Глава 6

Часы пробили полночь. Двенадцать глухих ударов, которые она отсчитала машинально. Непроглядная темнота за окном навевала мрачные мысли. Ирис рывком задернула штору. Торопливо, роняя рукавами роскошного пеньюара разные мелочи с круглых высоких столиков итальянской работы, зажгла еще шесть свечей. В большой спальне, отделанной в светло-коричневых тонах, стало светло, как в бальном зале. Она опустилась на кровать. На подушке лежала книжка в красном бархатном переплете, заложенная на странице, где красивая гравюра изображала трех волхвов, явившихся поклониться младенцу Иисусу. Но Ирис взглянула на книжку лишь мельком, читать она не могла.

Рик ушел еще утром.

Она узнала об этом совершенно случайно, когда на конюшне попросила Пита оседлать ей черного жеребца для прогулки. Ездить верхом она уже давно научилась и даже полюбила. Эти прогулки случились пару раз, когда Ирис просыпалась в плохом настроении и искала способ развеяться. Потом пейзажи вокруг загородного дома Бикфордов – аллеи, густо заросшие шиповником, небольшая дубовая роща с ее темной прохладой, глубокий овраг, пересекающий поле с люцерной и аккуратные, чистенькие домики арендаторов – заворожили девушку, и утренние верховые прогулки стали традицией.

Рик не возражал. С того дня, как супруги поссорились в очередной раз, они вообще мало разговаривали, да и встречались крайне редко и всегда случайно. Поместье Бикфордов не было огромным, но если кто-то хотел избежать встречи с кем-то, возможностей для этого была масса. Например, из роскошно отделанной спальни Ирис вели две двери: одна в соседнюю комнату, которая напрямую соединялась со спальней Рика, другая в коридор. А оттуда можно было пройти как в зал, так и черным ходом к конюшням. Ирис в последнее время предпочитала именно этот путь.

– …А Гранда взял господин Родерик, – ответил деревенский парень, служивший при конюшнях, и простодушно добавил: – Я еще подумал, что он, верно, не знает, что этот жеребец ваш любимец.

Ирис насторожилась:

– А какую лошадь обычно берет господин Родерик?

– Камелию, – Пит кивнул на стойло, где нервно переступала с ноги на ногу рыжая кобыла с белоснежной полосой через всю морду, – она хорошая девочка, хозяина любит. Видите, как расстроилась, что он взял не ее, а Гранда? До сих пор фыркает. Да не фыркай, не фыркай, – Пит ласково потрепал кобылу по холке, – господин Родерик тебя любит. Просто уж видно очень торопился он. Гранд – самый быстрый, в нашем графстве его ни один конь не догонит. Да и во всей Англии, наверное, таких найдется от силы пара… Хотите я оседлаю для вас Юпитера? Он уже не молодой, конечно, носиться сломя голову, как вы, уж простите меня, госпожа, привыкли, да через овраги скакать на нем нельзя. Да и не станет он скакать. Но зато он спокойный и надежный, как деревянные башмаки, без всяких там фокусов. И с удовольствием вас покатает. Правда, старичок?

Серый в яблоках конь с большими умными глазами доверчиво потянулся к девушке мягкими губами, и это решило дело. Она приказала седлать ей старенького Юпитера, и на прогулку, щадя его годы, отправилась не своим обычным сумасшедшим маршрутом, через овраг, а по самой кромке поля.

Утро выдалось неярким и ощутимо прохладным, как часто случается в этой части Англии в самом начале осени. Ирис зябко повела плечами. Оделась она как обычно. Во время сумасшедшей скачки, которую устраивали они с Грандом, погода их как-то не очень волновала, гораздо больше занимали старые раны земли да новые поваленные деревья… Юпитер оказался действительно очень спокойным, умным конем. Но он имел твердые взгляды на верховые прогулки, и заключались они в следующем: рысь, рысь и еще раз рысь. Никакого галопа. Если кто-то очень хочет свернуть себе шею, то пожалуйста, может сделать это, но в другое время, в другом месте и на другой лошади.

