ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Неслучайные случайности с членовредительством и шпорами

– Мессиры, дико извиняюсь! Я, кажется, заблудился! Не скажете, как пройти к Северной башне?

Казаков, стоя на темной улице ночного города, весьма нахально перегораживал дорогу небольшому отряду благородных шевалье. В неверном свете редких факелов различались четверо дворян, облаченных в белые плащи с нашитым крестом, а остальные… Их лица и гербы на одежде терялись во мраке.

– Сударь, – подал голос передний всадник. Голос показался Казакову знакомым. Точно, где-то слышал, не далее, как несколько дней назад. – Сударь, отойдите с дороги. Мы везем пленных.

«Вспомнил! – щелкнуло в голове у Сергея. – Это ж командор тамплиеров, который привез Элеоноре Аквитанской сундуки с драгметом! Где они пленных-то успели накопать? Вылазку за стены делали?»

– Извольте, я отойду, – примирительно сказал Казаков, отступая на несколько шагов к бугристой каменной стене какого-то амбара. – Только покажите дорогу! Не дайте пропасть человеку!

– Первый проулок налево, выйдешь к стене, двинешься прямо. Шагов пятьсот, вот тебе и Северная башня. Только чего ты там забыл?

Казаков ахнул. Рот разинул, да так и остался. Ему ответил всадник, находящий за спинами тамплиеров. Голосом его баронской светлости, Мишеля де Фармера. Как бы господина и хозяина. Или, если угодно, сюзерена – второго после Бога.

Лошади тамплиеров перетаптывались, фыркали и звякали пряжками на уздечках.

– Э-э… – робко вякнул Казаков. Что ж это деется на белом свете? Тамплиеры непонятно за каким хреном арестовали молодого рыцаря и… ну, точно, вон рожа Гунтера светится и германец почему-то делает отчаянные гримасы, причем непонятно, что он хочет сказать: то ли «беги», то ли «все путем»? Что, черт возьми, происходит?

Единственное, что Казаков знал в точности – почти двое суток назад Гунтер, проведя не слишком удачную операцию на руке приятеля-оруженосца, убежал обратно на укрепления Мессины. Совершать подвиги во имя высоких целей. С тех пор ни сам германец, ни молодой Фармер вестей не подавали. Следовательно, за это время случилось что-то очень нехорошее. Попасть под арест к тамплиерам? По мнению Казакова, это соответствовало тому, как оказаться году эдак в 1937 в подвалах Лубянки. Известно, что у тамплиеров свои суды, разбирающие не только светские, но и духовные дела, своего рода помесь военного трибунала с инквизицией. Любопытно, в чем это успели согрешить Гунтер с Мишелем? Не статую же Бафомета осквернили?..

Не обращая внимания на остолбеневшего Казакова, рыцари Ордена Храма, сопровождавшие пятерых дворян, двое из которых были Сергею отлично знакомы, шагом направили лошадей дальше по улице. Другой аллюр не представлялся возможным из-за темноты – по мнению Казакова, мэрия Мессины, если таковая здесь имелась, отпускала слишком мало средств на освещение кварталов в ночное время. Казаков успел только поймать яростный взгляд Гунтера и уловить жест – ладонь, поднесенная к губам. Значит, дело совсем плохо. Надо полагать, германец скомандовал: «Испарись, не то и тебе достанется».

– Как же, ждите! – шикнул под нос Сергей и, оглянувшись, попытался сориентироваться. Улица, по которой двигались всадники, плавно загибалась вправо, в сторону от стены и вела к дальней части города, туда, где находился замок короны. Не иначе, как на разборку к Танкреду везут.

Решение было принято мгновенно. Поручение Рено подождет. Прежде всего следует узнать, что произошло. Всадники двигаются медленно, и, если припустить со всех ног, их можно опередить. Только для этого требуется свернуть в узкую улочку направо, затем на параллельный проезд и… Что «и»? Р-разберемся!

Казаков бомбой влетел в переулок, оглянулся вправо-влево и, прибавив ходу, резвой рысью побежал вперед. В отдалении, среди гулких каменных ущелий Мессины, цокали копыта.

Факел, второй, третий… Некое подобие маленькой площади. Поломанные бочки, кучки подпревшего сена. Люди.

Антисоциальный тип остается таковым и веке двадцать первом, и в эпоху Крестовых походов. Обычно имеет глумливо-заискивающую небритую рожу с парой шрамов, грязноватую одежду явно с чужого плеча и настороженно-оценивающий взгляд. Конечно, это самый низший разряд – местное хулиганье и бомжи (сейчас более подошла бы золотая молодежь, которой нечем заняться и которая готова ради острых ощущений потягать за хвост самого дьявола), но выбирать не из чего.

Упомянутых антисоциальных типов разлеглось на соломе не меньше полутора десятков. Больше половины из них лениво приподнялись на локтях, узрев выпорхнувшего из мрака, слегка задыхавшегося от бега хорошо одетого дворянина.

– Испугались кого, ваша милость? – первым подал голос самый антисоциальный. Такую харю хоть в энциклопедию по уголовному праву заноси – бельмо на глазу, шрам от виска до губы, на голове не волосы, а сплошной лишай, и кулаки в мозолях. Гопота.

Вот тут Казаков и проявил себя во всей красе, благо сам по неразумной молодости числился в гопниках. Менталитет криминогенной среды со столетиями не меняется, а если и меняется, то в худшую сторону. Настало время помянуть забытое прошлое и темные питерские подворотни. ППС в Мессине отсутствует, весь ОМОН на стенах, воюет с англичанами, а о том, что такое ГИБДД, здесь не узнают вплоть до появления автомобилей через семьсот лет.

Казаков сорвал с пояса кошелек, подошел к лишайному, наблюдавшему за оглашенным дворянином с интересом, но без напряжения, рванул завязки и излил на криминального авторитета золотой дождь в количестве двадцати безантов.

