Глава 20, В которой герой ненадолго отправляется за границу

Ахромеев, вновь сменивший мундир на статское платье, со своими людьми обосновался в углу станции. При них были два десятка лошадей, две из которых были загружены вьюками. Мои гренадеры с сомнением косились на животных, ездить верхом из рядовых не умел никто, равно как и фельдфебель. Кмит с Фрезэром держались в седле, как сообщили мне, но чувствовали себя не слишком уютно.

— Пешком идти слишком далеко и долго, — сказал Ахромеев. — Так что, господа, придётся учиться ездить, так сказать, на ходу. В тюках, что на сивке, смена одежды для всех вас. И помните, что вы более не солдаты, вы теперь охрана путешествующего графа Ахромеева. Он, то есть я, отправился в Тильзит или Рауше, ещё не определился. Ездил так каждый год и нынешней весной от прогулки отказываться не собирается. Благо, погода позволяет.

— А столько народу зачем? — удивился Кмит.

— Время такое, — пожал плечами Ахромеев. — Смутное. Лучше побольше народу с собой взять. Мало ли что?

Мы забрались в сёдла и направились на запад, к прусской границе. По дороге ко мне подъехал Ахромеев и завёл разговор.

— Твоих людей я переодену, — сказал он мне, — вот только, что с выправкой делать и с манерой общения. Они слишком молоды для отставников, как бы за дезертиров не приняли.

— У вас же на этот случай, думаю, документ есть, — ответил я.

— Конечно, есть, — не стал попусту отпираться Ахромеев, — но он поможет по эту сторону границы, а с той стороны что делать? Мы, выходит, не дезертиры, а русские шпионы. Какая разница, за что в петле болтаться. Пруссия теперь нам не союзник, но враг. И после Труа на нас изрядно озлобленный.

Я только пожал плечами. Для чего ему понадобились все мои люди, от которых больше проблем, нежели возможной пользы, не понимаю. О чём я и спросил у Ахромеева напрямик.

— Это, — ответил он, жестом словно бы охватив нашу кавалькаду, — все мои люди. Больше граф Черкасов не дал. Время военное люди нужны, а мою операцию в канцелярии и вовсе за авантюру почитают.

— Так что это за операция, для которой нужно столько народу? — поинтересовался Кмит, подъехавший к графу с другой стороны.

— Кликните вашего третьего офицера, — сказал ему Ахромеев, — чтобы не пересказывать ещё раз.

Когда же к нам «подгарцевал» Фрезэр, он начал свой рассказ:

— Три месяца назад в Виленской и Гродненской губерниях кто-то стал разорять кладбища. Из могил похищали наименее разложившиеся тела. Дальше — больше. Тела уже пропадают с захоронений, что около полей сражений. Под Броценами, множество случаев было отмечено во Франции во время гражданской войны и римского вторжения. Я обратил на это внимание, начал расследование, но началась война — и пришлось это временно прекратить. Вернувшись, я не забросил это дело, и довольно быстро раскопал, куда увозят трупы. Оказалось, не так и далеко от нашей границы. В замке Ортельсбург, что расположен почти на границе России, Пруссии и Варшавского княжества. Место довольно глухое и после Грюнвальдской битвы почти полностью заброшенное. Там-то и обосновался некто доктор Тотемагиер, который, как оказалось, уже несколько лет как скупает у местных крестьян тела их свежепокойных родственников и трупы с полей боёв. Так и потянулись к нему целые караваны с ящиками и бочками, в которых в меду или на льду везли тела. Принимали их, к слову, наши с вами, Суворов, друзья в серых мундирах.

— В этом я, как раз, ничуть не сомневался, — невесело усмехнулся я. — Серые мундиры появляются всюду, где происходит какая-нибудь чертовщина. Как только вы заговорили о разграбленных кладбищах и пропадающих трупах, я сразу понял, что они тут замешаны. К тому же имечко Ляйхе даётся не просто так, верно?

— Если они сумеют наделать новых Ляйхе из пропавших трупов, — сказал Кмит. — Чёрт! Да если эти ваши серые мундиры смогут сделать одного такого Ляйхе из десятка, даже сотни трупов, похищенных с кладбищ и погостов… — продолжать он не стал, слишком уж мрачной оказалась обрисованная перспектива.

— Вот поэтому, господа, мы и едем в замок Ортельсбург, — не преминул заметить Ахромеев, — чтобы остановить доктора Тотемагиера, думаю, его имя говорит вам не меньше, чем Ляйхе. А вы стреляться хотели.

— Оставьте уже, Ахромеев, — отмахнулся я. — Я думал мы всё решили относительно нашего недоразумения в трактире.

— Да, да, — выставил руки перед собой майор, словно защищаясь от меня. — Абсолютно всё.

