Книга: Пластуны Его Величества
Назад: Глава двадцать восьмая
Дальше: Глава тридцатая

Глава двадцать девятая

– Батюшка, вы не боитесь, что вас побьют? – поинтересовался Бестужев.
Вопреки прикидкам, на постоялый двор они возвращались вечером, отвергнув предложение мейра поселиться у него. Народ расходился с улиц, здесь, как во всех подобных обществах, спать ложились рано с заходом солнца, как, впрочем, и вставали с первыми его лучами, и даже несколько опережая восход светила.
Офицеры несколько устали от долгих переговоров, однако усталость во многом была перекрыта возбуждением. Джавад счел нужным продемонстрировать гостям починенный дядей Жорой визор, и техническое чудо поневоле взбудоражила умы и чувства.
Зато сильно разочаровало качество передач. Не техническое, тут оно было таким, будто все происходящее в кубе видишь наяву, в том же зале. Но ведь качество – это еще о тема увиденного. Увы! Небольшая часть времени была посвящена каким-то обзорам, причем, зрителям явно пытались навязать вполне определенное и нужное властям мнение, а все остальное заняли какие-то развлекательные передачи, где то пытались воспроизвести весьма слабое подобие музыки, то плоско шутили над непонятно чем, а то показывали какие-то бесконечные истории неясно из чьей жизни. И стоило ли техническое чудо тех усилий, что были затрачены на его создание, если результат столь плачевен?
И хакономерно, что определенное впечатление над изобретением потомков вполне уживалось с общим разочарованием их нравственным уровнем. Тем более, многие сцены заставили офицеров смущенно хмыкать, а многие – брезгливо отворачиваться.
Сказанное Элизабет получило наглядное подтверждение. Нравы Альянса живо напомнили и профессору, и офицерам нравы Рима периода упадка. Повсюду господствовала тяга к греховным наслаждениям, которые тут и не считали грехом, напротив – считались вершиной и единственной целью человеческого прогресса. Правда, порою это перекрывалось патриотическими заявлениями, обличением всех других, не входящих в Альянс, миров, зачастую без уточнения, каких именно, и вся риторика была явно рассчитана на людей, обладающих лишь зачатками разума.
Счастье, не было отца Александра. Тот бы наверняка вскипел бы так, что немедленно двинулся в Порт обличать сторонников порока. Но и у присутствовавших без того не слишком хорошее отношение к нынешней цивилизации сменилось едва ли не ее полным неприятием. Не одной же техникой мерить развитие человечества. Вернее было бы – духовным развитием. Тут же последним явно и не пахло.
Ехали молча, даже Мюллер не находил должных слов, о прочих не стоило говорить. Но вот за очередным поворотом очередной узкой улочки наткнулись на устало бредущих в сторону постоялого дома отца Александра с Кангаром, и Бестужев не удержался от замечания.
Чересчур разительным был контраст между увиденным в визоре и усилиями монаха на почве веры.
– Кто? – не понял отец Александр.
– Местные за ваши проповеди.
– Местные слушают внимательно. Коли побьют – такова воля Божья в испытании веры моей, – смиренно ответил монах.
– Батюшка, давайте договоримся сразу, – вступил в разговор Кречетов. – Лишь великомучеников нам не хватало.
– Ежели муки мои способствуют становлению истинной веры, то приму их с превеликой благодарностью. Принял же их Христос, прости Господи за невольную гордыню! – перекрестился отец Александр.
– Лучше все же без этого, – строго отозвался полковник. – Вообще, подумайте, отче, допустим, кто-то уверится, допустим, вера Христова даже распространится в горах. Но ведь тогда надо учреждать здесь церковь. И все – без ведома церковных иерархов, которые остались в прошлом иного мира. Да к тому же – силами одного-единственного священника, ведь других среди нас нет и не будет. Я даже не знаю, можете ли вы посвящать в сан? Ведь тогда все усилия пропадают втуне. Вера сильна не только людьми, она еще должна скрепляться церковью.
– Мне тоже многое неведомо. Однако ж, первые христиане тоже начинали ощупью, не имея иной поддержки, кроме примера Божьего, да неколебимой веры, горевшей в их сердцах. И вера их покорила половину мира.