Должна было произойти классическая киношная сцена: все бросаются ловить монеты, после чего авторитет подобострастно спрашивает, что нужно делать и кого убить. Реальность сии домыслы опровергла с легкостью уверенного в себе удачливого американского адвоката.

Никто даже не пошевелился, только один сицилийцский гопник гнусно заржал, но тут же смолк.

Повисла долгая и неприятная пауза. Казаков несколько оторопело посматривал на лишайного, а тот, не обращая внимания на валявшиеся в соломе монеты, зачаровывал вывалившегося из глубины мессинских улиц дворянина взглядом философа, познавшего на старости лет всю бренность бытия.

– Шли бы вы своей дорогой, господин хороший, – наконец подал голос кто-то из шестерок. «Точно, шестерка, – подумал Казаков, рассмотрев. – Слишком молод, слишком грязненький, даже в сравнении с остальными».

– Не могу, – прохрипел Сергей, – возьмите деньги, здесь много.

– Так у нас своих хватает, – ласково произнес лишайный и антиобщественный элемент. – Мы в благородные дела, извиняйте, не лезем. Рылом не вышли. У вас, сударь, герб, как посмотрю, причем наваррский. Ежели влипли да убегаете – во-он к тому переулочку двигайтесь, потом все время налево. Выйдете к пустырю, а там и монастырь рядом, укроетесь. Денежки только заберите, чего им тут валяться.

Казаков опять наткнулся на непреодолимую стену разницы того, что в околокриминальной и законоохранительной среде далекого российского будущего именовалось «понятиями». Кто он такой для этих гопников? Да никто! Либо богатый чудак, либо человек, влипший в историю, которая данной гоп-компании абсолютно не касается. И прежде всего – человек не их касты. Дворяне сами по себе, простецы сами по себе.

– Помогите, черт бы вас задрал! – рявкнул Казаков. – Получите столько же!

– К чему покойникам деньги? – вяло поинтересовался лишайный, стряхивая с себя завалившую в складку грязной кожаной куртки монету. – Тут за вами, сударь, небось шайка благородных набежит, мечами начнет махать… А мы что – люди тихие, мирные, богобоязненные… Зазря никого не обидим. Денежку подберите да идите себе с миром.

– Что творим? – голос за спиной Казакова. – О, как я погляжу, нынче над Мессиной денежные дожди? Из какой это, интересно знать, тучки византийские безанты капают?

Сергей резко обернулся.

Ничего примечательного. Старикашечка. Лет шестидесяти, не меньше. Возраст Рено де Шатильона, да только Рено выглядит как король, а этот – как гробовщик в отставке. Чистая, но бедненькая одежда, усики, седая бородка. Для полного завершения картины в руке зажат тонкий воловий ремешок, заканчивающийся ошейником, плавно переходящим в старую пятнистую дворнягу с сединой на морде. Жанровое полотно кисти Караваджо «Сицилийский нищий образца конца XII века».

С одной маленькой разницей. Гопники поднялись и почти что вытянулись по струнке.

– Вы, милейший, здоровы ли? – ласково осведомился старичок с дворнягой. – Пришли бы до вечерних колоколов, поговорили, как человек. Знаю, иногда и дворянам требуется помощь простецов. А вот так, вдруг…

– Некогда! – едва не взвыл Казаков. – Не для кого-нибудь прошу, для себя!

– Так все для себя просят, – старец подошел поближе, в круг света, обозрел раскиданные по соломе монеты и тяжко вздохнул: – Вы, сударь, как погляжу, не местный, законов не знаете? На то и спишем. Что случилось такого страшного?

Казаков, запинаясь через слово, изложил. Времени практически не оставалось. Еще немного – и всадники уйдут из квартала в сторону замка.

– Тамплиеры, значит? – не по-хорошему нахмурился старик. – Нет, любезный, никакого нападения. С Орденом Храма и безумец не стал бы связываться. А вот кое-чего другое могу придумать. Ты слушай, слушай. Не торопись, никуда они не пропадут.

Спустя несколько минут обрадованный Казаков и антисоциальная шайка растворились во тьме переулков сицилийской столицы. Старичок с дворнягой остался на месте и, покряхтывая, собирал рассыпанные монеты.

– Молодежь… Да вдобавок и иноземец. Как тут не помочь?

«Нельзя не признать правоту Лорда, – думал Гунтер, слегка покачиваясь в жестком седле. Прямо впереди серели в предутренней темноте плащи орденских рыцарей, сопровождавших неудачливого английского короля и его маленькую свиту к замку Танкреда. Ричард, кстати, выглядел совсем убого: понимал, что потерпел поражение, даже не начав толком войну. Так глупо попасться в лапы тамплиеров… Теперь озабоченные спасением души ближнего своего храмовники случая не упустят. Ричарду предстоит крайне неприятный разговор с сицилийским королем, а потом – вот ужас! – с матушкой и собственными соратниками, которым тоже нужно будет объяснить причину столь фатальной неудачи. – Он, паскуда, мне еще в Нормандии втолковывал: „Сдвинете камушек – обрушится лавина“. Извольте, сдвинули. Никакого взятия Мессины не предвидится, Ричард пленен Танкредом… Очень резкое изменение в ходе реальной истории приведет к доселе непонятным последствиям. Не будет дележа наследства Иоанны, ссоры Ричарда и Филиппа из-за золота вдовы… А что же будет? Посмотрим. Одного боюсь, не случилось бы так, как говорит Серж – хотели как лучше, а получилось как всегда».

