XVI. Неоплаканные звери
Стиснутая тонкими, врезающимися в тело путами так, что дышать было почти невозможно, мона Сэниа не сразу поняла, что кресло под ней плавно опускается. Она заметила это только тогда, когда над ней бесшумно сошлись створки потолочного люка. Она оказалась в темноте. Позвать своих дружинников? Это нетрудно, и ее голос явственно прозвучит в командорской каюте ее спасительного корабля. Но как объяснить, где она находится? Надо подождать, пока ее отнесут в какую-то берестяную дыру, – она не сомневалась, что слова этого чернокожего фантазера с его бредовыми затеями относятся именно к ней. Но никто не появлялся, а кресло слегка накренилось вперед и плавно заскользило по широкой спирали, ввинчиваясь в темноту. Ее охватило злорадное веселье: этим варварам и в голову не пришло, что они толкнули ее на путь избавления: сейчас ее импровизированные санки наберут скорость, и нужно только представить себе спасительное ничто, через которое они промчатся, чтобы в следующий миг очутиться уже на корабле.
Она резко опустила голову, чтобы сосредоточиться, и этого небольшого движения хватило, чтобы кресло потеряло устойчивость, наклонилось… Если бы скорость была поболее, она просто размозжила бы себе голову. Но сейчас перед глазами вспыхнул сноп бенгальских огней, и она потеряла сознание.
Временами она на несколько мгновений приходила в себя, и тогда ей чудились то светящиеся в темноте стрельчатые ворота, то золотые статуи с солнечным диском вместо головы, между которыми она проплывала, чуть покачиваясь, словно летучий змей пес ее в ночных беззвездных небесах. Она собралась с силами и крикнула: «Дружина моя, ко мне! Я в подземелье!» – а может быть, это был только шепот; но ее услыхали, и статуи ожили и тонкими шестами, на которые они опирались, разом ударили по спинке кресла, так что оно закружилось волчком, и она, теряя снова сознание от этой бешеной круговерти, поняла, что действительно плывет, только непонятно – куда, а скорее всего – кружится на месте, неотвратимо погружаясь в подземный водоворот.
Она окончательно пришла в себя оттого, что всякое движение прекратилось. Было по-прежнему темно и очень сыро; мокрые локти и брызги на лице говорили о том, что плаванье ей не почудилось. Она вслушалась в темноту: где-то внизу без плеска, но с глухим рокотом, как это бывает при стремительном течении по очень гладкому руслу, шумела вода; ровность этого гула позволяла надеяться, что она не прибывает. Вряд ли ее ложе случайно наткнулось на какую-то преграду или отмель – оно стояло недвижно, как вкопанное, и достаточно высоко над водой, чтобы это было случайностью.
Попытка пошевелить руками – а вдруг влажные путы ослабли? – успеха не имела. Неужели это и есть конец ее пути? Нет. Слишком нелепо. Все нелепо – а особенно сочетание воды и того, что было названо Берестяным колодцем. Она мучительно всматривалась в темноту… Нет. То, обо что ударялась вода, не могло быть мягкой древесной корой. Это камень. Что-то было не так. Она прищурилась и вдруг поняла, что темнота перестала быть непроглядной. Какие-то едва мерцающие волны плыли перед глазами, а горло щекотал едва уловимый дух драгоценной благовонной смолы. Она подняла глаза и увидела тусклый светящийся комочек, более всего похожий на большой одуванчик, тлеющий медным, с какой-то прозеленью светом. Он кружился прямо над нею в бездонной вышине не то колодца, не то башни; догадаться об этом было нетрудно по слабым отблескам стен. Затем появилась еще одна светящаяся точка, и в их мертвенном кружении мона Сэниа прочла наконец разгадку уготованной ей участи: это была горящая пакля. Не успевшая намокнуть одежда будет очень медленно тлеть на ней – так недалеко от воды!
– Ко мне! На помощь! Я в Берестяном колодце! – кричала она, уже понимая, что слышать ее некому, – поднятые ее первым призывом, джасперяне наверняка уже переворачивают весь дворец, отыскивая вход в подземелье. Но никому из них не придет в голову пуститься вплавь по погруженным во тьму каналам…
А излучающие золотое сияние шары приближались; их было уже около десятка, и каждый раз, когда они касались стен колодца, те занимались ответным огнем – но зловещий поджигатель удалялся, и отблеск разгорающегося пожара тут же затухал. Постепенно к рокоту воды прибавилось нарастающее жужжание; светящиеся шары, снизившись настолько, что до них можно было бы дотянуться рукой – если бы не проклятые веревки! – зависли над связанной женщиной, и она с некоторым облегчением разглядела наконец, что это – громадные светляки, не иначе как спасающиеся от разгорающегося снаружи пожара. Их мерцание сливалось, образуя светящееся облачко, позволяющее рассмотреть эту необычную темницу.
Башня, естественным образом переходящая в подземный колодец, была непредставимо высока; абсолютно гладкие стены, без единой щелки, возможно, и сужались сверху, но здесь, у основания, между ними было шагов семь-восемь. Вот и все. Внизу – невидимая, но ощутимая по влажному дуновению вода.
Оставалось совершенно необъяснимым, почему этот мерцающий трубообразный склеп был назван берестяным. Если только не допустить… А ведь это скорее всего. Просто это другой колодец.
Не берестяной. Золотой.
Теперь она могла сколько угодно кричать, звать на помощь – все было бесполезно. Даже если бы она разорвала свои путы, ни перенестись отсюда хотя бы на один шаг, ни послать прощальное слово она уже не могла. Золото, которое спасло их в подземельях Джаспера, теперь надежно укрыло ее в мерцающей могиле. Круговерть воды, занесшая ее совсем не в то место, которое ей предназначалось, сделало свое дело, а пожар, горький запах которого уже затруднял дыхание, не позволил ее тюремщикам исправить эту ошибку.
