Глава 4, В которой герой встречает знаменитых польских гусар и проверяет на себе не менее знаменитый польский гонор
Мы прибыли на место в конце июня. Стояла жуткая жара, казалось, сам воздух плавился от неё. Наш полк, выгрузившись из дирижаблей на Виленском аэродроме, в тот же день получил назначение и скорым маршем двинулся к самой границе. Местом дислокации полка был выбран небольшой город Капсукас. Куда мы и направились скорым маршем, под прикрытием дивизиона улан Литовского полка. Марш дался солдатам, изрядная часть которых была из вчерашних рекрутов, очень нелегко. Десятка два молодых солдат пришлось отправить в обоз, они просто не выдержали многочасового марш-броска на испепеляющей жаре. И если бы не пришёл приказ снять кивера, их было куда больше. Душу грело только то, что в моём взводе и всей нашей роте, таких не было.
В Капсукас прибыли уже к вечеру, последние часы шагали в сумерках. А уже следующим утром меня вызвал к себе майор Губанов.
— Молодец, Серёжа, — приветствовал меня майор, чем очень сильно удивил. — Твои солдаты лучше всего перенесли марш из Вильно в Капсукас.
Он протянул мне руку и я, не без тайной гордости, пожал её. Ведь ещё несколько месяцев назад капитан Губанов, командир нашей роты, был для меня, молодого прапорщика, кем-то вроде небожителя, человека недосягаемого.
— Однако наградить мне тебя придётся новым заданием, — продолжал майор. — Твои солдаты, пожалуй, самые свежие во всём батальоне и потому именно им предстоит сопровождать пионеров и батарею Пятой артиллерийской бригады к деревне Шодровичи. Твой взвод, Серёжа, займёт деревню и дождётся подхода всего батальона.
— Разрешите спросить, господин майор? — сказал я и, дождавшись утвердительного кивка, продолжил: — Что такого в этой деревне, что её нужно занять столь быстро?
— Она расположена на самой границе с Варшавским княжеством, — ответил майор, — и ранее, в более спокойные времена там квартировал батальон пограничной стражи. Теперь же её укрепят пионеры, и там встанет Виленская батарей полевых орудий, деревня станет опорным пунктом нашего батальона при возможной атаке варшавской или французской армии.
— А велика ли такая возможность? — поинтересовался я.
— Весьма, — сказал майор, — велика. Особенно после нашего недавнего столкновения с британцами. Бонапарт вполне может посчитать, что настал подходящий момент для атаки на наши границы, ибо с Британией у нас сейчас весьма напряжённые отношения.
— Значит, нам может грозить война на два фронта?
— Вряд ли, Серёжа, — покачал головой Губанов. — Франция и Британия — не просто соперники, но враги, скорее, кто-то из них предложит нам руку помощи в войне с другим. Быть может, и обе стороны сразу. Я бы, по крайней мере, поставил на это.
— Спасибо, господин майор, — сказал я, поднимаясь. — Разрешите приступить к выполнению задания.
— Ступайте с Богом, Серёжа, — проводил меня майор.
— Разрешите представиться, — как самый молодой первым сказал я, — поручик Суворов. Командир первого взвода третьей роты третьего батальона Полоцкого пехотного полка. Назначен сопровождать вас в дороге к Шодровичи.
— Штабс-капитан Ермилов, — представился командир батареи Виленских артиллеристов.
— Подпоручик Гарпрехт-Москвин, — щёлкнул каблуками пионер.
— Пойдём обычным порядком, — сказал я. — Половина взвода во главе с прапорщиком Кмитом пойдёт в авангарде. Я, со второй половиной, буду прикрывать тыл. В середине построения пойдёте вы, господа артиллеристы и пионеры. Надеюсь, вы не обидитесь на это, подпоручик Гарпрехт-Москвин.
— Ничуть, — белозубо улыбнулся в ответ офицер пионеров.
— Ваши орудия, господин штабс-капитан, — продолжил я, — будут задавать общий темп нашего движения.
— Совершенно верно, — согласно кивнул штабс-капитан. — Мы хоть и конная артиллерия, но двигаться придётся в пехотном темпе. Хорошо ещё, что погода жаркая, дороги сухие, а то пришлось бы вашим солдатам, поручик, тащить пушки вместе с пионерами и моими фейерверкерами.
