МЕССИНА: ЗАВЕРШЕНИЕ ИСТОРИИ ЧЕТВЕРТОЙ

– Ангерран, вы должны молиться. Молиться, молиться, и еще раз молиться! Благодарить Господа и Деву Марию за то, что вы не мой подданный! Столь грубейшие ошибки королями не прощаются, вы это понимаете?

– Они прощаются лишь великими королями, сир, – пожав плечами, ответил Райнольд Шатильонский, посматривая поверх разбушевавшегося Филиппа-Августа. – А вы – великий король. Кроме того, еще не все потеряно. Подумаешь, сорок тысяч безантов! Не мелочитесь, это вам не идет, сир.

– Это вы, именно вы уговорили написать меня письмо Танкреду! – снова взревел французский толстяк. – И обещали доставить так, что об этом не узнает ни одна живая душа! Теперь Ричард обвиняет меня в вероломстве – видите ли, я поддержал Танкреда, а не англичан! Я начинаю сомневаться в вашей преданности, Ангерран, а когда я сомневаюсь, мне становится грустно!

– А когда вы грустите, – раболепно подпел Райнольд, – головы летят направо и налево. Сир, одна-единственная неудача, которая в сущности даже не неудача вовсе, заставляет вас быть грустным? Вам так важно поддерживать с… кхм… английским, как изволили изящно выразиться, бычком теплые дружеские чувства? Даже распоследнему пажу ясно, что лилии Франции и леопардов Англии объединяет только общая цель и ничего более. По крайней мере до тех пор, пока половина вашей – подчеркиваю, вашей! – страны находится под английским скипетром. Лично я не замечаю ничего общего между Британскими островами и Аквитанией. А также с Нормандией, Булонью, графствами Тулузы и Анжу… Эти столь разные земли связывает только одно – династия Плантагенетов. И они, смею заметить, ваши вассалы. Конечно, чисто номинально.

– Вы большой мастер переводить разговор на другую тему, – проворчал Филипп. – Не увлекайтесь. Все должно идти по порядку. Сначала поход в Святую землю, а затем уж выяснение, кто кому вассал и чьи конкретно земли лежат на побережье океана. А вы правы – меня мало волнует очередная истерика Ричарда и эти разнесчастные деньги вдовы. Но вот Кипр… Кипр – это серьезно. Если вы и с этим делом допустите промашку, я загрущу настолько, что утоплю вас в собственных слезах. И еще посоветую оруженосцам привесить вам на шею приличный булыжник.

– Изящная метафора, – скривил губы в улыбке Рено. – Не бойтесь, завтра же утром Ричард забудет и про свадьбу, и про Танкреда. Его не будет волновать ничего, кроме Кипра и поганых византийцев. Я уверен, что во время церемонии венчания подданные Андроника так обидят нашего теленочка, что он сам сядет на весла, лишь бы быстрее попасть на Кипр.

– Вы собираетесь сорвать венчание? – поразился Филипп-Август. – Имейте совесть, Ангерран! Дайте Беренгарии выйти замуж, а потом творите все, что угодно!

– Нет-нет, – Рено довольно улыбнулся. – Я же не могу оскорблять всех благородных дворян и клир, включая святейшего Папу? События произойдут не на венчании, а во время его проведения. Совсем в другом месте. Как вы могли столь дурно обо мне подумать?

– Дурно? – Филипп ухмыльнулся, пригладив редкие волоски на лысине. – Это еще не дурно. Когда я думаю о вас дурно, мне становится страшно: скажи, кто твой друг, и я скажу, кто ты. А у меня, к сожалению, в друзьях и помощниках такое чудовище, как вы.

– Польщен вашим доверием, – Рено хитро блеснул глазами, не прощаясь, развернулся и вышел. Он любил, чтобы последнее слово всегда оставалось за ним.

– Серж, ты к Танкреду за жалованной грамотой ехать не собираешься?

– Ну его…

– А на венчание Беренгарии завтра пойдешь?

– Да пошло оно все…

– Что, собираешься всю жизнь просидеть в монастыре? Кажется, сегодня ты перебрал с количеством вина.

– Перебрал. И что? Не твое собачье дело.

– Как знаешь. Мне твое настроение не нравится. Пойдем на море, купаться? Жарко…

– А чего, мысль. Пошли. Только за город. Они тут все отходы прямо в бухту выбрасывают. Не вода, а одно дерьмо.

Хлопнула дверь.