Теперь она была отрезана от всего мира – мира этой окаянной Тихри, в котором круглой сиротой оставался ее крошечный Юхани. Она не сумела найти его, и теперь, даже если ему посчастливится выжить, он будет обречен на пожизненное скитание по пыльной дороге, ведущей к солнцу чужой земли, пригретый в варварском караване или еще хуже – в зверинце здешнего убогого князька.
Мысль эта была так нестерпима, что слезы отчаяния покатились по ее щекам, падая на руки, где уже высохли капли подземной реки…
Что-то шевельнулось у нее под плащом. Она вскрикнула – естественный для женщины ужас перед обитателями подземелий, которые на всех планетах имеют почти одинаковый вид. Она, оплакивая разлуку с сыном, не думала о себе, равнодушно готовая задохнуться в дыму или стать погребенной под развалинами этой башни. Но стать жертвой крыс, спасающихся от пожара…
Задержав дыхание, она тихонько опустила глаза – на ее коленях, уютно угнездившись в складках плаща, старательно вылизывал себе шерстку маленький, как белочка, зверек. Она твердо знала, что никогда в жизни не встречалась с такими большеглазыми пушистыми созданиями; но в то же самое время это существо откуда-то ей было знакомо. В переливчатом мерцании светляков она всматривалась в теплую палевую шкурку, кольчатый роскошный хвост, трепещущие вибриссы с бусинками на концах…
И вдруг вспомнила. Этот зверек был точной копией той игрушки, которую она подарила несчастному ребенку, убитому стражником. Только этот, живой, был раза в два крупнее, и, что странно, шерсть его была совершенно сухой значит, он выбрался не из Воды. Изумление ее было настолько велико, что Она невольно прошептала:
– Откуда?..
Он встрепенулся и уставился на нее изумленными темно-синими глазами. Потом крошечная пасть раскрылась, и послышались цокающие и шипящие звуки, и, к не меньшему удивлению, мона Сэниа прекрасно поняла, что он сказал:
– Ты воскресила меня, потому что меня коснулась слеза жалости. Я – один из Неоплаканных зверей.
– Не… кем не оплаканных?
– Никем. Разве ты не знаешь, что после того, как люди истребили множество звериных семей, не оставив о них ни памяти, ни сожаления, последний волшебник Ет-Хриер-ет отправился на поиски еще уцелевших обитателей когда-то дремучих лесов нашей земли. И если он находил последнего из своей породы, он относил его в свою пещеру – последнюю пещеру на склоне еще не срытой последней горы. А когда он почувствовал, что оставляет этот мир, то он взял с собой дыхание каждого из нас, завещав, что воскресить нас могут только слезы, пролитые не о себе. Но в нашем мире разучились плакать… Ет-Хриер-ет говорил, что ледяной разум несовместим с горячими слезами.
– Как же тебя зовут?
– Шоео. Я – последний из породы скользящих шоео.
– Бедный Шоео! Здесь тоже запахло смертью.
– Да, – печально отозвался Шоео. – И волшебников тут нет.
Наступило молчание, нарушаемое лишь рокотом воды да жужжанием все прибывающих светляков. Зверек дышал бесшумно.
– Скажи, малыш, – прошептала она с едва затеплившейся надеждой, – острые ли у тебя зубы?
– Я грызу орехи, – облизнувшись при сладком воспоминании, отвечал Шоео.
– Тогда мы еще можем подумать о спасении. Видишь эту веревку? Перегрызи ее!
Шоео, не перебирая лапками, на брюшке скользнул вверх и вцепился зубами в тонкий золотистый шнур. Рванул – с ходу не получилось. Мелко дрожа, принялся вгрызаться в неподдающееся вервие. У принцессы мелькнула в голове леденящая мысль, что оно укреплено каким-нибудь заклятием.
– Шоео, постарайся, другой возможности у нас нет…
Он переменил позу, вцепившись задними лапками в тугой жгут и помогая себе коготками передних. Что-то тоненько зазвенело, точно порвалась струна, и дышать стало немного легче.
– Получается?
– Да, только медленно, – тяжело дыша, отвечал Шоео. – И вот еще: если я догрызу все до конца, у меня сотрутся зубы и я умру от голода.
– Не бойся, малыш, мы что-нибудь придумаем! Только перегрызи веревку, а там…
Лопнула еще одна невидимая струнка.
– Больно… – прошептал зверек.
– Шоео, я прошу не о себе – если меня не будет в живых, скорее всего, погибнет и мой маленький сын. Я буду последней в своем роду, Шоео…
Зверек выгнулся дугой, теперь он дышал не бесшумно, а с остервенением так рвут на клочки смертельного врага. Трудно было представить, что прелестный невесомый в своей пушистости зверек способен на такую ярость.
Тоненько тенькали рвущиеся золотые нити. Клуб дыма ворвался в верхнюю часть башни, светляки разом спикировали вниз и теперь мельтешили где-то над самой водой. Сразу стало темнее.
– Шоео, если ты не поторопишься, мы просто задохнемся!
Разом лопнуло еще несколько нитей, и мона Сэниа, закусив губы, рванулась изо всех сил. Зверек с писком упал обратно ей на колени, истончившийся шнур врезался в тело – и лопнул. Не давая себе ни секунды на то, чтобы хоть немножко размять затекшие руки, она выхватила из-за пояса кинжал и начала пилить путы на ногах. Только сейчас она поняла, каким же мучением было ее освобождение для крошечного создания! Еще немного усилий… Все. Ноги тоже были свободны. Теперь – как повезет. Если и трубы, по которым утекает отсюда вода, покрыты хотя бы тонким слоем позолоты – это конец. Но если золото только на внутренней стороне башни, то надежда оставалась. Слабенькая, по все же. Она скинула плащ, сунула притихшего Шоео за пазуху и, набрав побольше смрадного, прогорклого воздуха, бросилась вниз, сквозь мерцающее облачко светляков.
