Глава 10
ЯРМАРКА НАЕМНЫХ РАБОЧИХ

Теперь все мои силы были направлены на то, чтобы добраться до Верити, ждавшего меня где-то за Горным Королевством. Для этого мне сперва нужно было пересечь весь Фарроу, что было нелегкой задачей. Долина Винной реки вполне подходит для пешего путешествия, но чем дальше от берегов, тем более пустынной и бесплодной становится местность. Пахотные земли засеяны льном и коноплей, но за ними начинаются огромные свободные пространства. Хотя внутреннюю часть герцогства Фарроу нельзя назвать пустыней, это все равно плоская сухая равнина. Там обитают только племена кочевых пастухов, которые беспрестанно перегоняют стада с места на место в поисках корма. И даже они, когда уходит «зеленое» время года, покидают пастбища, чтобы осесть во временных поселениях вдоль рек или вблизи других источников воды. В дни, последовавшие за моим бегством из дворца Тредфорда, я перестал понимать, с чего королю Велдеру Владетельному вообще вздумалось завоевать Фарроу, не говоря уж о том, чтобы сделать его одним из Шести Герцогств. Я знал, что мне надо свернуть от Винной реки и пойти южнее, к Голубому озеру, чтобы пересечь его и следовать вдоль Холодной реки к подножиям гор. Но это практически невозможно было проделать в одиночку. А Ночного Волка со мной не было, так что я был один.

Внутри страны нет больших городов, хотя встречаются примитивные поселения, круглый год существующие на берегах ручьев или речушек. Большинство из них живет благодаря торговым караванам, которые проходят поблизости. Торговля, хотя и не очень оживленная, ведется по дороге к Голубому озеру и Винной реке, и по той же дороге текут товары, ввозимые и вывозимые из Горного Королевства. Мне надо было каким-то образом примкнуть к одному из таких караванов. Легко сказать, и гораздо труднее сделать.

Когда я входил в Тредфорд, то выглядел беднейшим из нищих. Я покинул его в роскошном костюме, на одном из лучших коней, когда-либо выращенных в Оленьем замке. Но в то мгновение, когда я расстался со Стрелком, тяжесть моего положения начала давить на меня. У меня были украденная одежда, собственные пояс и сапоги, кошелек, нож и меч и к тому же кольцо и медальон на цепочке. В кошельке не было ни копейки, зато там лежали огниво, точильный камень и прекрасная коллекция ядов.

Волки не охотятся поодиночке. Так сказал мне когда-то Ночной Волк, и еще до исхода дня я оценил мудрость этого заявления. Моя трапеза в тот день состояла из корней рисовой лилии и нескольких орехов, которые плохо спрятала белка. Я бы с радостью съел и саму белку, которая сидела на высоком суку и бранила меня, пока я грабил ее кладовую, но у меня не было никакой возможности поймать ее. Разбивая камнем орехи, я с грустью наблюдал, как одна за другой рассеиваются мои иллюзии относительно меня самого.

Я считал себя самодостаточным и умным человеком. Я гордился своим мастерством убийцы и в глубине души верил, что, хотя я не полностью овладел Силой, я все же гораздо богаче одарен ею, чем любой из членов круга Галена. Однако стоило отнять у меня великодушие короля Шрюда и охотничьи способности друга-волка, лишить тайных знаний и искусства составления заговоров Чейда и наставничества в Силе Верити — и что же? Остался голодный человек в ворованной одежде, застрявший на полпути между Баккипом и горами с очень сомнительными перспективами продвинуться в любую сторону.

Какими бы мрачными ни были эти мысли, они не могли отменить настоятельного требования Силы Верити. «Иди ко мне». Намеревался ли он выжечь эти слова в моем мозгу? Не думаю. Скорее он просто пытался удержать меня от того, чтобы убить Регала и себя самого. Но теперь его приказ был со мной и гноился, как застрявший наконечник стрелы. Он проник в мои сны, и мне часто стало сниться, что я иду к Верити. Не то чтобы я отказывался от своего намерения убить Регала; десятки раз в день я составлял в голове планы, согласно которым мог бы вернуться в Тредфорд и прикончить своего обидчика. Но все мои замыслы начинались с оговорки: после того, как я побываю у Верити. Для меня стало просто невозможным существование какого-нибудь другого дела.

