Глава 2

По порядку, полковник, по порядку. И, пожалуйста, кратко.

Немолодой полковник со значками военной прокуратуры на петлицах вытащил из кармана кителя платок, вытер взмокший высокий лоб с намечающимися залысинами и, успокоившись, стал докладывать.

Генерал-полковник Гудериан скрытно сосредоточил до двухсот танков – вероятно, это все, что осталось от второй танковой группы вермахта – под Пенками. Затем последовал пехотный удар у Скарышева, – полковник показал место на расстеленной на столе карте. – Генерал-лейтенант Власов поддался на провокацию и стянул туда резервы со всего участка фронта. Когда Гудериан ударил своими танками на стыке шестой и тридцать третьей наших мотострелковых бригад, – полковник опять ткнул в точку на карте колпачком шариковой авторучки, – наша оборона не выдержала многократного превосходства противника. Резервы этих бригад отсутствовали из-за приказа генерала Власова. Причем немецкий танковый кулак прорвался прямо к штабу армии. Генерал Власов позорно бежал на бронетранспортере с тридцатимиллиметровой пушкой, тем самым еще уменьшив оборонительные возможности роты охраны штаба армии.

«Интересно, и где „быстроходный Гейнц", – вспомнил я кличку Гудериана в том мире, – нашел горючее для своей техники? Значит, мы не все их бензохранилища разбомбили».

Прорыв был ликвидирован, но несколько десятков немецких танков все-таки дошли до моста через Радомку и, выбив охрану, которую Власов не удосужился предупредить… Точнее, – поправился полковник, – он вообще никому не доложил о вражеском прорыве. В общем, Гудериан ушел, – полковник сник, как будто это была лично его вина.

Наши потери? Безвозвратные, – уточнил я.

Почти семьсот человек, – виновато ответил военный прокурор.

Заключение следственной комиссии готово?

Так точно, – полковник достал пластиковую папку, вытащил из нее документ и протянул мне.

Я пробежал бумагу глазами. Все правильно составлено. Взял из стаканчика письменного прибора перьевую авторучку, заправленную красной несмываемой тушью, и написал: «Расстрелять». Поставил число и подпись. Расшифровал: «Заместитель председателя ГКО СССР генерал-полковник Синельников Е.И.». Протянул документ обратно полковнику:

Распорядитесь о немедленном исполнении.

Почему полковник Коган заранее не предупредил Иосифа Виссарионовича об этом предателе? Надо будет у Василия Сталина спросить.

Восемьсот тонн авиационного бензина. Много это или мало? Для нормального химкомбината – выработка одной смены. Для обычной нефтебазы – вообще мелочь. Для одного Ил-четырнадцатого – хоть залейся. А если их ровно сто сорок две штуки и впереди не одна тысяча километров? В самый раз. Во всяком случае, именно столько потребовалось сосредоточить в трех точках на территории Канады для операции «Удар молнии». Причем сосредоточить тайно. Закупить в основном в Североамериканских Штатах, складировать и провернуть все это так, чтобы неумелые канадские спецслужбы и полиция ничего не заметили. Хорошо, что в Канаде больше трех процентов населения – украинцы. А они еще не забыли закон августа тысяча девятьсот четырнадцатого года «О мерах военного времени» о регистрации и интернировании канадских граждан, подпадавших под категорию «подданный враждебного государства». Шесть лет в концлагерях так просто не забываются. Поэтому у специалистов первого отдела ПГУ СГБ СССР не было проблем с помощниками.