Мишель, наоборот, долго не рассуждал. Ему было досадно за свою ошибку и неприятную сцену в хранилище тамплиеров, но, в принципе, все шло, как и задумывалось. Не пройдет и половины колокола, как обнаглевший Ричард Львиное Сердце предстанет перед ясными очами молодого сицилийского монарха. А уж короли как-нибудь договорятся между собой. Одно интересно – что именно Серж делал ночью на пустой улице, когда ему положено оберегать покой и сон Беренгарии Наваррской? По возвращении в монастырь придется расспросить нерадивого оруженосца. Еще больше внезапному появлению Казакова подивился Гунтер, оставивший русского в монастыре с изрядной, хотя и заштопанной раной. Гляньте: трех суток не прошло, а он скачет на своих двоих, ничуть не страдая от недавней травмы…

Командор, ехавший впереди, внезапно натянул поводья, да и прочие всадники вытянули шеи, пытаясь рассмотреть, что происходит впереди.

Происходило же следующее – полтора-два десятка простецов учинили драку меж собой, полностью перегородив узкую улицу. В ход шли непременные кулаки, доски, булыжники и, разумеется, просторечные словесные формулы в смеси с богохульствами, взаимными оскорблениями и просто невнятными воплями. Драка разгорелась нешуточная, вдобавок из-под темной арки почему-то появились выкаченные на деревянную мостовую бочки, окончательно перекрывшие путь.

– Р-разойтись! – гаркнул один из тамплиеров, но что-то не поделившие простецы продолжали разбойное побоище, ничуть не обращая внимания на приостановившийся отряд дворян. Где-то сверху распахнулись ставни и яростный женский голос потребовал от архангела Михаила немедленно испепелить небесными молниями всех, кто здесь орет, не давая спать честным горожанам. Затем из окна выплеснулся поток воды из кувшина, не принесший никаких ощутимых результатов. Свалка лишь разрослась, ибо к сонмищу вопящих, матерящихся и охаживающих друг друга подручными предметами простецов присоединились еще человек пять-семь, вынырнувших из окрестных переулков.

– Видит Господь, эту орду надо вразумлять мечами, – сплюнул раздосадованный командор. – Они тут до рассвета не разберутся. Сворачиваем, мессиры. Налево и к проезду вдоль стены.

Едва лишь всадники направились к городским укреплениям, драка прекратилась сама собой и только послышался отдельный возмущенный возглас: «Пьетро, я тебя просил бить полегче, сын ослицы!»

Простецы, которых насчитывалось уже два с половиной десятка, нырнули в ущелья соседних улочек и бесследно исчезли, к радости обитателей соседних домов. Только склочная хозяйка, обливавшаяся водой, запустила им вслед заряд вычурных ругательств. Казаков, слыша отголоски сицилийской речи, уяснил, что безвестная синьора выдержала фразу в выражениях, близких к мудрой науке биологии, особенно к разделу, что повествует о размножении вида homo sapiens. Сергей фыркнул и побежал вслед за гопниками. Вот такие приключения уже начинали смахивать на кино из средневековой жизни.

– Ну и порядочки в этой Мессине, – сказал Гунтер сэру Мишелю. Ричард только злобно поругивался под нос, а Бертран де Борн сочно вздыхал. – Куда только стража смотрит?

– Либо в кружку в близлежащей траттории, либо со стен на наши войска, – ответил норманн, и закашлялся. – Господи Боже, опять! Что сегодня происходит в этом городе?

Отряд снова наткнулся на драку. Столь же яростную и бестолковую. Слева – стена, чуть впереди темнеет округлый бок Северной башни, справа огромная деревянная конюшня, принадлежащая войску Танкреда, а прямо перед лошадьми кого-то увлеченно пинают.

Тамплиеры осторожно пришпорили коней и попытались протолкаться через людское месиво, заодно охаживая простецов длинными плетьми. Получилось только хуже: во-первых, лошади пугаются шума и толкотни, во-вторых, несколько простецов с воплями «Спасите, благородные мессиры!» бросились к всадникам и начали страдальчески цепляться за стремена. Мгновением спустя уличная битва уже полыхала вокруг отряда мессира де Шатодена. Ричард, морщась, отпихивал верещащих простецов ногой, Бертран де Борн заулюлюкал, давая пинка то одному, то другому, а лошадь Гунтера внезапно схватили за узду, вырвав ремешок из рук германца.

– Быстро назад, пока суматоха! – на чистейшем английском рыкнул появившийся из ниоткуда Казаков. – Пока никто не видит! Успеем уйти!

– Рехнулся? – прошипел Гунтер, выдирая повод обратно. – Все в порядке, катись отсюда! Это ты устроил переполох?

Казаков оторопел. Что в порядке? Арест в порядке? Или он чего-то недопонял?

Тамплиеры уже не знали, что делать. На них самих никто не нападал, но и проехать тоже не давали. На плети простецы оглядывались не больше, чем на укусы комаров, продолжая вдохновенно валтузить друг друга и пугать лошадей.

– Разогнать! – сквозь зубы процедил командор своим рыцарям. – Мечами, плашмя! Пораните – не беда, этот грех простится.

Мессир де Шатоден не заметил, как совсем рядом, шагах в двадцати, возле башни, появились факелы.

Много раз до этого дня, а еще больше во времена последующие мессиру Сергею Казакову втолковывали: не понимаешь, что происходит – не суйся. Наблюдай, сколько угодно, но не лезь в дело, в котором ничего не смыслишь. И в прошлом, и сейчас, и в будущем Казаков забывал следовать данному постулату, отчего неизменно нарывался на то, что в литературе именуется «приключениями», а в жизни – неприятностями с вытекающим из них мордобитием.