В нескольких голодных днях пути вверх по реке от Тредфорда есть город, который называется Пристань. Хотя он не так велик, как Тредфорд, это довольно большой город. Там хорошо выделывают кожу, не только коровью, но и крепкие свиные шкуры харагаров. Другой главной индустрией города является производство прекрасной посуды из белой глины, залегающей вдоль реки. Многое из того, что в других местах делается из дерева, стекла или металла, в Пристани изготовляют из кожи и глины. Из кожи делают не только туфли и перчатки, но и шляпы, верхнюю одежду и даже сиденья стульев, а также крыши и стены рыночных палаток. В окнах магазинов я видел хлебные доски, подсвечники и даже ведра, сделанные из прекрасно глазированной глины и раскрашенные сотнями разных красок.

Кроме того, я обнаружил там небольшой базар, где можно было продать все, что пожелаешь, без риска, что тебе зададут слишком много вопросов. Я обменял мою роскошную одежду на свободные штаны и тунику рабочего и получил в придачу пару носков. Мне бы следовало совершить более выгодный обмен, но торговец нашел несколько коричневых пятен на манжетах рубашки, которые, как он думал, не отстираются. А гамаши растянулись, потому что плохо сидели на мне. Он мог выстирать их, но не был уверен, что придаст им правильную форму… Я сдался и счел совершенную сделку вполне приемлемой. По крайней мере, мою новую одежду не носил прежде убийца, бежавший из владений короля Регала.

В лавочке ниже по улице я расстался с кольцом, медальоном и цепочкой, получив взамен семь серебряных монет и семь медяков. Этого не могло хватить на плату за присоединение к каравану, идущему в горы, но хозяйка лавки предложила лучшую цену, чем хозяева пяти предыдущих. Круглолицая маленькая женщина, которая купила их у меня, робко коснулась моего рукава, когда я собрался уходить.

— Я не спросила бы, господин, если бы не видела, что вы в отчаянии, — начала она нерешительно, — так что, умоляю вас, не обижайтесь на мое предложение.

— Какое? — спросил я.

Я подозревал, что она хочет купить мой меч. Я знал, что все равно не расстанусь с ним. Она не даст мне достаточно денег, чтобы я мог решиться идти без оружия.

Она застенчиво показала на мое ухо.

— Ваша серьга свободного человека. У меня есть клиент, который собирает такие редкости. Я думаю, она из Бутранского клана. Я права? — Она спросила это так неуверенно, словно ожидала, что я могу впасть в ярость.

— Я не знаю, — честно ответил я, — это был подарок друга. Я не могу отдать эту вещь за горсть серебра.

Она понимающе улыбнулась, внезапно обретая уверенность.

— О, я знаю, что мы говорим о золоте за такую вещь. Я не стала бы оскорблять вас, предлагая серебро.

— Золото? — удивленно спросил, я и коснулся маленькой безделушки в моем ухе. — За это?

— Конечно, — легко согласилась она, думая, что я прощупываю цену. — Я вижу, что это превосходная работа. Такова репутация Бутранского клана. Кроме того, это редкость. Бутранский клан не часто дает свободу своим рабам. Это хорошо известно даже здесь, далеко от Калсиды. Если мужчина или женщина носит татуировку Бутрана, что ж…

Мне без труда удалось втянуть торговку в ученый разговор о работорговле в Калсиде, рабских татуировках и кольцах свободы. Скоро стало ясно, что она хочет купить серьгу Баррича не для какого-то клиента, а для себя. Один из ее предков был рабом и заслужил свободу. Она до сих пор хранила кольцо, которое дали ему хозяева как знак того, что он больше не раб. Обладание такой серьгой, соответствующей символу клана, вытатуированному на щеке раба, давало ему единственную возможность свободно передвигаться по территории Калсиды и даже покинуть страну. Если раб строптив или ленив, это всегда можно понять по количеству татуировок у него на лице — оно соответствует количеству перепродаж. Если татуировок много — значит, раб не пригоден ни для чего, кроме работы в шахте или гребли на галере. Торговка убедила меня снять серьгу и тщательно рассмотрела тонкие нити сплетенного серебра, образовавшие сеть с сапфиром внутри.

— Видите, — объяснила она, — слуга должен не только заслужить себе свободу, но и отработать у хозяина стоимость такой серьги. Без нее его свобода не более чем длинный поводок. Он не может никуда уйти, потому что его остановят на первом же проверочном пункте, не может выполнять никакой работы свободного человека без письменного согласия его прежнего владельца. Бывший хозяин больше не отвечает за его еду и кров, но раб не имеет возможности обеспечить себя всем необходимым.

Она немедленно предложила мне три золотых. Это было даже больше, чем плата за караван. Я мог бы купить лошадь, хорошую лошадь, и не только присоединиться к каравану, но и путешествовать с комфортом. Но я покинул лавку, прежде чем торговка успела увеличить цену. На медяк я купил буханку черствого хлеба и присел у причалов, чтобы подкрепиться. Мне о многом надо было подумать. Серьга, вероятно, принадлежала бабушке Баррича. Он говорил, что она была рабыней, но получила свободу. Я размышлял о том, что могла означать для него эта серьга, когда он отдал ее моему отцу, и чем она была для моего отца, когда он оставил ее у себя. Знала ли обо всем этом Пейшенс, когда передала ее мне?