Остановились мы на постоялом дворе, практически пустом по нынешнему смутному времени. Хозяин его был несказанно рад нашей компании, не смотря на всю подозрительность. Тем более, что платили мы не ассигнациями, а полновесным серебром. Вне городов бумажным деньгам, введённым императрицей Екатериной Второй, не слишком доверяли. Обыватели деревни, на краю которой стоял постоялый двор, сидевшие за угловыми столами, совершенно не удивились компании гренадер и людей в статском. Мы удостоились лишь коротких, не слишком заинтересованных, взглядов, когда сменили мундиры на регулярное платье, спустившись следующим утром к завтраку.

— Послушайте, Суворов, — сказал мне за завтраком Кмит, — можно задать вам вопрос?

Мы сидели за одним столом, вместе с гренадерами, Ахромеев со своими людьми занимал другой. Столы были хоть и соседние, но расположены довольно далеко друг от друга и Ахромеев слышать нас не мог.

— Валяй, — махнул ему я. Кмит скривился. Ему было сложно вот так сразу отбросить военную дисциплину и субординацию, накрепко въевшуюся за годы в кадетском корпусе и несколько первых месяцев в действующей армии.

— Отчего Ахромеев питает столь необычную привязанность к вам? От мог обратиться к любому другому офицеру, не знающему о его службе в тайной канцелярии. К тому же, думаю, у него есть много куда более хороших знакомых, нежели вы.

— Ахромеев считает меня чем-то вроде живого талисмана, — ответил я. — Мне ведь удалось выбраться из таких передряг, в которых многие сложили бы головы. Вот он и взял меня с собой. И остальных, в нагрузку ко мне, так сказать, — усмехнулся я и добавил: — Обращайся ко мне на «ты». Не забывай, мы более не солдаты и офицеры, но обычные охранники некоего графа Ахромеева. Не более того.

— Я постараюсь, — буркнул он, мрачнея на глазах.

— В тебе-то я не сомневаюсь, — вздохнул я, — а вот с солдатами как быть? — Я покосился на своих гренадер, занимавших третий стол. — От их вашбродей у любого уши заломит.

— Только здесь, — сказал Фрезэр. — В Пруссии нас попросту никто не поймёт.

Так и ехал наш странный кортеж до самой прусской границы. В связи с начавшейся войной, она была перекрыта с обеих сторон. Всюду сновали патрули и пикеты наших и прусских улан и гусар. В приграничной полосе мы наткнулись на такой, к счастью, наш. Уланы на легконогих конях быстро догнали нас, взяли в кольцо.

— Не время сейчас на отдых ездить, — сказал командир разъезда — ротмистр с лихо торчащими усами. — Тем паче, к немцам. Они предали нас, да и, говорят, сейчас в Пруссии скверно относятся к нашему брату, русскому.

Так он отреагировал на объяснения Ахромеева.

— Господин офицер, — ответил тот, тоном настоящего аристократа, которому весьма надоедают всякие тупоумные военные с их глупыми войнами, — я езжу в Тильзит с самого детства. Три поколения графов Ахромеевых ездят в этот город ранней весной. Тамошний климат изрядно помогает нашему здоровью.

Ротмистр бросил на Ахромеева неприязненный взгляд. К нему подъехал один из улан и громко, так чтобы слышали и мы, сказал:

— А может они шпионы немецкие?! Надо бы в расположение доставить.

— Ротмистр, — махнул офицеру Ахромеев, — на пару слов.

— Денег не возьму, — отрезал тот, — время военное.

Слишком уж нарочито прозвучали его слова, будто не Ахромееву он говорил, а своим людям. Однако с Ахромеевым отъехал на два десятка шагов, чтобы не было слышно ничего. Дал ли ему Ахромеев денег или же бумагой отделался, не знаю, главное, когда они вернулись, ротмистр махнул своим людям. Те, не смотря на явное недовольство, подчинились приказу.

В дальнейшем путь наш до самого Ортельсбурга прошёл вполне спокойно.

До самого замка мы не добрались. Мы уже видели его башни, в зрительные трубы можно было разглядеть людей, шагающих по стенам. Стоит ли говорить, что все они были в серых мундирах. А раз мы видели их, то и они могли видеть нас. Думаю, зрительные трубы имелись и у наших врагов.

— Проникнуть за стены замка можно только одним способом, — сказал Ахромеев. — Подождать очередных торговцев трупами, и, прикончив их, забрать одежду.

— Не пройдёт, Ахромеев, — покачал головой я. — Кто из нас говорит по-немецки более-менее бегло? Я, вы, кто ещё?

— Я, — сказал Фрезэр, — но хотел бы заметить, — добавил он, — что мы говорим на литературном немецком. Кто из нас знает здешний диалект простонародья?

— Толково, — сказал Ахромеев. — Вернёмся в Вильно, напишу на вас, Фрезэр, рапорт графу Черкасову. Такие люди нам нужны.

— Не воруйте у меня людей, Ахромеев, — бросил ему я. — И без того хорошего офицера не сыскать.

— А хорошего чиновника в нашу канцелярию тем более, — парировал тот. — Но это всё потом. Сейчас надо придумать, как проникнуть в замок.

— В таких замках были секретные ходы за стены, — сообщил нам Кмит, — через них делали вылазки во время осады и уходили, если замку грозило взятие.