– И лишь потом ушла из него, – грустно докончил Мюллер.
Он постоянно размышлял над увиденным, и теперь потихоньку приходил к каким-то новым для себя выводам.
– Почему ушла? – не понял батюшка. – Горцы продолжают верить, пусть вера их – какая-то секта от былого ислама. И наш долг – показать им путь во мраке. И не одни они. Наши новые знакомые из Порта не ведают истины, однако ж есть другие миры, где люди обязаны помнить Слово Божье.
– Боюсь, таковых миров среди Альянса и иных развитых сейчас не имеется, – вздохнул полковник. – Из остальных – наверно, есть.
– Не может быть! – воскликнул монах.
– Может. Мы просмотрели некоторые передачи по визору. Там такое творится, сплошной Содом с Гоморрою, – встрял Бестужев.
– Бесовское изобретение, – без промедления отозвался отец Александр.
О визоре ему уже рассказывали, но тогда он еще сомневался, насколько подобное средство необходимо в жизни. Теперь же сомнения исчезли после нескольких сказанных Бестужевым слов. И даже не столько от них, сколько от того, что осуждение высказал гвардеец, человек более легкомысленный, чем остальные офицеры.
– Батюшка, – мягко произнес Мюллер. – Само изобретение не может быть хорошим или плохим. Как его применить, зависит от людей. Например, с его помощью можно было бы создать ряд познавательных и образовательных передач, организовать нормальные новости, вести публичные беседы на злободневные темы науки, культуры, самой жизни. Топором можно работать, а можно подобно Раскольникову старушку убить.
– Так то топор. От него пользы больше, – хоть и трудно было возразить на это, однако отец Александр привык, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.
– Прогнило что-то в здешнем обществе, – вздохнул Мюллер.
Ему всегда казалось, что с дальнейшим развитием науки люди просто обязаны будут стать лучше. Канут в Лету забвения беды, тяжелый монотонный труд, голод, вражда, войны, и большинство займется раскрытием тайн природы или же самораскрытием личности посредством творчества.
– Слушайте, – вновь прервал возникшее молчание профессор. – Может, все не столь плохо? Вдруг под увиденным нами скрывается нечто более достойное? Экскременты всегда плавают на поверхности, а золото находится в глубине. Мы же пока видели одни фрагменты, а надо суметь понять всю картину мира. Мы же всего лишь на окраине! Попробуйте по Африке судить о современной нам цивилизации!
– Наверно, – не слишком убедительно кивнул Кречетов. – Но все же я, господа, хочу одного – найти законную наследницу России. Чтобы не говорили потомки, а так же – граждане Альянса, не могла же совсем бесследно исчезнуть целая страна!
Но уже показался постоялый двор, и разговор окончательно оборвался.
Да и что тут особо возразишь?

 

– Что-то случилось?
На дворе можно было еще читать, однако в комнате уже господствовали легкие сумерки. Только поручик был опытным человеком, и сразу же почувствовал настроение женщины.
– Он еще спрашивает! – голос был холоден, словно лед на далекой отсюда Неве.
Чтобы ни говорили женщины о полном равенстве во всем с противоположным полом, поведение любой из них всегда будет отличаться от поведения мужчины. Гораздо больше эмоций, обид, вызванных любой внешней ерундой, или же внутренним нарушением гормонального баланса.
– Конечно. Я сразу сюда.
Поручик действительно едва успел смыть неизбежную пыль, и даже не стал заходить в офицерскую комнату. У Джавада съедено было столько, что ужинать вообще не хотелось, казалось – можно словно верблюду обойтись теперь без пищи минимум неделю, однако появляться с пустыми руками неудобно, и Бестужев держал в руках поднос с целой горой разнообразных фруктов.
Ответом было молчание. Элизабет вдруг решила, будто находится в жилище одна, а если что-то движется, так это лишь тень. Мало ли их бывает?
– Лиза, – мягко произнес Бестужев, опуская поднос рядом с женщиной. – Я же говорил, что обязан присутствовать при переговорах с местным мэйром.
Как-то неожиданно промелькнуло – профессор ошибся, и мейр – не искаженное «майор», а изменившееся в языке «мэр».