Подчиняясь даже не коню, а своему настроению, Ирис свернула на одну из тропинок, ведущих вглубь дубовой рощи. Сквозь плотные кроны солнечные лучи проникали скупо, девушка замерзла, начала дрожать и даже икать. Это было очень неприятно. Старый конь, словно почувствовав ее настроение, повернул к Ирис морду, вздохнул и немного прибавил ход.

Деревья расступились внезапно, открылась небольшая круглая полянка, щедро залитая солнцем. Ирис мягко потянула повод. Юпитер остановился. Девушка спрыгнула с коня и пошла вперед, махая руками, чтобы согреться.

Она внимательно смотрела под ноги, чтобы не угодить в кроличью нору и не покалечиться, и потому заметила, что в некоторых местах трава примята, несмотря на ранний час, да не одной лошадью. Было их тут несколько. Вот отпечатались каблуки всадника.

Ирис оглянулась. Юпитер щипал траву на краю поляны и не выражал ни малейшего нетерпения. Успокоившись, что непривязанный конь никуда не сбежит, Ирис двинулась по следам, отмечая, что чем дальше, тем более примятой становилась трава. Один раз она наткнулась на целую проплешину, словно кто-то грузный спал тут. В другой раз ей на глаза попались кусок веревки и зерна просыпанного пороха.

Совсем интересно! Ведь сезон охоты на лис еще не наступил, а больше в этих местах ни на кого не охотились.

Ирис присела, подобрала несколько крупинок, покатала их в пальцах, приблизила к глазам. Она не ошиблась, то был именно порох. Здесь заряжали оружие.

Верховые, с оружием, на полянке, укрытой от посторонних взглядов, один или несколько человек явно тут ночевали… – все это опасно напоминало сбор разбойничьей шайки. И в границах владений Бикфордов. Неприятно.

Девушка попыталась успокоить себя мыслью, что это могли быть всего лишь браконьеры, но попытка была так себе. Браконьер с оружием? Крестьянин, которому захотелось крольчатины или дичи из владений лорда, воспользуется силком, а ружья и порох – игрушки дорогие, да и шумные.

Внезапно Ирис пришло в голову, что если этот дубовый лесок и впрямь хитрое место, то не следует ей бродить здесь в полном одиночестве.

Помня о тех же кроличьих норах, Ирис не стала подзывать коня, а сама направилась к нему, невольно оглядываясь и прислушиваясь. Но утренний лес дышал тишиной.

Вернувшись домой и поручив Юпитера заботам конюха, она немедленно отыскала управляющего и сообщила ему об увиденном. Вопреки ее опасениям, пожилой Уилфрид Соммерс не стал отмахиваться от странных следов на траве и глупых подозрений госпожи. Подробно расспросив ее и уяснив расположение полянки, он кивнул и принялся отдавать распоряжения, собирая слуг, в основном молодых и крепких мужчин. Вскоре из окна гостиной Ирис увидела, что в сторону леса направляется небольшой отряд. У некоторых молодых людей, а может быть, и у всех, были ружья.

Вернулись они к обеду. Дубовая роща была прочесана вдоль и поперек, и ничего незаконного в ней не обнаружилось. Может быть, действительно, какие-то лихие люди ночевали на поляне, но давно снялись и исчезли в неизвестном направлении.

Привезенные новости должны были успокоить Ирис. Выслушав их, она кивнула, поблагодарила Соммерса и сделала вид, что так оно и случилось. Но в глубине души зародилась тревога. Как-то очень хорошо увязались между собой таинственные люди с ружьями, ночевавшие в лесу Бикфорда и исчезнувшие еще до рассвета неизвестно куда, и еще до рассвета и тоже неизвестно куда исчезнувший Бикфорд. Взявший, кстати, самого быстрого коня.

Слуги могли думать что угодно, считать хозяина образцовым и законопослушным джентльменом их сам Бог обязал. Но Ирис не заблуждалась на его счет. Если в границах владений Бикфорда и впрямь творилось что-то незаконное, то, вполне вероятно, с прямого благословения хозяина.

Ирис решила дождаться своего номинального мужа и любым способом, хоть угрозами, хоть слезами, хоть истерикой, но вытрясти из него правду. Но время шло, а его все не было. Большие напольные часы в холле пробили полночь.

