Глава девятнадцатая
Я так и не смог есть этот отвратный брикет. Так, слегка приправил им кашу. Вкус он, конечно, придавал. Кончатся домашние запасы, тогда разберемся. В общем, к тому времени, как пора было идти на работу, я успел поесть и подобрать более подходящую одежду. Помня ватные штаны на мужике из крысобоев, хорошо предохраняющие от укусов, я порылся в шкафу и натянул на себя горнолыжный утеплитель. Вот были времена, лыжи, горы… Ну, и старые кирзовые сапоги, сохранившиеся со времен поездок на картошку с однокашниками, тоже пригодились.
Возле ЖЭКа я был вовремя, даже пришел первым. Когда, уже в половине одиннадцатого, я все еще стоял под дверью в печальном одиночестве, стали закрадываться некоторые сомнения. Путем долгих вычислений я понял – сегодня суббота. Выходной. Оказывается – это еще важно. Я так давно перестал следить за днями недели. Кому они были нужны? А вот пригодились, жизнь в городе ещё хранит организованность. Лучше бы я сообразил сразу. Сейчас дрыхнул бы себе и не думал о том, какая мерзопакость может меня поджидать на ночных улицах. Зря я так. Пока не подумал, что на улице могу встретиться с кем-нибудь – не было страха. А теперь… Сначала я стал оглядываться. Мне все время казалось, что из темных подворотен нет, да и высунется кто-то, более реальный, чем зервудак. Мыши там, или крысы. А потом я понял, что оглянувшись назад, мне становится страшно посмотреть вперед. Потом я не выдержал и побежал. Чем быстрее я бежал, тем сильнее боялся. Мой топот совсем заглушил утлые звуки улицы, и мне казалось, что за мной уже гонятся все, кто может и…
Тут я налетел на ветку на асфальте. Хорошо горнолыжный комбинезон был толстый и мягкий. Я отделался легкими ушибами и полной потерей страха. Встряска как будто поставила все на места. Сижу вот, как дурак, на коленях посреди улицы. И чего бежал?
Чего я бежал, стало сразу понятно. С перекрестка по асфальту, как волны по ковровой дорожке, когда ее встряхивает хозяйка, ко мне летела стая. Это были явно не хомяки. Они летели слаженно и стремительно. Наверное, те самые крысы, о которых с ужасом вспоминал Дмитрий. Не было сомнений, куда они несутся. Им до меня уже было метров двадцать, и я успел подумать: «только что я от страха чуть башку об асфальт не расколол. Боялся непонятно чего. А вот несется стая, сеющая смерть повсюду, а мне плевать».
С совершенно не мелодичным, можно даже сказать, не героичным воплем я кинулся навстречу крысам. Или мышам. Твари не затормозили. Вожак, наверное, даже не поднял на меня своих черных круглых глазок. Я не знаю, как это согласуется с законами физики, но стая моментально развернулась на сто восемьдесят градусов и чесанула прочь. Надо сказать, даже быстрее, чем бежала ко мне. Чесанула и скрылась через мгновение в темноте слабоосвещенной улицы. И чего их бояться? Они и сами трусливые. Понавыдумывали проблем.
А дома было хорошо. Я с удовольствием наварил каши и добавил побольше брикета. Вкус у него совсем неплохой. И совсем было приготовился заснуть, как вдруг затрезвонил телефон. Кому это не спится? Не люблю я такие звонки среди ночи. Вроде все ничего, а сердце колотится – вдруг что-то случилось?
– Андрей? – знакомый голос с акцентом. – Это Шон! Я тебе давно звоню, тебя не было. Не разбудился?
– Даже рассупонился, – подшутил я над его способом использовать слова. – Как дела?
– Не хочешь ли завтра встретиться? Э… Поболтать?
Отличная идея, подумал я.
– Конечно, во сколько?
– В два часа. В понедельник работа, нужно лечь спать в правильное время.
Я возражать не стал.
– Да, я с подругой буду, ты не против? – поинтересовался Шон.
Ну, чего бы это я не согласился? Чуть было не спросил, есть ли у подруги подруга, но решил, что неудобно.
Утром я, наконец, решил поубирать. Сколько можно, в самом деле? Я вычистил пыль, скопившуюся за долгие месяцы, но газеты, так и не выбросил. А теперь и подавно не выброшу. Наверное, это были последние газеты на Земле. Жалко выкидывать. Я засунул их на шкаф, так чтобы не были видны. Ладно, считаем, что убрал.