— Раз всё решили, господа офицеры, — сказал я, поднимаясь, — идёмте строить людей.
Мы вышли из дома, в котором проходил наш военный совет, и я кивнул прапорщику Кмиту.
— Как настроение во взводе? — спросил я у него.
— Нормально, господин поручик, — ответил он. — Солдаты готовы выступать.
— Бери половину людей, — приказал я, — вы будете авангардом. Строй их перед пушкарями и пионерами. Не отрывайся от них, именно пушки задают общий темп движения колонны.
— Есть, — ответил Кмит и тут же принялся командовать. — Унтер Павлов, младший унтер Алексеев, берите людей и за мной! Строиться в авангарде колонны!
— Ермолаев, — обратился я к фельдфебелю, — ступай с ним.
— Есть, — отозвался тот и поспешил за авангардом.
До Шодровичей было не более получаса хорошего марша, однако пушки, хоть и на конной тяге, сильно тормозили наше продвижение. Жара со вчерашнего дня ничуть не спала, и солдаты страдали от неё. Стволы пушек нагрелись до того, что прикоснуться к ним не было никакой возможности. Так прошагали мы несколько часов, пока впереди не зазвучали выстрелы.
— Малышев! — подозвал я самого шустрого из унтеров моего взвода. — Мухой сгоняй к авангарду! Чтоб через пять минут был у меня с докладом!
— Есть! — ответил тот, машинально махнув рукой, однако вовремя опомнился и не стал прикладывать пальцы к непокрытой голове.
— Кивера одеть! — скомандовал меж тем я. — Мушкеты заряжай!
Я успел застегнуть «чешую» кивера и только принялся заряжать свой «Гастинн-Ренетт», когда вернулся Малышев.
— Разрешите доложить?
— Докладывай. — Я забил заряд в ствол пистолета и взвёл курок.
— На подступах к деревне нас обстреляли, — зачастил Малышев. — Пятеро раненых, один погибший — все из рядового состава. Прапорщик Кмит отвёл людей к опушке леса, ведёт перестрелку с врагом.
— Ясно, — кивнул я. — Возвращайся в строй. Арьергард, за мной! У всех мушкеты заряжены?
— Так точно, вашбродь, — за всех ответил старший унтер Ершов.
— Вперёд! — скомандовал я. — На помощь Кмиту!
Когда мы проходили мимо артиллеристов и пионеров, ко мне обратился подпоручик Гарпрехт-Москвин.
— Господин поручик, — сказал он, — мы тыла не удержим.
— Знаю, — кивнул я, — мы постараемся взять деревню как можно быстрее.
— Поручик, — окликнул меня штабс-капитан Ермилов, — мы зарядим орудия картечью. Так что первую атаку с тыла отразить получится.
— Спасибо, господин штабс-капитан.
Шодровичи были не просто деревней, а самым настоящим застянком, как называют их поляки и малороссияне. Высокий частокол был в идеальном порядке, благо леса для того, чтобы его подновлять хватало. Над ним возвышались крыши деревянных домов. Из-за частокола по нам вели неприцельный огонь, значит, на нём оборудована стрелковая галерея. Хотя чего же ждать от деревни, где постоянно квартирует батальон пограничной стражи.
— Что тут у вас, прапорщик? — спросил я у Кмита.
— В деревне — враг, — доложил он. — Поляки. Первые выстрелы они сопровождали ругательствами на польском. Скорее всего, кавалерия. Гусары, если быть точным.
— С чего вы взяли? — удивился я.
— Вот, — Кмит протянул мне кусочек свинца — пулю для гусарского мушкетона. — Они до опушки леса не долетают. Падают в десятке шагов от первых кустов.
— Понятно, — кивнул я и неожиданно спросил у прапорщика: — Послушайте, Кмит, фамилия у вас польская, не так ли?
— Я из Малороссии, — ответил тот, совершенно не удивившись вопросу, — мои предки Кмиты из Белой Церкви воевали ещё вместе с Богданом Хмельницким против Польши.
