Глава 18

На третьи сутки безумной погони «Немезида» вошла в порт Чивитавеккия, расположенный примерно в двух переходах от Рима. Из воды изумрудного цвета поднимался волнорез. Он был не природным, а сотворенным человеческими руками для того, чтобы обуздать волны Тирренского моря. Из светлого песка, мечты пляжника, вырастали величественные белые стены цитадели, которую однажды на этом самом песке прутиком оливы набросал Микеланджело. Чуть дальше в море выдавался небольшой мол, один из двух, и был хорошо виден знаменитый маяк, еще вполне рабочий. В другое время Рик с удовольствием осмотрел бы это чудо архитектуры и техники, но сейчас все мысли его были о пропавшей Насте.

– В Рим придется добираться сушей, двух суток хватит, – прикинул Дерек, – из оружия: сабля, кинжал, пистолеты… Пушки придется оставить.

Глазами души Рик немедленно увидел картину, как его бравые корсары с песней «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» кантуют эти самые пушки по великой римской дороге, где в любое время суток тусовка, как на Бродвее…

– Да уж, – кивнул капитан, – придется штурмовать замок Ангела без поддержки артиллерии.

– Думаешь, до этого дойдет?

– Надеюсь, что нет, – произнес Рик, наблюдая за деловой суетой матросов на палубе.

– А… если дойдет?

Рик внимательно посмотрел на парня.

– Если эти сволочи с выбритыми макушками что-то сделают с моей женой… Риму – гореть! На всякий случай берем по паре ручных бомб.

Дерек кивнул. Он, в общем, и не сомневался, что капитан в случае чего не постесняется всыпать и Папе, и уже прикидывал, как это можно сделать без главного козыря «Немезиды», ее грозных пушек.

– Не опасно оставлять корабль тут? – спросил он. – Чивитавеккия – вотчина Папы…

– Ну, он же первый начал, – отозвался Рик и, видя непонимающий взгляд Дерека, пояснил: – Сам сунулся, пусть теперь сам и выкручивается.

Помощник не засмеялся. Он никогда не слышал анекдота про тещу, упавшую в бассейн с крокодилами: «Ваши крокодилы, вы их и спасайте». Но, как и все англичане, был лишен почтения к сану первосвященника римско-католической церкви. Рик знал, что на Дерека он сможет положиться.

За «отмотанные назад» триста лет Италия переменилась мало. Исчезли современные здания, асфальтовые шоссе, автомобили и скутеры. Кажется, лик ее должен был стать неузнаваемым, но почему-то этого не случилось. Все так же вонзались в небо тугие веретена кипарисов, теснились друг к другу дома, построенные прямо на развалинах великой империи с использованием тех же плит. Подошвы прохожих стучали по булыжнику, у разбитых мраморных колонн паслись козы, а пышногрудые брюнетки и шатенки с очаровательной непосредственностью вытряхивали половики в окна, прямо на головы зазевавшимся прохожим. И те ничуть не обижались.

Красавица просто сменила платье, но при этом осталась красавицей.

В небольшую таверну, в двух шагах от порта, Рик с помощником вошли, пригибаясь, чтобы не задеть каменную арку. Судя по запаху, готовили здесь рыбу с острым соусом.

К деревянной двери гвоздями, обломанным вертелом и парой ножей было пришпилено объявление. Пираты, не знавшие итальянского, прочесть его не могли, но здраво рассудили, что не одни тут такие, неграмотные. Жестом Рик подозвал хозяина, полного мужчину с маленькой бородкой, и, кивком указав на листовку, спросил:

– Английский понимаешь? Что тут написано?

– Си, си, – быстро закивал хозяин, – Марио английский понимать, хорошо говорить и даже немного писать.

Как оказалось, это было объявление о найме добровольцев на капер, стоящий тут же, на рейде, вооруженный, как было сказано, «двенадцатью пушками на лафетах». Он собирался в трехмесячное плавание под флагом с ключами святого Петра. Вероятно, потрошить берберских коллег. Об этом в листовке не говорилось ни слова, но на счет намерений капера никто не сомневался, так как помимо «потребного аванса» записавшимся предлагалось «отпущение всех грехов, совершенных по сие число».