— Были, — согласился Ахромеев. — Вот только в поисках выхода из него мы можем провести несколько месяцев и ничего не найти.

— Сил на прорыв у нас не хватит, — вздохнул я. — Остаётся только занять позицию и подождать некоторое время. Не могут же они безвылазно сидеть в замке. Кто-то же ходит в деревню за провизией.

— Предлагаешь захватить этих людей? — поинтересовался Ахромеев. — Не выйдет. Гарнизон внутри не настолько велик, чтобы новые люди не бросались тут же в глаза.

— Как бы то ни было, — сказал я, — сидя здесь и смотря на замок, мы ничего не получим. Время вечернее, надо устраиваться лагерем.

Мы разбили лагерь на приличном расстоянии от Ортельсбурга, отъехав на полверсты от того места, откуда следили за ним. Проведя несколько суток в наблюдениях за крепостью, мы пришли к выводу, что для нас она совершенно неприступна.

— Трупы они покупают в деревне, — сказал Ахромеев, — той же, что и еду. Ездят туда дважды в неделю со своими телегами для провианта и тел. Крестьян ближе двух вёрст к замку не подпускают. Вокруг него постоянно курсируют конные пикеты, весьма грубо заворачивающие заблудившихся.

Заблудившимися были Фрезэр с Ахромеевым. Они, переодевшись в рубахи и порты, купленные в деревне — не той, куда ездили серые, для чего пришлось проделать изрядный путь — изображали подгулявших крестьян, искавших, куда это без них уехал свадебный поезд. Их перехватили всадники в серых мундирах и кепи, вооружены они были карабинами и саблями. В не самых приличных выражениях они объяснили «гулякам», где они видели их свадебный поезд, всех крестьян и их двоих, в частности, и куда им следует идти. До рукоприкладства не опустились, хоть и грозились плетьми. Фрезэр с Ахромеевым поспешили последовать их совету, пока дело не дошло до батогов.

— Караулы на стенах, — продолжал Ахромеев, — несколько современных пушек на башнях, расчёты и солдаты дежурят круглосуточно. Раз в час под стены швыряют факел. В общем, замок в полной боевой готовности. Без полка гренадер его не взять.

— Надо кому-нибудь проникнуть внутрь, — сказал я, — разведать всё и попробовать найти потайной ход изнутри.

— И кто пойдёт? — спросил Ахромеев. — Из нас троих?

— Выходит, что мне идти, — ответил Фрезэр. — Я из вас единственный не ранен, так что никто иной не подойдёт.

При упоминании о ранениях я невольно тронул левую руку. Пальцы её уже шевелились, однако о том, чтобы стрелять из мушкета не могло быть и речи. Ахромеев же поморщился. Его раны были куда тяжелей моих, однако, только придя в себя, он тут же собрал людей и кинулся к замку Ортельсбург, не посчитавшись с врачами и тем, что раны его ещё долго будут заживать при таких делах. Вспомнив об этом, мне снова стало стыдно за своё поведение в трактире. А ведь Ахромеев ни словом не обмолвился о ранах, я понимал, что он изрядно страдает только по тому, что он иногда хватался за грудь или живот, кривясь от боли.

— Тебе как раз идти никак нельзя, Фрезэр, — покачал головой я. — Слишком уж силён в твоём немецком русский акцент. Сразу понятно, кто ты и откуда. А с русским они церемониться не станут. Идти мне. Рука у меня, конечно, не работает ещё, но это не беда. Сражаться я могу правой, как и стрелять из пистолета. Немецкий у меня вполне чистый.

— А что с моим немецким не так?! — возмутился Фрезэр. Он вполне освоился с нашим штатским положением и уже общался без каких-либо оглядок на субординацию.

— Ты когда его учить начал? — поинтересовался я.

— В корпусе, — ответил он.

— Ну вот, — кивнул я, — а я с трёх лет. Говорить, можно сказать, сразу на двух языках учился. Потому и акцента у меня почти нет. Чистейший ганноверский диалект.

— Мой немецкий тоже вполне хорош, — заметил Ахромеев. — Отчего же идти именно тебе, Суворов?

— Во-первых: вы сильно изранены, — ответил я, — как не хотели показать нам обратное. Во-вторых: вы наш командир. Потеряем вас, и всему делу конец. В общем, как видите, идти должен я.

— И под каким видом ты хочешь проникнуть в замок? — поинтересовался Ахромеев.

— Увидите.

На следующее утро к стенам замка Ортельсбург шагал странный субъект в сером статском платье и с квадратным чехлом через плечо. Его быстро заметил конный пикет солдат в серых мундирах, патрулирующий окрестности замка. Они окружили странного человека, остановившегося при их приближении. Этот человек, казалось, не замечал их, он смотрел на замок и окрестности с безмятежной улыбкой на лице.

— Wer ist das? — довольно грубо спросил у меня — а именно я, надо сказать, был этим самым человеком — их командир.