Шон пришел не с одной подружкой. А сразу с тремя. Начались приветствия, представления, несколько преувеличенные эмоции подружек Шона. Они висли на нем, как летучие мыши на потолочной балке.
Я их оставил рассматривать музыкальные диски, а сам пошел готовить что-нибудь поесть. Опять каша… Но мне показалось, что они удивятся и обрадуются такой пище, ведь это не брикет казенный. Я возился не очень долго. В комнате уже негромко звучала музыка, и раздавался время от времени неестественно участливый женский смех. Ну, погуляем.
На стол накрывать никто не помог. Девки наседали на Шона, и уже несколько раз, каждая из них напомнила, что он обещал забрать её с собой. Одна упоминала Англию, две других – почему-то Канаду. Я расставил тарелки и достал из заначки водку. Не полную бутылку, конечно, но все равно это произвело невероятное впечатление. Как будто вынул из кармана канистру старой Клико. После первой рюмки все раскраснелись и накинулись на кашу.
– А почему мало брикета? – капризно поинтересовалась одна из подружек Шона. Если я не перепутал, она говорила, что её зовут Снежана. Врала, видимо. – Ты что, весь паек уже слопал?
Я удивился такому вопросу, но ничего не сказал. Не думал, что брикет этот идиотский кому-то нравится. Я молча пошел на кухню, наверно, ребячился, чтобы произвести эффект, и притащил половину своего пайка. Не жалко. Странно, у девушек такое количество брикетов вызвало новый прилив энтузиазма. Они накинулись на них, как аристократки на устриц. Потом опять выпили водки, и дамы загрызли ее этой дрянью. Ну и вкусы…
– Ну и? – Мы сидели с Шоном и испуганно смотрели на девиц… – Что мы будем делать с этими двумя дурами? А если с ними что-нибудь не то? Куда я их утром дену? Мне на работу.
Шон, ничего не говоря, пошел в другую комнату и через мгновение вернулся.
– С тремя, – не очень твердым голосом сообщил он. – И на работу тебе к двадцати двум нуль-нуль.
Я пересчитал в уме.
– Ну, с тремя, – все-таки, водка – гадость.
– Сам виноват! – Шон перешел в атаку. – Зачем ты девушкам предлагал водку после брикета? Это же … Ну ты понял.
– Да откуда знать, что твои драные…, – я подумал и решил, что определение правильное, – твои драные девки сначала водки наглотаются, а потом ещё и брикетом этим мерзким давиться будут. Они же остолбенели и заколдобились, как растафара при виде конопли. Что вообще с вами всеми происходит???
Я понял, что на меня спиртное не произвело практически никакого эффекта. Скорее произвело эффект произошедшее с девицами. Было невероятно стыдно.
– Я мог понять все. И какие все кругом, ну… пришибленные, и то, что просто конец наступил. А тут на тебе! – я уже просто орал. – Ты приходишь, с какими-то красавицами, и оказывается, что все хорошо! Что всем нравится то, что происходит вокруг, что можно веселиться, напиваться…
– Главное, можно накушаться брикета, – Шон прекрасно понял, о чем я. – Это сильнее всего, э… вставляет. Правильно?
– Да пошел ты, со своей филологией…
– Куда? – Шон искренне удивился. – Почему тебе не нравится русская филология?
– Мне фигня не нравится, та, что вокруг!
– В котором смысле?
– Да не в котором, – понавыучивали в Оксфорде косноязычных, – а в каком! Не мешает мне филология. Мне я сам мешаю. Я как будто в туман влетел после лагеря. Там хоть как-то я выживал и хоть как-то сам за себя отвечал. А здесь? Вы же в амеб все превратились. Город призраков.
– Я думаю, что надо на кухню пойти, – многозначительно сказал Шон.
Я, как на автопилоте, пошел на кухню и сел на расшатанную табуретку. Шон последовал за мной.
– А почему на кухню? – запоздало отреагировал я. – Девок разбудим? Да они дрыхнут совсем бесстыдно. Их ничем не разбудишь.
– Это ты намекаешь? – шутки у него… Английские… – Нет, на кухню я думаю надо, потому что у вас так принято?
– Что у нас принято?
– А что, нет? – Шон даже глаза округлил. – Русские всегда на кухне ругают власть. Это традиция, да?
– Да пошел ты!!! – придурок прямо. Ну, как можно в жизни по учебникам ориентироваться? – На кухне… Да у нас на кухне всегда о светлом будущем спорили. О том, как будет классно, когда все дерьмо прогоним. А прогнали одно, другое пришло, а потом третье и вот! В итоге – итог! Если бы мне ещё объяснили, почему нас всех на костную муку не пустили? На фиг мы им?