– Куда собрались, мессиры?

Лучезарная Элеонора Пуату изволила заглянуть в комнату, которую сестра-келарь выделила троим шевалье, дабы те не теснились к покоях королевы и принцессы.

– Погулять, – ответил Гунтер и тут же поспешно добавил: – Ваше величество.

Элеонора была одна. Аквитанка уже успела переодеться в домашнее платье, то есть на бархате было поменьше камней и драгоценной вышивки, нежели обычно.

– Налейте даме вина, в конце концов! – капризно потребовала королева-мать. – Сегодня, в такой радостный день, все какие-то унылые. Не понимаю, только, почему. Беренгария сказала, будто у нее разболелась голова и ушла пройтись в оливковую рощу, мадам де Борж не вылезает из церкви, и кается так, будто вчера согрешила с целым рыцарским копьем… Ангерран забегал, так у него тоже какие-то трудности, а на лице выражение, словно у человека страдающего несварением желудка. Мессир Серж! Вы меня слышите?

Казаков хмуро глянул на королеву.

– Разумеется, мадам.

– Возьмите, – Элеонора протянула ему внушительный пергамент, свернутый в трубочку. – Написала своей рукой. Моя подпись, малая печать Аквитанского герцогства и все, что необходимо, присутствует. Вы уж простите, сударь, но землю я вам не пожаловала. Будете титульным рыцарем Аквитании и непосредственно моим вассалом.

– Титульным – это как? – не понял Казаков, одновременно разворачивая лист. Написано, конечно же, по-латыни, но выглядит внушительно.

– Не знаете? – спросила Элеонора. – Очень просто. Вы не владеете леном, но имеете право присовокупить к своему имени титул и ленную приставку. Там все написано, вы разве не видите? По-моему, это вполне достойное вознаграждение за ваши труды и рану, полученную от рук подданных моего драгоценного сыночка.

– Да что я такого сделал? – Казаков возмутился так, будто его не одаривали, а попрекали за непотребства. – И потом, ваше величество, я не умею читать на латинском!

Элеонора добродушно рассмеялась, а Гунтер с Мишелем дружно покачали головой. Он что, специально нарывается?

– Ничего особенного вы не сделали, – сказала аквитанка. – С одной точки зрения. С другой – вы исполнили, может быть, сами того не подозревая, все мои желания. Полную седмицу присматривали за Беренгарией, поучаствовали в… Скажем так, пленении Ричарда… Мой сын вами очень недоволен и горит жаждой мщения, но, пока я жива, Ричард не посмеет обидеть вас даже взглядом. Об этом беспокоиться не следует, в конце концов, вы подданный не английского короля, а великих герцогов Аквитанских. А насчет титульного дворянства – позвольте, я прочитаю ордонанс и переведу специально для вас на норманно-французский.

Элеонора изъяла у Казакова пергамент, чуть прищурилась, разбирая собственный почерк, и, наконец, процитировала:

– «Сим…» Это неинтересно, потому что здесь следуют все мои титулы и обычное куртуазное вступление… Так. Вот, нашла! «…Даруется высокое достоинство рыцаря королевства Аквитанского, с правом именоваться ныне и впредь шевалье де Пуату, барон де Шательро».

– Как? – ахнул Казаков. – Пуату?

– Сейчас объясню, – терпеливо сказала Элеонора. – Вы ведь нездешний, не разбираетесь… Вас испугало название моего родного города? Своим собственным леном я могу распоряжаться как угодно и не вижу ничего страшного в том, чтобы заслуживший мое доверие человек носил мое же имя. «Де Пуату» означает «из Пуату», понимаете? Все, услышав, как вы представляетесь, сразу поймут, что вы аквитанец, вдобавок уважаемый великой герцогиней. Это имя могу даровать только я и никто более. Соответственно, ваш мессир Серж, герб будет двучастным – в левом поле герб Пуату, в правом – символ баронов Шательро. Рода де Шательро давно не существует, он прервался пятнадцать лет назад, земли перешли очень отдаленным родственникам, но герб сохранился, и я, как сюзерен, имею право отдать его вам вместе с баронским титулом.

– А какой герб у этих, как их? Шатель…

– Шательро, – сказала Элеонора. – И не у них, а у вас, шевалье. Род древний, еще со времен Карла Великого, а потому изображение незамысловато, как у всех старинных фамилий. Золотой лосось в зеленом поле.