– Вот видишь, Дерек, – кивнул Рик, – если что-нибудь пойдет не так, предложим свои шпаги святым отцам и получим полное прощение.

– В небесном суде, но не в земном, – флегматично уточнил Дерек.

Они устроились в углу, за столом, чья массивная столешница лежала прямо на здоровенном тесаном камне. Пара таких же камней служили стульями.

– Рыбы, вина, хлеба, – бросил Рик хозяину вместе с парой монет.

Но не успели они приступить к трапезе, как уединение корсаров нарушили, правда, довольно деликатно. Рядом со столом нарисовался молодой монашек в рясе до полу, подпоясанной веревкой, с сумкой на животе и неизменными четками в руках. Он аккуратно покашлял. Дерек вопросительно поднял голову. Рик взял нож, чтобы нарезать сыру.

– Простите, – обратился монах на вполне приличном английском, – я имею честь видеть господина Бикфорда и его помощника?

Нож в руке пирата на секунду замер.

– Не знал, что я так знаменит в этой части света, – бросил он, – и что вам, автограф?

Монах хлопнул глазами. Последних слов он явно не понял.

– Как вы узнали меня, и что вам от меня нужно? – «перевел» Рик и внимательно посмотрел на монаха. Тот был довольно молод, черноглаз, с правильными чертами лица, немного узковатым подбородком, который его здорово портил, но в остальном лицо у него было симпатичное и располагающее.

– О, это не сложно, – заверил он и, запустив руку в свою большую холщовую сумку, выудил лист бумаги, сложенный вшестеро. Развернув, монах с поклоном подал его Рику, и тот отметил, что манеры у долгополого вполне светские. Впрочем, в монастыри часто шли потомки знатных родов, так что удивляться было нечему.

– Опаньки! – Рик шумно выдохнул и с трудом удержался, чтобы не оглянуться. Мысль о том, что удивляться нечему, была неправильной. Его удивили, да еще как. С листа на него смотрела собственная физиономия, изображенная кое-как, карикатурными штрихами, но легко узнаваемая. На заднем плане неизвестный, но талантливый художник буквально тремя-пятью линиями набросал силуэт двухмачтового корабля под полными парусами. Вероятно, «Фортуны». Или «Немезиды», один черт. Вверху, большими буквами было по-английски написано: «Розыск», а ниже шел текст: «За поимку Джеймса Рика, известного как капитан Рик или Счастливчик назначено сто фунтов стерлингов; за другого капитана пиратского брига, шлюпа или барки – сорок фунтов стерлингов; за старшего помощника, шкипера или интенданта двадцать фунтов, за младшего помощника, боцмана или плотника – пятнадцать фунтов, а за рядового матроса – десять фунтов. Розыск объявил Джон Спенсер, губернатор острова Мартиника».

– Господи, а старине Джону-то что я сделал плохого?

– Абсолютно ничего, – кивком подтвердил Дерек, – если не считать того, что вы, сэр, помогли его дочери бежать в старый свет с женихом, которого ее папа не одобрил.

– Прямо так и помог… Всего-то пару выстрелов сделали в сторону виллы Его Превосходительства. Почти ничего не сломали и даже никого не убили.

– Ну да. Кроме любимой лошади губернатора, – снова педантично уточнил Дерек.

– Лошадь жалко, – согласился Рик, – она совершенно ни при чем. Лошадь-то ни в кого не влюблялась. Ну ничего, может быть, за муки в следующий раз родится человеком.

Монах с любопытством переводил взгляд с одного моряка на другого, слушая их бредовый диалог.

– Простите, – вставил он, – вы всерьез считаете наградой родиться человеком?

– Святой брат хочет сказать, что если человек помер в муках, он может в награду родиться лошадью, – прокомментировал Дерек, отдавая должное поданному блюду.

– Откуда у вас эта мерзость? – спросил Рик, – вы их что, коллекционируете? Садитесь, ээ?

– Брат Доминик, – помог монах, – нет, я не коллекционирую мерзость. Я ее перевожу. А вас я разыскиваю по просьбе вашей жены.

– Ирис? – у Рика мгновенно пропал аппетит. – Вы знаете, где она?

– Вы это тоже знаете, иначе вас бы здесь не было, – проговорил брат Доминик.

– Она?..

– Она в замке Святого Ангела. Пока жива.