— Художник, — ответил я. — Приехал сюда на этюды.

— Не туда приехали, Herr Maler, — сказал мне вахмистр. — Здесь не место для ваших этюдов.

— Отчего же? — удивился я. — Я работаю над видами средневековых замков и их окрестностей. А Ортельсбург наименее всего пострадал во времена падения Тевтонского ордена. Он просто прекрасно сохранился. Нарисовать его было бы просто прекрасно.

— Проваливай в свой Ганновер! — крикнул мне один из всадников. — Там замков полно!

— Рейтар Зибовски! — осадил его командир. — Молчать! По возвращении в замок получите взыскание.

— Zu Befehl, Herr Wachtmeister! — отозвался крикливый всадник.

Я обратил внимание на странное слово, которым назвал своего подчинённого вахмистр. Настолько я помню, рейтары в армиях заменились драгунами и кирасирами лет пятьдесят назад, если не больше.

— Ступайте отсюда, Herr Maler, — сказал вахмистр. — Это военная крепость и рисовать её нельзя.

И тут я увидел его. И понял, что план с проникновением в крепость провалился. Полностью и с треском. И грозит погрести меня под обломками. К нам приближался второй разъезд, возглавляемый отлично знакомым мне — нет, человеком назвать его язык не поворачивался — фон Ляйхе. И, судя по тому, как он ударил каблуками коня, подгоняя его, Ляйхе узнал меня и спешил подъехать поближе и разобраться, что к чему.

— Gefangennehmen seiner! — проскрипел Ляйхе, едва подъехав к нам. — Er russisch Spion!

С меня быстро сдёрнули чехол с самодельным планшетом, сработанным умельцами Ахромеева из купленных в деревне планок и холстины. Обыскали не слишком церемонясь, так что я пару раз скривился от боли в раненой руке. Ляйхе наблюдал за этим и, чёрт меня побери, если он не ухмылялся под своей маской с окулярами. Не найдя оружия, меня усадили в седло, за спину одного из самых низкорослых рейтар, и мы поехали в замок. Когда за моей спиной захлопнулись громадные ворота замка, я почувствовал, что жить мне осталось считанные часы.

Изнутри Ортельсбург оказался самым обычным замком, словно с гравюры, какие я очень любил рассматривать в детстве. Среди разного рода хозяйственных построек сновали солдаты в серых мундирах и без, поднимались на стену караулы, переговаривались расчёты орудий, обсуждая достоинства своих пушек, в общем, крепость жила обычной гарнизонной жизнью. Разъезд встретили удивлёнными вопросами, вроде: «wer ist das?» или «Spion fangen?». Всем было интересно, кто я и что я, похоже, моя скромная персона на какое-то время станет главной новостью в Ортельсбурге.

Меня сдёрнули с коня и под конвоем проводили в подземелье донжона. Всё время рядом отирался фон Ляйхе, он шагал, даже не глядя в мою сторону, но я понимал, что всё его внимание приковано только ко мне. Ненависть этой твари пропитывала воздух между нами. Подземелья также, будто сошли с картинки. Сырые каменные стены, низкий, едва-едва разогнуться можно, потолок, тюфяк с соломой на полу, зловонная дыра в полу.

Я сбросил сюртук и улёгся на тюфяк, заложив руки за голову, вместо подушки. А что мне ещё оставалось. Только валяться вот так и ждать палача.

Вместо палача заявились фон Ляйхе в сопровождении неприятного человека в белоснежном халате, с длинными, давно немытыми волосами, в странного вида окулярах. Скорее всего, это и был тот самый доктор Тотемагиер. Странно, что о нём ничего не говорил граф Ди, не доверять китайскому аристократу у меня не было причин.

— Значит, это и есть твой русский шпион, Ляйхе? — поглядев на меня, поинтересовался доктор.

Не хотелось бы попасть к такому на приём. И почему в белом халате? Врачи таких не носят. Быть может, всё же это кто-то другой.

— Он, — проскрипел фон Ляйхе. — Я его ещё по Труа помню, доктор, — добавил он, развеяв мои сомнения относительно его спутника.

— Встаньте, молодой человек, — сказал доктор. — Оденьтесь. Вы хотели узнать, что твориться в моём замке? Извольте, я вам покажу. У меня секретов нет.

— Майор этого не одобрит, — скрипнул фон Ляйхе, но как-то неуверенно.

— Оставьте, — отмахнулся Тотемагиер и продолжил с обычной врачебной прямотой: — Этот юноша уже покойник. Однако вижу, он человек образованный и неглупый. Я хочу показать ему свои лаборатории, похвастаться успехами. Пускай посмотрит, что его ждёт.

От этого заявления мне стало по настоящему страшно. Однако спорить я не стал. Поднялся с тюфяка, надел сюртук, застегнув его на все пуговицы, очень тщательно, очень медленно. Мне совершенно не хотелось идти с доктором и Ляйхе на экскурсию по замку, которая должна была закончиться, как я понял, моей безвременной кончиной.