Когда поступила команда, первые готовые к вылету самолеты, загруженные десантниками, пошли на взлет уже через два часа. Еще полтора часа ушло на подъем в воздух всех транспортников. В левом кресле лидера сидел сам командующий дальнебомбардировочной авиацией Советского Союза генерал- майор Голованов. Так уж получилось, что военно-транспортная авиация СССР была у него в подчинении. Голованов решил лично возглавить пилотов в десантной операции, не имевшей до сих нор аналогов в истории мира. Надо было видеть удивленные лица ничего не понимающих американских работников транзитного аэродрома на Аляске, когда на него стали садиться один за другим тяжелые транспортные самолеты. Машины заправлялись и тут же взлетали. Команда советских технических специалистов работала, как на конвейере. Бензозаправщики сновали от самолета к самолету и к топливным танкам бензохранилища, как неутомимые муравьи. Один из «Илов» пришлось тягачом оттащить в сторону. Борттехник транспортной машины обнаружил неполадки в работе правого двигателя. Еще два самолета остались стоять в чистом поле уже на территории Канады, в точке второй дозаправки. Там уже десантники сами подкатывали бочки с авиационным бензином и маслом к транспортным «Илам» и, по очереди сменяясь у ручных насосов, заправляли свои машины. Еще три машины пошли на вынужденную, не долетев каких-то двух-трех сотен километров до намеченной цели.

Утром, в шесть часов вторника второго июля тысяча девятьсот сорокового года жители Оттавы с удивлением наблюдали, как огромные по тем временам транспортные самолеты один за другим садились в чистом поле всего в четырех километрах от столицы страны. Хорошо выспавшиеся во время долгого полета десантники высыпали из машин и, строясь на ходу в колонны, резво выдвигались марш- броском к центру канадской столицы. По пути солдаты останавливали и реквизировали автотранспорт. Водителю тут же выдавалась бумага, куда быстро вписывался регистрационный номер автомашины. В документе на трех языках – русском, французском и английском – было сказано, что машина будет возвращена, а при невозможности – оплачена по цене новой. Круглая двухцветная печать с большой красной звездой в центре, присутствовавшая на расписке, отбивала желание спорить ничуть не меньше вроде бы небольших, почти игрушечных, автоматов десантников АК-104.

К десяти утра все основные правительственные здания были захвачены. А к одиннадцати в Холме, так почему-то канадцы называли здание своего парламента, были собраны все до того власть имущие в Канаде. Два часа утрясали текст капитуляции. Затем распечатанный опять-таки на трех языках текст был подписан. С канадской стороны подписи поставили генерал-губернатор Джордж Кембридж, граф Этлои, премьер-министр Уильям Кинг и спикеры: Сената – Джордже Парент и Палаты общин – Джеймс Аллисон Глен. С советской стороны подписались два молодых генерал-майора. Командующий ДБА и ВТА Александр Евгеньевич Голованов и только в феврале назначенный командующим ВДВ Василий Филиппович Маргелов. Именно он возглавлял десантную операцию. Несмотря на несколько напряженную обстановку, по бокалу шампанского все-таки выпили. Ведь боевых действий практически не было. Чуть-чуть стрельбы и несколько раненых с обеих сторон – не в счет.

Солнце уже ощутимо нагрело серые гранитные глыбы, из которых было сложено здание парламента, когда в Москву ушла шифровка об успешном окончании операции. Несколько батальонов десантников, выстроенных перед Холмом, ответили на приветствие своего генерала громким троекратным ура. Эхо отразилось от высокой башни с часами, очень напоминавшей знаменитый Биг-Бен. Солдаты любили своего молодого командующего. Они уже успели расшифровать аббревиатуру ВДВ как войска дяди Васи.

Итак, господин президент, вы приняли решение? – Сталин в новеньком белоснежном мундире генералиссимуса был, несмотря на позднее время, бодр.

А как вы, господин председатель (На данный момент И. В. Сталин является Председателем Президиума Верховного Совета СССР и премьер-министром – номинальным и фактическим главой государства), предлагаете разделить Канаду? – А вот Рузвельт был уставшим. Сообщение о захвате русскими второй по территории страны мира застало его врасплох. Консультации шли весь день, но окончательного мнения у президента Североамериканских Соединенных Штатов еще не сложилось. Вступить в европейскую войну на стороне СССР? Причем с учетом того, что Сталин не требует реального участия американских сухопутных войск? Помочь Советам разрушить существующую колониальную систему мира? А ведь у Штатов нет своих колоний, следовательно, появятся новые рынки. Пустить Сталина в Северную Америку? А как же доктрина Монро? А ведь он, Сталин, обещает еще помочь разобраться с японцами, которые слишком быстро бросились захватывать британские и французские колонии. Вопросов было очень много, но решать их следовало быстро. На следующий день советская делегация уже должна была вылететь в Москву.