Простой до гениальности план старичка с дворняжкой, предводительствовавшего над уличной шпаной этого квартала, почти осуществился: тамплиеры по уши увязли в дерущихся простецах, на пленников не смотрят, а, следовательно, остается аккуратно переместиться в ближайшую темную подворотню и сделать ноги. Правда, вместе с оказавшимися в стальных сетях Ордена Мишелем и Гунтером едут еще трое каких-то рыцарей (причем кажущихся смутно знакомыми, особенно вот тот высоченный, в кольчужном оголовье), но, надо полагать, они тоже не станут возражать против того, чтобы втихомолку исчезнуть в недрах лабиринта мессинских улиц.

Все испортил Гунтер. По ведомым лишь его тевтонским мозгам соображениям германец отверг столь своевременную (и задорого доставшуюся!) помощь, заявив, будто «все в порядке». Конечно, может быть, он всю жизнь мечтал, чтобы его арестовали тамплиеры и научили поклоняться Бафомету, но… Сергей решительно отказывался понимать, что за ситуация сложилась нынешней ночью.

А простецы тем временем старательно отрабатывают полученные безанты, в азарте не замечая, как в действие вступает третья сила – сицилийские вояки, выбежавшие на шум из башни. Воины Танкреда вломились в самую гущу драки, раздавая латными перчатками тумаки направо и налево, кто-то пронзительно засвистел, лошади шарахнулись, высокий рыцарь, ехавший вслед за храмовниками, не усидел в седле и повалился под ноги Казакову (едва успевшему поставить блок и свести на нет выпад какого-то сицилийца), затем на землю соскочили Гунтер с Мишелем и дворянин с длинными темными волосами. Казаков только выругался, узнав – красавчик Бертран де Борн собственной персоной!

– Сир, вы не ушиблись? – осведомился Бертран у поднимавшегося на ноги Ричарда, за плечом которого мигом воздвигся его оруженосец, шевалье де Краон.

– Мы давали слово тамплиерам, – выдохнул Ричард, наблюдая, как храмовники разгоняют галдящих простецов, – но не сицилийцам. Мечи из ножен!

– За ноги вашу мамашу, – сугубо по-русски высказался Казаков, начиная понимать, что к чему. – Ой-е…

Львиное Сердце уже отмахнул клинком по голове одного из солдат Танкреда, ранил неудачно подвернувшегося простеца и был готов вступить в свой последний бой. Нищие разбегались, будто тараканы с кухни.

– Остановите его! – взвыл Гунтер. – Серж, кретин, сделай что-нибудь!

– Что «что-нибудь»? – в тон выкрикнул Казаков и снова положился на интуицию. Обычно она его не подводила. – Ты что, хочешь, чтобы я дрался с этим танком?

Сэр Мишель в это время весьма не по-рыцарски подобрался к де Краону, прикрывавшему Ричарда со спины и как следует съездил яблоком меча оруженосцу короля по загривку. Де Краон, будто сдувшийся шарик, втихомолку сложился у ног нормандца. Ричард ничего не заметил.

Вот вам и интуиция. Во всей красе. А скорее, во всей неприглядности. Сергей, уяснив только одно – нужно любой ценой скрутить англичанина (причем сразу видно, «верные друзья» помогать ему в этом деле вовсе не собираются) – ударил ногой королю под колено сзади. Ричард потерял равновесие, полуобернулся, получил сильнейший оглушающий удар костяшками пальцев в переносицу, затем локтем по шее, сцепленными в замок ладонями сзади по затылку… Он, почти ничего не видя и слушая раскатистый колокольный звон в ушах, попытался отогнать наглеца оружием, но тот оказался слишком шустр – новый удар ногой по руке, меч с визгливым дребезжанием улетает в темноту, еще два удара по лицу, король валится на мостовую, правая рука больно загнута за спину, а голову пригибает к земле чье-то колено, утвердившееся на шее сзади. Позорнейшее поражение. Ричард едва не расплакался, что было ему отнюдь не свойственно.

Гунтер, похолодев, созерцал перед собой картину, до которой не додумался бы и Сальватор Дали в самом тяжелом приступе художественной шизофрении: король Британии Ричард Львиное Сердце простерт на пыльной улице, с заломленной правой рукой, которую аккуратно удерживал Серж, прижимавший монарха к земле коленом. Вокруг постепенно сплачивались сицилийцы с факелами, а чуть поодаль маячили недоумевающие физиономии спешившихся тамплиеров.

– Прочь! Да прочь же! – резкий высокий голос на норманно-латинском. Островитяне расступились перед худощавым молодым человеком в черненой кольчуге и с обнаженным мечом в руке. – Что происходит?

– Сир, – поддал голос кто-то из сицилийцев, – этот рыцарь напал на нас, убил шевалье д'Альери…

– Поднимите его! – скомандовал Танкред. Казаков нехотя отпустил руку противника, соображая, что же теперь делать и кого именно накажут.

Танкред потерял дар речи. Прямо на него злобно, будто медведь из берлоги, завидевший охотников с рогатинами, таращился не кто иной, как его величество Ричард Английский.

– Кхм, – кашлянул Танкред, но мигом опомнился. Королевское воспитание, как-никак. – Сир, если рыцарь, захвативший вас (сицилиец мельком глянул на Казакова), не изволит наименовать вас своим пленником и не будет требовать за вас выкуп, вы становитесь пленником короля Сицилии.

– Я? – заикнулся Казаков, уловив взгляд Танкреда. – Да что вы, ни-ни! Я не рыцарь, я оруженосец… сир. Случайно получилось…

– Случайность спасла королевство, – отрезал Танкред, всмотревшись в одеяние Казакова. – Вы подданный Наварры?

– Ну… Да! – соврал Сергей. Что, собственно, оставалось делать?

– На одно колено, – резко приказал сицилийский король. – Имя?