— Поспешите, junger Mann, — поторопил меня Тотемагиер. — Как говориться, einen Tod kann der Mensch nur sterben, — усмехнулся он.

— Я готов, — кивнул я, одёргивая полы сюртука.

— Bitte, — пригласил меня доктор, указывая на дверной проём.

Конвойный, стоявший за дверью, закрыл её и прошёлся с нами до конца длинного коридора. Он остался в караулке с двумя приятелями, между которыми на столе стоял стаканчик и лежали несколько костей. Ни фон Ляйхе, ни доктор не отреагировали на это нарушение устава. Видимо, как и всюду, у серых царили сходные порядки — в стражи подземелий отправляли не самых лучших солдат. Службу несли они соответственно.

Подниматься наверх мы не стали. Просто свернули в коридор, идущий перпендикулярно к тому, в котором располагалась темница. В этом коридоре было изрядно холодно, на металлических решётках и заклёпках дверей белел иней.

— Итак, господин штабс-капитан, — начал увлечённо рассказывать Тотемагиер, но тут же сбился, уточнив: — Ляйхе сказал, что вы носите это звание, верно? — Я кивнул и доктор продолжил. — Так вот, это наша мертвецкая. Здесь лежат те самые трупы, из-за которых вы сюда и прибыли. Вас ведь взбудоражили пропавшие с поля боя трупы и разорённые кладбища. Ну и конечно, торговля, которая развернулась по всей Восточной Пруссии. Мы, кстати, были вынуждены свернуть её, уже привлекаем внимание. Я вот думал, что вы из прусских спецслужб, но фон Ляйхе я верю. Значит, русские оказались расторопнее. Жаль, жаль, — покивал он, — я верил в своих соотечественников.

Он перевёл дух и продолжал:

— Простите, отвлёкся. Так вот. Здесь лежат тела. Сотни и сотни тел. Надеюсь, их хватит для завершения моих опытов. Они расходный материал для них. Конечно, лучше бы делать опыты на живых людях, но где их достать в должных количествах. Вот если бы перебраться к вам, в Россию, вот бы где развернулся. Миллионы и миллионы крестьян — бесправных рабов. С ними же можно делать всё, что хочешь. Скупать, как скот, поголовно. Деревнями. Тысячи душ за золото и ассигнации.

Меня изрядно покоробили его слова. Тем более, что они были правдой.

— Verzeihung, снова отвлёкся. Итак, отсюда тела поступают в мою лабораторию. Примерно, по десятку. Вот по этому коридору и на первый этаж донжона, по этому вот пандусу.

Рядом с пандусом шла небольшая лесенка, по которой мы и поднялись, пройдя в маленькую дверь, расположенную рядом с большим проёмом, в него, видимо, и заносили тела.

— Это моя гордость, господин штабс-капитан. — Доктор обвёл широким жестом лабораторию, более похожую на картинку Дантова ада. — Здесь я работаю над созданием новой армии. Армии уже однажды умерших людей. Вампиров или упырей, как их называет простонародье в своих сказках. Вы пополните их ряды, штабс-капитан. Сейчас введу вас в курс дела, поведаю обо всех этапах превращения обычного мертвеца в мертвеца, способного ходить строем, выполнять команды и, что самое главное, убивать!

Далее последовал пространный рассказ, изобилующий непонятными мне и сейчас словами и понятиям, вроде «перенесение жизненного флюида в мёртвое тело», «борьба с истечением», «необходимость постоянной подпитки свежими тканями и влагами, богатыми жизненной силой». Иногда снисходил до объяснений, как например, с «тканями влагами».

— Это, junger Mann, плоть и кровь. То есть, созданные мною существа, для краткости и понятности буду именовать их упырями, должны постоянно питаться плотью и кровью живых людей. Именно поэтому, мы сейчас держим их в состоянии bleiernen Schlaf. Иначе, не напаслись бы людей. Ведь нашим упырям нужны именно человеческие кровь и плоть, и обязательно, junger Mann, обязательно, живых людей. Животные, к сожалению, не подходят. Совершенно. Но я работаю над этим. Хотя, с другой стороны, надо заметить, что держать их в состоянии bleiernen Schlaf оправдывает себя. Лежат себе упыри в подвале, по соседству с мёртвецкой, также на льду, и ждут своего часа.

Чем дальше шёл рассказ, тем бессвязней он становился. Доктор Тотемагиер всё чаще переходил на термины на латыни. Если честно, я его не особенно и слушал. Всё равно, придётся пройти все круги этого ада, очень надеюсь, что большую часть — уже будучи мёртвым. Перспектива возродиться после смерти вечноголодным упырём, жаждущим человеческой плоти и крови, меня изрядно угнетала. Хотя будь я искренне верующим человеком, наверное, мне было бы куда хуже, посчитал бы, что эта какая-нибудь кара за грехи мои тяжкие, за пролитую кровь. Но и без этого, никаких тёплых чувств у меня перспективы не вызывали.