Вода приняла ее почти без всплеска и сразу потащила куда-то вправо, не давая погрузиться на самое дно. Там уже не было канала – только узкое жерло тоннеля, в которое ее втянуло, как еловую шишку. Выбросив руки вперед, она сильным толчком послала свое тело как можно дальше от непроходимой для нее башни. Бессознательно подлаживаясь в такт ударам сердца, она отсчитывала гребки: раз… два… три… четыре… пять – через ничто.
Когда последний из дружинников возвратился в командорский шатер, неся на своем плаще чешуйки неостывшего пепла, Эрм первый преклонил колени, и все последовали его примеру. Так и застыли они, стиснув свои мечи, остриями вонзенные в пол, в безмолвном обряде поминовения. Они не оплакали лорда Асмура, оставшегося на заре их походов в безвестной могиле Серьги Кентавра, и сейчас, опершись лбом о сжатые руки, каждый из них думал о двух командорах.
Это кольцо коленопреклоненных воинов было таким отчужденным в своей скорби, что ни Таира, ни тихриане, как ни горевали по погибшей, не осмелились войти в командорский шатер и разделить с джасперянами их суровый обряд поминовения. Сквозь овальный дверной проем девушка глядела на согбенные фигуры в наглухо застегнутых полускафандрах и не могла заставить себя думать о том, что под одним из них спрятан похищенный амулет. Ощущение нереальности происходящего, не покидающее ее ни на минуту, стало просто нестерпимым, и шелковистое, туго обтягивающее ее платье приобрело вдруг нежную влажность человеческих ладоней; и неповторимый, различимый только ею запах то ли горных цветов с Дороги Строфионов, то ли… И голос. Не слышимый никому голос: «Побереги ее, деллу-уэллу…»
Раздался громкий всплеск – именно таким был звук, с которым ее ручные морские котики выпрыгивали на бортик бассейна. Сейчас она не удивилась бы ничему, даже появлению в командорском шатре обитателей земных океанов. И уже без малейшего изумления она поняла, что фигура в тусклом полускафандре, возникшая прямо на полу, в частоколе обнаженных мечей, – это принцесса, несомненно живая, но вот только надо посмотреть, насколько невредимая.
Таира заставила себя встряхнуться, сбрасывая дурман наваждения, и метнулась к еще не вышедшим из оцепенения дружинникам. Первое, что ей бросилось в глаза, была лужа, которая расползалась вокруг тела, затекая под острия мечей.
– Да вы что, остолбенели? – крикнула она, расталкивая их и наклоняясь над принцессой – Помогите перевернуть на спину… Да теплых вещей, одеял! И подогретого вина!
И тогда наконец поднялась необходимая чудовищная суета.
– Так, принесли? А теперь все мужчины – вон!
Откуда-то сверху слетел Кукушонок и принялся помогать девушке расстегивать скафандр, умело орудуя твердым клювом.
– Ой, – вдруг отпрянул он, потряхивая хохолком, – а это еще кто?
– Ой, – как эхо, послышалось в ответ, – а ты сам – тоже Неоплаканный?
Мокрый дрожащий зверек, которого она приняла было за котенка, выполз из складок одежды. Они с Кукушонком разглядывали друг друга в каком-то радостном изумлении.
– Один момент, – пробормотала Таира, ломая ногти на непривычной застежке. – Сначала люди… звери жизнеспособнее.
– Я бы не сказал, – тихонечко прошептал Шоео.
Словно разбуженная его голоском, мона Сэниа приоткрыла глаза. Она безразлично, словно не узнавая, поглядела на зверька, потом ее взгляд остановился на Таире, став сразу каким-то холодным и оценивающим.
– Ты теперь… – проговорила она каким-то простуженным слабым голосом.
– Слушай, не надо об этом, – прервала ее девушка. – Пусть никто не знает!
– Разошли гонцов, – холодно приказала принцесса. – Ищи!
И она снова закрыла глаза.
Некоторое время спустя Таира появилась на орешниковой поляне, куда чтобы не привлекать внимания тех, кто бредет по пролегающей недалеко отсюда дороге, – вынужден был укрыться после пожара корабль джасперян.
– Дайте ей отдохнуть, – сказала она, подходя к дружинникам, расположившимся на уже отцветшей, но еще душистой траве. – С тех пор как мы очутились здесь, она, наверное, и двух часов не проспала. Или нет?
Напряженные лица были хмуры. Одинаково хмуры. Свои защитные одежды они оставили в каютах, и, естественно, ни на одном из них не видно было амулета, который мог бы его выдать. Кое-кто обтирал кожистыми, похожими на табак листьями свой меч. И это не улика – тот, кого хотели найти тихриане, наверняка явился с безупречно чистым оружием. Недаром они предупреждали, что проклятие анделиса делает свою жертву не только необузданной, но и дьявольски хитрой. Ну ладно, договорились же не показывать вида – нужно поговорить о чем-нибудь нейтральном. А аксакалы пусть поглядывают со стороны.
– Да, между прочим, у нас прибавление семейства, – с огромным усилием переходя на беззаботный тон, проговорила она. – Как тебя величать, говорящая зверушка?
– Шоео.
– А почему ты такой грустный? Или мне кажется?
– Нет, не кажется. Я голодный.
– Ну, это мы поправим. Чего тебе хочется, зверушка-норушка?
– Орешка…
– Скюз, слышал? И на мою долю.
– Я тоже разомнусь, – словно и не было безнадежного метания в пламени пожара, заявил Флейж.
Костяная лапа неминучего несчастья сдавила горло.
– Прелестно! Ты – сюда, а ты – туда. Чтобы разненьких.
Она вдруг каким-то сторонним зрением отметила, что распоряжается джасперянами так же легко и властно, как если бы и они были ее подданными. Вот что значит ощущать на своем теле воистину королевское платье. И знак власти, между прочим.