Девушка поймала себя на том, что не просто озадачена, а взволнована и даже напугана.

Внизу подали голос собаки, гавкнули коротко и сразу же замолчали, словно появился кто-то хорошо знакомый. Ирис встрепенулась, привстала, напряженно вслушиваясь в нервную тишину большого старинного особняка. Как будто бы хлопнула дверь. Но это могло и показаться. Ирис торопливо набросила шаль, схватила свечу и, выскользнув за дверь, бесшумно и стремительно спустилась по лестнице вниз. У самых дверей в холл она, не отдавая себе отчета в том, что делает, замедлила шаг, стараясь ступать как можно тише. Дело облегчал большой и плотный ковер на полу. Услышав голоса, доносившиеся из-за приоткрытой двери, она задула свечу, подкралась ближе и прислушалась.

– Повалиться мне на этом месте, капитан, это была отчаянная попытка. Или мне следует называть вас «баронет»?

– Зовите как хотите, хоть кочергой, но сегодня, еще до рассвета, вы должны отплыть. Мне жаль, что я не могу предложить вам сытного обеда, придется немного подтянуть ремень, – стукнула дверца шкафчика, звякнуло стекло, – единственное, чем я могу вам помочь, это предложить пару стаканчиков кларета с бисквитами.

– Помилуйте, Рик, я же не барышня, – человек рассмеялся, и девушка с изумлением поняла, что это Харди. Капитан Харди Мак-Кент, угодивший в Ньюгейт по обвинению в заговоре и дожидавшийся там суда и казни. Видимо, не дождался. Скучно, должно быть, стало.

– Тогда, может быть, рома?

– Вот это наш ветер. Доставайте ваш ром, Рик, посмотрим, что за дрянь вам всучили местные поставщики. Ставлю тельца против яйца, он хуже, чем тот, что мы с вами пили на Ямайке.

– Да уж конечно, – согласился Рик с улыбкой, которую Ирис услышала в его голосе, – но он довольно крепок, а вам еще скакать полночи…

– Кстати, где вы достали таких дьяволов, как ваш черный Гранд и этот, саловый?

Разговор перешел на лошадей, заводчиков, скачки и цены на породистых жеребцов, и Ирис, потеряв к нему интерес, глубоко задумалась. Настолько глубоко, что не заметила, как голоса за дверью смолкли. Государственный преступник Мак-Кент покинул особняк баронета Бикфорда, придворного поставщика и, как поговаривали, чуть ли не личного друга короля Джеймса. Насколько у короля могли быть личные друзья.

Из глубокой задумчивости, похожей на дрему, ее вывел знакомый голос.

– Что ты здесь делаешь? – Рик стоял в дверном проеме и с любопытством смотрел на жену, с потушенной свечой свернувшуюся у замочной скважины.

– А разве не понятно? – огрызнулась Ирис.

– В общем и целом понятно… Вина? Харди отказался, а графинчик я все равно уже достал… Не ставить же обратно так и не откупоренным. Отметим счастливое избавление от петли вашего капитана. И то, что я выполнил последнее условие нашего брачного контракта. – С этими словами Бикфорд подал Ирис руку.

– Когда я просила помочь Харди, я имела в виду не это, – взволнованно заговорила Ирис, едва сладкое вино согрело желудок, – я думала, что ты, как человек, близкий ко двору, просто попросишь для Харди помилование… ну, или что-нибудь в этом роде. Но ведь случилось другое, я права? Эти люди в лесу, оружие, порох… Была стычка! Ты во что-то впутался, и это что-то здорово пахнет государственной изменой, тюрьмой и виселицей.

– Вот если бы я испросил у Джеймса помилование, тогда бы запахло виселицей. – Бикфорд щедро плеснул себе охаянного Харди рома. – Просить короля пощадить человека, который участвовал в заговоре против него… Ты представляешь, как примет такую просьбу наш венценосный параноик? Да я бы мгновенно оказался в соседней камере. Стали бы перестукиваться через стенку. Пришлось бы ради такого случая «изобрести» азбуку Морзе на два века раньше.