– Как это, на фиг? – Шон даже подскочил от возмущения. – Ведь наша цивилизация, наши демократические устои…
– В заднице ваши демократические устои! Вон, в комнате спят ваши устои. И где ты только такую урлу откопал? А цивилизация…, – я не мог перейти в спокойное русло беседы, – так она только и развивалась, когда наши против вас, а ваши против нас дубинку ладили.
– Так что, никому мы не нужны! – не очень логично заключил я. – Ну, разве что, на желудочный сок.
– Я не понял, зачем тут желудочный сок?
– Хоть ты и профессор нашей фантастики, а читал мало! – я его уел! – Надо было больше читать.
– Я читал рекомендованный список, – холодно парировал Шон.
– А наши люди – они книжки читают, а не списки! Ты скажи мне лучше, у вас дома, что, тоже все также безнадежно, как у нас?
– У нас хуже, – Шон скис. – Все произошло просто. У вас пришлось половину населения убить. Только после этого сенты удовлетворились. А у нас… Нам объявили о смене власти и все.
– И что, ни армия, ни там, ну не знаю, Скотланд-Ярд…
– Армия была уничтожена в первые минуты. Как и повсюду. Остальные организации просто отменили. Объявили в прессе. И все. Все последовали новым правилам. Это у вас Альфу несколько недель били по всей стране. Но все равно – итог везде один. Тихо.
– И что? – я в который раз задал вопрос, не надеясь получить ответа. – Пришел конец Земле? Нам всем конец?
– Ну, мы живем, и все у нас есть. И не толстеем с голоду, – тоже мне, оптимист.
– Не пухнем. И что, это жизнь? Девки твои вон, от брикета, как от марафету скопытились. Ты подумай, что будет через год на такой жратве? А на улицу выйди? Там только тени, а не люди. Ты мне скажи, хоть что-то на Земле осталось не уничтоженное? Хоть клуб филателистов, или там собирателей перьев от авторучек.
– Нет, ничего не осталось, – грустно ответил Шон. – Я прекрасно тебя понимаю. Я тоже не хочу такой жизни. Ведь через неделю меня обратно отзовут домой. На общие работы. Ротация… Буду я, как ты, в сафари на хомяков участвовать.
– А ты откуда знаешь?
– У меня доступ к главному компьютеру есть… Нет, не думай, – поспешил остановить мой очевидный вопрос, – я могу только проверить, кто и где работает. Чтобы потом статистику составлять.
– А ты знаешь, – я почему-то перескочил на совершенно не связанную со спором тему, – я до этого с ролевиками в ТАКИЕ игры играл. Вот время было…
– Ролевиками? – Шон, похоже, впервые услышал это слово. – Это куда?
– Не куда, а как! – тоже мне, темнота. – Мы одежды шли, сказочные и разыгрывали фантастические миры. И только там можно было быть самим собой, это был просто какое-то наваждение, я сам туда случайно попал, но те мгновения, когда я вдруг становился тем, кем хотел, делали меня…
– А, я понял! У нас тоже такое есть! – не очень вежливо перебил меня Шон. – Это у нас называется «униформисты». Заказывают старинные костюмы и соревнуются, кто точнее воспроизведет. Очень увлекаются, я слышал. Но дорого.
– Все у вас дорого, – ну что они за народ? – Все на деньги, а дело не в деньгах и не в том, как ты стежок на бурнусе воспроизвел. И с деревянным мечом в руках можно почувствовать себя рыцарем Айвенго.
– С деревянными мечами играют дети, – Шон, казалось, ничего не понимал. – А вы, взрослые мужчины, бегали с палками и изображали из себя магов?
– И рыцарей, и эльфиек и кого угодно!
– Мужчины изображали эльфиек? Это же… Или у вас педерасты участвовали? – Он очень так серьезно спросил. – Тогда это хорошие игры. Политкорректные. Все равны.
– Слушай, – он меня совсем сбил с толку, – у вас, в Америке, есть хоть какое-либо дело, в котором вы не начинаете отстаивать права педиков и арабских радикалов?
– Я из Британии, – обиделся Шон.
– Один черт, – я нарочно сказал «Америка», – гамбургер гамбургеру котлету не выклюет.
– Я не очень хорошо понял про фастфуд, – а Шон не обижался и продолжал спор, – но тебя я понимаю. Вы в эти игры играли, чтобы уйти от рутины жизни. Занимались эскейпизмом?