– Это бесполезно, – еще тише пробормотал пригревшийся на ее руках Шоео. Я перегрыз золотую веревку…
Она осторожно двумя пальцами приподняла мордочку зверька – так и есть, крошечная пасть, показавшаяся ей очаровательно-розовой, вся в крови. Она задумчиво поглядела на троих тихриан, расположившихся поодаль, и решительным шагом направилась к ним. Так вот как освободилась Сэнни! А открыв глаза, даже не обмолвилась о том, чего не могла не заметить…
– Достопочтенный сибилло, – не терпящим возражения тоном проговорила она, – ты как-то шутки ради удлинил мои волосы – помнишь? Так вот, отрасти этому верному доброму Шоео его зубы.
– Тварь сия не тихрианского естества, сибилло не уверено… – завел он плаксивым речитативом.
– Заточу. – В ее спокойном топе даже не было угрозы – просто непреложное решение выполнить обещанное.
Во взгляде старого рыцаря Рахихорда блеснуло неподдельное восхищение. Но она тихонечко, одними бровями и ресницами повела в сторону молчаливых воинов, понуро замерших в резной тени орешниковых ветвей, – мол, смотреть не на меня. На них. И повнимательнее. Потом протянула сибилле несчастного зверька, повернулась на пятках, так что расшитое драгоценностями платье раздулось колоколом, и поплыла, едва касаясь травы, к кораблю. Надо посмотреть, как там Сэнни. Тихриане при деле, дружинники в полной растерянности – одинаковой растерянности. Ведь все поиски надо начинать сначала, и никаких отправных точек. Единственное, в чем можно быть уверенным, это то, что Юхани не погиб в пламени, – ведь если бы он был во дворце, Оцмар не утаил бы этого перед смертью…
Она невольно оглянулась на страшный костер, полыхавший совсем близко, километрах в двух отсюда. Иногда сильный порыв ветра доносил до них такой жар, что казалось – роща, обступившая их корабль зеленой подковой, тоже зардеется огнем. Легкие деревянные постройки, похоже, уже догорали; теперь очередь была за подвалами и подземельями, которым выгорать не один день; густой курчавый дым выливался из нетленных стен, сложенных из гигантских камней, точно из переполненной чаши, и густой смрадной пеленой растекался по окрестностям. Но обитатели дворца, и впрямь немногочисленные, уже успели отбежать на спасительное расстояние, и теперь единственными жертвами пожарища были случайные молвь-стрелы, янтарными ракетами прочеркивающие над рощей и, не успев ни свернуть, ни утишить свой стремительный бездумный полет, влетавшие прямо в пламя.
И только – символ нерушимости княжеской власти – высилась ступенчатая башня, наполненная сокровищами, как раз между городской стеной и укрывающей корабль рощей, как бы напоминая Таире слова Кадьяна: «…каждому ты дашь втрое против утраченного…» Нет, не сейчас. Погорельцы немного потерпят, здесь нет холодных и страшных ночей. Сначала – поиски того, второго проклятого. После возвращения принцессы это стало первостепенной задачей, если не сказать – бедой. И как бы пригодился сейчас Кадьян с его проницательностью! Но у нее почему-то не было уверенности в том, что ей доведется увидеть это странное, уродливое создание еще раз. Во-первых, он знает, что она никогда не простит ему гибель принцессы, а ему ведь еще неведомо, что она уцелела. И потом – его слова: «Если я служу, то служу честно». Выходит, он сам решает, служить ему или нет. С Оцмаром ему было, видите ли, интересно… А на нее он глядел уныло, как на куклу своего бывшего государя. И ни разу – как на женщину…
И словно в ответ на ее мысли, со стороны горящего города раздался грохот. Видно, огонь добрался до склада то ли пороха – если его здесь, по несчастью, изобрели, – то ли чего-то подобного. Над верхушкой зиккурата взмыл огненный сгусток, на секунду неподвижно завис и ринулся прямо к роще. Когда он закладывал крутой вираж над головами не ожидавших такой напасти людей, она уже знала, что это Гротун. Да, прошло как раз столько времени, чтобы добраться до вершины «лягушечьей» горы. Но слишком мало, чтобы успеть хотя бы взглянуть на хранилище голубого золота…
Меняющая на глазах свой цвет огненная махина снизилась, скользнула брюхом по затлевшей траве и замерла. И джасперяне, и рыцарь Лронг схватились за оружие.
– Отставить. – Она повелительным жестом воздела руки. – Это мой слуга.
И она быстрым шагом направилась к остывающему Гротуну. Задний люк развернул свои лопасти, и горбун соскочил на землю. Надо было успеть поговорить с ним если не без посторонних глаз, то хотя бы без чужих ушей.
– А ты ведь мог не возвращаться, – надменно проговорила она. – Почему ты вернулся, Кадьян? Отвечай, только без всяких придворных изворотов. Попросту.
Он оглянулся на горящий город, и не без растерянности. Было видно, что подобной постановки вопроса он не ожидал.
– Я смотрел сверху на горящее Пятилучье, повелительница, – проговорил он наконец. – Значит, ты будешь строить новый город. Такой город, какие стоят на твоей земле. Если они столь же чудесны, как и корабль, на котором ты прилетела…
– Одним словом, тебе стало интересно, – закончила она за него. – Ведь так?
Он молча поклонился.
– А когда тебе станет неинтересно, ты просто покинешь меня, даже не предупредив?
– Я скажу тебе об этом, повелительница.
– Значит, ты не сможешь мне солгать? А если придется? Есть такое выражение: ложь во спасение. А?
– Тогда я просто промолчу.
– Прелестно! Тогда ответь мне, верный слуга Кадьян: а ты сам не отмечен поцелуем анделиса?