Джеймс костяшками пальцев отстучал по полированной крышке секретера сигнал, известный каждому моряку… вернее, сигнал, который будет известен. Когда-нибудь. Ирис его не слушала. Она внимательно смотрела на левое плечо Бикфорда, небрежно прикрытое рукавом сюртука.

– Ты ранен, – сказала она, не спрашивая, а утверждая.

– Да, зацепили, – не стал скрывать он, – и опять левую. Видимо, с этой стороны оборона у меня слабее.

– Покажи.

– История повторяется, – улыбнулся Бикфорд, – декорации другие, но действующие лица те же. Не беспокойся, рану мне обработал лекарь, очень качественно. Через пару недель я забуду об этой дырке… А если дела и дальше пойдут так же интересно, то и раньше.

– Что значит «интересно»? – Чуткое ухо Ирис мгновенно уловило нечто важное в «салонной» болтовне мужа.

Он понял, что увлекся. Замолчал. Пожал плечами и тут же поморщился.

– Ну вот, ты снова взялась подслушивать под дверями, вместо того чтобы спокойно спать в своей постели, – проговорил он, внимательно глядя на Ирис, – уже интересно. Зачем тебе это понадобилось?

– Тебя не было…

– И ты беспокоились? Или… Неужели ты скучала без меня, Настя?

– Скучала, – бросила она, – примерно так же, как скучает собака по цепи.

Девушка развернулась, чтобы уйти… и почувствовала его руку на своем плече. Она обернулась.

– Ты сердишься? – непривычно тихо и непривычно серьезно спросил Бикфорд, вглядываясь в ее лицо с напряженным вниманием. – Почему ты все время сердишься на меня? Неужели я так невыносим?

– Невыносим? – Ирис растерялась. – Нет конечно. Почему… Я вовсе не сержусь. Я… просто испугалась за тебя, вот и все.

– Тогда почему ты уходишь?

– А… что я должна делать? Ведь ночь…

– Что делать? Ну, у меня есть пара идей. Например, мы можем допить вино. А потом подняться наверх. Вместе. Ты никогда не думала о такой возможности, жена?

Девушка молчала. Это не было растерянностью или возмущением. Может быть, она ждала? Рик правильно оценил это молчание и крепко прижал ее к себе здоровой рукой. Она не сделала ни малейшей попытки освободиться, даже символической.

Юная баронесса де Сервьер, громко напевая мотив из нашумевшей итальянской оперы, кружилась по комнате, то прикладывая к себе очередное платье, то отбрасывая его на подвернувшееся кресло или короткий диванчик, а то и просто на пол. Предстоял не бал, не прием и даже не визит, а всего лишь прогулка по магазинам, но Кэти никогда не отказывала себе в удовольствии выглядеть настолько прелестно, насколько это было возможно. Раз уж она волей судьбы получила такую возможность, так почему бы не использовать ее на все сто?

Просто удивительно, как быстро дочка судьи впитала в себя все привычки высшего сословия. Не самые лучшие привычки. Прислуга Кэти едва терпела, именно за множество лишней работы, которую она создавала, даже не отдавая себе отчета в том, что творит, да и не особо задумываясь об этом.

…В понедельник музыкальный вечер у графини… графини… Ей прислали приглашение только потому, что у Сесила она набралась смелости и попросила об этом саму графиню, чье имя она сейчас мучительно пыталась вспомнить. Дама была так потрясена ее «очаровательной непосредственностью», что пообещала прислать ей билет. И в самом деле прислала. Причем не на бал, куда получали приглашения все, кого хозяева могли вспомнить и кто в последнее время не был замечен в каком-нибудь скандале, а на узкий, почти семейный прием, всего на пятьдесят человек: только близкие друзья и еще самые-самые сливки общества. И Кэти. Как же все-таки зовут графиню? Вот досада!

– Клер! Клер! – пронзительно закричала Кэти.

Горничная средних лет немедленно возникла на пороге комнаты. Окинула ее взглядом, отметила, что порядок, наведенный всего час назад, уже нарушен. Поджала губы.

– Да, госпожа?

– Где приглашение на понедельник?