– Что значит «пока»?

Доминик вздохнул и, понизив голос почти до шепота, произнес:

– Ваша жена вздумала добиться свободы, угрожая Его Святейшеству разоблачением некой тайны…

– Идиотка, – сказал Рик с раздражением и нежностью, – ее же придушат.

– Или отравят, – кивнул монах, – поэтому я здесь. Вы ведь собирались договориться с церковью?

– Насколько я понял, теперь этого лучше даже не пробовать.

– Верно. Ее угостят ядом с отсроченным действием, прежде чем передать вам. Она умрет раньше, чем корабль отчалит.

Рик стиснул нож так, что пальцы побелели, но внешне остался невозмутим.

– Значит, план номер два. Ее нужно выкрасть, – он повернулся к монаху. – Это возможно?

Доминик покачал головой:

– Отсюда вам не добраться до Рима. Сейчас по приказу Его Святейшества перекрывают все дороги. Порт тоже закроют. Я опередил курьера на час.

– Из-за кого такие меры предосторожности? – удивился Дерек.

– А ты не догадываешься, – буркнул Рик, – из-за нас с тобой. Мы ведь изрядно потрепали долгополых в море… Черт! Всегда знал, что недоделанное дело хуже, чем несделанное вообще. Надо было позволить им плыть своей дорогой и даже не смотреть в ту сторону. Да и мы тоже хороши, упустили пинас! А там была Ирис! Черти бы взяли Хамида вместе с его Аллахом и всеми гуриями! Надеюсь, там, в раю, они затрахают его до смерти.

– Как можно затрахать до смерти покойника?

– Не знаю. Но если есть способ, то гурии его должны знать.

– Остия, – тихо проговорил монах. Оба пирата мгновенно прекратили спор и с интересом уставились на него.

– Остия, – повторил он, – древние ворота Рима. Там вас искать не будут.

– Поясни? – коротко приказал Рик.

– Здесь хозяин – Папа, а там – герцог. Они не ладят. Герцог и не подумает исполнять приказы Папы, а если его люди и увидят вас случайно, то отвернутся.

– Это мысль, – Дерек на радостях хлопнул в ладоши, – я и сам думал об Остии. Оттуда до Рима рукой подать.

– Один вопрос, – Рик сдвинул брови, – тебе-то какая корысть помогать моей жене. Уж не влюбился ли ты в нее с первого взгляда?

– Убереги Господь! – воскликнул брат Доминик и торопливо перекрестился.

– Что так? – Рик почувствовал что-то вроде обиды.

– Вы не так меня поняли, – монах оттянул двумя пальцами ворот рясы, – я принял постриг. Мне женщин любить нельзя. Если только по-братски, а это неинтересно. А ваша супруга – очень красивая. И бесстрашная.

– Безголовая она, – буркнул Рик, – но это, к сожалению, не лечится. Ладно, что-то подсказывает мне, что чем скорее мы отсюда уберемся, тем лучше. Вы знаете место, где можно поговорить без лишних ушей, брат Доминик?

Монах пожал плечами:

– Вся Италия – место, где можно говорить без лишних ушей. Нужно только свернуть за угол. Идите за мной, господа.

– Не верю я этому долгополому, – сказал Дерек, не понижая голоса, – заведет он нас в ловушку.

– Не заведет. Иначе сам первый и погибнет.

– А если он хочет обрести мученический венец и попасть в рай? – возразил Дерек.

– Не получится, – неожиданно брат Доминик улыбнулся, – думаю, архангел Михаил не дурак, и любой, кто пытается крутить с вами, господа, проходит у него в списках как самоубийца.

Дерек замолчал, но, шагая по узенькой улочке вслед за монахом, руку демонстративно держал на рукояти пистолета.

Вторые сутки с неба, затянутого серой пеленой облаков, сыпались противные мелкие иголки дождя. Вечерело. Наверное, серп убывающего месяца уже показался в небесах, но разглядеть его не было никакой возможности. Кроны больших вязов не гнулись под ветром, и это было плохо – стояло полное безветрие, а значит, не было никакой надежды, что эту хмарь разнесет к утру… или хотя бы когда-нибудь.

Под копытами коня хлюпала грязь, и умное животное время от времени поворачивало рыжую морду к всаднику, словно спрашивало: «Долго еще?.. Что скажешь?»