Он изумился так искренне, что она поверила ему прежде, чем услыхала ответ:
– Нет, конечно. Иначе я был бы князем…
– Ты и сейчас мог бы им стать. Отобрать у меня, пока не поздно, знак власти, сослаться на завещание Оцмара – что проще?
– Это неинтересно – повелевать людьми.
И тут она поверила ему сразу и безоговорочно.
– Тогда еще вопрос: а если бы ты был… как у вас тут называют проклятым, ты почувствовал бы, если бы кто-то из нас тоже был таким… завороженным?
– Сибиллы утверждают, что – да. Разгадал же Полуденный Князь ту… ту, которую…
– Ты чуть не отправил в огонь? Не беспокойся, она жива и здорова.
На это сообщение он только повел густыми, как сапожная щетка, бровями:
– Тебе и это удалось, повелительница?
Ей почему-то тоже не захотелось кривить перед ним душой. Опускаться ниже этого выродка, убийцы, средневекового палача? «А ты сама что, лучше?» – не удержался внутренний голос. Платье зашелестело, тихонько касаясь ее ног. Да, вышло по-твоему, Полуденный Князь, только ты не подумал, что это останется с твоей деллой-уэллой на всю ее жизнь…
– Ее спасла не я, – сухо проговорила она. – И мне очень не хотелось бы, чтобы вы столкнулись тут нос к носу. Убьет.
– Ослушаться моего повелителя я не мог, – проговорил он с прежним полнейшим равнодушием.
– Интересно, а если бы я приказала тебе убить… меня? Тоже послушался бы?
– Я служу честно.
– Ой, ты доведешь меня до заикания. И Сэнни может проснуться. Поэтому самый главный вопрос: скажи, тебе попадалась Солнечная Книга?
– Книга Заклятий? Разумеется.
– И там был способ, ну рецепт, как избавиться от этого анделисова наваждения?
– Да, повелительница.
– Так что же ты не спас своего князя?
– Слова туманны…
– Все-то вы ссылаетесь на туман! Надеюсь, книгу эту вы догадались хранить, как величайшее сокровище, в каменной башне?
– Покойный князь любил читать ее. Она всегда лежала в его спальне.
Таира схватилась за голову и прямо-таки замычала от досады:
– Хранить какие-то побрякушки, жемчуг, а книги…
Он опять посмотрел на нее с уважением, и это взбесило ее окончательно дались ей его симпатии!
– У тебя что, не хватило ума забрать ее с собой?
– Зачем, повелительница? Я помню ее от корки до корки. В какой-то миг ей захотелось даже встряхнуть его за плечи, по тут же она почувствовала, что прикоснуться к нему ей противно.
– Читай! – приказала она. – Медленно. Я буду запоминать.
Он опустился на колени, поднял на уровне груди ладони, словно держал открытую книгу, и размеренно, без всякого выражения процитировал:
"Когда стрела стрелу догонит на лету,
Когда гора в траве вернет себе свободу,
Пусть тот, кто за тебя готов гореть в аду,
Из ада принесет тебе живую воду".
Она изумленно раскрыла глаза:
– И всего-то? А я думала… Ну, насчет живой воды сибилло сообразит, а что касается ада – разве он у вас имеется?
– Есть такое место на земле Строфионов. Гротун знает туда дорогу.
– Чудно! Теперь только бы успеть. Ты пока иди, тебе тут дольше оставаться небезопасно. Что ты говорил о возмещении ущерба? Вот и займись. От моего имени. И завтра будь вон за тем валуном в это же самое время. Только еще одно: ты можешь исчезнуть без традиционного грохота?
– Да, повелительница.
Она, не попрощавшись, повернулась и побежала к своим аксакалам, то и дело наступая босыми ногами на опавшие орехи. Надо было велеть Кадьяну… Она оглянулась – на том месте, где только что стоял коленопреклоненный горбун, уже никого не было. Исчез, как и было ведено, бесшумно.
Шоео, завороженный заклинаниями сибиллы, тихонечко дремал на коленях шамана, и его живая золотящаяся шерстка едва заметно колыхалась в такт дыханию. Но не было времени даже спросить, все ли в порядке, – приходилось торопиться, пока не было рядом никого из джасперян.
– Я узнала, – чуточку задыхаясь от быстрого бега, проговорила она, опускаясь перед шаманом на траву. – Слушайте внимательно, это, правда, не заклинание, но что-то вроде пророчества…
Без выражения, чеканя каждое слово, она прочла им четыре строки, заученные ею с одного раза.
– Да, – прошептал изумленный шаман, – сибилло вспомнило… Истинно есть. Вспомянуто, дабы была уяснена суть – но коловращение словес…
– Стоп, – прервала она его, хлопнув себя ладонью по коленке. – Времени в обрез. Если кто что-нибудь понял, пусть говорит вразумительно.
Шаман пристыженно потупился. Старый рыцарь откашлялся, отчего Шоео испуганно вытаращил на него сонные глазки.
– Если позволишь сказать, то я вижу в сих заветных строках не менее четырех загадок. Во-первых, на нашей Дороге давно уже не пускают стрел – это оружие разбойников и грабителей, да вот на Дороге Свиньи оно еще в ходу. Но соорудить нехитро, из одного лука я пущу стрелу со своей слабой рукой, а из другого – сын мой, рукой несоразмерно мощной. Догонит. Но не слишком ли просто?
– Иносказанны слова сии! – запальчиво выкрикнул шаман.
– Тише! Не привлекайте внимания. Что во-вторых?
– Гора. Нет на нашей дороге ни горы, ни бугра поросшего, чтоб был он кем-то захвачен.
– Может, о сопредельных землях речь? – неуверенно вставил Лронг.
– Тогда это не освобождение, а захват, – резонно заметила Таира. – Так, гора тоже под вопросом. Что в-третьих?
– Живая вода. Сомнительно…
– Пивало сибилло живую воду! – Шаман каждый раз бросался отстаивать свою точку зрения, точно наседка на кошку. – Отпаивали сибиллу, отхаживали. Как раз после заточения. Много было дадено…
– Так, принимаем на веру, что живая вода существует. Но где?