— Ну, тогда, прапорщик, у меня нет сомнений в вас. — Я вынул из кобуры «Гастинн-Ренетт» и протянул его Кмиту.
— Благодарю вас, господин поручик, — вежливо отказался тот, — у меня есть огнестрельное оружие. Более эффективное на больших дистанциях.
Он снял со спины штуцер и подал мне. Я осмотрел нарезное ружьё, на прикладе красовалась латунная табличка с гравировкой «Лучшему стрелку Дворянского полка. Победителю стрелковых соревнований».
— Ермолаев, — обратился я к фельдфебелю, возвращая прапорщику ружьё, — подай-ка мне своё ружьё.
— Вашбродь, — протянул мне оружие фельдфебель. — Вы бы глянули в вашу зрительную трубу на деревню.
— Что там такое? — спросил я, вешая ружьё на плечо.
— Да вот, вашбродь, — как-то неуверенно сказал Ермолаев, — углядел Сашка Осипов, самый глазастый из наших… Ну так вы гляньте в трубу-то…
Я понял, что ничего путного от фельдфебеля не добьюсь, и решил последовать его совету. Сняв с пояса чехол с дешёвенькой подзорной трубой, я разложил её и направил на деревню.
Да. Глазастый парень наш Сашка Осипов. Вот только лучше бы мне этого не видеть. Я считал себя бывалым солдатом, видавшим виды, — и бой, и лагерь после боя, однако то, что я увидел в деревне… Меня едва не вывернуло наизнанку.
— Так это… вашбродь, — напомнил о себе Ермолаев, — правда, что Сашка сказывал, или как?
— Если про повешенных, то — да, — ответил я. — Солдаты пограничной стражи и простые поселяне…
— Сволочи, — процедил сквозь зубы Ермолаев.
— Мы с ними посчитаемся, Ермолаев, — заверил его я. — Обязательно. Кмит, за мной!
Не задавая вопросов, прапорщик пошёл за мной. Я сделал пять шагов, поправил кивер и крикнул в сторону застянка.
— Эй, там, за стенами! Русский кто разумеет?! — и добавил: — Parler franГais?
— Псякрев! — донеслось с той стороны. — С тобой говорить не о чем!
— Ладно бы солдат, — не смотря на это продолжил я, — но детишек с бабами за что перевешали?!
— Хлопы! — голос из-за стены был полон пренебрежения. — Вам, русским, служили!
— Невежлив ты, пан! — с усмешкой крикнул я. — Я стою перед тобой, как на ладони, а ты за брёвна спрятался! Неужели, пуль наших боишься? Так мы не стреляем!
Поляки же продолжали стрелять по нам, хотя пули их не долетали до нас, падали у самых наших ног.
— Вот он я, коли так интересно! — крикнул шляхтич, поднимаясь над частоколом в полный рост. Он был без сомнения красив, от таких барышни всегда без ума, однако неподалёку от него болтались в петлях покрытые кровавой коркой человеческие тела. Их пытали и повесили по его приказу.
— Поручик Суворов! — представился я, касаясь пальцами козырька кивера. — К вашим услугам! — И уже тише добавил. — Держу пари, вы, прапорщик, не сумеете сбить с него кивер. Ставлю пять рублей.
— Принимаю, — также тихо ответил Кмит, как бы невзначай положив руку на ремень наградного штуцера.
— Ротмистр Шодровский! — тем временем лихо козырнул польский гусар, от чего ментик лихо взлетел над его плечом.
В тот же момент прапорщик Кмит скинул с плеча свой штуцер, коротко взвёл курок и нажал на спуск. Голова гусара дёрнулась, как от удара в лоб, кивер с белоснежным султаном слетел с его головы.
— Ах вы ж курвины дети! — растеряв весь лоск, заорал лишившийся головного убора гусар. — Кровь Христова! Русские псы! Предатели!
— Полезай обратно за стену, шляхтич драный! — в тон ему крикнул я. — От меня ты пулю в лоб получишь!
Я скинул с плеча унтерское нарезное ружье и выстрелил в гусара, неосторожно высунувшего голову между заострённых кольев. Пуля разнесла ему лицо, оставив кровавую кашу.
