ходовую рубку! Как минимум одним из испарителей! Вот это повезло так повезло, я на такое даже не надеялся, если честно. Стрелял скорее так, для проформы, затруднить жизнь парням на крейсере, а получилось как-то совсем непотребно.

Впрочем, их никто не заставлял начинать по нам палить, и уж если что — они бы ни секунды не сожалели бы о своих действиях. А тем временем рубка крейсера осветилась мощной вспышкой, и во все стороны с нее полетели элементы бронированной обшивки. А передо мной, через буквально пару секунд, раскрылся спасительный тоннель перехода.

Когда мы с кораблем вынырнули из безбрежного Ничто, в канале связи в ту же секунду появился голос Саймона:

— Рик! Рикардо Альтез, хреном тебе по голове! Где ты есть, черт тебя раздери!

— Не ори, Баррет, здесь, — отозвался я в канал. Видеосвязи почему-то не было, только голос.

— Ну слава всем хренам пустоты! Короче, братан, дела такие: я пока тебя здесь ждал, связался с лепилой. Он тебя ждет, записывай адрес — городок Ньюстер, авеню Паркхилл, 540. Док тебя ждет, скажешь, что ты от меня. И вот еще что. Я не знаю, кто ты такой, но я знаю, что ты конкретно искал концы на картель Бесара. В частности, на их завязки с корпорацией Vitae Serve. Не знаю, зачем оно тебе, но ты очень искал туда ходы. И явно имел на них зубы. Все, братан, прощай, не поминай лихом!

— Ты чего?! Сай, ты охерел, какое прощай? Что у тебя происходит?!

— Реакторы вразнос пошли. Хорошо этот гад меня приложил. Катер спекся, реакторам край, то, что я сюда долетел и тебя дождался — уже чудо, — в его голосе не было ни паники, ни обреченности. Спокойный был голос у капитана Саймона Баррета.

Я включил сканеры, вывел изображения себе на тактический обзорный экран и ужаснулся. «Пустотный Кондор» выглядел так, будто его рвали в клочья стаи оголодавших волков. Если бы волки питались звездолетами. Да еще и мидель был раскрыт розочкой, видимо, один из реакторов у Сая все-таки взорвался. Мда, безрадостная картинка.

— Баррет, я могу подойти поближе и открыть аппарель, выбрасывайтесь в скафах, подберу!

— Рик, ты мудак. Не трави мне и моим людям душу и отойди подальше. Я же тебе сказал — у нас даже катер спекся. И скафы пустотные, все в шлак. Не поминай нас лихом, Рикардо. Прощай, братан. — На секунду включилась видеосвязь, видимо, измочаленный трансивер смог ненадолго ожить, и передо мной предстал Баррет, спокойный и сильный. Его вид ужасал — комбинезон был разорван в нескольких местах, на голове красовалась пропитавшаяся кровушкой повязка, и одна рука капитана Баррета была примотана к корпусу букс-лентой. Видимо, шину собирали из чего нашли под рукой. Рубка за спиной Саймона тоже впечатляла, закопченные возгораниями стены, половина пультов даже не светилась. Старый пират увидел, что дисплей связи ожил, и махнул мне рукой в прощальном салюте. А в следующую секунду связь опять оборвалась, и на обзорном экране «Пустотный Кондор» исчез в ослепительной вспышке.

Я уронил руки вдоль тела, пытаясь просто убрать их с пульта. Меня затрясло крупной дрожью, словно в рубке похолодало до минусовой температуры. Потом у меня начало сдавать зрение, словно поплыла резкость, и я вдруг понял, что это слезы. И дышать стало сложно, нахлынувшие слезы душили и хотелось заорать. Вот же чушь, пробежала какая-то отстраненная мысль, вроде я совсем недавно заново с ним познакомился, я же его совсем не помнил. Почему, почему же мне сейчас так мерзко? Что за невыносимая дрянь со мной происходит? Почему Саймон не попытался хотя бы пристыковаться, ведь говорили мы минимум три минуты? Да потому, ответил мне мой же внутренний голос, что ты мудак. И если бы «Кондор» пошел бы на стыковку — то взрывом тебя сейчас тоже вскрыло. А так хотя бы ты можешь долететь до доктора. Ньюстер, Паркхилл авеню, 540. Да какой к черту доктор? За что? Почему Саймон? Кто это был, на крейсере? Какой сучий потрох послал этих ублюдков? Я их голыми руками порву и собственными зубами им горло перегрызу, суки! Мрази, ублюдки, нежить поганая, твари!