– Да сказал бы, если бы знал, – пробормотал всадник, по самую шляпу укутанный в толстый плащ, – уж от тебя не скрыл бы, ты ведь не проболтаешься. Да только знаю я не больше, чем ты. Отправились они по этой дороге. На постоялом дворе ночевали, хозяйка в полном восторге от моей голубки. Еще бы… От нее все в восторге. Вот только куда она потерялась?

Конь помотал головой. Он тоже понятия не имел, куда девалась сестра Кармела. Да и откуда бы это знать коню?

Они оба устали: и конь, и всадник. Путь оказался долгим, дольше, чем планировалось, потому что все дороги почему-то оказались перегороженными заставами. Понаблюдав за одной такой, Ухо решил не тратить времени на выяснение причин, а просто обойти препятствие. Он торопился, а заставы, похоже, не пропускали никого ни с какими бумагами. Это было странно, но на странности сейчас не было времени.

Эту, последнюю заставу, обойти было нельзя. Вернее, конечно, можно, но пришлось бы сделать изрядный крюк и коня бросить. А конь мог здорово пригодиться. И поэтому Ухо решил все же попытаться прорваться в городок, где загадочно оборвался след его ученицы.

– Стоять! – Повелительный оклик принадлежал молодому пареньку лет двадцати. Если бы жизнь сложилась иначе, у Уха мог бы быть такой сын. Младший. А может быть, он и был, этот сын. Только Ухо об этом не знал.

– Стою, – добродушно проворчал он, останавливая коня, – а почему в город не пускают? У меня срочное дело.

– Вы с луны свалились, сэр? – вежливо осведомился молодой человек, судя по выговору – ирландец. – Город закрыт, и сюда не пускают ни по какому делу. Я удивляюсь, как вы миновали другие заставы. Вас должны были завернуть гораздо раньше.

– Так получилось, – пожал плечами Ухо, не вдаваясь в подробности, – но почему такой кордон?

– В городе холера, – коротко ответил парень на все вопросы разом.

Это был конец. В первые четверть часа Ухо еще надеялся, что это не так. Он попробовал лесть, обман, подкуп, шантаж, угрозы… Все напрасно. Страж был вежлив, но непреклонен. Сунувшись напролом, Ухо совершил грандиозную ошибку, и только беспокойство за Джованну могло его извинить. Холера – это вам не банальная контрабанда или какой-нибудь заговор, здесь все серьезно. Не впустят и не выпустят даже королевского курьера с какой угодно круглой печатью.

– Вам нужно вернуться, – сказал молодой офицер с сочувствием, но твердо.

Ухо осенило внезапно. Не иначе как снизошла благодать небесная! Ведь этот молодой офицер – ирландец, а значит, почти брат, хоть и подданный Британии.

– Вы католик? – спросил он.

– Да, сэр.

– Ну так помогите ради девы Марии!

И ворота открылись.

Город встретил Ухо темнотой, закрытыми дверями и удушающим запахом дыма, перца и ладана. На городской площади горели костры. Вокруг сидели люди в темных балахонах, с капюшонами, наброшенными на лица. Они смотрели на огонь сквозь прорези в плотной ткани и, видимо, следили за тем, чтобы костер не гас, время от времени подбрасывая в него топливо. В руках у одного из них Ухо заметил железный крюк и шатнулся от странной компании в ближайший переулок. Лоренцо сообразил, что напоролся на могильщиков, которые подбирали и хоронили трупы. Из короткой беседы с офицером у ворот Лоренцо узнал, что эти люди рискуют жизнью не за царствие небесное. Мэр обещал им имущество умерших и деньги от живых.

Если кто и знал что-то об эпидемии и ее жертвах, то только эти отчаянные ребята. Но слишком близко они стояли к смерти. Лоренцо решил, что будет искать Джованну среди мертвых только в том случае, если не найдет среди живых.

Переулок, куда он нырнул, спасаясь от собственных черных мыслей, был узок настолько, что крыши домов смыкались друг с другом, и если по нему вдруг попытался бы проехать экипаж, Уху пришлось бы срочно научиться летать, чтобы не быть раздавленным.