– Это четвертый вопрос. Адом величают царство ночи, а она покрывает половину Тихри.
– А вот и опять не знаешь! – прямо-таки ликовал сибилло. – На Строфионовой Дороге, чуть поодаль от нее, четыре горы – Стеклянными зовутся, ибо пронзают прозрачными вершинами даже самые высокие облака. Посеред них пятая, пониже, смрадный дым источает, а когда увидит пролетающих анделисов огнем в них плюется. Так вот. За то Адовой и прозвана. Там, в ложбине меж Адовой и самой высокой из Стеклянных гор, источники бьют, и лишь один из них – живой. Сибилле многие истицы…
– Понятно, – кивнула Таира. – Благодарю. Я бы на месте Оцмара всегда держала тебя при себе. Но остался пятый вопрос, не затронутый вами, – кто пойдет?..
– Я, – просто сказал Лронг. Шаман вытянул губы трубочкой:
– У-у, герой какой! На рогате, что ль, поскачешь? А о том ты подумал, что Стеклянные горы уже за чертою ночи, и не менее чем трижды три преджизни? Даже если и долетишь туда на строфионе крылатом, вмиг в хрустальный столб обратишься.
– Минуточку, минуточку. Строфионы – это народ?
– Птицы это бескрылые, – ответил помрачневший Лронг. – По Дороге Свиньи на кабанах ездят, у Аннихитры Полуглавой – на горбатых котах, а у Лэла – на строфионах бескрылых. Правда, говорят, в княжеских стойлах один крылатый содержится – тамошний сибилло опахала ему приживил.
– Ладно, легенды мы сейчас оставим. Тем более что лететь за живой водой должен… Нет, не сейчас. И помните: мы говорили только о Шоео.
Замечание было кстати: из орешниковой молодой поросли с медвежьим треском выламывался Флейж.
– Воду нашел! – заорал он, прижимая к груди полные горсти орехов, Умываться, друга мои!
Покрытые копотью дружинники, хмуро глядевшие на пылающий город, разом оживились. Как и на каждом корабле, чистота тут стояла на втором месте после доблести.
– Родничок небольшой, но чистый. – Флейж присел на корточки перед сибиллой, сунул орех за щеку, щелкнул. – Держи, зверюга, и помни мою доброту. Тира, Скюз уже там, у воды…
У нее отлегло от сердца – только сейчас почувствовала, как все это время непроизвольно прислушивалась к доносящимся из глубины рощи звукам.
– Подождет, – с капризным небрежением бросила она. – Мне с Эрмом перемолвиться надо.
Эрм слегка удивился, по потом махнул рукой товарищам – идите, мол, я вас догоню, тут детские секреты.
– Поосторожней – там эти гуки прыгучие шастают! – крикнул Флейж и как ни в чем не бывало продолжал лущить орешки. Таира почесала себе кончик носа нет, в сыщики она определенно не годилась! – и, взяв Эрма за пуговицу, потащила его к кораблю. Тихриане с опаской поглядывали ей вслед, но она-то была уверена, что Эрм – единственный, на кого она могла положиться. Потому что тот, второй проклятый, уже знал, что в крытых носилках на склоне горы она, а не принцесса. И на кой черт ему было возвращаться за ней во второй раз? Какая-то тень подозрения мелькнула у нее – ведь если бы это был Эрм, то он мог пойти и на такую уловку: явиться как ни в чем не бывало вслед за Гуен, «спасти» заблудившуюся девочку…
Но она тут же отбросила это предположение. Во-первых, в адовом кострище, где метались джасперяне в поисках своего командора, не очень-то напридумываешь всяких уловок. А во-вторых, она держала Эрма за пуговицу камзола, и нужно было не мешкая на что-то решаться.
– Сядем-ка на порожке, – сказала она, подводя своего невольного спутника к отверстию, ведущему в один из малых корабликов. – А дальше ты будешь слушать меня и не требовать доказательств, потому что у меня нет на это времени. Сейчас нужно спасать принцессу… и одного из вас. Нет, не тебя. Скажи, ты можешь нарушить приказ, которого не было?
Если до этого он слушал ее с удивлением, то теперь оно перешло все границы.
– Ты хочешь сказать, что этот приказ только подразумевался?
– Вот именно. Я имею в виду отца маленького Юхани.
Лицо бывалого воина словно окаменело – он молча глядел на девушку, хотя уже догадался о том, что она скажет.
– Вы не раз хвалились, что можете перенести через свое ничто не только человека, но даже всадника с лошадью. Скажи, ты можешь прямо сейчас сейчас, не откладывая ни на минуту, – отправиться на Землю и притащить с собой сюда Юрия Брагина?
– Принцесса не желает его не только видеть, но даже слышать о нем. – В его голосе зазвенели льдинки.
– Вот именно поэтому я и спросила, готов ли ты для ее спасения пойти против ее воли? Тем более что она не увидит его и не услышит о нем, пока сама этого не захочет?
Он глядел на нее во все глаза и не узнавал. Куда подевалась юная причудница, у которой и всех забот-то было – посоперничать в своенравии с самой принцессой? Собственно говоря, он знал только то, что владелец этого города-дворца умер, а женщины по чьему-то приказу были разлучены. Да, еще кто-то напал на стражников, окружавших носилки, и сотворил с ними такое, что показалось ему чудовищным даже в этой варварской земле. И тогда она была еще дрожащей девочкой, повторявшей только: «Домой, домой…»
– Сейчас мы пойдем к ручью, – продолжала она, и в ее тоне была непререкаемая властность, удивительно сочетающаяся с царственным нарядом, где-нибудь за ним мы выберем укромное место, где будет ждать вас Лронг. Ты ведь помнишь берег озера, где стоял на Земле ваш корабль? Помнишь настолько отчетливо, что сможешь очутиться там в любой миг и тебе не понадобится для этого даже малый кораблик?