— Ну вот, собственно, и всё, господин штабс-капитан, — сказал, завершая свою речь, доктор Тотемагиер, с гордостью окидывая взглядом свою лабораторию.

Я же всю дорогу старался по сторонам смотреть как можно меньше. Но и того, что ловил мой взгляд, вполне хватало. Сотни человеческих тел на плоских столах с металлическими столешницами. Сваленные в кучу медицинские инструменты, наводящие на мысли об испанской инквизиции, о которой до сих пор ходят мрачные слухи. Канавки для стока крови, белоснежный пол с багровыми следами. Ну и, конечно, запах. Непередаваемый запах крови, висящий в воздухе, отчего тот стал густым как сироп, только сироп очень уж жуткий.

— Никогда ещё я не работал с живыми людьми. — Думаю, под окулярами глаза его, если они были, горели лихорадочно, как у безумца. — Раздевайтесь, junger Mann, и ложитесь вон на тот стол. Он вроде почище. Bitte, junger Mann, schneller.

На ватных ногах я направился к указанному столу. Рядом шагал фон Ляйхе и едва не припрыгивал от нетерпения доктор Тотемагиер. Мне хотелось растянуть эту «прогулку» как можно дольше, хоть и она не доставляла мне никакого удовольствия. Вот какие вы, мои последние шаги.

— Одежду можете бросать прямо на пол, — сказал мне Тотемагиер. — Только скорее, прошу вас. У нас не так много времени.

— Один вопрос, Herr Arzt, — сказал я, непослушными пальцами расстёгивая пуговицы сюртука.

— Сколько угодно, — кивнул он.

— Как скоро я умру? В первый раз. До возрождения в вашем, упырином, виде.

— Это будет зависеть от меня, — растянул губы в жуткой улыбке Тотемагиер.

— Долго, — неожиданно проскрипел молчавший до того фон Ляйхе. — Ты будешь умирать долго.

— Ну что же, meine Herren, — кивнул я, — благодарю за честность.

Эх, если бы не рука. Не моя левая рука, которая практически не работает. Как же не вовремя ввязался я в это дело. Но всё равно, терять мне более нечего. Нельзя же ложиться под нож, словно баран. Сняв сюртук, я вдохнул прогорклый воздух этой лаборатории полной грудью — и атаковал.

Сюртук полетел в маску фон Ляйхе, явно не ожидавшего такого от вроде бы смирившегося со своей смертью. Попал я очень удачно. Сюртук накрыл голову врага и тот принялся сдирать его с головы, однако он зацепился подкладкой за его фуражную шапку и маску. Я же, крутнувшись на месте, ударил кулаком по лицу Тотемагиера, метя в окуляры. Раздался звон, по пальцам потекла кровь, значит, попал удачно. Доктор взвыл, прижав руки к лицу, и упал на колени.

Я бросился к дверям, не тем, через которые мы вошли, а противоположные. Там должны быть серые солдаты, у них оружие, завладеть им и можно разговаривать с ними совсем по-другому. Караульные, действительно, были. Они как раз сунулись в лабораторию, посмотреть, что тут за шум. Первого я схватил за ствол мушкета и попросту вырвал его у опешившего солдата. Перехватил его обеими руками, я врезал второму прикладом в лицо. Серый дёрнул головой и сполз по стене на пол. Второй солдат быстро сориентировался и потянулся к поясу, на котором висел штык. Но я опередил его. Снова перехватив мушкет, я выстрелил от бедра в упор. Серый солдат схватился за живот, куда угодила пуля, словно пытаясь зажать дыру, проделанную в нём, или удержать льющуюся кровь.

Отбросив разряженное оружие, я не стал подбирать второй мушкет. Нужды в этом не было. Был бы хоть у одного пистолет — другое дело, а с длинноствольным мушкетом много не навоюешь. Я сдёрнул с пояса убитого штык и бросился бежать. Времени у меня было немного. Не станет Ляйхе долго возиться с моим сюртуком.

Я в подвале, а где может находиться подземный ход, как не здесь. Надо найти его и выбраться из замка, а после провести им остальных, не мытьём так катаньем выполнив задание. Осталась одна малость — найти этот потайной ход. В темницу и зал, приспособленный под лабораторию, он вряд ли ведёт, а если вёл в него, то, скорее всего, после переоборудования, его нашли и замуровали. Слишком уж опасно — подземный ход, ведущий в самое сердце замка, ради которого, все, похоже, и затевалось.

Я пробежал по, казалось бы, бесконечному коридору, нашёл две лестницы, одну вверх, другую вниз. Наверху мне делать нечего, значит, вниз. Самое перспективное направление, ведь даже темница моя находилась на одном уровне с лабораторией. Раньше, наверное, в том помещении, куда я спустился, не забыв закрыть за собой дверь, находился винный погреб. По размеру оно намного превосходило лабораторию доктора Тотемагиера, но было перегорожено множеством арок и колонн, поддерживающих низкие своды зала. На арках и колоннах этих сохранились медные, позеленевшие от времени таблички, на некоторых можно было даже прочесть названия вин, стоявших рядом с ними. А рыцари Ордена Девы Марии Тевтонской были изрядными любителями этого благородного напитка, если судить по сохранившимся надписям.