Разницы-то…
– Вот и отправляйся туда же! – бросила тени Элизабет.
– С тобой намного приятней, – примиряющее сказал поручик.
Правда, приятного в нынешней ситуации он видел мало, но женщины по природе своей не любят правды.
– Приятней! Как же, знаем! Если хочется, а в остальное время – лучше с вонючими горцами!
– Не все в жизни определятся физической чистотой, – возразил Бестужев. Ему по службе частенько доводилось быть и пыльным, и потным. – Гораздо важнее душа, а она у местных не столь омрачена пороками, как у некоторых, мнящих себя цивилизованными и образованными людьми.
– Ты на кого намекаешь? – женщина едва не сорвалась на крик, и удержалась неким чудом. Или же – пониманием, что крик может быть услышан всеми, кому даны органы слуха.
– Хотя бы, на твоего компаньона.
– Чем тебе Айзек не нравится?
– Почему мне вообще должен нравиться мужик? – намеренно грубовато возразил поручик.
– Да ты гомофоб!
– А это еще что такое? – Бестужев картинно изогнул бровь. Только вряд ли в сумерках реально было разглядеть выражение его лица.
Элизабет поперхнулась. Но хоть и во власти гнева, ей все же удалось сообразить, что выходец из далекого прошлого действительно может не знать значения многих слов.
Только до чего же трудно объяснять значение ясных с детства понятий!
– Это неприятие нормальных половых отношений между мужчинами, – наконец, сформулировала женщина.
– Милая, между нормальными мужчинами не может быть половых отношений. Для подобных целей Бог создал мужчину и женщину. Двух мужчин он не создавал. А жителей Содома и Гоморы, где процветал сей грех, просто уничтожил в назидание другим.
Тут уж оказалось, что Лизе неведомо многое, уясненное Бестужевым с детства. Пусть поручик не отличался особой религиозностью, более того, частенько нарушал некоторые из заповедей, само существование Бога под вопрос он не ставил никогда.
Имелась в объяснениях еще одна практическая сторона. При конфликтах главное – отвлечь женщину, перенацелить ее энергию в мирное русло. Потом, благодаря гораздо лучшей памяти к обидам, она не раз и не два припомнит недоигранный до конца скандал, да стоит ли бояться будущего? Для двоих оно может не наступить. Если бы гвардейский поручик оставался с каждой из встреченных на пути дам, давно бы уже стал обладателем гарема, которому позавидовал бы любой султан, разве что, кроме легендарного Соломона.
Только к лицу ли русскому офицеру иметь гарем?
А потом постепенно был совершен переход к тому, что должно происходить между мужчиной и женщиной, и только между ними.
Как часто бывает, после скандала Элизабет стала более страстной, и при всем искусстве и молодости поручика последнему пришлось, в конце концов, не слишком сладко. Проще говоря – устал, и уже не хотелось любых самых изощренных ласк. Занятия любовью отличаются тем, что количество никогда не перейдет по ощущениям в новое качество, и повторы уже не столь ярки, чем первые объятья.
– Что же случилось? – Бестужев воспользовался очередной передышкой, и жадно отхлебнул из стоявшего в изголовье кувшина чистой воды.
Аборигены не только не делали вина, они так и не додумались до простейшего кваса, и приходилось утолять жажду простейшим из всех напитков.
– Сюда приходили дикари. Требовали выдать нас для расправы. Кричали, будто все мы вероломны от природы, и причастны к нападению на Караванной Тропе, – женщина невольно припала к крепкому телу поручика в извечной женской надежде на защиту.
– Много их было? – тем же извечным мужским движением Бестужев прижал Лизу к себе.
– Полный двор. Шумные, наглые… – женщину передернуло от страшного воспоминания. – Мы уже хотели стрелять, только их было очень много, и у многих тоже имелось оружие. Пусть не такое, как у нас, только и этого могло хватить.
– Надо было объяснить, что вы, напротив, встали на защиту порушенных местных законов, покарав святотатцев.
– Что им можно объяснить? Что?! – женщина вновь стала повышать голос, и поручику пришлось прижать ее покрепче и хоть немного приласкать.