– От графини Шеклфорд? В вашей шкатулке для приглашений, госпожа.

– Так и есть, Шеклфорд! – Кэти топнула ногой, досадуя на себя за то, что не вспомнила такую простую фамилию. – А где моя шкатулка для приглашений?

– На туалетном столике, госпожа, – ответила Клер и невозмутимо добавила: – туалетный столик прямо за вами.

Кэти обернулась. Может быть, когда-то здесь и был туалетный столик, но сейчас его надежно скрывал Монблан из платьев, шляпок, перчаток и шалей.

– Ты видишь, какой здесь беспорядок? – строго спросила Кэти. – Разбери сейчас же, а то мне не добраться до важных бумаг!

– Да, госпожа, – кивнула горничная и направилась к столику, который она привела в порядок не далее чем сегодня утром.

«Шеклфорд, – продолжала размышлять Кэти, – Что надеть? Графиня¸ конечно, будет в черном, она вдова… уже десять лет вдова и десять лет носит черное».

Это значит что ей, Кэти, черное надевать нельзя, моветон. Тогда что? Белое – цвет дебютантки, а она уже замужняя дама и как-никак баронесса. Пусть и не английская, что автоматически ставило ее на ступень ниже Шеклфордов, но все же аристократка. Голубое? Уже надевала к Литтлам. Литтлы тоже приглашены к графине, и если она появится в голубом, будет скандал. Темно-синее?

– Клер, где мое темно-синее платье?!

– У меня в руках, госпожа, – храня поистине английское спокойствие, ответила горничная.

– Дай сюда! Господи, но почему оно такое мятое? Оборки вообще никуда не годятся! Немедленно приведи его в порядок!

– Да, госпожа, – кивнула Клер, продолжая разбирать стол.

Некоторое время Кэти наблюдала за горничной сощуренными глазами.

– Интересно, почему господина барона все слушаются с первого раза, а мне все приходиться повторять трижды, – бросила она в сторону.

– Да, госпожа? – Женщина встряхнула последнее платье, внимательно осмотрела его, поправила завернувшуюся складку и поместила его в шкаф.

Кэти хотела было вспылить, но новая мысль захватила ее.

– Клер, а господин пойдет на вечер к Шеклфордам в мундире?

Горничная в немом удивлении повернулась к хозяйке.

– Госпожа?

– Ой, Клер! Ну как я могу планировать свой туалет, если я не знаю, в чем будет муж?

Женщина кивнула, улыбаясь про себя.

– Думаю, вы можете выяснить этот вопрос у Джеймса, – подумав, сказала она.

– Спасибо, Клер. – Кэти поспешила к дверям. Горничная уже облегченно вздохнула, когда госпожа вдруг остановилась. – А если он будет в темно-красном сюртуке? Знаешь, Клер, ты на всякий случай приготовь еще розовое платье и… то, которое из лимонного шелка, парижское. Оно, наверное, тоже подойдет. Я еще подумаю.

Слабые ростки симпатии, которые было проклюнулись в сердце Клер после небрежно брошенного госпожой «спасибо», немедленно зачахли. Три платья к одному вечеру! А еще три шляпки, три пары перчаток, три пары туфель, три комплекта драгоценностей… И всю эту прорву работы она должна делать всего за девять фунтов!

Покои барона де Сервьер находились на том же этаже, но дальше по коридору. Сначала Кэти удивило такое разделение мужа и жены, но барон объяснил ей, что это обычай высшего света, и Кэти даже начала втихомолку гордиться тем, что чаще всего ночи она проводит в одиночестве. Это было аристократично. К тому же, наедине с собой Кэти могла признать честно: супружеская постель ее совершенно разочаровала. Готовя дочь к венцу, мама кое-что рассказала ей: и о неизбежной боли, и, гораздо более скупо и сдержанно – о неземном блаженстве, которое должно прийти потом. Ну что ж. Боли Кэти дождалась, а вот с неземным блаженством как-то не получилось. Хуже всего было то, что и спросить-то толком было некого. Мама и замужние сестры далеко, Ирис отбыла в поместье Бикфордов и, по слухам, не собиралась возвращаться. Вот глупая! Кто же уезжает в деревню в самом начале сезона? А с прислугой о таком не поболтаешь. Кэти уже поняла, что самые сокровенные тайны господ – любимая тема для сплетен за столом в кухне.