Именно эти таблички и навели меня на потайной ход. Он не был особенно скрытым, наверное, о нём знали даже рядовые братья-крестоносцы. На одной из колонн красовалась табличка с полустёршейся надписью «Dunkle Allee», вряд ли это название сорта вин. Теперь надо найти вход в эту аллею. И времени всё меньше. Скоро серые будут здесь. Закрытая дверь никого не собьёт с толку.

Словно отзываясь на мои мысли заскрипела дверь и раздались шаги. Судя по звуку, вошедший был один. Он притворил за собой дверь и прошёлся по подвалу. А потом заговорил, и кровь вновь застыла у меня в жилах.

— Ты здесь, русский, — проскрипел фон Ляйхе. — Я знаю, что ты здесь. Чую твой вонючий русский дух. Я найду тебя, и буду долго резать. Ты узнаешь, что такое боль. Хочешь знать, кто я такой и откуда? Могу рассказать, если тебе интересно.

Я замер рядом с колонной, прижавшись к ней спиной. По лицу стекал ледяной пот. Штыковая трубка стала скользкой. Левая же рука, привычно за эти месяцы согнутая в локте, упиралась в камень колонны. Именно локтем левой руки я нащупал странные выпуклости на камне. Их явно не должно быть там, на дефекты от времени не похоже. С усилием разогнув руку, я начал ощупывать их пальцами.

— Я не многим старше тебя, русский, — скрипел тем временем Ляйхе. — Но с самого детства я испытывал себя на прочность. Всё дело в том, что я не чувствую боли. Это болезнь, патология, как говорит Тотемагиер, не помню, как она зовётся по латыни. Я резал себя, жёг огнём и железом, протыкал стальными иглами разной длины и толщины. И ничто не приносило мне боли, не было никаких мучений. Я долго истязал себя и вот теперь вместо крови в жилах моих струится песок, ты видел его, а сам я по большей части уже не человек, но машина. Меня хотели назвать големом, однако именоваться в честь еврейского ублюдка, сделанного из глины и оживлённого иудейскими молитвами и танцами раввинов, дёргающих себя за пейсы… Нет уж, господа учёные, не бывать этому. Я буду Ляйхе, простым немецким Ляйхе! Никаким не еврейским големом, а Ляйхе!

И этот псих. Господи Боже, среди этих серых, хоть один нормальный человек, хотя бы относительно вменяемый, найдётся?

С такими мыслями, прислушиваясь к шагам Ляйхе, я ощупывал металлические заклёпки, откуда-то взявшиеся на колонне, к которой прижимался. Их было штук пять, по крайней мере, тех, до которых я мог дотянуться. Я надавил на первую, она поддалась, раздался тихий щелчок. Затем я надавил на ту, что расположена выше, снова щелчок. За ней последовали остальные. Часть стены, рядом с которой стоял я, отошла в сторону. Без характерного скрипа. Толи механизм отлично сохранился, толи его привели в порядок.

— Вот ты где, русский! — вскричал, если можно так охарактеризовать тот скрип, что он издал, фон Ляйхе. — Попался!

Я бросился в открывшийся проход. Скоро каменный пол замкового погреба сменился земляным. Я бежал со всех ног, думая только о том, что надо разорвать дистанцию между собою и Ляйхе. Этот сумасшедший немецкий труп с песком в жилах был в ярости. Я был уверен, что он воплотит свои угрозы в жизнь. Но вот за моей спиной захлопнулась потайная дверь — ход погрузился во тьму египетскую. И я замер, обратившись в слух, стараясь дышать как можно тише и реже. Ляйхе по природе своей не мог не издавать звуков, он постоянно скрипел суставами, и вправду, как скверно смазанный механизм, а дыхание его было столь шумным, что его можно было услышать за версту. Но в коридоре царила абсолютная тишина. Значит, я был здесь один.

Но это не было поводом для преступной расслабленности. Она сгубила не одного глупца. Перспектива быть мёртвым глупцом меня не радовала ничуть не больше остальных, нарисованных за этот почти бесконечный день. И я поспешил дальше по ходу, широко расставив руки, чтобы дотягиваться хотя бы кончиками пальцев до его стен. Дабы не пропустить, не приведи Боже поворота или разветвления. Таковых, правда, не оказалось.

Ходом этим, по всей видимости, не пользовались со времён крестоносцев. Отличный у них механизм, открывающий дверь, столько лет и ни единого скрипа. А вот сам ход оставлял желать много лучшего. Деревянные опоры подгнили, местами даже обвалился, и приходилось перебираться через завалы. Я так спешил, что и не задумывался, а ведь весь этот ход может попросту рухнуть мне на голову, стоит только зацепить ненадёжную опору.