Дома и лавки стояли темные и закрытые наглухо. То тут, то там Ухо видел грубо намалеванные на воротах темные кресты – знак того, что здесь побывала болезнь и никого после себя не оставила. В одном из домов ворота были выбиты, а на перекладине болтался труп удавленной кошки. От запаха Лоренцо чуть не стошнило. Он спрятал голову поглубже, стараясь дышать сквозь шелковый платок. Где-то здесь должна была быть таверна с небольшой гостиницей, единственная в городе. Если Джованна жива, то она там.

Таверна отыскалась быстро. Ее не пропустил бы даже слепой и вдребезги пьяный: единственный на всей улице дом, где во всех окнах горел свет, двери стояли нараспашку и оттуда доносились нетрезвые голоса ребят, которых никакая холера не брала. Ухо прислушался.

«…Расцвечена вся рожица букетами из роз. Кыш-кыш, мы сейчас упадем!» – голосили гуляки. Да уж, песенка прямо в точку. Правда, не про холеру, а про чуму, но все равно близко.

В небольшом зале, за деревянным столом, уставленным кружками, среди горящих свечей пировала компания: с полдюжины мужчин самого разного вида и социального статуса – от зажиточного горожанина до нищего. Все они сидели рядом, как братья если не во Христе, то во дьяволе, кружки были полны, а глаза – темны, как и положено тем, кто видел смерть вблизи, и не просто видел, а поздоровался с ней за руку, почти обнялся. Рядом приткнулись две хмурые женщины. Они были растрепаны и грязны, словно их в этих самых платьях не раз валяли по полу, прямо тут, среди брошенных на пол костей и гуляющих тараканов. Трезвых в компании не было, ни одного. «Без приключений не обойтись», – подумал Ухо и оказался прав. Здоровенный детина в рубахе мастерового и кожаных штанах вразвалочку подошел к нему, разглядывая сощуренными глазами. Его борода воинственно топорщилась. В руках он держал две кружки. Ухо немедленно вспомнились наставления отца Урбино, пережившего холеру в Месине: «Не есть, не пить, не курить в очаге заражения…» Но детина уже подошел вплотную, и видно было, что между любовью и ненавистью у него в этом состоянии даже не шаг, а всего лишь поворот головы.

– Заходи, гость. Выпей за здравие Королевы Холеры, – пробасил он.

– Благодарю, но я очень тороплюсь, – попытался отвертеться Ухо.

– Куда это ты торопишься? – озадачился детина. – Ты, верно, не понял: здесь заканчиваются все дороги. Я тоже торопился. В Бри. Меня там невеста ждет, и стол свадебный уже накрыт. Бедная Сара, придется ей надеть черное вперед белого… – И неожиданно крупный мужчина всхлипнул, как обиженный малыш.

– Сочувствую, – буркнул Ухо без всякого сочувствия. История невезучего жениха его ни капли не разжалобила, и он постарался аккуратно обогнуть его вместе с кружками. Тот, видно, заподозрил неладное и сощурился еще больше.

– Брезгуешь? Рабочим человеком брезгуешь?

Дальше все было известно наперед: сейчас с ним попытаются затеять драку, если уж напоить не вышло, и ввосьмером на одного (вряд ли девицы останутся в стороне, не то воспитание) раскатают по деревянному полу в русский блин.

Хвала Господу, Ухо не был францисканцем и не давал обета любить ближнего, даже если тот пьян и агрессивен, как ландскнехт.

Коротко, почти без замаха, он сунул кулак под ребра мастерового. Тот хлопнул глазами и осел на пол, хватая воздух ртом, как вытащенная из воды рыба. Пойло, естественно, разлилось.

Звук послужил сигналом для пьяной компании. Они побросали свои занятия и, словно по команде, обернулись к Уху. Среди этих ребят тоже не было францисканцев.

Ухо перескочил через детину и взлетел по лестнице на шесть ступеней. Обеспечив себе обзор и простор, он вытащил из-под плаща шпагу и пистолет. Пистолет зажал в левой.

– Первому, кто сунется, свинец в голову, остальным – сталь в живот, – объявил Ухо.

– Да ты чего, мужик, – искренне удивился предводитель этой компании, судя по одежде – купец, – мы же от чистого сердца!

– Я тоже, – коротко отозвался Ухо.

– Да ты кто, такой шустрый? – вполне добродушно поинтересовался купец.