«Истерика», услужливо подсказал внутренний голос, опять же как-то отстраненно и тихо, просто констатируя факт. Надо успокоиться и заняться делом. Иначе все впустую. Надо, согласился я сам с собой, и постарался сделать несколько глубоких вдохов-выдохов. Это помогло, трясти стало меньше. Следующим делом я запустил бортовой компьютер в режим самопроверки. Отчет был неутешителен — корабль лишился двух кормовых маневровых дюз, аппарели грузового трюма и частично обшивки на топе кормы и миделя. Но тем не менее комп полагал, что проход сквозь атмосферу нас не испепелит и не разорвет в клочья. И то хлеб, как говорится.

Не буду расписывать, как я полз по системе, как садился на космодром «Шабарда», ничего интересного в этом нет. Диспетчер был ленивым и сонным, автомата наведения на посадочную полосу у них не было, поэтому я просто постарался как можно более аккуратно водрузить мою посудину на еще не остывший после дневной жары раскрошенный бетон, и дождался досмотровой группы таможни. Пришедшие двое инспекторов долго цокали языками, разглядывая мои пробоины, согласились с мыслью о том, что пиратов развелось, как мух, и ушли. Я вышел из корабля, накрепко заперев свою каюту, прихватив три тысячи рублей и связавшись с техслужбой по поводу ремонта. Цены здесь неприятно отличались от Берно, но зато никто не задавал никаких вопросов. Обшивку починить? Починим. Аппарель заменить? Заменим. Дюзы заменить и прочистить выхлопные каморы? Заменим, прочистим, протестируем. С вас за все про все четыре тысячи рублей, раз вам удобнее считать в них, да и дозаправка в счет включена. Оплата по факту, с вами свяжутся.

Четыре тысячи рублей, конечно, сумма весомая. Но, как я подозреваю, это было политикой Ариэля — не задавать вопросов, а просто выставлять счета к оплате. Удобная политика, ничего не скажешь. А главное, скорее всего, прибыльная для администрации этого мира.

Их светило скрылось за горизонтом пару часов назад, и вечер целиком вступил в свои права. От космодромных плит тянуло теплом, и тот километр с небольшим, который я прошагал до стоянки такси, напоминал о чем-то добром и теплом, словно из детства. Знаете, такое дурацкое ощущение, когда никакой конкретики нет, просто когда-то давным-давно вы испытывали подобное. И оно было добрым. Теплым. Уютным. Безопасным и родным. Как яблоневый сад у дедушки, летним днем. Или как сгонять на велосипедах на рыбалку с друзьями, на каникулах. Вот что-то такое, словами не описать…

На стоянке дежурило две машины: люксовый седан и полугрузовой фургон. Странноватое сочетание, но что не сделаешь. Я подошел к о чем-то треплющимся водилам, покашлял, привлекая к себе внимание, и на интере назвал адрес. Один из них тут же сделал вид, что он тут вообще апельсины приносил, а ни разу не таксист, второй пожал плечами и назвал цену. Я спросил его, доставит ли он меня на авеню Паркхилл, 540, за три русских рубля, и он очень быстро согласился, пока я не передумал. И на полугрузовике мы рванули вдоль по шоссе, подальше от космопорта.

До названного мною адреса мы ехали где-то с полчаса, обогнув город по касательной, как я понял. И километр за километром менялся пейзаж, подсказывая, что кварталы вокруг все более и более респектабельны. А непосредственно Паркхилл — судя по местности вокруг, вообще была районом для не самых рядовых обитателей этого города. Липы и каштаны росли вдоль дороги, обрамляя собой тротуары. И новенькие дорогие модели авто, которые встречались на лужайках перед домами, подсказывали, что местные жители дорожат тишиной и покоем. Дом 540 ничем особенным не отличался, такой же шикарный особняк, как и соседние с ним. И точно так же на лужайке грелся под солнышком дорогой спорткар. Я расплатился с таксистом, выгрузил из багажника свою дорожную сумку, в которой путешествовали один из пистолет-пулеметов, смена одежды и белья, и некоторое количество денег. Дорожка, которая вела к дому, была заботливо выложена плиткой, и я мог бы поспорить, что по краям ее спрятались автоматические омыватели.