Я всего лишь человек, и искушение согласиться на сделку было велико. Знай Баррич о положении, в котором я находился, он велел бы мне пойти и продать серьгу, потому что моя жизнь и безопасность значат для него больше, чем любая серебряная безделушка с сапфиром. Я мог получить лошадь, поехать в горы, найти Верити и положить конец мучениям от его приказа, который словно бы зудел у меня под черепом, так что и не почешешь.

Я смотрел на реку и наконец представил себе долгое путешествие, предстоящее мне. Отсюда я должен пройти почти через пустыню, чтобы добраться до Голубого озера. Я не имел ни малейшего представления о том, как переправиться через него. На другой стороне лесные дороги вьются через подножия наверх, в суровые земли Горного Королевства. Мне придется пойти в Джампи, столицу, чтобы каким-то образом получить копию карты, которой пользовался Верити. Ее перерисовали из старых книг библиотеки Джампи; может быть, оригинал все еще там. Только эта карта может привести меня к Верити, ожидающему где-то на неизведанной земле по ту сторону Горного Королевства. Мне понадобится каждая монетка.

Но, несмотря на все это, я решил сохранить серьгу. Не из-за того, чем она была для Баррича, а из-за того, что она значила для меня. Это была моя последняя физическая связь с прошлым, с человеком, вырастившим меня, и даже с отцом, ведь и он когда-то носил ее. Было странно трудно заставить себя сделать то, что, как я знал, было только разумно. Я поднял руку и расстегнул крошечную застежку, которая прикрепляла серьгу к моему уху. У меня все еще оставались шелковые полоски Фестро, я использовал самую маленькую из них, чтобы как следует завернуть серьгу, и положил ее в кошелек. Торговка слишком уж заинтересовалась ею и хорошо запомнила, как она выглядит. Если Регал действительно решит объявить розыск, эта серьга будет одной из моих примет.

Потом я прошелся по городу, прислушиваясь к разговорам и пытаясь узнать все необходимое, не задавая вопросов. Я слонялся по рыночной площади, лениво переходя от прилавка к прилавку. Я назначил себе щедрую сумму из четырех медяков и потратил их на то, что казалось экзотической роскошью, — мешочек трав для чая, сушеные фрукты, осколок зеркала, маленький котелок и чашку. В нескольких палатках с травами я спрашивал об эльфийской коре, но либо торговцы ничего не знали о ней, либо в Фарроу ее называли по-другому. Я сказал себе, что в этом нет ничего страшного, потому что не собирался терять столько сил, чтобы пришлось прибегать к помощи коры. Я надеялся, что не ошибаюсь. Вместо коры я с некоторым сомнением приобрел семена какого-то солнечника — торговец заверил, что они помогают человеку бодрствовать, как бы сильно он ни устал.

Одна женщина-старьевщица за два медяка позволила мне просмотреть содержимое своей тележки. Я обнаружил дурно пахнущий, но вполне пригодный плащ и гамаши, которые были примерно в равной степени теплыми и колючими. Я обменял оставшиеся полоски желтого шелка на платок, и старьевщица, отпустив по этому поводу уйму шуточек, показала мне, как завязать его на голове. Как и раньше, я сделал из плаща узел, чтобы нести поклажу, а потом пошел в восточную часть города, к бойням.

Я никогда и нигде не встречал такой вони. Там было огромное количество загонов с животными, настоящие горы навоза, из сараев пахло кровью и отбросами, а из кожевенных ям шел резкий неприятный запах. Но мало того что мой нос подвергся поруганию — еще и воздух был наполнен блеянием овец, визгом харагаров, жужжанием мясных мух и криками людей, переводивших животных из загона в загон или волочивших их на бойню. Как я себя ни успокаивал, я не мог отгородиться от слепого отчаяния и паники ожидающих гибели животных. У них не было ясного сознания того, что их ждет, но запах крови и крики умирающих будили в некоторых из них ужас, сравнимый с тем, который я испытывал, лежа на каменном полу камеры Регала. Тем не менее мне следовало быть именно здесь, потому что здесь заканчивали свой путь караваны и отсюда некоторые из них отправлялись в дорогу. Люди, которые привели сюда животных для продажи, скорее всего, намерены вернуться домой. Большинство из них захотят купить другие товары, чтобы не идти назад с пустыми руками. Я надеялся найти какую-нибудь работу в одном из караванов, чтобы дойти, по крайней мере, до Голубого озера.