— Идёмте, Кмит, — махнул я прапорщику. — Нам пора к солдатам.
— К чему всё это представление, господин поручик? — спросил у меня Кмит.
— Я хочу зацепить его гонор, — ответил я. — Спровоцировать атаку.
— Господин поручик, — протянул Кмит, — разумно ли это? Гусар в застянке не меньше эскадрона или дивизиона, а нас только взвод. Они нас просто сомнут.
— Не сомнут, — покачал головой я. — Не забывайте, прапорщик, у нас есть артиллерия. Штабс-капитан Ермилов зарядил орудия картечью. Сейчас попрошу нацелить их на ворота застянка, главное, успеть.
— А что если поляков не удастся спровоцировать? — резонно спросил прапорщик.
— Согласен, трюк довольно дешёвый. Но если слухи о польском гоноре не врут, гусары просто обязаны напасть на нас. Мы же оскорбили их командира, да ещё так жестоко. Если он не захочет атаковать сейчас, выведу солдат на опушку, и мы дадим несколько залпов с безопасной дистанции. Благо, патронов в достатке. Такой наглости гонористые шляхтичи не стерпят.
— Не проще ли было убить его?
— Тогда они, скорее, не стали бы атаковать, а засели в застянке.
— Но ведь можно расстрелять застянок из пушек или дождаться батальона…
— Второй вариант неприемлем, прапорщик, — отрезал я. — Во-первых: это означало бы, что мы не справились с поставленной задачей. А во-вторых: эскадрон, тем более, дивизион гусар просто так границу не переходят. Значит, скоро должны подойти подкрепления из-за границы. Вот они нас точно сотрут в порошок. Разносить же застянок из пушек — глупо. Нам здесь ещё укрепляться и, возможно, оборону держать. Как вы предлагаете делать это без стен? А возможно, и с почти разрушенными домами.
— Может и так, — не стал спорить Кмит, — но всё же, должен заметить, что вы слишком сильно рискуете.
— Господин штабс-капитан, — кивнув Кмиту, обратился я к Ермилову, — разрешите спросить: вы орудия зарядили?
— Зарядили, поручик, — кивнул тот. — А в чём дело?
— Не могли бы вы развернуть их на застянок, — предложил я.
— Для чего?
— Вы, думаю, видели нашу с прапорщиком эскападу, — заметил я. — Думаю, её хватит для того, чтобы выманить гусар из застянка. Как только они ринуться на нас, вы дадите залп по ним.
— Умно, — согласился штабс-капитан. — На дороге, в лесном массиве такой густоты, гусары ударят прямо по дороге и попадут под перекрёстный залп орудий моей батареи. Не завидую я тогда этим гусарам. — Он обернулся к прислуге своих пушек и зычным голосом принялся командовать: — Разворачивай орудия! Нацеливай на дорогу!
— Спасибо, Ермолаев, — сказал я фельдфебелю, возвращая ружьё и, скомандовал, как только фейерверкеры споро установили пушки на новые места. — Стройся за орудиями! Примкнуть штыки!
И тут ворота застянка заскрипели и из них вихрем вылетели польские гусары. Штабс-капитан Ермилов нервно потёр шею, вглядываясь в мчащихся на нас конников.
— Ближе, ближе, — бормотал он себе под нос. — Можно и сейчас пальнуть, но всех не сметём, хоть и в перехлёст вдарим. — Он поднял руку над головой, но командовать не спешил. — Как только мы залп дадим, молодой человек, вы тут же из мушкетов добавите. Стреляйте прямо в дым, не важно, что ничего видно не будет. Вы многих убить сумеете, даже вслепую, главное, не дать им опомниться… Приготовьтесь, ребята, — оборвал он сам себя, — сейчас пальнём. Так вот, — я понял, что штабс-капитан вновь обращается ко мне, — после залпа погодите немного, пока дым не рассеется и двигайте в штыковую. Но не раньше, чем рассеется дым. На поле много коней будут биться в агонии. Могут ваших людей покалечить…
Да будешь ты стрелять или нет! Гусары уже за мушкетоны взялись!
— Пли!!! — снова оборвал сам себя Ермилов — и ему ответили орудия батареи.