– Князь Лоренцо да Манчина, – бросил Ухо просто из любопытства, чтобы посмотреть, что будет.

Титул не произвел впечатления. Подумаешь, князь. Да хоть епископ, кого это тут волнует? А вот имя…

– Итальянец?! Да еще из Манчины, – купец аж привстал, – каким ветром тебя сюда занесло, князь?

– Попутным, – буркнул Ухо, пряча пистолет, но шпагу на всякий случай держа на виду, – а что?

– Да что с того, что он итальянец, да еще из этой, как его… Мантуи? – переспросил купца его товарищ по столу.

– Этот парень должен знать о холере все, – догадался самый молодой из них, подмастерье или студент, – десять лет назад они мерли от нее как мухи. Но потом все-таки как-то остановили заразу.

Шестнадцать пар глаз уставились на Ухо с неясной пока надеждой.

– Что делать-то надо? – оформил вопрос купец.

– Молиться, – буркнул Ухо, пряча и шпагу, – а еще – руки мыть как можно чаще. И все остальное тоже мыть. Кипяченой водой.

Первая дверь оказалась заперта снаружи. Вторая – выбита. На полу валялись какие-то вещи, пахло кислым вином. Третья дверь тоже была заперта, но изнутри. На нетерпеливый стук Уха отозвался голос… и этот голос был знаком ему! Еще как знаком.

– Открой, это я, – крикнул он.

Скрипнул дверной засов.

С замершим сердцем Ухо шагнул в полутемную комнату, в которой стоял плотный запах горящего ладана. И немедленно остановился. Тонкая рука Джованны загородила ему путь, выставив между собой и Лоренцо плошку с горящими травами. Ухо с тревогой вгляделся в лицо женщины и облегченно перевел дух. Оно было худым, но не желтым. Ни малейших следов болезни.

– Тебе нельзя здесь быть, – проговорила Джованна. В ее глазах стояли слезы и страх, но сквозь них, словно солнце сквозь плотные облака, сияла улыбка.

– Я уже здесь, – просто сказал Ухо и отвел огненную преграду между собой и женщиной.

Она быстро замотала головой, пытаясь отстраниться:

– Нет, нет, – разобрал Ухо, – не подходи близко. Возможно, я уже заражена…

– Боишься? – прямо спросил он. Джованна кивнула. От мэтра у нее секретов не было.

Ухо мягко улыбнулся.

– Давай бояться вместе, – предложил он, шагнул к женщине и крепко обнял ее, прижимая к себе.

– Сумасшедший, – прошептала она и с облегчением расплакалась.

Кэти проснулась очень рано, солнце, наверное, только начало золотить крыши. В комнате, за плотно задернутыми шторами, стоял полумрак, и даже сохранялись остатки ночной прохлады, хотя то, что день будет опять жарким, уже чувствовалось. Все тело казалось легким, но каким-то ленивым.

«Я могу летать как облако, – подумала Кэти, – но не хочу…»

Спящий рядом мужчина дышал глубоко и ровно. Кэти покосилась на него со смешанным чувством удивления и опаски. Эта ночь оставила у нее странное впечатление. Сначала Санто был нежен, почти робок. А потом словно сорвался с цепи. Похоже, «капатаз» не знал женщин годами. И как он выдерживал при его-то темпераменте, да при здешнем солнышке? Железный человек.

Внезапно мужчина открыл глаза. Сна в них не было.

Он встретился взглядом с молодой женщиной и, Кэти была готова поклясться, – смутился. Похоже, то, что произошло между ними, показалось странным не только ей.

– Как ты? – тихо спросил он. – я тебя не напугал?

– Немного, – кивнула Кэти, – но это было… освежающе.

Санто улыбнулся, взял ее за руку. Несильно сжал. Шевелиться не хотелось. Но мысли беспокойно толкались в голове, норовя прыгнуть на язык и нарушить идиллию утреннего пробуждения, и Кэти поняла, что долго не удержится.

– Я подумала, – произнесла она, глядя прямо в глаза любовника, – если ваш король так вам мешает, может быть, нужно его просто отвлечь?

– Отвлечь? – удивился Санто. – Чем?

– Войной, – ответила Кэти так, словно это само собой разумелось и слово это в устах хорошенькой женщины после ночи любви было вполне уместным.