Вскоре я обнаружил, что на это надеялся не только я. В промежутке между двумя тавернами, выходившими на загоны, была целая ярмарка наемного сброда. Здесь были пастухи, которые привели свои стада от Голубого озера, истратили вырученные деньги, а теперь, оставшись без гроша далеко от дома, искали возможности вернуться. Для некоторых из них это был образ жизни. Было также несколько юнцов, по-видимому искателей приключений и желающих начать свое дело. И были отбросы общества, которые нигде не могли найти постоянной работы или просто не умели подолгу жить на одном месте. Я не мог как следует смешаться ни с одной из этих групп и в конце концов остался с перегонщиками.

Я всем рассказывал, что моя мать недавно умерла и завещала все моей старшей сестре, а та незамедлительно выгнала меня. И теперь я хотел добраться до своего дяди, который живет у Голубого озера, но деньги у меня уже кончились. Нет, никогда раньше я не перегонял скот, но у нас дома были лошади и овцы, и я знаю, как за ними ухаживать, и некоторые говорят, что у меня «есть подход к бессловесным тварям».

В тот день никто меня не нанял. На работу взяли не многих, и большинство из нас стали устраиваться на ночлег прямо там. Подмастерье пекаря прошелся среди нас с подносом остатков, и я расстался с очередным медяком, купив длинный ломоть посыпанного семенами черного хлеба. Я разделил эту трапезу с крепким парнем, из-под платка которого торчали длинные льняные волосы. В ответ Крис предложил мне кусочек сушеного мяса, глоток самого ужасного вина, какое мне доводилось пробовать, и массу свежих сплетен. Он был болтун, один из тех людей, которые занимают крайнюю позицию по всем вопросам и не беседуют, а спорят со своими товарищами. Поскольку мне было особенно нечего сказать, Крис скоро втянул других перегонщиков в длительную дискуссию о политических течениях в Фарроу. Кто-то разжег небольшой костер, больше для освещения, чем для того, чтобы согреться, и по рукам пошли бутылки с вином. Я лег на спину, положив голову на свой тюк, и притворился, что дремлю, на самом деле внимательно прислушиваясь к беседе.

Не было никаких разговоров о красных кораблях. Никто не вспомнил о бушующей на береговой линии войне. Я только теперь понял, как сильно эти люди вознегодовали бы, если бы с них стали взимать налоги для защиты побережья, которого они никогда не видели, для постройки океанских кораблей, когда они не могут даже вообразить, что такое океан. Бесплодные равнины между Пристанью и Голубым озером были их океаном, а они матросами, путешествующими по нему. Шесть Герцогств стали единым государством не сами по себе — сильные правители связали их единой границей и приказом быть одним целым. Если бы все Прибрежные герцогства пали под натиском красных кораблей, это бы почти ничего не означало для здешнего народа. У них все равно останутся стада и отвратительное вино; никуда не денутся трава, река и пыльные улицы. Так что я подумал, какое же право мы имели заставлять этих людей платить за войну, которая велась так далеко от их домов? Фарроу и Тилт были завоеваны и покорены. Они не приходили к нам, прося защиты или преимуществ в торговле. Им, безусловно, стало лучше, когда их освободили от мелких племенных вождей и дали большой рынок сбыта для их продукции. Сколько парусины и прекрасных льняных веревок продали они, прежде чем стали законной частью Шести Герцогств? И все-таки это было жалким утешением.

Я устал от этих мыслей. Единственной постоянной темой их беседы были жалобы на прекращение торговли с Горным Королевством. Я уже начал дремать, когда услышал слово «Рябой». Я открыл глаза и слегка повернул голову.

Кто-то упомянул его, как обычно, в качестве предвестника болезней, со смехом говоря, что все овцы Хенсила видели его, потому что умерли в своем загоне, прежде чем бедолага успел продать их. Я нахмурился, подумав об эпидемии, но другой человек рассмеялся и сказал, что теперь в народе считают: увидеть Рябого уже не плохая примета, а величайшая удача.

— Если я встречу этого старого нищего, то не брошусь наутек, а схвачу его и приведу к королю. Он обещал сотню золотых любому, кто найдет Рябого из Бакка.

— Всего пятьдесят золотых, а вовсе не сто, — насмешливо перебил его Крис. Он снова глотнул из своей бутылки. — Что за глупости, сотня золотых за седого старика!