Он только кивнул.
– Сейчас никому ничего не объясняй. Я уж тут как-нибудь… отоврусь.
– Но как я найду командора Юрга?
– А тебе не потребуется его искать – как только станет известно, что кто-то из джасперян появился на острове, это прогремит по всему миру. И он будет первым, кто примчится к тебе.
– И что я должен сказать ему?
– Только одно: чтобы прихватил с собой скафандр высокой защиты. Остальное – здесь. Идем. И по дороге – ни слова, нас могут услышать.
Она поднялась и с сомнением поглядела на свои босые ноги.
– Ой, еще секундочку – лес все-таки чужой…
Она впорхнула в отверстие люка, сразу превратившись в прежнюю легкокрылую девочку, которую тихриане так безошибочно окрестили «светлячком». Пробралась, стараясь ступать бесшумно, в командорский шатер.
Мона Сэниа была там же, где она ее уложила, – на пушистых шкурах, забывшаяся тяжелым сном.
На прежнем месте был и узелок с вещами, переброшенный сюда из чертогов Оцмара.
Только теперь сверху, на потертой замшевой куртке, отчетливо поблескивал мерцающий узкий флакончик – амулет.
Она совершенно не способна была ориентироваться во времени, как, впрочем, это частенько бывает с капризными людьми, для которых самое наиглавнейшее их минутная прихоть, независимо от возможности исполнения ее в пространстве и времени. И свои часы она оставила, кажется, на бортике бассейна – там, на острове. Так что трудно было мысленно прикидывать: вот сейчас береговая охрана заметила человека на заповедном берегу. Посылают вертолет. Выясняют кто. Ого, какой радиотелебум! Юрий Михайлович мчится – вот только откуда? Может, уже и примчался. Достает где-то и через кого-то требуемый скафандр. Похоже на истину, ведь прошло часов пять. На острове, вероятно, ночь, а на пепелище Пятилучья – непонятно что, потому как сигнальный огонь зажигать и негде, и глупо. Да, похоже, что и здесь припозднилось, вон оба старика носами клюют, покачиваются, точно напевают про себя: «Когда стрела стрелу-у догонит на лету-у…»
У нее самой это коротенькое пророчество-заклятие не выходит из головы. Простота предельная. И решение где-то совсем на поверхности…
Она замотала головой, словно пыталась вытрясти из нее навязчивые мысли, как сосновые иголки – из волос. Она знала, что это надежный способ: заставить себя забыть, а потом разом вспомнить – как в жару да под ледяной душ. И – осеняет. Сейчас не получалось главного: забыть.
Она перевела взгляд со своих аксакалов, так и не согласившихся отправиться на покой в какую-нибудь каюту, на молчаливых дружинников, сгрудившихся вокруг костерка, за который сейчас под гаревой пеленой неутихающего пожара можно было не опасаться. Они долго и хмуро перебрасывались скупыми, неслышными отсюда, от корабля, словами, потом и вовсе замкнулись в своих думах. Первое время ее восхищала их слепая преданность и безоговорочное повиновение своему командору. Потом безграничность этих качеств стала приводить ее в некоторое недоумение. Сейчас она ее попросту бесила. Вот проснется принцесса, сориентируется в обстановке, отдаст приказ – и они пойдут куда угодно, хоть в огонь, хоть в черную дыру. Но ни один не скажет: мы тут подумали и можем предложить тебе встречный вариант действий…
Да. Если на Тихри самое раннее средневековье, то на их хваленом Джаспере – не более чем позднее. Она закусила губу, чтобы не фыркнуть: вот уж никогда не думала, что ей впервые в жизни придется целоваться со средневековым рыцарем. Да еще инопланетным. Хотя… Говорят, рыцари только в романах были образцом благородства. А на самом деле – хам на хаме… Так что Скюз на реального рыцаря не тянул. Особенно после того, как упустил крэгов. До той злополучной поры он был самым метким стрелком, а потом стал последним растяпой. Во всяком случае, он так сам считал. Если бы сейчас, на пожаре, он отыскал принцессу и спас ее, плюс и минус компенсировались бы. Тоже рыцарская арифметика. А сейчас он с самой разнесчастной миной таскает валежник и даже не смеет поглядеть в сторону девушки. Ну, ничего. Вот доставят сюда Юрга, наведет он здесь полный порядок – тогда можно будет подумать, а не вернуть ли синеглазому Лелю прежний счастливый вид.
В том, что это исключительно в ее власти, она даже не сомневалась.
Теперь ей оставалось самое неприятное – ждать. Она зябко повела плечами и поерзала, устраиваясь поудобнее на своем порожке. Надо бы пробраться в Скюзову каюту за чем-нибудь тепленьким, по Сэнни должна была вот-вот проснуться, да и Лронг уже давно караулит за ледяным ключом, бьющим прямо из-под кустов орешника. Этому ничего не пришлось объяснять, ни кто такой Юрг, ни зачем ему необходимо появиться здесь незамеченным. Как хорошо, что он с ними – огромный черный джинн из прабабушкиных сказок. Как хорошо, что теперь он свободен от своих обетов… Травяной Рыцарь! И где-то теперь его смешная юбочка, сплетенная из стебельков?..
В глубине груди, куда опускается дыхание, булькнул серебряный пузырек. Догадка поднялась из глубин подсознания. «Когда гора в траве вернет себе свободу…» И уже совершенно четко, не затеняемая ни малейшим сомнением, встала перед глазами другая картина: стремительная, как белая молния, Гуен в погоне за канареечной тихрианской вестницей. И этот тоже – «Когда стрела стрелу догонит на лету».
Условия выполнены. Уже.
Она упруго оттолкнулась от нагревшегося порога, где промаялась в догадках столько времени, – и в тот же миг властная рука легла на ее плечо.