Иосиф Виссарионович повернул голову к сидящему рядом Ворошилову. Маршал мгновенно понял, что требуется генералиссимусу. Пара слов стоящему за его креслом полковнику, и на большом круглом столе появляется карта.

У вашей страны очень удобная часть северной границы с Канадой – прямая линия. Не будем нарушать традиций.

Сталин положил большую прозрачную линейку и провел красным карандашом прямую линию от Уава до Муссони. Рузвельт очень удивился: весь юго-восток Канады вместе с Лабрадорским полуостровом отходил к Штатам. Самая заселенная и промышленно развитая часть страны. Жирный кусок.

Остров Ньюфаундленд? – с некоторым напряжением поинтересовался американский президент. Очень уж богатая это была территория.

Иосиф Виссарионович переглянулся с Молотовым. Тот еле заметно кивнул и сохранил свое обычное невозмутимое выражение лица. Хотя, если приглядеться, можно было бы заметить через круглые стекла очков смешинку.

Махнем на Аляску? – На лице Сталина появилась радушная улыбка.

Американский переводчик вначале не понял, что высший руководитель самой большой страны мира решил пошутить. Он минуту совещался со своим советским коллегой и только потом перевел предложение. Причем перевод оказался несколько длинней оригинала. Рузвельт вежливо улыбнулся и задумался. Обмен явно неравноценный. Аляска находилась севернее, и климат там был значительно хуже. А ведь можно стать тем президентом, чье имя останется в истории на века. Мало того что территории Соединенных Штатов станут больше, так еще сами они, эти новые земли, значительно более комфортны для проживания. Сталин понимает, что Советскому Союзу сейчас новые республики потянуть будет очень трудно, поэтому вынужден раздаривать территории, как шубу с барского плеча.

Господин председатель, это, как вы понимаете, я должен обсудить. Но, как мне почему-то кажется, в Конгрессе особых вопросов не возникнет.

Они оба вежливо улыбнулись друг другу и Рузвельт спросил:

Баффинова Земля?

Давайте, господин президент, Гудзонов пролив будет нашим общим? – Сталин улыбнулся сквозь прокуренные усы. Еще три года назад от «Голоса свыше» он получил информацию, что шельф Северного Ледовитого океана содержит богатейшие месторождения полезных ископаемых. Поэтому сейчас он делал все, чтобы заранее отсечь Соединенные Штаты от океана, который весь должен стать советским.

Мелкие острова? – Рузвельт не собирался настаивать на огромном, но холодном острове, впервые описанном британским путешественником Баффином.

Пусть с этим разберутся наши советники, – благожелательно ответил Сталин.

Президент также благожелательно кивнул. Переговоры шли уже третий день, и велись они не только между первыми лицами великих держав, но и между многочисленными военными и гражданскими специалистами.

Итак, Гарри, предложения генералиссимуса Сталина выглядят весьма привлекательно. Как, по- твоему?

Гарри Ллойд Гопкинс работал с Рузвельтом уже давно. После недавней отставки из-за скверного здоровья с поста руководителя департамента внешней торговли он стал просто помощником своего президента.

Безусловно, Фрэнки. Но мне не нравится сама ситуация… Операцию по захвату Канады русские провели слишком хорошо, – слово «слишком» он выделил интонацией. – Поневоле подумаешь: а что, если они захотят учинить нечто подобное с нами? Да, у нас есть армия, не чета канадской, однако… Кто мог подумать об удачной атаке русских на Канаду еще неделю назад?

Рузвельт заинтересованно посмотрел на своего друга.