Элизабет вздохнула раз, другой. Ее настрой стал стремительно меняться в сторону продолжения отнюдь не разговоров, и Бестужев едва успел поинтересоваться, чем же закончился приход гостей? Вернее, не чем закончился, раз уж Лиза рядом, плохого не случилось, но кто сумел обуздать толпу, вразумить, отправить ее прочь?
Ответ напрашивался сам собой, и Бестужев ничуть не удивился, услышав:
– Хорошо, ваши казаки вмешались. Покричали, поговорили, и дикари немедленно убрались прочь. Слушай, что это за люди такие? Впечатление, что где бы ни появились, везде их сразу боятся и уважают.
– Народ такой, – довольно улыбнулся Бестужев. – И труженики, и воины. С ними не пропадешь. Да и мы не лыком шиты. Ты лучше объясни мне такую вещь. Я человек простой, от политики далекий, наверно, потому и понять ее не могу. Почему вы так долго мешали созданию на Зенграбе нормального государства? Ведь мешали же, признайся! А теперь вам вдруг приспичило срочно объединить все местные племена под одной властью. Понятно, под вашим ненавязчивым контролем. Зачем?
– Вася, – вздохнула женщина. – Я-то откуда знаю? Миров этих столько… Я ведь и о существовании Зенграба узнала меньше месяца назад. Не удивлюсь, если и сенатор тоже. Полузабытый никому особо не нужный мир…

 

– Я понимаю – до сего дня Зенграб представляет собой полузабытый и особо никому не нужный мир, – спокойно говорил сенатор. Так говорят вещи, очевидные каждому. – Не уверен, что многие знают, где именно растет сравнительно популярная травка, а если знают, то что конкретно представляет собой планета. Зенграб для простого гражданина – всего лишь ничего не значащее слово в ряду многих других слов. И не для простых тоже. До сих пор интересы политики были сосредоточены вокруг иных миров, которые, скажем, так, более привлекательны в каком-нибудь плане, или же расположены в осях принимающих и передающих порталов. Да и сейчас никому не стоит знать о задумываемой долгосрочной операции. Ну, отправится некоторая партия колонистов в еще один позабытый и не входящий в Альянс мир – подумаешь! Что тут удивительного! Селить их будете в районе Фриота под предлогом, что там климат получше. Под этим же предлогом для переправки прибывших поселенцев придется проложить в горах нормальную дорогу. Воздушный транспорт признано доставлять сюда нецелесообразным. Тем более, насчет строительства дороги можно будет договориться с горцами. Как сообщил мой отпрыск, создание государства – вещь реальная. И помогли в том наши выходцы из прошлого.
– Зачем все это, сенатор?
Лингстона понять было легко. Он только свыкся с мыслью о новом плане, как оказывается, что это всего лишь часть иного, более сложного и, наверняка, более важного.
Губы сенатора расплылись в привычной улыбке.
– Все это абсолютно секретно, но раз ты прошел утверждение, то должен знать. Дело в Гендавае.
– А он тут причем? – мэр и без пяти минут губернатор удивился еще больше.
– Куда идет путь от Фриота?
– На Дикрею. Абсолютно никому не нужный мир. А с него… – тут до Лингстона стало доходить.
– Все верно, – подтвердил его догадку Роуз. – Следующий мир – Гендавай. Весьма богатый полезными ископаемыми, но не слишком желающий слушать рекомендации Альянса, и даже пытающийся играть на противоречиях между нами и некоторыми другими государствами. Гендавай не развит не только в техническом отношении, как раз технику они сейчас стали пытаться развивать. В культурном плане он стоит ненамного выше здешних горцев, и потому влияния мы там не имеем. Даже визиние Альянса у них негласно запрещено. Признано целесообразным в самом ближайшем будущем исправить сложившееся положение. Одним из мер станет контрабанда травки с Зенграба. Дурь эта легкая, приятная, на первый взгляд не вызывает ни привыкания, ни особых последствий, но только на первый.
Лингстон чуть вздрогнул. Сам он давно не мог обойтись без местного наркотика, хотя зависимым и ущербным себя не считал.