— Нет, сотня за него одного. И еще сто за человека-волка, который бежит за ним по пятам. Я слышал, как об этом кричали сегодня после полудня. Они пробрались в королевский дворец в Тредфорде и убили нескольких гвардейцев звериной магией. Вырвали им горло, чтобы волк мог напиться крови. Вот они кого ищут. Одет как аристократ, говорят, и у него есть кольцо, цепочка и серебряная побрякушка в ухе. В волосах белая прядь после старой битвы с нашим королем, и шрам на лице, и сломанный нос. Да, и еще новенькая рана на предплечье, которую он получил от короля в этот раз.

Все одобрительно загалдели. Даже я вынужден был оценить целеустремленность Регала. Я снова повернулся к своему тюку и зарылся в него, как будто собираясь спать.

Разговор продолжался.

— Говорят, он воспитан звериной магией и может превратиться в волка, как только на него упадет лунный свет. Они спят днем и разгуливают по ночам, вот что они делают. Ходят слухи, что проклятие наслала на нашего короля эта чужеземная королевна, которую он выгнал из Бакка, когда она захотела украсть у него корону. А Рябой, оказывается, наполовину дух, которого горная ведьма вытащила из тела старого короля Шрюда. И он шляется по дорогам и улицам, повсюду в Шести Герцогствах, и везде приносит несчастье. И у него лицо старого короля.

— Дерьмо и вздор, — с отвращением проговорил Крис и сделал еще глоток.

Но другим понравилась эта дикая история, и они, перешептываясь, придвинулись поближе к рассказчику.

— Так уж я слышал, — раздраженно сказал он, — что Рябой — это полудух Шрюда и что он не будет знать покоя, пока горная королевна, его отравительница, не окажется в могиле.

— Если Рябой — дух Шрюда, почему Регал предлагает за него сотню золотых? — кисло спросил Крис.

— Не дух. Полудух. Он украл часть духа короля, когда тот умирал, и король Шрюд не успокоится в могиле, пока Рябой не умрет. Тогда половинки духа короля смогут соединиться. А некоторые говорят, — он понизил голос, — что бастард на самом деле не умер. Он и есть человек-волк. Они с Рябым хотят отомстить королю Регалу и уничтожить его, раз уж они не смогли захватить трон. Бастард сговорился с королевой Лисицей и задумал стать королем, убив старого Шрюда.

Это была подходящая ночь для такой истории. Бледная оранжевая луна висела низко над землей, и ветер доносил до нас скорбные стоны скота в загонах, запахи крови и выделанных кож. Время от времени лик луны закрывали высокие рваные облака. От слов рассказчика дрожь пробежала у меня по спине, хотя и совсем не по той причине, что у всех остальных. Мне уже казалось, что сейчас кто-нибудь толкнет меня ногой и крикнет: «Эй, давайте-ка лучше посмотрим на него как следует!» Но никто этого не сделал. Рассказ погонщика заставил их искать в темноте волчьи глаза, а не присматриваться к усталому рабочему, спящему среди них. Тем не менее сердце колотилось у меня в груди, и я думал о том, много ли оставил следов. Портной, у которого я обменял одежду, узнает меня по этому описанию. И возможно, женщина с серьгой. Даже старьевщица, которая помогала мне правильно завязать платок. Кто-то не захочет доносить, кто-то побоится королевских гвардейцев. Но найдутся и другие. Безопасности ради лучше исходить из худших предположений, как будто все выдали меня.

История меж тем обрастала все новыми гнусными подробностями. Рассказчик поведал, что Кетриккен легла со мной в постель, чтобы зачать ребенка, который должен был помочь нам добиться трона. В его голосе было отвращение, когда он говорил о Кетриккен, и никто не насмехался над его словами. Даже Крис рядом со мной молчаливо соглашался, как будто никто не сомневался в существовании этих странных заговоров. Подтверждая мои худшие опасения, Крис внезапно заговорил:

— Ты говоришь это, как будто сообщаешь великую новость, но все знают, что она понесла вовсе не от Верити, а от бастарда-зверя. Если бы Регал не выгнал эту горную шлюху, он бы в конце концов получил кого-нибудь вроде принца Полукровки в качестве претендента на трон.

Раздался тихий одобрительный шум. Я закрыл глаза, словно очень устал, надеясь, что моя неподвижность и сомкнутые веки скроют ярость, которая грозила задушить меня. Я поднял руку, чтобы покрепче затянуть на волосах платок. Какую цель преследовал Регал, распуская эти злобные сплетни? Я прекрасно понимал, что такого рода яд мог распространять только он. Я не задавал вопросов, потому что не доверял своему голосу и боялся выдать себя. Кроме того, я не хотел показать неосведомленность в том, что, очевидно, было общеизвестно. Так что я лежал неподвижно и слушал со свирепым интересом. Я понял, что все знали о возвращении Кетриккен в горы. Злобное презрение, которое они испытывали к ней, заставило меня предположить, что это свежие новости. Говорили также, что это из-за горной ведьмы был закрыт проход для честных торговцев Тилта и Фарроу. Один человек даже осмелился заявить, что теперь, когда торговля с побережьем прекратилась, Горное Королевство стало шантажировать Фарроу и Тилт, требуя более выгодных условий торговли и грозя в противном случае перекрыть все торговые пути. Другой рассказал, что даже простой караван, который эскортировали стражники Шести Герцогств в цветах самого Регала, завернули на горной границе.