— Огонь! — скомандовал я, следуя совету штабс-капитана.
Треск мушкетов показался каким-то жидким после оглушительного залпа пушек. Пули ушли куда-то в кислый пороховой дым.
Из облака, окутавшего гусар, доносились крики, стоны и ржание лошадей.
— Эх, люди-то понятно, — услышал я голос фельдфебеля Ермолаева, — они хоть знали на что шли. А лошадей-то за что?
Как только более-менее развиднелось, я скомандовал солдатам «в штыковую». Мы обошли орудия и улыбающихся бомбардиров с фейерверкерами, провожавших нас шутливыми репликами, вроде:
— На нашем горбу в рай! Мы за вас поработали, а вы теперь идёте штыками врага добивать! Задайте этим пшекам жару! Пусть знают наших!
— К лошадям не подходить! — наставляли солдат унтера. — Они вас одним ударом копыта пришибут!
Бывалый штабс-капитан оказался во всём прав. Всё пространство между позициями артиллерии и застянком усеивали тела людей и лошадей, по большей части, мёртвые, но попадались и живые. Лошади были копытами. Люди, в основном, катались по враз размокшей от пролитой крови земле и стонали от боли.
— Бегом марш! — скомандовал я и прибавил глухим голосом, вспомнив о замученных женщинах и детях. — Раненых — добить!
И мои люди на бегу вонзали штыки в подвывающих гусар, обрывая их муки. Я знал, что за подобное обращение с поверженным врагом меня не погладят по головке, однако ничего поделать с собой не мог. Чёртовы поляки должны были поплатиться за убитых стражников и мирных жителей.
— К терему! — приказал я, когда мои люди вошли в застянок. — Окружить терем! Не дайте гусарам носа из него высунуть!
И мои люди, ворвавшиеся в застянок, тут же бросились к самому большому зданию в нём. Терем — сердце любого застянка, крепкий дом, где могут разместиться защитники деревянной крепости, когда стены взяты и враг уже внутри. Гусары вели огонь из бойниц терема и мои люди укрылись за домами.
— Прапорщик, — скомандовал я, — отберите людей, умеющих обращаться с лошадьми. Пусть они успокоят животных, пока те кого-нибудь не покалечили.
По застянку носились гусарские кони, многие из которых ещё не успокоились после страшной скачки через огонь и дым к воротам.
— Есть, — ответил тот и умчался собирать людей.
— Вести огонь по бойницам, — продолжал командовать я. — Рассредоточиться вокруг терема и не давать гусарам носа высунуть из него.
Я понимал, что моим людям далеко до егерей. Линейную пехоту учат стрелять одновременно, по команде, о меткости никто не задумывается. Однако моей целью в тот момент было не перебить поляков, засевших в тереме, а заставить их прекратить огонь и отступить вглубь дома, подальше от бойниц.
— Лошади собраны, господин поручик, — доложил Кмит.
— Отлично, прапорщик, — кивнул я в ответ и скомандовал: — Прекратить огонь! Готовиться к залпу! — А тише добавил: — Передать по цепочке, по моему выстрелу бегом к терему. Со всех ног.
Команда ушла, я выждал с полминуты, чтобы её передали всем солдатам, рассредоточенным вокруг терема, вскинул руку и выстрелил по бойнице. И тут же кинулся к деревянной крепости. Мои солдаты — следом. Гусары не успели опомниться, когда мы уже залегли под стенами терема, сложенными из толстых стволов.
— Продолжать огонь по бойницам! — приказал я. — Но не высовываться! Разрешаю стрелять вслепую. Просто суйте стволы мушкетов в бойницы.
Этого было вполне достаточно. Терем изнутри не настолько просторен, чтобы гусары, засевшие в нём, простреливаемом со всех сторон, могли где-то укрыться от пуль.
— Теперь пистолет будет удобней вашего штуцера. — Я усмехнулся, протягивая Кмиту «Гастинн-Ренетт».
— Спасибо, — ответил тот и я отсыпал ему пригоршню бумажных патронов, запас которых изрядно пополнил со времён битвы под Броценами.
— Малышев! — окликнул я шустрого унтера. — Отправь человека к пионерам и бомбардирам. Пусть идут к нам. Вряд ли в застянке остались враги.