Впрочем, сейчас ее волновало другое.

Джеймса, личного слуги барона, конечно, не оказалось. Вероятно, отбыл с господином. Как всегда.

Кэти с любопытством огляделась. Муж призывал ее нечасто, и, в основном, вечерами, когда апартаменты освещались всего парой свечей, так что Кэти их никогда толком и не видела.

И, собственно, ничего не потеряла, сделала вывод юная баронесса. Типичные английские комнаты. Мебель из темного дерева с позолоченными ручками, большой тяжелый ковер на полу. Двери. Одна вела в спальню. Вторая, видимо, в кабинет. Где располагалась гардеробная, Кэти не знала, но предположила, что, видимо, за спальней. Где ж ей еще быть, не в кухне же?

Придя логическим путем к такому решению, Кэти, как и любая женщина, поступила прямо противоположным образом: потянула на себя ручку двери в кабинет. Дверь оказалась запертой. Кэти задумалась, но всего на минуту. Апартаменты барона располагались напротив ее комнат, а поскольку снаружи оба крыла выглядели совершенно одинаково, то можно предположить, что в расположении комнат особой разницы не будет. А это значит, что в кабинет можно пройти через зал.

Кэти решительно толкнула двери в спальню, они-то оказались не заперты, не удостоив даже беглого взгляда супружеское ложе, прошла в гардеробную и распахнула первый шкаф. Камзолы, сшитые по последней парижской моде, были аккуратно развешены – все, ничто не указывало на тот, который барон собирался надеть на вечер к графине Шеклфорд.

Ну и как ей быть? Дожидаться Джеймса? Но это выше ее сил!

Кэти потянулась к одежде мужа, провела рукой по темно-синему сукну. Из кармана камзола торчал уголок сложенной бумаги.

«Аристократы так не поступают, – подумала Кэти, – слава Богу, я-то не аристократка!»

«Барон де Сервьер, – прочла она, – рост средний, коренастый, волосы темные, глаза черные, на левом плече шрам… путешествует с супругой…»

То, что к ней в руки попал паспорт, к которым ее супруг пересекал границу Англии, она поняла сразу. Но остальное…

– С какой еще супругой? – озадачилась Кэти, – У Этьена не было жены!

Не сомневаясь более, она вытащила камзол мужа и тщательно встряхнула. Легкое шуршание указало на то, что догадалась она правильно. Еще одна бумага обнаружилась во внутреннем кармане. И… снова паспорт.

«Отец Петр Монсальви, – изумляясь все больше и больше, прочла Кэти, – рост средний, коренастый… на левом плече шрам…».

Оказывается, Этьенн не только вдовец, но и имеет брата-священника? И у него тоже шрам на левом плече? Как все это прикажете понимать?

Кэти была порядком озадачена, но вовсе не напугана. Поэтому, вернув паспорта на место, один в накладной карман, другой во внутренний, она вышла из гардеробной, закрыла за собой дверь и бросилась через зал к дверям, которые, предположительно, вели в кабинет барона.

Двери обнаружились сразу. Но сколько Кэти их не дергала – безрезультатно. Черный ход оказался заперт на щеколду изнутри.

Любопытство одинаково свойственно кошкам, детям и молоденьким женщинам, мающимся от безделья в удачном, но скучном браке.

Удивляясь собственному поступку, Кэти встала на подоконник приоткрытого по случаю теплой погоды окна. Примерно в полуфуте под ним, вдоль всего дома шел довольно широкий карниз. И, самое главное, окно неприступного кабинета тоже было не заперто. Вероятно, это сделал Джеймс по личному приказу Этьенна. Муж когда-то был морским офицером и с той поры навсегда полюбил свежесть ветра: окна в доме постоянно оставались приоткрытыми, без сомнения, вводя в искушение всех лондонских воров.

– В общем-то, это совсем не сложно, – пробормотала женщина, осторожно ставя на карниз ножку в мягкой домашней туфельке, – довольно широко. Если не смотреть вниз, то ничего плохого не случится.