– Отдельные племена в нужных масштабах осуществить подобную масштабную конрабанду не смогут, – Роуз старательно сделал вид, будто о слабости мэра ему ничего не известно. – Поэтому и требуется общее государство. Проход со стороны Дикреи практически не охраняется, это известно абсолютно точно, а уж ради прибыли аборигены обязаны будут пойти на все. Главное же – Альянс будет здесь как бы ни при чем. И еще – номинальный правитель Зенграба должен быть полностью послушным человеком. И, конечно же, обязан платить некую сумму нам за содействие. И за то, что мы закроем глаза на образовавшийся канал транзита. Потом договоримся, какая сумма пойдет на неофициальные счета некоторых структур Альянса, а какая…
Сенатор сделал паузу, чтобы собеседник полнее осознал грядущую личную выгоду.
– Но по ту сторону гор в степи частенько случается нападение крокусов. Это здесь мы почти с ними справились, – напомнил Лингстон.
– Что за крокусы? – разумеется, сенатор не захламлял себе голову подобными мелочами.
– Мелкие хищники, – а вот мэр поневоле вынужден был подобное знать. – Чрезвычайно опасны тем, что движутся стаями в сотни особей. Отбиться от них крайне сложно. Чаще всего после их прохода остаются лишь голые кости, да металл.
– Ерунда. Как-нибудь справимся с вашими крокусами, раз вы не сделали это раньше, – отмахнулся Роуз.
– Необходимости не было.
– Ладно. Это все мелочи. Необходимо переправить горцам винтовки. Сотен шесть, согласно переданной просьбе. Надо же Джаваду установить власть в горах, а в этом, тут его советник из прошлого прав, без войска не обойтись. И – побольше серебряной монеты. Надеюсь, у вас все это имеется?
– Есть, разумеется. Но по какой статье провести эти расходы?
– В счет помощи. Но не забудьте записать все в долг. Как только власть хоть немного окрепнет, немедленно напомним ему о кредите. Пусть отрабатывает.
Лингстон не смог сдержать улыбки. Кредит – самое надежное средство привязать человека, сделать его послушным.
– Может, проще заселить горы выходцами с планет Альянса? – все же счел нужным предложить иной выход мэр.
– Кто же согласится жить в подобных условиях? Да еще гнуть спину с утра до вечера, – хмыкнул сенатор, и сам себе ответил. – Никто.
Его собеседнику оставалось лишь согласно кивнуть.
– В общем, первая часть плана развивается успешно, – вернулся к главной теме Роуз. – Еще немного – и горцы получат своего вождя. Думаю, мы можем забирать моего отпрыска из Барата. Эти, как их, казаки все прекрасно доделают сами. Договоритесь, когда лучше прислать за Элизабет и Айзеком геликоптер.
О погибших не было сказано ни слова.
Переживать достойно только за себя.

 

Небольшой отряд шел мелкой рысью. Бестужев вновь ощущал уместившуюся сзади него Лизу, только, казалось, ее руки обнимали офицера совсем иначе, чем пару недель назад, когда они лишь въезжали в Барат.
Многое изменилось с тех пор. Власть Джавада из фикции стремительно превращалась в реальность. Лишь причина подобного успеха была совсем иной, чем думали посланцы сенатора.
Весть о коварстве людей Порта мгновенно облетела горы. Нападение на Караванной Тропе аборигены восприняли как нарушение всех мыслимых и немыслимых законов, настоящее святотатство, за которое необходимо отомстить обидчикам. Из самых разных поселений приходили отряды, готовые преодолеть пустыню и степь, и обрушиться на врагов.
Ничто так не объединяет людей, как наличие общего противника. И, конечно, играл роль авторитет вставших на сторону Джавада казаков. Про них уже ходили легенды, в которых пришельцы из прошлого выступали едва ли не богами, а раз боги за нас, то кто против?
Некоторые из пришедших даже записывались в создаваемые Джавадом регулярные сотни, и сразу попадали под власть казаков. Последние охотно выступили в качестве инструкторов, и гоняли новобранцев до седьмого пота. Материал оказался плоховатым для солдат, горцы с огромным трудом воспринимали дисциплину, но их поддерживало два желания – отомстить и …нажиться. Не только в боях. Джавад объявил, что войска будут затем следить за порядком, а какая слежка без мзды со стороны охраняемых?