Брови Санто вопросительно шевельнулись. Кэти пояснила:

– Ведь Испания и Франция союзники. Если Франция начнет войну с Англией, то Филиппу будет не до того, чтобы ловить тебя.

– Ну, наверное, – Санто улыбнулся и откинулся на подушки, глядя в потолок. Руку ее он так и не выпустил, и это было приятно. – Но для войны нужна серьезная причина.

– Кто тебе сказал, что ее нет? – Кэти потянулась к своей одежде, в страшном беспорядке сброшенной прямо на пол. На секунду ее обдало ледяным ужасом, ей показалось, что письмо пропало. Но оно было здесь, в потайном кармашке, который Кэти подшила сама, когда господин Мехраб распорядился выдать ей иголки и нитки.

– Что это? – спросил Санто, проглядывая глазами потертый, намокший, местами слегка порванный, но все еще читаемый листок бумаги. Лицо его изменилось мгновенно: нежность ушла, словно ее смыло волной холода. Взгляд стал цепким и внимательным.

– Это письмо принца Вильгельма Оранского английским заговорщикам с согласием занять престол Британии, – просто ответила Кэти. У нее было время подумать и разгадать эту загадку.

– Но откуда оно у тебя?

– От мужа. Я его украла.

Санто привстал на локте, пристально вглядываясь в юное лицо Кэти.

– Украла для Черного Папы? – спросил он.

– Ну… выходит, что для тебя, – обтекаемо ответила женщина.

Одеяло мгновенно оказалось отброшено. Санто вскочил. Рубашка, панталоны, камзол, сапоги, перевязь…

– Я должен спешить, – он обернулся к Кэти, – в Севилью ехать нет времени. Придется действовать самому. Письмо нужно доставить по адресу и чем быстрее, тем лучше.

– Мы еще увидимся? – спросила Кэти.

Санто обернулся к ней почти у самых дверей.

– Кто знает? Но если наши дороги снова сойдутся, я буду счастлив. Очень счастлив. – Теплая улыбка на миг показалась в глазах и снова спряталась. Санто ушел. Ушел насовсем.

Кэти еще некоторое время слышала его шаги в зале, голос, отдающий распоряжения на испанском языке, потом раздался стук копыт по плитам. А потом ушли и звуки, и она осталась одна.

«Утопиться, что ли? – невесело подумалось ей. – Или все же сначала позавтракать?»

Через минуту в спальню вошла пожилая испанка, закутанная во все черное. Она внесла поднос, от которого пахло так аппетитно, что вопрос решился в пользу завтрака.

– Господин сказать дать тебе тысячу эскуди, коня и провожатого куда ты пожелать, – произнесла испанка на очень плохом французском и поджала губы, демонстрируя крайнее неодобрение. К кому оно относилось, к лежавшей на постели молодой женщине или к господину, который вздумал так щедро оплатить ее ночные «услуги»? Кэти хихикнула. Похоже, ее приняли за одну из тех дам, о которых в свете говорили не иначе как шепотом, с осуждением и глубоко спрятанной завистью.

– А тысяча – это много? – поинтересовалась она, между делом расправляясь с завтраком. – На приличные платья хватит?

– Платья? – фыркнула испанка. – Хватит купить земля и пара коров. Или внести в монастырь…

– Вот уж спасибо, не нужно, – Кэти потянулась, как довольная кошка, – ни коров, ни монастыря. Обойдусь как-нибудь. А провожатый – это хорошо. Пусть после завтрака проводит меня к модистке. Есть здесь приличная модная лавка? Я плохо знаю Кордову.

Служанку Санто перекосило так, словно она выпила уксус и закусила зеленым лимоном. Она сухо кивнула, в знак того, что распоряжение Кэти будет выполнено, и вышла, выражая спиной осуждение и всяческое порицание.

Кэти раздвинула тяжелые шторы и улыбнулась восходящему солнцу и новому дню. Похоже, у нее начиналась совсем другая жизнь, и эта жизнь ей была по вкусу.

Через две недели из Кордовы выехала элегантная карета. Она везла красивую молодую аристократку, баронессу де Сервьер, совершавшую паломническую поездку и теперь возвращавшуюся на родину, во Францию.