Да, Донован еще полгода назад докладывал мне про имеющиеся у него данные о вероятной агрессии всех основных европейских держав против Советов. Говорил он и про то, что русские, с высокой долей вероятности, готовят своим противникам не один сюрприз, но такое никому в голову не приходило! Эти Советы оказались способны не только наголову разбить лучшие войска Гитлера и флот Черчилля, но и нанести ответный удар в совершенно неожиданном направлении! Уверен, что все наши ярые антикоммунисты, начиная с мистера Гувера, сейчас исходят ядом – «красная угроза» совсем рядом с границами США…

Гопкинс скорчил такую мину, что президент засмеялся.

Понимаешь, Фрэнк, – начал объяснять Гарри, – ты в курсе, что русские в Канаде запретили деятельность лишь пары крайне правых партий? Все самые большие политические партии и движения получили разрешение продолжать свою деятельность с учетом военного положения! Нет, для меня совершенно очевидно, что русские будут всеми средствами поддерживать левые силы, в первую очередь – канадских комми, но одно то, что они не запретили многопартийную систему, говорит о том, что либо мы чего-то не понимаем в их доктрине, либо Советы сменили свой политический курс, а мы этого не заметили…

Рузвельт хмыкнул:

И правда, любопытно… Ладно, этот вопрос пока не стоит остро, так что вернемся к теме наших сегодняшних переговоров с генералиссимусом… Как ты думаешь, Гарри, зачем ему Аляска и холодный север Канады?

Черт его знает. Вариантов много. Во-первых, чисто практически им выгоднее ассимилировать Аляску, чем пытаться бороться с нашим влиянием на промышленно развитые районы Канады.

Президент согласился:

То есть здравый смысл… Плюс к тому Аляска изначально была русской территорией, и не исключено, что Сталин просто хочет вернуть ее назад. Принимается. Продолжай…

Во-вторых, отдавая нам такой лакомый кусок, Советы ставят условием военный союз между нашими странами против фашизма и колониализма.

Ты думаешь, они настолько заинтересованы в союзе с нами?

Честно говоря, именно этот аспект переговоров меня… пугает… нет, не так, скорее, просто внушает опасение. Ведь если наш Конгресс вдруг откажется от такого щедрого предложения, то мое предположение об атаке русских, например, на Вашингтон может оказаться не столь уж фантастичным…

Твоя мысль мне понятна. Конечно, тот, кто отказывается от столь щедрого предложения, наверняка имеет камень за пазухой, да и Сталин, уверен, не стерпит такой обиды… – Рузвельт сделал паузу и продолжил: – С другой стороны, он отдает нам именно те территории, с которых удобнее всего ударить по Вашингтону. Хотя именно они сегодня самые богатые и заселенные. Как бы говорит: мы хотим только дружить. Однако не думаю, что Конгресс откажется от этого союза…

Почему? – все еще не мог понять Гопкинс.

Видишь ли, я перед переговорами имел удовольствие прочесть сводный аналитический доклад от комиссии по внешней торговле при Конгрессе. Нет, я был в курсе, что Советы активно покупают наши станки, но даже я не знал, что сейчас уже около двадцати процентов нашей промышленности работают по прямым заказам из СССР! Причем из этого доклада следует, что часть продаваемого нами не в Советский Союз оборудования в конечном итоге оказывается опять же в России… Да, русские зависят от нашего оборудования, но и мы зависим от их контрактов! Прекратись сейчас заказы из СССР – нашу страну ждет кризис похуже «Великой депрессии»… А большинство наших конгрессменов тем или иным образом связаны с промышленностью – либо имеют долю в предприятиях, либо просто живут на содержании у промышленников… Так что антикоммунисты могут скрипеть зубами от злости, но этот союз будет заключен!

Теперь уже задумался Гопкинс. В администрации президента, до того, как стать министром торговли, он занимался рабочими местами. Весь великий кризис он только и делал, что искал, куда пристроить американский народ, чтобы он мог прокормить себя и свои семьи. Правые, даже из его «родной» Демократической партии, давно прозвали его самого коммунистом. Нет, у него действительно левые взгляды, но не настолько же… А если?… Впрочем, Фрэнку виднее.

