Глава 18
УТРО ВЕЧЕРА МУДРЁНЕЕ
Последние слова:
— Критон, мы должны Асклепию петуха. Так отдайте же, не забудьте.
Сократ
Утром я проснулся рано — в одиннадцать часов. Для меня это рано, потому что проспал всего три часа, а потом лежал в постели и мучился. Мучила совесть, мучила любовь, мучил сюжет романа, мучили две мухи, садившиеся на лицо, мучила духота… Мучило все, что могло мучить.
Надев халат, я вышел в кухню. Марина не спала. Удивительная девушка, как зомби — я вообще не видел, чтобы она когда-нибудь спала.
— Как хорошо, что вы проснулись. Вы по утрам студень едите?
— Я ем его всегда, — улыбнулся я, борясь с сильным желанием обнять и поцеловать девушку.
Зазвонил телефон. Я поднес трубку к уху.
— Позовите, пожалуйста, Марину, — попросил мужской голос.
Я насторожился.
— Какую Марину? Вы не туда попали.
— Я вчера заходил, дома ее нет; значит, она у вас. Не заставляйте меня говорить вам гадости.
— Что, это меня? — подошла Марина, встревоженно на меня гладя.
— Да, тебя. — Я протянул трубку.
— Ну чего ты звонишь! — злобно закричала она в трубку. — Я же тебе сказала — между нами все кончено. — Прижимая трубку к уху, она пошла в свою комнату и притворила дверь. — Да, люблю! — слышал я уже приглушенно. — Да, не хочу, никогда!..
Черт! Как было приятно слышать такие слова очаровательной девушки! Они сразу подняли мне настроение. Какое счастье, что кто-то на этом свете тебя любит по-настоящему, страстно… как, впрочем, и ты сам.
Марина вернулась расстроенной.
— Друг твой звонил?
— Да, — ответила она сердито. — Идиот!
— А как его, кстати, зовут? Ты нас не представила.
— Циркач.
— Понятно, Циркач так Циркач. Давай позавтракаем, потом я пойду к Николаю Николаевичу в милицию, расскажу, что вчера эти двое попсарей приходили.
— Может, не нужно в милицию, — проговорила Марина, раскладывая студень по тарелкам. — Опять путаница какая-нибудь начнется.
— Что значит «не нужно»?! — Я поднял брови. — Там неизвестно что с твоей матерью вытворяют, а ты говоришь «не нужно».
Марина поставила передо мной тарелку.
— Я не верю, что они помогут ее найти, да и вообще…
— Что «вообще»?
— Ну может, она действительно на юге отдыхает в санатории.
— Я не понимаю тебя, Марина. Поясни, пожалуйста.
— Да нет, я так… Вы на меня внимания не обращайте. Мне сейчас нужно будет уйти ненадолго, — сказала она, потупившись и глядя в тарелку.
— С Циркачом встречаться? — Голос мой прозвучал как-то глухо, и я, чтобы скрасить неловкость, закашлялся.
— Да, — сказала Марина, и ее голос тоже как-то дрогнул, или мне это только почудилось.
— Понятно.
Я молча ел студень, в первый раз в жизни без удовольствия, Марина тоже молчала.
— Вы не подумайте, — вдруг сказала она, подняв голову от тарелки и прямо глядя мне в глаза. — У меня с ним уже все кончено.
Как восхитительно прозвучали для меня эти слова! Я с трудом удержал улыбку.
— Возьми ключи, на стене возле зеркала висят… если вернешься раньше.
Николай Николаевич был в кабинете один.
— Ну рассказывай, — сказал он, как только я сел за стол.
Я рассказал, как приходили два головореза и набили мне лицо. Рассказал я и о телефонном звонке, после которого они тут же ушли, осыпая меня извинениями и воздушными поцелуями. Николай Николаевич, сидя за столом, слушал внимательно, иногда уточняя детали.