Для меня этот разговор был невыносимо глупым. Горное Королевство нуждалось в торговле с Фарроу и Тилтом. Зерно значило для горного народа гораздо больше, чем строевой лес и меха для этих жителей равнины. Свободная торговля была основной причиной брака Кетриккен и Верити. Даже если Кетриккен бежала назад в горы, я знал ее достаточно хорошо, чтобы быть уверенным: она не поддержит прекращения торговли. Она была слишком привязана к обоим народам, слишком устремлена на то, чтобы стать «жертвенной» для всех них. Если торговое эмбарго действительно существует, его, конечно, наложил Регал. Но люди вокруг меня ворчали о горной ведьме и ее мести королю.

Неужели Регал собирается воевать с Горным Королевством? Возможно ли, что он пытался отправить туда войска под видом эскорта для торговых караванов? Дурацкая мысль. Давным-давно мой отец был послан в горы, чтобы установить официальные границы и положить конец постоянным приграничным стычкам. Эти годы боев научили короля Шрюда, что никто не может силой захватить и удерживать территорию Горного Королевства. Я невольно продолжал размышлять. Именно Регал предложил Кетриккен в жены Верити. Он проделал всю придворную работу, чтобы сосватать ее своему брату. Потом, когда подошло время свадьбы, он попытался убить Верити и сделать принцессу собственной женой. Он потерпел неудачу, но его заговоры и планы были известны только немногим. Шансы получить принцессу Кетриккен и корону Горного Королевства, которую она наследовала, проскользнули у него сквозь пальцы. Я своими ушами слышал разговор между Регалом и изменником Галеном и помню его до сих пор. Они, по-видимому, думали, что Тилт и Фарроу будут лучше защищены, если смогут контролировать границы и проходы Горного Королевства. Неужели теперь Регал надеется силой захватить то, что когда-то собирался получить в качестве приданого? Как он может думать, что способен объединить достаточно сил против Кетриккен, чтобы убедить своих последователей начать справедливую войну против горной ведьмы, закрывшей торговые пути?

Регал, решил я, может поверить во все, во что захочет поверить. Я не сомневался, что теперь, когда он залит вином и одурманен курениями, ему в голову могут прийти самые дикие идеи. Сотня золотых за Чейда и еще сто за меня. Я достаточно хорошо знал, что сделал я сам за последнее время, чтобы заслужить такую высокую цену, но меня очень интересовало, в чем провинился Чейд. Все годы нашего знакомства он оставался безымянным и невидимым. Теперь он по-прежнему не имел имени, однако его рябое лицо и сходство со Шрюдом стали известны. Значит, кто-то где-то видел его. Я надеялся, что в эту ночь, где бы он ни был, он здоров и в безопасности. Мне вдруг захотелось повернуть назад, возвратиться в Бакк и найти его. Как будто я чем-то мог ему помочь!

Не важно, что я хотел сделать, не важно, какие испытывал чувства, я знал, что сперва должен пойти к Верити. Я снова и снова обещал себе это и наконец провалился в усталую дремоту. Мне снились сны, но они были бледными, и прикосновение Силы было едва заметно в них. Они колебались и рассеивались, как будто под дуновением осеннего ветра. Мое сознание, казалось, подхватило и перемешало мысли обо всех, о ком я скучал. Мне снился Чейд, который пил чай с Пейшенс и Лейси. На нем был расшитый звездами шелковый халат очень старого покроя, и он очаровательно улыбался женщинам, умудряясь развеселить даже Пейшенс, которая выглядела чрезвычайно изможденной и усталой. Потом я увидел Молли: она стояла на пороге дома, а Баррич топтался у крыльца, кутаясь в плащ, и говорил ей, чтобы она не беспокоилась, он уходит ненадолго и тяжелая работа может подождать его возвращения; она должна оставаться в доме и заботиться только о себе.