– Э-э… Серж де…

– Снесите этот удар и ни одного более, – провозгласил Танкред, шагнул вперед, к упавшему на правое колено Казакову, и с размаху залепил ему такую тяжеленную оплеуху, что Казаков в буквальном смысле улетел в кювет, то есть в прокопанную у стены города канаву. Добавьте сюда отнюдь не слабую руку короля Сицилии и кольчужную перчатку. Но Танкреду были малоинтересны переживания новопосвященного (у Казакова мелькнула мысль, что сейчас он точно заработал сотрясение мозга и вообще: его наказали или наградили?). Теперь в руках Танкреда Сицилийского находился его главнейший противник. Предстояла долгая и вдумчивая беседа двух королей.

– Сир, – неожиданно раздался низкий голос и к королю придвинулся тамплиер с цепью командора на груди, – здесь явное недоразумение. Позвольте объяснить…

– Утром! – отмахнулся Танкред и протянул руку к Ричарду. – Ваше оружие!

Меч английского короля валялся поодаль. Захваченный столь драматической сценой Бертран де Борн подбежал к клинку, подхватил его и вложил в руку сюзерена. Даже не белый, а синий от злости Львиное Сердце левой ладонью перехватил меч за лезвие и протянул рукоятью вперед.

– Надеюсь, мне будет оказан прием, достойный моего титула, – выдавил Ричард, ненавидяще поглядывая на держащегося за распухающее левое ухо Казакова. Про спутников англичанин уже забыл, полностью отдавшись собственным переживаниям. Оглушенный де Краон, кстати, посейчас валялся на земле.

– Безусловно, – едва не по слогам процедил Танкред. – Я немедленно извещу о происшедшем вашу матушку и коннетабля английского войска. Садитесь на коня, сир. Вас ждет удобная спальня в мессинском замке. Полагаю, минувшая ночь выдалась для вас слишком беспокойной.

– Постойте! Можно?.. – Казаков, ухо которого только что познакомилось с монаршьей дланью Танкреда, выудил из-за пазухи пакет Рено де Шатильона. – Меня тут просили передать… – он повернулся к Ричарду и буквально всучил ему измятый свиток. Львиное Сердце вырвал пергамент одним мгновенным движением и только правила этикета заставили его сдержаться от плевка. Еще, конечно, можно было дать этим пергаментом по морде вестнику (черт возьми, это тот самый ублюдок, что волочился за Беренгарией на недавнем пиршестве! Вот тварь!), но ронять королевское достоинство?.. Ничего, с этим отвратительным наваррцем можно рассчитаться потом. Когда произойдут расчеты с Танкредом.

– Кто из вас сопровождает короля? – сицилиец, много часов тщетно просидевший в засаде у подземного хода, хотел побыстрее разобраться с делами и приступить к главному – разговору с Ричардом. Мишель, Гунтер и де Борн выступили вперед. – Ах, вот как? Вы не мои пленники, а посему можете сдаться каждому из присутствующих здесь рыцарей.

– Этих двоих беру я, – подал голос Роже де Алькамо, неотступно сопровождавший Танкреда, и указал на Гунтера с Мишелем. – Остальных…

– Я буду сопровождать своего короля, – высказался Бертран де Борн. – Да и его оруженосец, ныне пребывающий в царстве грез (менестрель указал взглядом на бессознательного де Краона) поступил бы также.

– Решено, – кивнул Танкред и снова на мгновение вспомнил о Казакове. – Завтра после полудня, шевалье, я вас жду в своем замке. Получите жалованную грамоту на титул.

– Мерси, – ошалело выдавил Казаков.

Быстро подвели коней, Ричард и де Борн вскарабкались в седла, их окружило плотное кольцо гвардейцев Танкреда, который сам возглавлял кортеж. Позади плелись лошадки тамплиеров, ибо командор де Шатоден не оставлял идеи объяснить сицилийскому королю, какая странная ошибка привела к столь неожиданным событиям на улицах ночной Мессины.

Сэр Мишель, оба его бывших оруженосца и mafia во главе с Роже де Алькамо остались в одиночестве у подножия Северной башни.

– Идемте выпьем, – вздохнул Роже. – Авантюристы…

– Ну?

– Салазки гну! Я ни в чем не виноват! Так сложно было сообщить о том, что вы придумали?!

– Большинство интриг, судари мои, бездарно проваливается именно потому, что не посвященный в подробности соратник вваливается в самый неподходящий момент и наивно вопрошает: «А что это здесь происходит?»

– По-моему, все получилось, как вы задумывали. Грех жаловаться. Рича с потрохами сдали Танкреду…

– Предварительно набив морду. Серж, гордись. На твоей могиле будет выбита эпитафия: «Он съездил по харе самому Ричарду Львиное Сердце и ушел безнаказанным».

– Безнаказанным? – Казаков угрюмо посмотрел на Гунтера и потрогал ухо. Ушная раковина ныне приобрела глубокий цвет пурпура, в который облачали себя римские императоры. – Танкред, зараза… Как-то не по-рыцарски вышло.

– Так ты что, до сих пор не понял? – оторопел сэр Мишель.

– Не понял чего?

– Матерь Божья и все присные! Пречистая дева и святой Бернар!

– Ты не святцы читай, а объясни по-человечески.

Сэр Мишель повалился грудью на стол, побагровел и начал тихонько подвывать от хохота. Гунтер самодовольно улыбался, а мессир Роже сочувствующе потрепал Казакова по плечу.

– У вас в стране, наверное, другие обычаи? – хмыкнув, вопросил сицилиец. – Впрочем, и в Европе тоже давно не принято посвящать в рыцарское достоинство ударом кулака. Но Сицилия – королевство отдаленное, мы чтим традиции и старинные уложения… Поздравляю вас, сэр, с обретением шпор.