Восток и в ином мире Восток.
А недавно прибыли амины и хитчи. Отдельно друг от друга, вражда так быстро не проходит, но и те, и другие горели желанием воевать под командой Буйволова, чем есаул немедленно воспользовался, перековывая вольных воинов в послушных солдат.
По требованию Кречетова, выполняющего роль советника при новоявленном шахе, такой титул присвоили Джаваду вместо непонятного мейра, люди Порта переправили в Барат радиостанцию, и теперь появилась возможность для прямой связи с сенатором и мэром. Переговоры шли трудно, но постепенно сенатор, вернее, выступавший от его имени мэр, сам Роуз ни разу не подошел к аппарату, соглашался то на одну, то на другую уступку, только бы выиграть в главном.
Впрочем, о своих целях не говорила ни одна сторона. Пока не говорила. Требование выдать виновников нападения сенатор отверг категорически. Сразу было объявлено – преступников будут судить на территории Альянса. Попробуй, узнай, наказали их, или наоборот, похвалили? Альянс никогда и не перед кем не отчитывался, лишь сам требовал отчета у окружающих.
В отличие от занятых делами участников экспедиции, Элизабет и Айзек практически все время провели на постоялом дворе. Нет, нападения больше не повторялись. Напротив, их даже лично поблагодарил Джавад, только от помощи людей сенатора он категорически отказался, советов их слушать не пожелал, и они оказались не у дел. Тот же Кречетов больше требовал от Айзека то одного, то другого, и ни разу не пообещал, что хотя бы примет к сведению мнение представителя более развитой цивилизации.
Когда же помощники сенатора объявили о своем отлете, удерживать их пусть на словах никто не стал.
Бестужеву приходилось едва ли не хуже всех. Дни полностью были заняты делами, а ночью его ждала скучающая и жаждущая ласк женщина. Это было приятно. Первые дни. Потом же поручик втайне стал мечтать о расставании, и не потому, что ему так уж надоела Лиза. Нет, но должен же мужчина пусть изредка поспать! Потому и провожал он возлюбленную со смешанным чувством. Было немного жаль расставаться, и в тоже время офицер испытывал некоторое облегчение, что ситуация разрешилась сама собой. И не понять, чего тут было больше.
– Ты к нам приедешь? – неожиданно спросила Элизабет.
Перед разлукой поручик прозрачно намекнул, что не прочь прокатиться до Порта, взглянуть, как живут там, и хоть по злачным местам прогуляться, разумеется, не в одиночестве, но Лиза неожиданно сделала вид, будто не поняла намека, и лишь потом сказала, что в данный момент этого делать не следует. Но вот потом, когда главные дела будут позади, она очень будет ждать встречи.
– Конечно. Мы же договорились с вашим сенатором, что заявимся в Порт самой представительной делегацией. А кто здесь представительнее меня? Правильный ответ – таковых не имеется, – не без самодовольства объявил поручик.
Вообще-то, сенатор предполагал встретиться где-нибудь на нейтральной территории в степи, и даже обещал построить там временный поселок за-ради такого случая, однако Бестужев столько говорил Лизе о том, что без товарищей приехать в город не сможет, и самый лучший способ – принять там Джавада… Короче, женщина в итоге не устояла. Какие аргументы она выдвинула сенатору, осталось тайной, только неведомый Роуз в конце концов пошел навстречу и согласился на визит горцев в Порт.
– Ты и нахал! – со смешком выразила свое отношение женщина.
– Что, есть возражения?
– Нет, – Элизабет извернулась и чуть куснула поручика за ухо.
– Тигра, – усмехнулся Бестужев.
– Кто?
– Такая большая полосатая кошка.
– Интересно. Надо будет где-нибудь посмотреть. Но мы уже приехали.
– Да? – Бестужеву вдруг стало невыносимо грустно, словно это не он, а другой подсознательно не торопил разлуку.
Здесь, на некотором расстоянии от Барата, лежала небольшая каменистая пустошь, которую даже трудолюбивые местные жители не сумели превратить в цветущий участок.
– Слышишь?