– Я думаю, сейчас не время для маскарада, – холодно проговорила принцесса. – Оденься по-походному.
Таира медленно повернулась и спокойно поглядела на нее снизу вверх, что нимало не создавало у нее ощущения подчиненности.
– Здесь мне повинуются. Я сниму его, когда в повиновении не будет нужды.
Надменные губы дрогнули, но, по-видимому, мона Сэниа достаточно быстро оценила обоснованность этого возражения.
– Все в сборе? – Ее глаза обежали кружок джасперян, как бы пересчитывая их, в какой-то неуловимый миг уголки губ чуть приподнялись, голова с легким вздохом запрокинулась – так подсчитывают свои силы перед новым боем. Похоже, подсчет был удовлетворительным.
Таира тоже повторила ее мимику, и совершенно невольно: она теперь знала, что не ошиблась – принцесса нашла глазами кого-то, и это был не Эрм. Она рассчитала правильно.
– Нет Эрма, – будничным тоном доложила девушка. – Я по… просила его последить за Кадьяном.
Этот вопрос у нее был продуман – только вот с языка чуть было не сорвалось неуместное «послала», что могло бы обернуться очередной кошкой, коих и без того достаточно пробегало между ними.
Но эта секундная заминка не ускользнула от чуткого внимания принцессы:
– Ты? По какому праву?
Девушка выпрямилась. Платье Оцмара поддерживало ее властными шелковистыми ладонями.
– Да черт побери, Сэнни, – по праву человека, который один раз качал на руках твоего Юхани! – Она старалась сдерживать свой голос, чтобы хоть дружинники, замершие у костерка, не услыхали их перепалки. – Кадьяну я не доверяю, сама понимаешь. А без него пока не обойтись.
Но эта реплика словно и не коснулась слуха принцессы – она решительно направилась к костру.
– Все на корабль, – скомандовала она. – Не будем терять ни минуты. Хватит осматривать достопримечательности – мы будем просто жечь города, один за другим, как вот этот. На Оцмаровой дороге и на сопредельных – тоже. Когда вернется Кадьян? – бросила она через плечо.
– Ориентировочно – здешним утром, – неопределенно ответила Таира.
– До этого времени мы многое успеем.
– Я остаюсь.
– Что?!
– Я остаюсь на этом месте. Ждать Кадьяна, – кротко проговорила девушка, пряча руки за спиной.
– Скюз, на корабль ее! А вы, – принцесса резко обернулась к тихрианам, даже не замечая отсутствия Лронга, – вы, если хотите, пока можете остаться. А когда…
Слова замерли на ее губах – снеговой омут вихрился на том месте, где только что стояла Таира. А вот уже и ничего там не было.
– Найти ее! – вне себя от бешенства крикнула женщина.
– И не пытайся, – тихонечко прозвучало у самого корабля.
Независимо от того, слышали дружинники эту последнюю реплику или нет, они гурьбой ринулись выполнять этот вполне бессмысленный приказ. Таира, беззлобно усмехаясь, двинулась им навстречу, уже намечая себе промежуток между степенным, уверенно двигающимся по Прямой Борбом и круто забирающим вправо к тихрианам ссутулившимся Флейжем.
Неощутимо проскользнув между ними, она заняла место у самого костра, прекрасно понимая, что уж тут-то ее искать никто не додумается.
Не додумались. Флейж, наклонившись над стариками, о чем-то тихо их расспрашивал. Они качали головами, едва заметно улыбались. Таиру вдруг осенило: да ведь они уже принимают ее за свою, она стала частицей их мира маленькая повелительница, против которой бессильны могучие воины. Сказка продолжалась, только теперь у нее была новая роль, и пока с этой ролью она как минимум справлялась. А не справиться она просто не имела права – ведь все ниточки происходящего были в ее руках, она одна располагала полной информацией о том, что произошло и как все поправить. Теперь только бы никто не помешал…
Она подождала, пока Флейж отойдет, и, едва ступая, чтобы никто не заметил пригибающуюся под ее босыми ступнями траву, на цыпочках подобралась к старикам сзади. Наклонилась. Шоео лежал на коленях шамана кверху сытым округлившимся животиком, и ей страшно захотелось погладить его по этой лоснящейся лайковой кожице, но мерцающая ограда, видимая сейчас только ей самой, не позволяла дотронуться ни до чего. Счастье еще, что голос она пропускала.
– Ш-ш-ш, – тихонечко прошептала она, невольно прикладывая палец к губам, словно старцы могли увидеть этот жест. – Не подавайте вида, что вы меня слышите. Оставайтесь здесь во что бы то ни стало. Если, конечно, лес не загорится. Ждите. Рано или поздно вернется Лронг, он принесет ту воду, которая требуется. Да, да, живую. Скажи, мудрый сибилло, ты сможешь придумать предлог, который заставит принцессу выпить эту воду?
– Сибилло сделает как надо, – не шевельнув губами, каким-то нутряным голосом возвестил шаман. – Но разве…
– Никаких «но». Дадите ей воду – и все. И тогда тебя, досточтимый сибилло, никто не посмеет изгнать из княжеского каравана. Только оставайтесь здесь и ждите. Ждите.
Сибилло так низко наклонил голову в знак повиновения, что сивые прядочки усов и бровей упали Шоео на животик. Тот подпрыгнул на спине и тут же свернулся калачиком, защищая брюшко.
Таира хихикнула и отступила назад. Шоео выпростал нос из пушистого хвоста и принюхался. Потом уставился на то место, где, согласно запаху, должен был находиться человек. Чуткие ушки с шоколадной оторочкой напряглись. И Таира поняла, что, глядя сквозь нее, он заметил то, что пока не видно остальным.
Она обернулась – из-за замшелого валуна выглядывал Лронг и старался объяснить что-то своему отцу при помощи жестов, которые абсолютно не поддавались расшифровке.