– Повторите, пожалуйста, – наклонил голову Серж. – Роже, вы хотите сказать, что Танкред…

– Именно, – кивнул Алькамо-старший. – Из почетного, но, согласитесь, скоромного положения оруженосца при шевалье де Фармере вы поднялись до благородного звания посвященного рыцаря. Могу вам лишь позавидовать – меня посвятил дядя лет двадцать назад, после войны с греками в самой что ни на есть походной обстановке: корабль, у меня ранена нога, штормит, тошнит… А тут – сам король! Не думаю, что Танкред пожалует вам земли, но герб вы, безусловно, получите. Гордитесь, Серж, вы стали настоящим сицилийцем.

– Один настоящий сицилиец, другой настоящий шотландец, – рыдал сэр Мишель. – А у меня опять ни одного оруженосца!

– Какой шотландец? – не понял Казаков. – Откуда здесь – шотландцы?

Гунтер объяснил. И про «спасение королевы Элеоноры», и про баронство Мелвих, и про белую ворону, ныне красовавшуюся на его тунике. В доказательство предъявил жалованную грамоту принца Эдварда. Теперь заржал Казаков и тут же начал выяснять, будет ли Гунтер бороться за независимость Шотландии, а если будет, то с кем именно. С Ричардом? Ему, бедному, и так сегодня досталось. Далее (после третьей или четвертой кружки) поступило предложение отправиться за стены Мессины, поискать какого-нибудь англичанина и надрать ему холку в память невинноубиенного Вильяма Уоллеса. Мишель поинтересовался, кто такой Уоллес, но так как рядом присутствовали mafiosi Алькамо, с интересом наблюдавшие за веселящимися сэрами, объяснить подробности не получилось – ведь не заявишь при всех и каждом, что буйну головушку сэра Уоллеса оттяпают в Лондоне только через сто двадцать лет.

Гунтер попытался привести картину минувшего дня хоть в какую-то систему. Первое: оба оруженосца сэра Мишеля благодаря нелепейшим случайностям, подтасовкам и собственной наглости удостоились званий рыцарей. Правда, если у Гунтера уже имелись грамота, подписанная шотландским принцем, и даже собственное баронство, то Казакову придется сегодня топать к Танкреду, приносить оммаж (научить бы его еще этому оммажу! Поручим Мишелю, как рыцарю-профессионалу). Второе: взятие Мессины отменяется, дележ наследства, видимо, тоже. Если так, то в убытке остается лишь Филипп-Август, которому не достанется половина денежек королевы Иоанны. Ничего, Филипп богат, перетопчется. Ричарду жаловаться не придется. В конце концов, Танкред его не съест и не закует в цепи, а попросту выставит с Сицилии в направлении Палестины. Деньги у Ричарда появились благодаря его царственной матушке, вдобавок, английскому королю светит женитьба и, надобно заметить, весьма скорая.

Ergo: все получилось, как нельзя лучше, хотя, как обычно, цель была достигнута весьма обходными путями. За это надо выпить.

Гунтера и Мишеля сморило под самое утро. Сил возвращаться в монастырь у них не оставалось, а посему благородные шевалье завалились спать на солому, поднявшись на второй этаж башни. Штурма сегодня не предвиделось, благо предводитель осаждающих находился под тщательной охраной Танкредовых цепных псов, а не далее как к полудню наверняка можно будет стать свидетелем церемонии снятия осады, подписания мира или что там еще придумают венценосные особы.

Казаков, поразмыслив, решил, что он вовсе не пьян, поручение Рено де Шатильона с горем пополам, но выполнено, а потому, назначив Мишелю и Гунтеру встречу в монастыре святой Цецилии сразу после третьего литургического часа (то есть около десяти утра), отбыл восвояси.

И даже песенка нашлась подходящая: в меру веселая, в меру глумливая. Самое то, чтобы топать в предрассветных сумерках по средневековой Мессине и орать по-русски:

Попутно Казаков прикинул, как бы он распределил четыре классических типажа Fantasy в своей развеселой компании. Получилось так: роль файтера-бойца больше подходила Мишелю, клирик, без всякого сомнения – правильный Гунтер, вором придется побыть самому, а уж маг… Где ж тут взять мага? Разве что Рено де Шатильон сойдет?

Какие здесь враги? Так, смех один. Расквасил чавку королю – и ничего, сошло с рук. Хотя не зарекайтесь, благородный дон. Что бы с тобой сделали в твоем столетии, съезди ты по физиономии английскому премьер-министру или принцу Чарльзу? Срок отмотал бы на полную катушку. За оскорбление, покушение и вообще неуважение. Эх, средневековье…

Четверо упомянутых блюстителей закона с гербами Танкреда на туниках пропустили подвыпившего дворянина, лишь проводив его безучастным взглядом. Городской страже нет дела до загулявших дворян, которые вдобавок в драку не лезут, на паперть церкви не мочатся, горожан не задирают, а просто шагают себе по направлению к центру города да неблагозвучно голосят балладу на незнакомом языке. Хорошее настроение у человека, вот и поет. Даром что иностранец. Наваррец, судя по всему. В тамошнем захолустье все немного чокнутые.

Вот такие мы маньяки-приключенцы. Сказал бы кто года два назад, что я буду разгуливать по Сицилии, да не когда-нибудь, а в 1189 году, крутить шашни с принцессой и ловить для местных спецслужб королей – лично вызвал бы «Скорую» и отправил в психушку. Какие страшные вещи делает с людьми реализм, как справедливо заметил бесноватый Федор Михалыч Достоевский! Вот вам реализм. Выстланные досками улицы, стена самого настоящего женского монастыря, в котором ты проживаешь уже несколько дней, внутри тебя дожидается королевская дочка и покоятся в сундуках пять центнеров золота. Хорошо бы еще вина хлебнуть. Тогда вся бредовость окружающего мира не будет восприниматься столь остро.