— Дело запутывается, — сказал он, когда я закончил. — Я был уверен, что все гораздо проще. Любовь молоденькой девчонки к известному писателю…
— Ну, известному — это уж слишком… — перебил я, но Николай Николаевич не услышал моих слов и продолжал:
— Ну знаешь там, шуры-муры, придумала историю с похищением, чтобы к нему переселиться, пока жена в отпуске, устроила бардак, ну и все такое прочее… Но откуда эти типы взялись? Мы их по картотеке пробьем, но у меня профессиональное чувство, что у нас на них ничего. Кроме того, мы выяснили, что Татьяна Владимировна в санаторий отправилась не по путевке, а дикарем. И где именно остановилась, выяснить пока не удалось. Но мы ведем работу в этом направлении: не потому, что бардак там в квартире навели, а потому, что этим исчезновением заинтересовался знаешь кто — Александр Сажин. Ну помнишь, я тебя знакомил, у меня в кабинете сидел Александр Петрович с золотым зубом. А он просто так интересоваться ничем бы не стал, а здесь вцепился, как бульдог — информацию ему подавай. Значит, знает что-то. Поэтому мы свои ресурсы подключили. Работаем, ищем. А твои вчерашние хулиганы только подтверждают то, что мы на правильном пути. Выяснили также, что у Татьяны Владимировны с работы исчезли важные документы. Там тоже свое расследование. Так что машина заработала, ну и все такое.
— А мне теперь что делать?
— За девушкой смотри… Хотя не нужна она никому, я думаю… — Он внимательно посмотрел на меня. — Кроме тебя, конечно.
Меня бросило в краску.
— Ну и духота, — сказал я, надув щеки. — Градусов, наверное, двадцать пять на улице.
Я неторопливо брел к дому. На улице жарко не было — часто набегавшие тучки скрывали солнце, кроме того, дул северный ветер. Я понимал, что положение, в котором оказались мы с Мариной, слишком неопределенное. Нужно было что-то решать. Нас тянуло друг к другу, но я был женат и вовсе не собирался обманывать свою жену, ведь мы были вместе уже двадцать пять лет. Но с другой стороны… С другой стороны, такого чувства, как к этой девушке, я не испытывал никогда раньше, и я понимал, что маленькое пространство отделяет меня от пропасти, и если я преодолею его, то уже ничто не остановит меня — не остановят ни здравый смысл, ни моральные, ни религиозные принципы.
— О! Какая приятная встреча. Здравствуйте, любезный Сергей Игоревич. Прогуливаетесь?
Передо мной собственной персоной, в костюме и галстуке, стоял Александр Петрович, о котором мы только что вспоминали дурным словом.
— А я тоже, знаете ли, прогуливаюсь. Приятная встреча. — Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом.
Врал он. Все врал, хотя и был я в задумчивости, но все ж таки заметил, что вышел он из черной «Волги», стоявшей неподалеку.
— Я бы даже сказал «случайная встреча», — спровоцировал я, нарочно посмотрев на «Волгу».
— Совершенно верно, случайная, — проследив за моим взглядом, нарочито подтвердил он. — А вы, Сергей Игоревич, человек до крайности наблюдательный — для кого-то случайная, а для кого-то, пожалуй, и нет. Скрывать не стану, у меня имеется к вам несколько вопросов. А вы домой направляетесь?
— Домой.
— Ну позвольте тогда, я вас и препровожу.
Мы пошли рядом.
— Догадываюсь я, что это за вопросы. Должно быть, о Марине, — сказал я с некоторым раздражением.
— А вот и не угадали! — воскликнул радостно Александр Петрович. — О литературе — милейший Сергей Игоревич. О литературе, о чем еще могут говорить два случайно встретившихся интеллигентных человека!
— Если интеллигентных, тогда о женщинах и о выпивке. Или вы хотите, чтобы я вас домой пригласил?
— Нет. Ничуть не беспокойтесь, любезный. У меня ведь только несколько чисто профессиональных вопросов, а я предисловие разовью, бывает такое обширнейшее, что просто ужас. Ведь вы сейчас книгу о Фредерике Рюйше пишете?
— О! — Я даже поперхнулся воздухом. — Откуда же вы знаете, о чем я пишу?
— Из прессы, милейший Сергей Игоревич. Читал газету «Вечерний Петербург», где с вами большое интервью опубликовано, вы там и изволили раскрыться.
Его немилицейские словесные обороты меня раздражали. Тоже мне Порфирий Петрович хренов.
— Правда, говорил я такое. Не знал, что вы газеты читаете, думал — протоколы в основном.
— Это правда, но надеюсь, вы меня уязвить не желаете?
— Не желаю, — ответил я, хотя и желал уязвить, да посильнее. Не нравился мне этот тип. Что у него на уме?
— И не только из газеты, но и в отделе антропологии Мария Николаевна — специалист по Рюйшу — о вас говорила, что вы тоже интересовались. Помните такую?
— Да, конечно, помню.
Я действительно часто наведывался к ней, когда собирал материал о Рюйше, да и в Библиотеке Академии наук целыми днями просиживал. Материала было до крайности мало, и его приходилось собирать по крупицам.