Но Бог спас меня в тот раз. Ход не обвалился мне на голову, Ляйхе не нагнал меня, не нашёл, видимо, хитрой двери на заклёпках. Я пробежал весь подземный ход, пока не врезался носком в первую ступеньку лестницы. Шёпотом чертыхнувшись, я начал аккуратно подниматься, пока не упёрся головой в крышку. Нащупав её руками, я пригнулся и надавил плечами. Вот теперь скрипа было хоть отбавляй, на голову мне посыпались комья земли, какие-то корни и пучки высохшей травы.

Слой почвы поверх люка-выхода нарос за прошедшие годы изрядный. Пришлось приложить большие усилия, чтобы открыть его. Выбраться из подземелья было настоящим счастьем. В лёгкие хлынул свежий воздух, какой у него замечательный вкус. Наверное, никто, кроме узников подземелий, даже пробывших в заточении столь недолго, не чувствует этого вкуса.

Выбравшись, я понял, что совершенно не представляю, где нахожусь. Бродить вокруг замка было слишком опасно — так куда проще наткнуться на патруль серых, нежели на людей Ахромеева. Кстати, о патруле. Стук копыт был явственно слышен неподалеку, и я поспешил скрыться в сырой тьме хода.

— Господин обервахмистр, — услышал я, — а что это за куча земли? Вон там. Держу пари, её раньше не было.

— Разберись с этим, рейтар Грубе, — ответил на это командир.

Я забрался поглубже в ход, сжав в пальцах штыковую трубку. Только сунься ко мне рейтар, я с тобой быстро разберусь.

— Господин обервахмистр, — сказал рейтар, заслоняя от меня солнечный свет, — тут лестница какая-то.

— Так проверь её, рейтар! — крикнул обервахмистр. — Ты что ж, шагу без приказа ступить не можешь?!

Я метнулся к рейтару, вонзив штык ему в грудь, прижав к стене и заткнув предплечьем рот, разинутый в крике боли.

— Что там, Грубе?! — крикнул обервахмистр. — Чего замолчал?! Докладывай!

— Темень кромешная! — ответил я за умирающего рейтара. — Не видать ни черта!

— Ну так вылезай оттуда, — приказал обервахмистр. — Скорее. Доложим обо всём оберлейтенанту. Пусть у него за этот ход голова болит. Или у иного начальства. Только не у нас. Скорей, Грубе!

— Есть, господин вахмистр! — крикнул в ответ я, снимая с тела рейтара серый мундир. — Уже выхожу!

— Что ты там застрял?! — весело гаркнул вахмистр. — Посрать присел, что ли?!

— Никак нет, господин вахмистр! — отозвался я, застёгивая на себе портупею с саблей и сумкой с патронами.

Поправив кепи, я вышел из подземного хода и вскочил в седло стоявшего рядом с выходом коня. К седлу был приторочен карабин, не столь хороший, как тот, что остался у Ахромеева, но вполне приличный. Хотя чего это я рассуждаю о качествах этого оружия, стрелять-то всё равно придётся только в самом крайнем случае. Когда встанет выбор, как говориться, или левая рука или жизнь.

— Ну что, Грубе, ничего не нашёл, — усмехнулся обервахмистр, когда я подъехал поближе. — Что ты кепи на самые глаза натянул? Эй, да ты не Грубе! — вскричал он, хватаясь за саблю. — Взять его!

Какого чёрта у этого рейтара сабля справа! Левша он, что ли? Пришлось вывернуть кисть, чтобы выдернуть её из ножен. И всё равно, я опередил вахмистра, очень уж нерадив, видимо, он был. Остальные не особенно отличались от него, тем более, что я заметил, у всех рядовых сабли были закреплены справа, хоть среди них не было ни одного левши. Интересные порядки.

Я рубанул вахмистра саблей по голове и ударил коня пятками. Животное скакнуло вперёд, грудью расталкивая рейтарских лошадей, и рвануло, как говориться, с места в карьер. Для пущей скорости я ещё, мысленно прося прощения, ударил его саблей по крупу. Конь ещё наддал, злобно заржав. Я прижался к самой гриве его, но это оказалось лишним, стрелять в меня не стали, маловато шансов попасть. И в погоню кинулись с изрядным опозданием. Значит, можно спастись, главное успеть. Должен тут быть один распадок, там конные не пройдут, а пешком за мной серые гоняться не станут. По крайней мере, надеюсь на это.

Распадок показался неожиданно. Конь чуть не угодил передними копытами в него. Я едва успел дёрнуть поводья, уводя его в сторону, чтоб ноги не переломал. Он снова захрапел, с трудом слушаясь повода.

Ну всё, не буду больше мучить тебя, приятель!

Выдернув ноги из стремян, я прыгнул в распадок, покатился, считая боками, локтями и коленями, кочки и сучья. Боль пронзила левую руку раскалённым стержнем. Эх, доктор-доктор, что бы ты сказал, увидев, что я вытворяю. Наверное, к койке привязал бы ремнями, пока мышцы и кости не срастутся.

Скатившись, я откинулся спиной на склон распадка и вздохнул свободно.

И тут в грудь мне упёрся ствол мушкета.