Казаков вырулил точнехонько к монастырским воротам, забарабанил сбитыми кулаками в калитку. Прикрикнул на нерасторопного служку, слишком долго копавшегося с засовом. Осваиваемся. Пропитываемся местной атмосферой. Как-никак, рыцарь. Во Беренгария обхохочется, когда узнает! Вышел отнести письмо, вернулся в ризах благородного шевалье. Что там положено делать в таких случаях? Найти себе прекрасную даму, обзавестись замком, пойти в Крестовый поход, перебить сотню неверных… Что еще? Турниры, баллады, охота на оленей… Нет, лучше быть рыцарем странствующим! Искать чудесные приключения, как у Томаса Мэлори. Спасать красавиц от злых колдунов, освежевать дракона, гоняться за единорогами… Хотя стоп, единороги – это не наш профиль. Здесь нужны невинные девицы, а на таковую мы как-то не тянем. А если быть честным с самим собой, то следует признать: ты почти не умеешь ездить на лошади, плохо обращаешься со здешним оружием, исключая арбалет, понятия не имеешь, что такое конный бой и как конкретно потрошат драконов – начиная с головы или с хвоста. Приехали. Рыцарь из тебя такой же, как из старого раввина – содержатель публичного дома. Впрочем, если подходить вдумчиво, старый раввин как раз вполне может тайком содержать публичный дом, а вот из человека ХХ века рыцарь вряд ли получится.

Сплошные огорчения на этом свете. Придется искать утешения у Беренгарии.

Монастырь уже не спал. Из храма явственно доносились звуки хора, распевавшего латинские псалмы, сонные простецы таскали воду от колодца к трапезной, оттуда же потягивало запахами свежей рыбы, соусов и только что испеченного хлеба. Слава Богу, высоченная фигура аббатисы Ромуальдины на горизонте не показывалась. Старая мегера наверняка в церкви, старательно спасает душу. Эх, знала бы мать-настоятельница, какие странные гостьюшки иногда посещают ее монастырь!

Казаков сплюнул и перекрестился. На мгновение ему почудилось, что в тени под кипарисами темнеет силуэт вежливого и обстоятельного мессира де Гонтара. Ничего подобного, просто игра тени и неверного утреннего света. Но все равно – помяни демона…

Поддавшись искушению, Казаков сначала завернул в трапезную, пока благосклонно пустовавшую. Уволок со стола кувшин вина, на ходу откупорил, хлебнул и свернул налево, в коридор, ведущий к покоям Беренгарии. Принцесса встает очень рано, так что можно не бояться ее разбудить.

– Ваше высочество! – Казаков толкнул дверь, но она почему-то не поддалась. – Беренгария, откройте! Свои!

Постучал. Гробовая тишина. Постучал еще громче. Наконец, обозлившись, несколько раз пнул тяжелый деревянный притвор.

Стукнул засов, дверь приоткрылась и в разгоняемый пламенными язычками свечей полутьме явился лик наваррской принцессы. Лик, мягко говоря, несколько озабоченный. Казаков, разогретый вином и впечатлениями прошедшей ночи, не обратил на хмурость Беренгарии никакого внимания (равно как и на то, что ее высочество пребывали лишь в наспех натянутой ночной рубашке, прикрытой сверху легким плащом), потеснил принцессу вглубь комнаты и запросто поцеловал.

– Я вам сейчас такое расскажу! – воскликнул Сергей, не понимая, отчего вдруг благосклонная к нему принцесса отшатнулась и поспешно вытерла губы ладонью. – Все, войне конец! Танкред поймал Ричарда!

– Сударь, – кашлянув, сказала Беренгария, отводя глаза, – будьте столь добры выйти.

– А Ричард… – продолжал заливаться соловьем Казаков и вдруг осекся. – Что, простите?

– Дама просит вас выйти, мессир, – холодный, довольно высокий голос. Причем, что характерно, мужской.

Казаков аккуратно поставил кувшин с вином на пол и, нехорошо прищурившись, обернулся.

– Мессиры, позвольте вас представить, – на редкость не вовремя пролепетала Беренгария, старательно прикрывая ладонью открытую шею. – Это…

– Это кто-то, кто пришел раньше, – понимающе процедил Казаков. – Ваше величество, ну нельзя же так! Не успеешь уйти на полночи, а вы уже начинаете страдать от одиночества!

– Если вы продолжите оскорблять в моем присутствии дочь светлейшего короля Наварры… – проговорил неожиданный соперник и сделал многозначительную паузу. Про такой голосок говорят – режет, как ножом по стеклу. – Вы вылетите отсюда быстрее, чем камень вылетает из пращи. Покиньте комнату, сударь.

«Нахальный парнишка, – подумал Казаков, оскорбительно пристально рассматривая незнакомца. По виду – лет шестнадцать-семнадцать, но, судя по проглядывающей из-под распахнутой рубашки мускулатуре, вполне силен и не дурак подраться. Последнее еще по глазам замечается – в темных зрачках так и светится самоуверенность, переходящая в наглое спокойствие. Волосы длиннющие, темные, едва не до поясницы, схвачены шнурком на затылке. – Черт, странный тип… Почему я не могу смотреть ему в глаза? Очередной экстрасенс, что ли?»

И точно, Сергей никак не мог заставить себя встретится взглядом с новоявленным воздыхателем Беренгарии. В то же время появилось странное чувство – внезапно захотелось извиниться и очень плотно затворить дверь с другой стороны.

«Чушь какая! – помотал головой Казаков, сбрасывая наваждение. – Ну уж нет! На хамство будем отвечать хамством!»

– Не будет ли угодно благородному мессиру, – выродил Казаков, непринужденно рассматривая потолок, – не беспокоить далее даму, а выйти со мной в монастырский сад и поговорить о делах духовных? В частности, о неприглядном грехе прелюбодеяния?