— Так вот. — Александр Петрович достал пачку сигарет и протянул мне для угощения, я поблагодарил, он вынул сигарету и прикурил. — Так вот, — затягиваясь дымом, продолжал он, — у меня и вопрос к вам как к специалисту по Фредерику Рюйшу.
— Тогда вам, Александр Петрович, не ко мне. Я ни в коем случае не специалист по Рюйшу, я, конечно, почитал кое-что, почитал… Но я никак не могу считаться специалистом, а вот Мария Николаевна — да, это мировая величина… Так что вам лучше к ней. Да и вообще, что вас может интересовать в этом анатоме, умершем в начале восемнадцатого века да еще и в Голландии?
— Да вот меня интересует один странный вопрос. Может быть, вы, любезнейший, поймете, почему я пришел к вам, а не к ученым-специалистам. Вопрос касается секрета мумифицирования людей, который изобрел этот ученый.
— Бальзамирования, — поправил я, хотя, по сути, разницы не было.
За разговором мы дошли уже до моего дома и остановились на углу возле детской площадки.
— Ну да, пусть бальзамирования. Так вот. Скажите мне, любезный Сергей Игоревич, а не мог ли этот секрет дойти до наших дней?
Я усмехнулся.
— Как раз об этом я сейчас и пишу. Об этом мечтают многие анатомы уже три века. Я думаю, что теоретически дойти мог. У Рюйша было двое детей. Сын умер еще до кончины самого Рюйша, а дочь Рахиль пережила отца на девятнадцать лет, но, судя по всему, секрета не раскрыла, а может быть, и не знала. А сам Рюйш был, по-моему, слишком жаден до денег, чтобы делать подарки человечеству.
— Значит, никак.
— Нет. Думаю, никак, — развел я руками. — Надеюсь, я вас не очень огорчил.
— Ну хорошо, — не отставал привязчивый Александр Петрович. — А другими путями какими-нибудь?
— Что значит «другими»?
— Ну если бы не он сказал, если бы украли?
— Кражи — это по вашей части… А впрочем, ведь ходили слухи о том, что Рюйш передал секрет Петру Первому. Конечно, это маловероятно — слишком жадным был старик. Но я пишу в своем романе о том, что секрет продал Петру слуга Рюйша. Потом Петр передал его врачу Блюментросту, тот после смерти Петра в свою очередь передал его хранителю Библиотеки Академии наук Шумахеру, и секрет этот уже после смерти самого Рюйша (должно быть, такая была у Петра договоренность при покупке) был опубликован в 1743 году доктором Ригером. Но секрет оказался, как говорится, туфтой. Это было не бальзамированием, а приготовлением спиртового раствора, который не был секретом и о котором знал всякий анатом.
— Удивительно, что этот секрет, который знали все, передавался несколько десятилетий как великая тайна. — Александр Петрович пожал плечами. — Неувязка какая-то.
— Ну да, — согласился я. — Тут есть неувязка, но так считают ученые, изучающие жизнь Рюйша.
— Непонятно. Если все знали, что это спиртование, а не бальзамирование… непонятно.
— Здесь действительно много неясного, — согласился я.
— Самая большая ошибка людей в том, что они считают себя умнее других. Им кажется — ну я-то их всех обманул, у меня комар носа не подточит. Работа в милиции научила меня смотреть на вещи с другой стороны. Но ведь послушайте, Сергей Игоревич, ведь Петр что-то понимал в медицине. Ведь его надуть не просто было, да и опасно… Но если даже допустить, что Петра надули, то он все же передал секрет врачу — как там его фамилия — Блюментросту, и тот в свою очередь передал специалисту. А опубликовали, простите великодушно, туфту. Признавшись, можно сказать, принародно в своей некомпетентности.
— Если предположить, что вы правы, значит… Значит, этот секрет потерялся где-то по дороге.
— Совершенно справедливо, любезнейший Сергей Игоревич! — вдруг несказанно обрадовался Александр Петрович и даже любовно похлопал меня по груди. — Совершенно справедливо.
— И если рассуждать логически, — в задумчивости продолжал я, — это могло быть только последнее звено — либо Шумахер, либо Ригер: тот, кто опубликовал якобы переданный ему секрет бальзамирования, а на самом деле рецепт простого спиртового раствора. Вот.
— Совершенно справедливо. Браво, Сергей Игоревич!
— Послушайте, вы что, это знали? — подозрительно глядя на Александра Петровича, спросил я. — Вы так говорите…
— Ничуть нет. Это вы знали, а я только ваше знание в правильное русло обратил. Но только почему вы предпоследнее звено изволили посчитать, не разумею.