Даже Целерити снилась мне. Она нашла кров в легендарных Ледяных пещерах Голодного ледника в Вернее вместе с остатками своей армии и множеством простых людей, обездоленных пиратами. Мне снилось, что она ухаживает за Фейт, страдавшей от лихорадки и гноящейся раны в животе. Мне привиделся шут, его белое лицо стало цвета слоновой кости, и он сидел перед камином, глядя в огонь. Никакой надежды не было на его лице, и я чувствовал, что смотрю ему в глаза прямо из языков пламени. Где-то неподалеку, хотя и не очень близко, безутешно рыдала Кетриккен. Потом мне приснились волки, загоняющие оленя, но это были дикие волки, и если мой волк был с ними, он принадлежал только им и больше не был моим.

Я проснулся с головной болью. Спина моя ныла, потому что я устроился прямо на остром камне. Солнце только появилось из-за горизонта, но я все же встал и набрал воды для умывания и питья. Как-то Баррич сказал мне, что большое количество воды хорошо помогает от голода. Сегодня мне предстояло проверить эту его теорию на практике. Я взял было нож, собираясь побриться, но потом отказался от этой затеи. Пусть лучше моя борода как можно быстрее скроет шрам. Я неохотно потер грубую щетину, которая уже раздражала меня. Потом вернулся туда, где все еще спали остальные.

Они только начинали шевелиться, когда появился плотный маленький человек и пронзительно закричал, что хочет нанять работника, который поможет ему перегнать овец из одного загона в другой. Это была работа только на несколько часов, и большинство мужчин покачали головами, желая остаться там, где их могли нанять в караван, идущий до Голубого озера. Человек почти умолял и говорил, что ему придется прогнать овец по городским улицам и он хочет сделать это до того, как начнется оживленное движение. Наконец он предложил накормить рабочего завтраком, и я думаю, что именно поэтому согласился пойти с ним. Его звали Дамон, и все время, пока мы шли, он говорил, размахивая руками, как, по его мнению, следует обращаться с овцами. Хорошее стадо, очень хорошее стадо, и не надо их бить или даже пугать. Лучше всего гнать овец спокойно и медленно. Я молча кивал и следовал за ним к загону, расположенному в самом низу улицы мясников.

Скоро стало очевидно, почему он так торопится перегнать своих овец. Соседний загон, по-видимому, принадлежал бедолаге Хенсилу. Несколько овец все еще блеяли, но большинство из них уже умерли или умирали от поноса. Вонь их испражнений добавилась к омерзительному запаху, стоявшему в воздухе. Несколько человек сдирали шкуры с мертвых животных, пытаясь спасти хоть что-то. Это была грязная работа. Окровавленные туши лежали прямо в загоне, рядом с умирающими животными. Это напомнило мне поле боя и мародеров, обирающих павших. Я отвел глаза от этого зрелища и помог Дамону собрать в кучу его овец.

Попытка использовать Дар на овцах — чаще всего напрасная трата времени. Они очень легкомысленны. Даже наиболее спокойные кажутся такими просто потому, что забывают, о чем они думали. Другие склонны к чрезмерной настороженности и становятся подозрительными в самых обыденных ситуациях. Единственный способ обращения с ними — это способ пастушьих собак. Нужно убедить их, что у них есть куда идти, и поддерживать это желание. Я немного развеселился, размышляя о том, как Ночной Волк согнал бы их в кучу и заставил двигаться, но одна моя мысль о волке заставила нескольких овец остановиться и начать испуганно озираться. Я предложил им следовать за стадом, пока не потерялись, и они вздрогнули, словно потрясенные такой перспективой, и присоединились к остальным.

Дамон дал мне длинную палку, и я обрабатывал зады и бока овец, непрерывно бегая туда-сюда, а он показывал дорогу и не давал стаду разбрестись на перекрестках. Мы дошли до городских предместий и запустили овец в один из редких загонов. В другом загоне содержался великолепный рыжий бык, в третьем стояли шесть лошадей. Когда мы отдышались, Дамон объяснил, что завтра отсюда пойдет караван к Голубому озеру. Он купил этих овец только вчера и намеревался отвести их домой. Я спросил его, не нужен ли ему еще один помощник, и он оценивающе посмотрел на меня, но не ответил.

Свое слово относительно завтрака Дамон сдержал. На завтрак были каша и молоко, простая пища, показавшаяся мне изумительно вкусной. Ее подала женщина, жившая в доме у загонов и зарабатывавшая на жизнь тем, что присматривала за животными и предоставляла еду, а иногда и постели их владельцам. После того как мы поели, Дамон старательно объяснил мне, что да, для этого путешествия ему нужен помощник, а может быть, и два, но по покрою моей одежды он решил, что я плохо знаю работу, которую ищу. Сегодня утром он взял меня только потому, что я казался единственным действительно проснувшимся. Я рассказал ему свою историю о бессердечной сестре и заверил его, что умею обращаться с овцами, лошадьми и свиньями. После долгих колебаний он нанял меня, сказав, что будет кормить во время путешествия, а в конце его заплатит мне десять серебряных монет. Он велел мне сбегать за вещами и попрощаться с родными, но обязательно вернуться к вечеру, а иначе он наймет кого-нибудь другого.