Вдалеке в самом деле нарастал знакомый гул. Лошади беспокойно запряли ушами, и Бестужев немедленно распорядился:
– Крюков, отведи коней!
– Слушаюсь, ваше благородие! – приказный вскочил в седло и двинулся прочь, ведя в поводу коня поручика.
Теперь их осталось лишь трое, Элизабет, Айзек и провожающий их Бестужев. Айзек порою посматривал на статного гвардейца так, что у последнего возникало желание хорошенько набить ему морду, и приходилось отвлекаться, удерживать себя от необдуманного шага.
– Знаешь, никогда не видел землю с высоты птичьего полета, – признался Бестужев.
– Обещаю – при встрече обязательно организую воздушную прогулку, – улыбнулась Лиза.
В небе уже показалась точка, стала стремительно приближаться, превратилась в машину знакомой формы, а затем геликоптер завис и стал плавно опускаться на площадку.
– Ловлю на слове, – успел сказать Бестужев перед тем, как гул сделал любые разговоры затруднительными.
Геликоптер сел, винты остановились, и компания направилась к нему. Почти все вещи помощники сенатора оставляли здесь, с ними было лишь по паре вместительных сумок, причем Бестужев сразу забрал ношу Лизы себе и теперь нес ее за женщиной.
Справедливости ради, долго возражавшая против подобных проявлений вежливости Элизабет, успела проникнуться новыми для себя ощущениями, и отнюдь не возражала против казавшихся прежде дикими знаков мужского внимания.
Дверца на борту геликоптера ушла в сторону, откуда-то изнутри выполз трап, опустился удобной лесенкой, и Бестужев еще помог женщине подняться.
Он старался не демонстрировать свою дикость и скрыть невольное любопытство, однако все же заглянул внутрь, важно кивнул двум каким-то людям, встречавшим в салоне.
– Мист Элизабет, мист Айзек, – приглашающее откинул руку один из встречающих.
Внутри было как-то обыденно. Ну, сиденья, иллюминаторы, словно на корабле, прочее оказалось отделено перегородкой с приоткрытой дверью, однако от входа было не разглядеть, что скрывается там.
– Я буду торопить нашу встречу, – поручик чувственно приложился к руке Элизабет.
В ответ женщина, не стесняясь свидетелей, наградила офицера долгим пылким поцелуем, и Бестужеву невольно захотелось, чтобы она никуда не улетала.
Но дверь закрылась, начали бесконечный бег по кругу винты, и геликоптер плавно взмыл в воздух. Поневоле пришлось вцепиться в фуражку, чтобы удержать форменный головной убор на положенном месте, не дать ему уподобиться перекати-полю.
– Ну, вот и все, – Бестужев вздохнул.
Грустно, черт побери, господа! Еще как грустно! Хоть женись!
Мысль о женитьбе несколько успокоила, заставила прийти в норму. До сих пор поручику удавалось сравнительно легко расставаться женщинами, и в ближайшее время он отнюдь не собирался соединять с кем-либо из них свою судьбу. Это – там, на недоступной теперь Родине. И уж тем более не следовало делать этого здесь.
Зато на ставшем почти родным постоялом дворе возвращавшихся мужчин встретил восторженный Миронов.
– Заговорил, ваше благородие, заговорил!
– Кто? – еще не отошедший от расставания поручик не сразу понял, о чем идет речь.
– Рарх заговорил! – и Миронов устремился вглубь коридора с таким видом, что не последовать вслед за ним было решительно невозможно.
Заметно подросший, достигший размеров взрослого петуха, птенец весело прыгал по всей комнате, расправлял крылья и то и дело делал вид, будто собирается клюнуть каждый раз отскакивающего Виталика. Виталик старательно изображал испуг, будто птица умела понимать особенности людской мимики, но не выдерживал, то и дело весело смеялся, всецело отдаваясь незатейливой игре.
– Тошка! – с порога счастливо выдохнул Миронов, и рарх с ходу запрыгнул ему на плечо, и уже оттуда неожиданно прокричал:
– Казаки – ура! Казаки – ура! Казаки – ура!
Назад: Глава двадцать восьмая
Дальше: Глава тридцатая