– Что вы себе позволяете, Серж? – возмутилась принцесса, причем довольно искреннее, но длинноволосый (которого Казаков уже нарек кличкой «Хиппи») только поднял руку.

– Ваше высочество, не беспокойтесь. Я достаточно силен в богословии, чтобы провести надлежащую беседу с этим оруженосцем.

– Я не оруженосец, – бесцеремонно вставил Казаков и зачем-то потрогал левое ухо. – Я рыцарь короля Сицилии.

– Давно ли? – холодно осведомилась Беренгария.

– С минувшей ночи. Так как, шевалье-не-имею-чести-знать-вашего-имени, насчет прогулки и богословского диспута?

Диспут состоялся. Неизвестно, кого следует благодарить за абсолютную пустоту в оливковой роще – ни монахини, ни служки за все время беседы туда не наведались. И очень хорошо сделали.

Казаков опять категорически забыл об умном понятии «менталитет Средневековья» и не учел, что имеет дело не просто с подружкой, а с подружкой коронованной. Он почему-то был уверен, что классический спор любовного треугольника можно благополучно разрешить давно знакомыми и крайне простыми методами. А посему, едва скрывшись за стеной капитулярной залы, Сергей Владимирович запросто сгреб темноглазого соперника за манишку и, не говоря ни слова, съездил лбом по носу. Слегка оглушить и показать, кто здесь главный. Потом можно разговаривать.

Хиппи помотал головой, слегка обмяк, но, едва Казаков собирался произнести какую-то пошлую фразу наподобие «И так будет с каждым, кто покусится…», мир почему-то перевернулся в самом прямом смысле этого слова. Сергей аккуратно приземлился спиной в мягкую кучу перепрелой листвы, но тут же вскочил. Единственно, было совсем непонятно, каким манером длинноволосый успел очухаться от довольно-таки сильного оглушающего удара и завалить противника наипростейшим, но мгновенным толчком с подсечкой.

– Крутой, да? – по-русски вопросил Сергей, и немедля получил в ответ фразу по-испански, означавшую аналогичный вопрос. Наконец перешли на привычный норманно-французский.

– Мессир, если вы не хотите по-хорошему, – безапелляционно заявил Хиппи, по плечам которого слегка разбросались длинные иссиня-черные волосы, – извольте, будет по-плохому. С этого двора уйдет только один.

– Ваша фамилия, часом, не Мак-Лауд? – съязвил Казаков, но Хиппи его не понял. Длинноволосый просто переместился вперед, будто тень, и Сергей едва успел уклониться от нескольких довольно мощных и грамотных ударов, целивших в голову и грудь.

«Интересно, чем это нас бьют? – мимолетно подумал Казаков, наблюдая за движениями противника. – Не похоже ни на один восточный стиль, да и откуда здесь могут знать о искусствах Поднебесной, Японии или Кореи? Но мальчик все равно красиво движется. Конечно, я где-то читал, будто в средневековой Европе существовали свои школы самозащиты без оружия, но в мои времена это прочно забыли, заменив руко-ного-маханием с Востока. Опаньки!»

Хиппи опять не достал врага, но его ладонь скользнула по коротким волосам Сергея, снова успевшего отпрянуть назад. Казаков разозлился окончательно. Это его и погубило.

Серия ударов ногами по плечам и корпусу, попытка достать шею, пах и колени пропали втуне. Во-первых, никто не дерется на пьяную голову. Это, простите, моветон. Во-вторых, черноглазый перемещался в пространстве, как капля ртути внутри вращающейся колбы. Подошвы мягких сапог Казакова только касались его рубашки и обнаженных предплечий, не причиняя и малейшего вреда. Одно хорошо – Хиппи в основном оборонялся, не пытаясь атаковать. Значит, боится. Раз боится – ату его!

И тут случилось нечто непонятное. Постоянно отступавший, юливший и вертевшийся противник несколькими вполне умелыми движениями отвел два самых мощных удара Казакова, незаметно придвинулся почти вплотную, вывел врага из равновесия абсолютно неизвестным Сергею движением, после чего нанес мгновенный и жуткий удар в кадык.

Чистый нокаут.

Казаков вдруг понял, что сейчас лучше всего умереть сразу. Горло не просто болело, а разламывалось на сотни осколков – создается впечатление, что ты подавился гранатой Ф-1 и таковая взорвалась у тебя в гортани. Дыхание восстановить никак не удавалось, грудные мышцы и диафрагма отказывались работать. Еще секунда – и потеря сознания. Красивое небо над Сицилией, особенно по утрам – такое голубенькое, в облачках…

– Будьте вежливы и помните, что вы дворянин, – стоя над инертным телом Казакова и высокомерно глядя сверху вниз, внушительно проговорил Хиппи. – В этом случае ее высочество будет счастлива вас видеть в любое удобное для нее время. Кстати, я так и не представился. Хайме де Транкавель да Хименес из Ренн-ле-Шато.

Казаков хотел сказать «Очень приятно», но сознание окончательно помутилось – воздуха не хватало. Неужели этот подонок сломал хрящи гортани?

Хайме присел на корточки рядом с поверженным противником и убедился, что тот пребывает в состоянии бессознательном. На всякий случай ощупал шею Казакова, удостоверился, что все в порядке, встал, коротко поклонился и, развернувшись, упруго пошел обратно к странноприимному дому.

Сергей очнулся спустя минут пять. Вокруг – никого, только яркий дрозд скачет по ветвям олив, искоса, по-птичьи, поглядывая на человека.

– Крут, – прохрипел бывший оруженосец сэра Мишеля. – Откуда он такой взялся на мою голову?

Шея болела несносно, однако дышалось полной грудью. Казаков, недолго посидев на земле, заставил себя встать и неуверенно зашагал к покоям принцессы.

Извиняться.