Дверь тоже вызывала ощущение дороговизны и стиля. Не то какое-то местное дерево, не то привозной дуб. Но солидно, красиво и весомо. Как и должно быть. Звонка не было, лишь молоток и медная табличка, в которую им полагалось стучать. Что я и проделал.

Выждав примерно полминуты, я уже собирался развернуться и уйти, и черт с ним, с доктором, но тут из-за двери послышались шаги, и вместо вопросов «кто там» или «как представить», дверь просто открылась. На пороге стоял высокий, около двух метров роста, и очень тощий человек, одетый в джинсы, рубашку и шлепанцы. К тому же голова его блестела свежевыбритой поверхностью кожи. Длинный, налысо выбритый, тощий и нескладный человек, с очень живым взглядом, тонкой полоской губ и свернутым на сторону носом. Ну и зрелище…

— Доктор Марат? — немного опешив, поинтересовался я.

— Oui, monsier, а с кем имею честь? — голос у него был под стать его внешности, звонкий и немного скрипучий.

— Вам обо мне должен был сообщить Саймон Баррет, капитан Баррет. Меня зовут Рикардо Альтез.

— Альтез? — Уголки рта доктора поползли вверх. — Не слышал. А вот про Рика Счастливчика мой друг Саймон мне недавно сообщал. Как дела у капитана Баррета?

— Хреново, — вывалил я напрямую. — Нет больше капитана. Саймон погиб несколько часов назад в этой системе. Его расстрелял рейдер, и, несмотря на то что «Пустотный Кондор» смог уйти в прыжок — на этом все и закончилось. Реакторы пошли вразнос, и Саймон спекся вместе с кораблем и всем экипажем. А меня направил к вам, свято веря в то, что вы сможете из моей башки, в которой поселилась амнезия травматического генеза, вытащить информацию. И я хотя бы буду знать, кому оторвать головы за смерть моего друга. Разрешите войти, док?

— Да-да, входите, — вид у него теперь был несколько ошарашенный. — Просто я как раз несколько часов назад и разговаривал с капитаном, и мне не показалось, что он чем-то встревожен. Но… Он за вас поручился, и стало быть, у меня в доме вам всегда рады. Проходите, располагайтесь пока в гостиной. Кофе? Чай? Виски? Ром?

Я прошел в огромную светлую гостиную, посреди которой уютно расположился гигантский диван-уголок, перед которым царствовал столик, не то действительно из монокристалла, не то удачно стилизованный. Решив, что время для церемоний осталось где-то под стволами Сахары и Гиппо, я уселся на диван, поставил сумку рядом с собой на пол, посмотрел на Марата и выдохнул:

— Знаете, док, я бы выпил сотку вискаря, если вы не против.

— Был бы против — не предлагал бы, — ответил он, прошагал к бару, добыл оттуда два стакана и налил в каждый на три пальца. Один поставил передо мной, второй оставил у себя в руке и отсалютовал:

— Мир праху Саймона. Вечная память, он был хорошим человеком.

— Мир праху, — отозвался я, отхлебнув где-то треть из своего стакана.

— Извините, Рик, льда не предлагаю, поскольку не люблю портить хороший виски этим мерзким водяным привкусом, надеюсь, что и так неплохо.

— Более чем, док, более чем. Кстати, Марат — это имя или фамилия? — я решил «вести себя как дома», к черту политесы. Если покойный Баррет и впрямь был другом врача, то здесь это будет восприниматься нормально.

— Фамилия, — улыбнулся он. — Меня зовут Анри-Жак, Анри-Жак Марат, доктор медицины Фартанского университетского сообщества, специализация — травматология, вторичная специализация — нейрохирургия.

— Рикардо, мать его, Альтез, кажется — вольный капитан, как дошел до жизни такой — не помню, надеюсь на вашу помощь в этом вопросе, — пожал я плечами.