— Есть! — Унтер решил никому не доверять столь ответственного задания и помчался к воротам сам.
Вернулся он с пионерами Гарпрехт-Москвина через несколько минут.
— Привёл, вашбродь, — доложил он без особой надобности. — Штабс-капитан бомбардиров сказал, что они будут здесь через четверть часа.
— Молодец, Малышев.
— Рад стараться, вашбродь, — лихо козырнул унтер.
— Не зря мы топоры с собой прихватили, — усмехнулся подпоручик Гарпрехт-Москвин. — Двери, конечно, прочные, но моим людям хватит пяти минут, чтобы прорубить их.
— Тогда приступайте, — кивнул я ему. — Как будете готовы снести их окончательно, сообщите мне.
— Обязательно. — Гарпрехт-Москвин пребывал в приподнятом расположении духа. — А ну-ка, молодцы, покажите силу свою!
Топоры пионеров обрушились на прочные двери терема, укреплённые бронзовыми и железными полосами. Во все стороны полетели щепки и обрубки гвоздей.
— Эй, русский! — раздалось изнутри терема. — Русский! Отзови своих солдат! Вели не рубить и не стрелять!
— Это ещё почему, поляк?! — крикнул я в ответ, посылая в бойницу очередную пулю из «Гастинн-Ренетта».
— А у меня тут в подвале два десятка бочонков пороху, — сообщили из терема, — фитили подпалим — и разнесём всё тут к курвиной матери!
— Прекратить огонь! — скомандовал я. — Поручик, пусть ваши пионеры погодят немного с дверьми. — Когда грохот выстрелов и стук топоров стих, я спросил у засевшего в тереме шляхтича: — Доволен?
— Нет, — естественно заявил тот, — выпусти нас отсюда! Я и на почётный плен согласен!
— Да как же так, вашбродь?! — тут же возмутился фельдфебель Ермолаев. — Этих сволочей отпускать…
— Об этом не может быть и речи! — отрезал я. — Сдавайтесь нам — и я гарантирую вам и вашим людям жизнь и справедливый суд!
— Который повесит нас! — рассмеялся шляхтич. — Что мы выигрываем? Проще уж взорвать тут всё!
— Вы получите несколько месяцев жизни. И не факт ещё, что вас повесят. — Я пожал плечами. — В общем, хотите жить — выходите. Слово даю, что вас никто пальцем не тронет!
— Чёрт с тобой, русский! — донеслось из терема. — Мы выходим!
Изрубленная пионерами дверь со скрипом отворилась, и первым из неё вышел уже знакомый мне шляхтич в мундире гусарского ротмистра, в руках он держал кивер с дырой. На него тут же оказались нацелены несколько десятков мушкетов с примкнутыми штыками.
— Ты молодой парень, русский, — усмехнулся ротмистр, — значит, из дворян, а не из нижних чинов выслужился. Надеюсь, твоё слово хоть что-то значит.
— Значит, ротмистр, — кивнул я. — Прапорщик, разоружите ротмистра и его гусар. Мундиры и награды — снять! Эти люди не военнопленные, а бандиты. Но я обещал им жизнь! Это значит, что я поручился за всех.
— Ты честный парень. — Ротмистр, казалось, только веселился от того, что я сказал. Он смеялся, не смотря на то, что мои солдаты в это время не слишком церемонясь, сдирали с него и его людей мундир. — Тебе будет сложно жить в нашим паршивом мире.
— Может и так, ротмистр, — пожал я плечами, — но лучше быть честным человеком со сложной судьбой, чем таким курвиным сыном, как ты. Ершов, — повернулся я к унтеру, — отыщи гарнизонную гауптвахту. Определишь гусар туда.
Когда солдаты увели пленных, я устало присел на крыльцо терема, хоть оно и было потоптано пионерами. Сняв кивер, я провёл рукой по лицу. Столько ещё дел надо переделать, Думать об этом не хочется.