– Нет, до такого не доходило, хоть я и не знаю что такое эскейпизм.
– Ну… уход от реалий.
– Мы не уходили от реалий! – я все ещё пытался оправдать увлечения ролевками некими рациональными понятиями. – Мы наоборот, старались в свой мир прийти. Мы были сами собой!
– Ты думаешь что мир, в который вы уходили, реальный? – даже у политкорректного Шона вопрос вышел очень издевательским.
– Я хочу верить, что мир, в котором торжествует доброта и правда, честь и ум – реальный. Я хочу верить, что мир, в котором рыцарская доблесть в чести – реальный. Я хочу верить, я верю, наконец, что мир, в котором любовь, – и тут я уж не знал, что дальше говорить…
У меня пропало всякое желание спорить, возражать и вообще думать, о чем-либо. Но Шон не унимался.
– Конечно, такой мир существует! Только он существует там, где есть маги и эти… Эльфийки. Как же без них? Иначе кто же будет гарантом всего этого кодекса чести и всяких ваших правил? Неужели тебе непонятно, что не в силах человека существовать так. Натура человека столь ничтожна, что сразу найдется какой-нибудь судья, который докажет, что кодекс чести – это удел только избранных, что мерзавца нельзя наказать, это будет покушение на права личности. Что я тебе объясняю! Ты знаешь, во что превратилась страна короля Артура. Пойми, человек ничего не может сделать против обстоятельств и основного течения развития.
– Человек может все, – я в который раз проговорил эту формулу.
– Как ты можешь такое говорить? – Шон даже вскочил. – Человек ничего не может! Он даже понять не может, зачем он нужен, а что уже говорить о том, чтобы изменить что-то в его бытие? Ты можешь хоть что-то сделать? Ты даже не можешь разбудить этих, как это будет по-вашему…whors. Хоть одну разбудить можешь? – Шон был слишком озабочен своими подругами, что не мог о них забыть даже в таком, как мне казалось, важном споре.
– Да что их будить? – с необоснованной бравадой заявил я.
Я подобрал на столе кусок недогрызенного брикета и кинул в открытую дверь кухни. В комнате раздалось легкое постукивание по стенкам и полу.
– Вот сейчас на запах сползутся, – пошутил я. – А вот, Шон, у тебя было какое-нибудь увлечение, ну хобби?
Шон молчал. Он смотрел в дверной проем каким-то странный взглядом. Я оглянулся. В двери стояла та, которая говорила, что её зовут Альбина. Она была сонная и совершенно голая. Как манекен.
– Звали, мальчики? – вопросила Альбина.
Если б она была одета, ну, или почти одета, возможно, реакция была бы и другая. Но тут, почему-то одновременны, мы замычали:
– Нет, нет, тебе показалось, иди спать.
– А выпить, с брикетом, нету больше? – спросила Альбина и почесалась. Ну, в общем, в приличном обществе там не чешутся.
– Нету, нету, – поспешил ответить Шон.
– Ну и черт с вами, – сонно проговорила девушка и вернулась в комнату.
– Вот тебе визит прекрасной дамы, – резюмировал Шон. – Но ты её все-таки разбудил. Хотя, конечно, это была неправильная просьба. Но ты должен понять, что вся твоя магия – это кидание сухим брикетом. Не серьезно. Какая магия такая и жизнь.
– А нечего провоцировать, – мне стало смешно.
Мы стали смеяться, а потом просто ржать. Как два жеребца. А тут еще Шон передразнил, как эта Алла чесалась.
Потом Шон спросил не к месту:
– А ведь даже твоих коллег по этим театральным играм не осталось, – подумал и добавил, – они, наверное, остались, но уже никогда не смогут собраться. Нет организации, системы!
– Да какая организация? – вот, зануда. – Мы же не по списками и указаниям собирались, нам нравилось. Это было, прости за возвышенный стиль, веление души. А кто его может убить в человеке?
Я сказал и задумался. А ведь прав он… Убили-то как раз веление души. Или не убили? А если и убили, то не у всех, может?
Я помолчал и сказал:
– Я сделаю игру. Мы соберемся, и ты увидишь.
– Да, конечно, – пробормотал Шон и пошел в комнату.
А я не пошел. Остался спать на кухне на полу. Посреди ночи Шон пришел на кухню и, попинав меня ногой, спросил:
– А для меня роль будет?
– Тем, кто будит человека без повода – как я только выдал такое спросонья, – в ролевках разрешают быть только золотарями.