«Как чувствовал… – усмехнулся про себя Казаков, вспоминая свою старую мысль о гербе: золотой рыбий скелетик в зеленом поле, усеянном кучками навоза. – Одному дали белую ворону, другому – золотую рыбку. Стохастика случайностей. Хотя… Начало для карьеры неплохое. И плевать, что я безземельный, наподобие принца Джона. Глядишь, и заработаем».

– Вы довольны? – участливо вопросила королева-мать.

– Благодарю, ваше величество, – Казаков подумал и на всякий случай отбил вовсе не принятый здесь земной поклон, несколько подивив Элеонору. Аквитанка повернулась к Гунтеру с Мишелем:

– А чем вас наградить, мессиры? Ничего на ум не приходит… Господин фон Райхерт, вы и так получили земли в Шотландии и мой перстень, а вот шевалье де Фармеру просто не везет с монаршими наградами. Кинжал от Ричарда – это замечательно, но не слишком щедро. Господин де Фармер, пользуйтесь случаем! Просите. Сегодня я не склонна отказывать. Только умоляю, не нужно глупых куртуазных фраз вроде: «Я жажду лишь вашей благосклонности, мадам». Дела должны вознаграждаться чем-то ощутимым.

– Я… – запнулся смущенный Мишель. – Признаться, мне ничего не нужно. Золота у нас достаточно, после смерти папеньки я унаследую его титул и лен, а и Палестине, глядишь, можно будет взять добычу. У меня все есть, ваше величество. Я только хочу придти в Святую землю и вместе с христианскими королями войти в Иерусалим.

– Вместе с королями? – сдвинула брови Элеонора и просияла: – А это мысль! Хотите, я поговорю с Ричардом и он возьмет вас к себе оруженосцем? Почетная должность при дворе… Хотите?

Мишель промолчал, не зная, что сказать, а Элеонора приняла тишину как знак согласия.

– Вот и замечательно! А теперь прошу меня простить. После всех переживаний мне хочется отдохнуть. Разумеется, если вы, господа, захотите со мной увидеться, я приму вас в любое время.

Королева-мать выпорхнула за дверь.

– Поехали купаться, – вздохнул Казаков. – Денек сегодня какой-то… дурацкий. Заморочили вы меня своим средневековьем.

– Хайме, я не могу понять, отчего черный агат из Ренн-ле-Шато показал мне твою смерть. Видение было настолько ясным, таким отчетливым, пугающе реальным, что я в него поверила. А потом раздался голос Лоррейна… Лоррейн посоветовал не верить глазам своим. Спросил, не стала ли я королевой. А потом исчез. Что все-таки произошло? Кого же убили, если вообще кого-то убивали?

– Видишь ли, мой ангел, – осторожно произнес Хайме, глядя себе под ноги, в желтовато-коричневую утоптанную дорожку монастырского сада, – я не хочу перекладывать ответственность на другого, но это выдумал Тьерри. Точнее, Тьерри посоветовал мне следовать за собственными чувствами, а не за древними призраками.

– Тьерри? – фыркнула принцесса. – Вспоминая твоего брата, я бы сказала, что он вообще не умеет разговаривать. Большего молчуна я в жизни своей не встречала! Он мне показался невероятно глупым.

– Жгучая медуза, прибитая к берегу, кажется красивой и невинной, а когда ты возьмешь ее в руки, на ладонях останутся пузыри, – ответил младший Транкавель. – Тьерри – самый умный и самый честный человек во всей моей семье. Он всегда молчит только потому, что не хочет до времени раздражать отца и Рамона, а сам втихомолку прибирает к рукам замок. Замок со всем его содержимым. Забавно другое: Ренн-ле-Шато недолюбливает моего отца, графа Бертрана, и откровенно ненавидит Рамона, хотя и слушается его. И в то же время душа замка, это удивительное подобие разума и жизни, воплощенное в камне, признает Тьерри за хозяина. Помнишь, летом, в августе, мы с тобой попрощались в Тулузе? Я вернулся домой, решив, что жизнь кончена, но в тот же вечер ко мне пришел Тьерри и сказал: «Если ты хочешь последовать за наварркой – езжай. Я помогу тебе исчезнуть незаметно». Я, конечно, согласился, потому что знал – Тьерри запросто обведет вокруг пальца и отца, и Рамона. Я не мог оставаться в Ренн-ле-Шато. Мерзко. Если Рамона ведет вперед его безумие, а отца – одержимость нашей древней кровью, то Тьерри, похоже, знает, чего хочет: восстановления справедливости. Но без крови, огня и железа, как это непременно устроили бы мой старший брат и батюшка. Тьерри видел, что я потерял интерес к делу нашей семьи и решил убрать меня от греха подальше.