— Кмит, — позвал я прапорщика, — принимайте взвод. Расставьте караулы по регламенту военного времени. Остальные пусть хоронят убитых. К похоронам привлечь пленных поляков. И ищите тех, кто спасся. Чудом, Божиим промыслом, как угодно. В подполах, на чердаках, в сараях, амбарах, ригах. Должен быть кто-то. Не могли же поляки всех перебить.
— Если есть, отыщем, — кивнул прапорщик.
— Как же хоронить людей, вашбродь? — удивился Ермолаев. — Без попа-то?
— Хороните так и кресты ставьте, — отмахнулся я, — а священник придёт с батальоном и могилы освятит.
— Мудрое решение, — заметил штабс-капитан Ермилов.
(из протокола заседания государственного совета Французской республики)
ТАЛЕЙРАН: Получено сообщение об инциденте на севере Российской империи.
БОНАПАРТ: Довольно экивоков, извольте говорить точно. В чём суть этого инцидента?
ТАЛЕЙРАН; Экспедиционный корпус генерал-майора Джона Хоупа, отправленный в Португалию, на помощь Уэлсли, каким-то образом оказался на северном побережье России. Там он встретился с Северной армией генерала Барклая де Толли и был разбит наголову. Сам едва ноги унёс, чудом успел перейти прусскую границу и укрыться у союзников.
НЕЙ: Тогда чего же мы ждём?! Пора атаковать русских!
ТАЛЕЙРАН: Отнюдь. Я считаю, что в данный момент атака на Российскую империю будет губительна для Франции. Мы воюем в Испании, помогая венценосному брату гражданина императора закрепиться на её престоле. Священная Римская империя, Пруссия и Рейнская конфедерация также готовятся напасть на нас, как только мы ввяжемся в войну на два фронта. Не стоит сбрасывать со счетов и Британию. Их превосходство в воздухе и на море неоспоримо.
БОНАПАРТ: Глупости, Талейран, войны выигрывают не корабли или дирижабли, а пехота. Пехота же лучшая у нас.
НЕЙ: Так что же, мой Император, мне готовить моих гусар!
БОНАПАРТ: Готовь, Ней, но не для войны. Выбери себе представительных гусар, лучше из Серого полка. Это самые красивые из твоих любимчиков. Ты же, Талейран, отправь курьерский дирижабль с самым толковым из своих людей к русской границе, в Варшавское герцогство, пусть уладит конфликт, возникший из-за этих идиотов — поляков, и передаст письмо Александру Романову, которое ты составишь, с заверениями в нашей верности прежним соглашениям, в нём же вежливо и тактично, чтобы не обиделись наши польские вассалы, отрекись от тех кретинов, что атаковали форты на русской границе. Ты, Ней, отправишься по земле с делегацией в Санкт Петербург, покрасуйся перед варварским двором, заверь русского царя в том, что в случае конфликта с Британией мы готовы поддержать Россию. Кроме того, сошлись на то, что не мы одни готовы сразиться с британцами.
ТАЛЕЙРАН: Вы всё же решили принять их предложение?
БОНАПАРТ: Именно, Талейран, именно. Немцы уже прислали в Париж своего доверенного человека.
ТАЛЕЙРАН: Осмелюсь спросить, кто он?
БОНАПАРТ: Его имя Криг. И носит чин майора, однако ведёт себя совсем не по чину.
НЕЙ: Мелкий такой толстяк, думающий только о войне или еде. Жалкий человечишка, если честно.
ТАЛЕЙРАН: Не такой и жалкий. Его ненавидят практически все дворяне Пруссии и Рейнской конфедерации, однако он сумел чем-то привлечь и Гогенцоллернов, и рейнских курфюрстов. Есть в нём что-то.
БОНАПАРТ: Так ты узнал, кто он такой, Талейран?
ТАЛЕЙРАН: Нет, мой император. Прошлое майора Крига покрыто тайной. О нём ничего неизвестно. Как будто, этот загадочный майор вынырнул из ниоткуда летом восьмисотого года, причём именно в этом чине. И, не смотря на своё влияние на правящую семью Пруссии и рейнских курфюрстов, он не поднимается в чине.
БОНАПАРТ: Очень жаль, что ты, Талейран, не сумел разгадать тайны этого загадочного майора Крига.
ТАЛЕЙРАН: Я продолжаю работать над этим.