— Помощь так помощь. Рикардо, давайте поступим так, вы сейчас расположитесь на втором этаже, в любой из восточных комнат, приведете себя с дороги в порядок, а через полчаса я жду вас в комплексе, это минус первый этаж, там не ошибетесь. Договорились? — он развел руками, как бы подсказывая мне, что дело прежде всего.

— Договорились, доктор, — я залпом допил виски и пошел располагаться.

Через полчаса я спустился по лестнице на минус первый этаж, поскольку подвалом это помещение назвать — язык бы не повернулся. Именно «минус первый этаж», поскольку спустившись я тут же попал в медкомплекс. Он начинался с тамбура-раздевалки, где я облачился в накидку наподобие хламиды, из тонкого шелка, взяв ее с вешалки. Вместо ботинок и прочих сапог на мои ноги в кои-то веки попали тапочки, такие же практически невесомые. А когда я вошел во вторую секцию тамбура, сначала началась дезинфекция меня, тотальная, ионно-магнитными волнами. И только когда система решила, что я достаточно простерилизовался, открылась третья дверь и я смог войти в гигантскую залу, уставленную по периметру оборудованием. Около одной из стенок сидел Анри-Жак, что-то занося в комп.

Я прокашлялся, доктор отреагировал даже не отвлекаясь от монитора:

— Рик, слева от вас ложемент, над которым нависает перевернутая пирамида непонятного вам назначения. Проходите к нему, располагайтесь поудобнее, я даже подходить не буду, все управление пойдет с этого терминала.

— Че-то мне как-то боязно, док, — честно признался я, изрядно дрейфя от нахождения во всем этом стерильном царстве.

— Бояться нечего, Счастливчик, — фыркнул Марат. — Вы ничего не почувствуете, просто подремлете в ложементе некоторое время. А когда проснетесь — мы с вами обсудим, что именно удалось вам выудить из своей черепушки с моей скромной помощью.

— Ну, вам виднее, — я прошаркал к пресловутому трону инквизиции и разлегся на нем, отметив про себя, что на корабле у меня пилот-ложементы гораздо удобнее.

Док был прав. Я ничего не почувствовал, кроме того, что мои веки наливаются свинцом, и я очень, очень хочу спать. А раз хочу — значит, организму это нужно, подумал я, проваливаясь в блаженное небытие бессознательного состояния.

А потом я проснулся, глядя в ту самую перевернутую пирамиду. Она же инъекторно-операционный нейрохирургический комплекс. Знакомая дрянь, не раз доводилось сталкиваться. Очень правильная штука, умеет что черепушки латать, что вливания в любой сосуд проводить, вместе с зондированием и детальным обследованием сердечно-сосудистой системы. О… Вот это накрыло, вот это вспомнил, а как же тогда…

— Доброе утро, — на чистом русском языке, вместо уже осточертевшего мне интерлингва, произнес Анри-Жак. — Вернее, правильно будет сказать, доброе утро, Игорь.

— Игорь? — тупо спросил я, заранее понимая ответ.

— Игорь Иванович Соловьев, если быть точным, — кивнул док. — Во всяком случае, та часть памяти, которую мне гарантированно удалось подцепить на свои крючки и прочитать, именно на это имя и откликается.

— Тьфу ты… — пробормотал я, пытаясь встать из ложемента. Получалось хреново, поскольку слабость, накатившая после процедуры вмешательства, сделала мои руки и ноги абсолютно ватными.

— Ну, тьфу не тьфу, а что-то мы смогли, дружище, — Марат продолжал разговаривать на русском языке, и вдруг до меня дошло: это его родной язык. Ни один иностранец, ни один носитель другой языковой группы никогда настолько легко общаться на русском не будет: это можно только впитать в себя с детства.

— Док… Анри-Жак, говорите, да? А русский…

— Прекрасно мною усвоен за время работы на разных станциях и планетах, — не дал он мне договорить. — И, да, именно Анри-Жак. Извини, Игорь, но лучше тебе ничего другого от меня не слышать. Анри-Жак Марат, к вашим услугам, — он козырнул. — И вернемся к делу. Что тебе говорит словосочетание «Жандармский корпус Российской Империи»?