О том, что скажет муж, если вдруг прознает об ее вылазке, Кэти старалась вообще не думать. Ну… А откуда он узнает? Джеймс уехал вместе с ним, а остальная прислуга, вышколенная как в Букингемском дворце, в его личные покои без прямого приказа ни за что не сунется.

Рассуждая таким образом, Кэти без особого труда добралась до окна кабинета, кошкой проскользнула внутрь и с большим облегчением спрыгнула на пол.

После всех трудов, которые она приложила, чтобы сюда попасть, Кэти ожидала увидеть пещеру Али-Бабы… Ну, положим, сундуки, набитые алмазами, для обычного лондонского дома – это немного слишком, но хоть что-то необычное здесь должно быть? Иначе, зачем так тщательно запирать самую обычную комнату.

Личный кабинет Этьенна как две капли воды походил на личный кабинет ее отца, судьи Бэрта: большой письменный стол у окна, где больше света, пара стульев – кресел здесь не водилось по определению, – небольшой и не слишком удобный диванчик у стены, вероятно, чтобы визитеры не рассиживались и не мешали хозяину работать. Пара глухих шкафчиков без стекол.

Кэти прошла по плотному ковру, совершенно глушившему шаги, попыталась сунуть любопытный нос в один из шкафчиков – он оказался заперт! Закрыт на ключ, который, скорее всего, Этьенн носил где-то у сердца. С ящиком письменного стола дело обстояло так же безнадежно.

Кэти совсем было пала духом. Загадка двух паспортов, таинственной жены и брата-священника со шрамом на левом плече грозила так и остаться неразгаданной и испортить ей настроение на весь день. Даже поездка по модным лавкам, о которой она думала совсем недавно с таким удовольствием, как-то сразу померкла.

Единственным доступным предметом оказалась все та же шкатулка для приглашений. Кэти двумя руками открыла тяжелую крышку.

На самом верху лежал длинный конверт из плотной белой бумаги: приглашение на «мальчишник» к младшему сыну виконта Уэсберри, затем шла запись какой-то карточной партии, счет от портного, письмо, пространно повествующее о шансах некой кобылы Леды в дерби, чрезвычайно вежливое напоминание о проигранном пари, снова приглашения на какие-то сугубо мужские сборища… Снова счет, на этот раз от каретника… Еще одно письмо…

«Милостивые государи, – прочла Кэти, – понимая всю трудность и деликатность положения, в котором вы оказались из чувства глубокого патриотизма и любви к Великой Британии…»

Карие глаза Кэти от удивления стали в два раза больше. «Любовь к Великой Британии» у француза?! Она быстро просмотрела все письмо до конца: содержание его было вполне безобидным и состояло в основном из общих фраз, уверения в неизменном уважении и благодарности и прочего словесного мусора, которым так богат эпистолярный жанр.

Нижний край письма был оборван. Вернее, неровно отрезан.

Внезапно в коридоре послышались шаги. Кэти замерла. Шаги на полминуты стихли, послышался голос, отдающий кому-то распоряжение… Это был голос Этьенна, барона де Сервьер… с которым Кэти никак не хотела столкнуться в помещении, так тщательно запертом.

Шаги возобновились. Не было никаких сомнений в том, что он шел сюда. Куда ж ему еще идти, не в кладовые же?

В панике Кэти захлопнула шкатулку и ланью метнулась к окну. Обратный путь она проделала втрое быстрее, даже не задумываясь о двадцати футах, отделяющих ее от земли. И лишь оказавшись в относительной безопасности, в общем зале, Кэти поняла, что нечаянно утащила у мужа странное письмо. Спасаясь из кабинета, она машинально сунула лист бумаги за манжету, и теперь он торчал оттуда, напоминая ей о неподобающем поведении. Кэти быстро затолкала его поглубже, пообещав себе, что вернет на место при первой же возможности, бросила взгляд на большие напольные часы и заторопилась. Поездка по магазинам была слишком важным предприятием, чтобы откладывать ее из-за пустякового, в сущности, происшествия.