— Последнее? Здесь могло быть так, что заветы Петра Великого передавались в обязательном порядке, и Ригер, опубликовавший их, не осмелился бы этого не сделать, даже если бы и понял, что это туфта. Там тоже свои законы, знаете ли, были.
— Вот это и интересно. Значит, здесь-то и могла произойти утечка информации, по простому говоря — кража. Очень вам благодарен. — Александр Петрович сверкнул золотым зубом. — Я так и думал, что ваш изощренный ум сможет выйти на путь правильный… Недаром вы фантастику пишете…
У него пискнул телефон, он достал его из внутреннего кармана пиджака, посмотрел на сообщение и тут же заторопился.
— Я не пишу фантастики, — сказал я сердито, но несколько запоздало.
— Да и не пишите. Имею счастье откланяться. — В последний раз сверкнув золотым зубом, он пожал мне руку, повернулся и зашагал в обратную сторону.
Я смотрел ему вслед с некоторым недоумением. Неужели он ждал меня возле милиции, чтобы вот так запросто раскрыть преступление восемнадцатого века? Да и вообще какое отношение он имеет к голландскому анатому? Одно дело, когда ты пишешь роман, где происходят невероятные события, и совсем другое, когда невероятные события происходят с тобой.
Проследив, как Александр Петрович сел в машину, я пошел домой.
Когда я входил в парадную, мне навстречу попались трое незнакомых мужчин; они повернули головы как-то так, что я не смог увидеть их лиц, хотя с некоторых пор стал внимательным к прохожим. Газовый пистолет находился у меня за поясом, и если бы я увидел своих обидчиков Шнура с Леонтьевым, мне бы потребовалось не более чем пара секунд, чтобы выхватить его и привести в действие.
Я открыл дверь и вошел в квартиру. Марина еще не пришла. Но я сразу понял, что в квартире кто-то побывал. Я иногда замечаю странные вещи, какие-то мелкие нюансы, а не вижу часто крупного под самым носом. Ящик тумбочки, когда я уходил, был приоткрыт, а теперь закрыт полностью. У этого ящика такое свойство: если, закрывая его, просто толкнешь, он останется чуть приоткрытым, а для того чтобы его задвинуть полностью, нужно на него надавить. Никто и никогда на него не надавливал до сегодняшнего дня, сдвинута обувь, потому что открывали нижнюю дверцу шкафчика, который тоже раз в год открывают. По всему видно, что торопились…
Я вынул из-за пояса пистолет и, держа его наготове, бесшумно проскользнул в комнату, заглянул под диван, за занавески, потом пошел в кабинет — там тоже никого не было. Из прихожей вдруг донесся шум.
Я бросился к стене и напрягся. Значит, я не ошибся. Бесшумно ступая, через коридорчик подошел к прихожей, там кто-то был. Сердце колотилось, я сжимал рукоятку пистолета вспотевшей рукой. Поглубже вздохнув, чтобы унять дрожь в теле, я, выставив вперед пистолет, выскочил в прихожую.
«Стоять!! На пол!! На пол быстро все!!! Стрелять буду!!! На пол!!!» — хотел заорать я что есть мочи… Но не заорал. Посреди прихожей, глядя на меня удивленно, стояла Марина.
— Вот это Рэмбо! А вам круто пистолет идет. Я в отпаде.
— Да, только похудеть нужно, — сказал я смущенно. — Тут кто-то приходил, похоже, когда нас не было, — смахивая со лба пот и пряча пистолет за пояс, сказал я, где-то даже сожалея, что это не злоумышленники, так мне понравилась роль крутого парня — не доиграл, наверное, в детстве. Я бы им показал кузькину мать!
— А вещи на месте? — спросила Марина, проходя в комнату.
Вещи оказались на месте, но в том, что в квартире в наше отсутствие кто-то побывал, сомнений у меня не возникало. Значит, что-то искали. А не связан ли с этим Александр Петрович? Эта мысль пришла мне в голову неожиданно. Не шел из головы наш странный разговор возле дома. Неужели он действительно интересуется Рюйшем? Но почему нужно устраивать у меня обыск? Вот черт! Я бросился в кабинет, включил компьютер. Роман был на месте. Потерять плоды такого большого труда… Каждый писатель понимает, что это была бы трагедия. Нужно будет сегодня же переписать его на пять дискет и попрятать их в разных местах квартиры.
Зачем они приходили?! Что искали?