– И что получилось? – Беренгария слушала, затаив дыхание. Ей нравились рассказы Хайме о тайнах Ренна, таких мрачных, но в то же время таких притягательных. Запретный плод сладок.

– Мы спустились вниз, – задумчиво сказал Хайме. – И Тьерри открыл дверь. Ту, что ведет в подземелья замка. Ключей от нее нет ни у отца, ни у Рамона. А Тьерри где-то сумел раздобыть… Это не обычное подземелье, не подвал, не древние оссуарии или каменоломни. Подземелье выводит в иной мир. Сначала – обычные каменные коридоры, потом дверь… А очень глубоко под землей, за дверью, открывается… Не знаю, как сказать. Лес. И небо. Только без солнца. Сплошные тучи. Очень мрачный, старый и уродливый лес. Чаща, занимающая узкую горную долину.

– Так не бывает, – возразила принцесса. – Небо – под землей? Лес? Горы?

– Что видел, о том и рассказываю, – загорячился Хайме. – Там какая-то… дыра! Дыра, выводящая незнамо куда. Тьерри говорил, будто за долиной есть ворота, ведущие еще дальше, к какому-то серому замку. Я там не был и не хочу побывать.

– Дальше! – нетерпеливо потребовала Беренгария. – Я поверила в то, что под землей могут очутиться лес и горы, но что же вы делали, оказавшись среди долины?

– Тьерри ушел к тому месту, которое называл Воротами. Я спросил, а что же дальше, куда ведет дверь? Брат ответил, что если буду слишком любопытным, сам рано или поздно увижу. Я его ждал долго. Там, внизу, нет смены дня и ночи, постоянно сумерки. Тучи несутся по небу невероятно быстро. Нет запахов, ветра, не скрипят деревья, пусто и мертво. Но животные есть, я видел рысь. Она подошла, посмотрела на меня своими желтыми глазищами, но, едва я пошевелился, прыгнула в заросли. Потом я заметил пробегавшую в отдалении волчицу, слышал рык льва… Я заснул. Разбудил меня Тьерри.

Хайме закрыл глаза, вспоминая. Он словно заново ощутил твердые пальцы брата, легшие на плечо, а в уши ворвался полушепот, звучавший в абсолютной тишине громоподобно:

– Идем домой. Здесь нельзя долго находиться. Это место не принадлежит нам.

– Где ты был? Я так беспокоился!

– Сходил к Серому замку, говорил с мудрыми и праведными людьми, до времени живущими в нем, – Тьерри кашлянул и зачем-то повторил со странной интонацией: – Да, живущими… Мне рассказали, что делать. Возвращаемся. К счастью, твоя помощь не понадобилась. Забудь об этом месте и никогда не проси у меня ключей от него. Посчитай, что оно тебе приснилось.

…Беренгария устала охать от удивления. Рассказ Хайме более всего походил на мрачную сказку, но рассказывалась она в твердой убежденностью в истинности этого приключения.

– Вы вернулись в Ренн-ле-Шато, – принцесса подстегнула задумавшегося Хайме… – Что было потом?

– Мы ушли рано утром, – продолжил младший сын графа Редэ. – А возвратились глубокой ночью. Тьерри заставил меня собрать вещи в дорогу, оседлать коня, взять заводную лошадь, отдал кошелек с деньгами и выпустил через подземную галерею, выводящую к окраинам Куизы. Но Тьерри помогал мне отнюдь не в одиночестве. Вместе с ним был другой человек, незнамо откуда взявшийся. Брат просто сбегал в свои покои и привел его оттуда.

– И кто же это был?

– Я. Я сам. Одинаковая одежда, оружие, жесты. Я сотни раз видел себя в зеркалах, в водных отражениях… Тьерри сказал, что это существо не живое и не мертвое, это не адский демон, взявший мое обличье, а просто невинное волшебство, способное отвести глаза Рамону и графу Бертрану. Вроде бы двойник должен быть полностью послушен воле Тьерри. К дню Всех Святых это существо вроде бы исчезнет, я тогда буду далеко, а, значит, меня не ждет погоня со стороны старшего брата и отца. Сегодня я узнал от одного человека, мессира де Гонтара – это приятель Рамона, ты его не знаешь – что в Ренне царит невероятная кутерьма. А ты мне рассказала, будто видела мою смерть. Значит, Тьерри ведет свою, особенную игру, и ради нее он пожертвовал мною, точнее, моим двойником. Ничего не понимаю!..