— Мне незачем идти и не с кем прощаться, — ответил я, решив, что неразумно будет ходить в город, особенно после того, что я слышал прошлой ночью.

Мне хотелось, чтобы караван отправился немедленно.

В первое мгновение он был потрясен, но потом показался даже довольным.

— Что ж, мне нужно сделать и то и другое, так что я оставлю тебя следить за овцами. Им требуется вода — вот почему я держал их в городском загоне. Там был насос, но мне не хотелось оставлять их рядом с больными животными. Ты натаскаешь воды, а я пришлю человека с возом сена. Смотри покорми их хорошенько. Имей в виду, что я буду судить о том, как у нас с тобой получится, по тому, как ты начнешь…

Он чрезвычайно подробно объяснил мне, как, с его точки зрения, надо поить животных и сколько нужно сделать кормушек, чтобы быть уверенным, что каждое животное получит свою порцию. Пожалуй, этого следовало ожидать — я не был похож на овчара. Это заставило меня вспомнить Баррича и его спокойную уверенность в том, что я знаю свое дело и сделаю его. Уже собравшись уходить, Дамон внезапно повернулся:

— А как тебя зовут, парень?

— Том, — ответил я, чуть замешкавшись.

Пейшенс когда-то хотела называть меня так, еще до того, как я принял имя Фитц Чивэл. Это воспоминание вызвало в памяти слова Регала: «Ты взял себе имя Фитц Чивэл Видящий. Но стоит его немного поскрести, и под ним обнаруживается безымянный мальчишка с псарни». Вряд ли он счел бы Тома-пастуха чем-то лучшим.

Там был колодец, хоть и не очень близко от загонов, и к ведру была привязана на редкость длинная веревка. Работая не покладая рук, я умудрился наполнить поилку. На самом деле я наполнял ее несколько раз, потому что овцы очень быстро пили воду, пока не напились вдоволь. Вскоре подъехал воз с сеном, и я принялся раскладывать корм в четыре большие скирды по углам загона. Это тоже был напрасный труд, потому что овцы толпились вокруг скирд и ели все вместе из той, которую я складывал в данный момент. Только после того, как все, кроме самых слабых, наелись, я смог наконец сложить мои четыре скирды.

После полудня я снова таскал воду. Женщина дала мне большой котел, чтобы ее можно было нагреть, и показала уединенное место, в котором я смыл с себя большую часть дорожной пыли. Рука моя заживала очень хорошо. Не так уж плохо для смертельной раны, сказал я себе и понадеялся, что Чейд никогда не услышит о моем промахе. Как бы он смеялся надо мной! Помывшись, я согрел еще воды, на этот раз для того, чтобы выстирать купленную у старьевщицы одежду. Плащ оказался гораздо светлее, чем мне сперва показалось. Я не смог отстирать запах до конца, но к тому времени, когда я повесил плащ сушиться, он все же больше пах мокрой шерстью, чем прежним владельцем.

Дамон не оставил мне никакой еды, но женщина предложила накормить меня, если я наношу воды для быка и лошадей, — за последние четыре дня она очень устала от этой работы. Так я и сделал — и заработал прекрасный обед, состоявший из рагу с сухарями и кружки эля. После еды я проведал своих овец. Когда я убедился, что у них все спокойно, привычка заставила меня подойти к быку и лошадям. Я стоял, облокотившись на изгородь, наблюдал за животными и размышлял. Что, если бы в этом состояла моя жизнь? Неожиданно я понял, что это совсем неплохо, особенно если бы такая женщина, как Молли, ждала меня дома. Большая белая кобыла подошла и потерлась носом о мою рубашку, намекая, чтобы ее почесали. Я приласкал ее и узнал, что она скучает по веснушчатой девочке с фермы, которая приносила ей морковку и называла Принцессой.

Интересно, живет ли хоть кто-нибудь такой жизнью, какой ему бы хотелось? Может быть, Ночной Волк… Я искренне хотел этого, желая ему всего хорошего, но в душе надеялся, что иногда он все же скучает по мне. Я мрачно подумал, не потому ли Верити не хочет возвращаться. Может быть, он просто устал от этой возни с тронами и коронами и взбунтовался? Нет. Только не он. Он отправился в горы, чтобы призвать Элдерлингов. Если в этом он потерпит поражение, то придумает что-нибудь другое. И что бы это ни было, он звал меня на помощь.