– Тайны, секреты, заговоры, – Беренгария поморщилась, ибо запуталась окончательно. – Ваше семейство кого угодно сведет в могилу своими безумными играми! Хайме, может быть, оставим эти глупости? Забудем? Посмотри, сегодня чудесный день…

– А ты завтра выходишь замуж, – индифферентно добавил Транкавель. – Этот мир чудесен!

Они прошли мимо маслобойни, стен храма и, наконец, свернули в сторону двора. Собаки, валявшиеся в тени, узрев Хайме, поднялись, встряхнулись, повиляли хвостом, будто завидели хозяина, и зачем-то побрели следом. Беренгария, воображение которой было распалено диковато звучавшими байками о сумрачных лесах в подземелье Ренн-ле-Шато, серых замках, таинственных воротах, ведущих в никуда, совершенно успокоилась – собака, как и лошадь, всем нутром чувствует заложенное в человеке зло, а монастырские волкодавы относились к Хайме благосклонно.

– О, смотрите! – воскликнула Беренгария, завидев старых знакомцев. Сэр Мишель, Гунтер и мессир Серж бодро шествовали к конюшням. – Наши друзья куда-то собрались. Хайме, давай спросим, что они собираются делать? Господа! Вы намерены прогуляться? Сегодня, между прочим, последний день, когда я свободна от обязанностей верной супруги короля! Да-да, господин фон Райхерт, я напрашиваюсь! Разве вы откажете благородной девице?

– Мы хотим поехать в сторону от Мессины, на побережье, – улыбнувшись, ответил Гунтер. – Отдохнуть и покупаться в море.

– Может быть, вы, ваше высочество, и мессир Хайме присоединитесь? – неожиданно предложил Казаков, переборов, наконец, чувство ни на чем не основанной ревности. В конце концов, Хайме, хоть и Меровинг, не такой плохой парень. И даже казаться плохим не хочет. – Хайме, соглашайся!

Транкавель-младший подумал секунду и кивнул.

Седлали лошадей, Гунтер с Мишелем (даром что барон и баронет!) запросто сбегали за вином и пирогами про запас в трапезную, промелькнула госпожа аббатиса, более занятая приготовлением к завтрашнему торжеству, нежели наставлениями неразумной молодежи в благочинии… Элеонора Пуату спала в своей опочивальне, оглашая сводчатую прохладную комнату невыносимым храпом. Ричард пререкался с Бертраном де Борном в своем собственном шатре и пытался посчитать, хватит ли ему одолженных матушкой у тамплиеров денег, чтобы рассчитаться хотя бы с частью долгов и прокормить войско на пути к Святой земле. Иоанна Сицилийская, урожденная Плантагенет, с помощью камеристок собирала вещи и готовилась к скорому отбытию в родную Англию вместе с матушкой. Райнольд де Шатильон беседовал в припортовом кабаке с тремя темными личностями, стараясь не повышать голоса и изредка оглядываясь – вдруг подслушают?

Где находился мессир де Гонтар – не знал никто, кроме него самого. Вроде бы в этот день Гонтара видели в маленьком городке Безье, что в нескольких лигах от Ренн-ле-Шато – якобы он околачивался возле мрачноватого каменного здания командорства Ордена Храма, не смея туда войти. Знал, что выставят взашей. А вот Дугала Мак-Лауда, сэра Гая Гисборна и мессира Франческо Бернардоне туда пустили запросто, причем проводили со всем почетом и охраной в виде нескольких рыцарей-тамплиеров.

Рамон де Транкавель, наследник графа Редэ, был при смерти. Отец Ансельмо – библиотекарь Ренн-ле-Шато – и капеллан крепости отказали ему в последней исповеди и причастии, невзирая на гнев графа Бертрана.

Этим днем происходило множество интереснейших событий, но пятерых людей столь разного происхождения и разных сословий, что ехали сейчас к галечному пляжу к полудню от Мессины, все это абсолютно не волновало. Беренгарии Наваррской, Хайме де Транкавелю, и троим приятелям принцессы – Гунтеру, Мишелю и Сергею – был куда более интересен день завтрашний.