А если Советы знают что-то про север, чего не знаем мы? – озвучил Гопкинс свои мысли. – Это вполне вероятно – ведь мы еще не закончили проект «Манхеттен», а по всем данным наших аналитиков. успехи русских в последние несколько лет связаны именно с…

Да, я понял тебя, Гарри, – перебил друга Рузвельт, – но у нас нет особого выбора – эти предложения Сталина слишком хороши, чтобы от них отказаться…

Неожиданно советник расхохотался:

Видишь ли, Фрэнк… Только что пришло в голову… Вполне может быть еще одно объяснение желанию Сталина получить в свои руки весь север американского континента: просто тщеславие. Ведь оккупировать Гренландию русским теперь труда не составит, а значит, Ледовитый океан станет «карманным русским океаном»…

Президент тоже засмеялся:

Да, Гарри, объяснение ничем не хуже прочих… Ха- ха… Все может быть… Кстати, на оккупацию Гренландии они не пойдут. Зачем? У Советов отличные отношения с Данией. Выкупят этот холодный остров у королевства. Вот только… Откуда у них столько золота?

Коля, ну ты же пилот! Мы ведь даже думаем не как все.

Что значит не как все? – на лице моего ведомого было удивление.

Ну, – теперь уже я задумался, – например. Что ты делаешь, когда нужно лететь выше?

Как что? Капот приподнимаю.

Вот. А давай спросим кого-нибудь, – я огляделся. Официантка Настенька с довольной улыбкой о чем- то беседовала со старшим лейтенантом Олегом Таругиным, техником второй эскадрильи. Отличный, знающий специалист. Но ба-а-абник! Надо спасать девушку.

Настенька, подойди к нам, пожалуйста.

Официантка тут же подбежала к нашему столику, оставив разочарованного Таругина.

Добавки, товарищ подполковник?

Нет, Настя, садись, – я пододвинул стул.

Девушка аккуратно, бочком, пристроилась на

сиденье, немного настороженно поглядывая на нас.

Вот представь, Настенька, что ты летишь на самолете и управляешь им.

Я? – в глазах девушки были испуг и удивление. На самолете она еще ни разу в жизни не летала. Мне даже пришлось погладить ее по руке, чтобы чуть-чуть успокоить.

Ты, Настенька, ты. Вот что ты будешь делать, если потребуется лететь выше?

Не знаю, – девушка задумалась, – наверно, поверну рули так, чтобы нос задрался.

Молодец, – я посмотрел на свою пустую тарелку, – а добавку ты мне действительно принеси. Гуляш сегодня великолепный.

Официантка тут же умчалась на кухню. Меня в полку любили. За что, интересно? Я повернулся к ведомому:

Ну что, понял?

Коля задумчиво поковырял вилкой в своей пустой тарелке.

Она пытается управлять машиной, а я сливаюсь с ней?

В точку! А выводы? – тут же потребовал я.

Разные ощущения и, как следствие, другой образ мыслей? – высказал предположение Коля.

Правильно! И раз мы по-другому думаем, раз нам в жизни больше дано – ну кто еще может летать быстрее птиц и почти каждый день смотреть на землю сверху вниз – то у нас и ответственность выше. А уж за свой экипаж ты должен отвечать по полной и понимать, что криком порядок наводить не стоит.

Николай подумал – кажется, до него дошло – и кивнул:

Ясно, командир. Больше не повторится.

Утром этот троглодит накричал на сержанта-прибориста, не успевшего вовремя отъюстировать новый радиополукомпас. Старый отказал и парень всю ночь с товарищами менял прибор, но точно настроить не успел.

Это была большая победа всего советского народа, армии, дипломатов, правительства и лично Иосифа Виссарионовича Сталина.

Все получилось! – я положил на стол перед маршалом шифровку.

Это точно, Синельников? – Берия недоверчиво смотрел на меня, сверкал стеклами своего пенсне и тоже начинал улыбаться. – И на создание Организации Объединенных Наций со штаб-квартирой на нашей территории Рузвельт согласился?

На все! Они с Иосифом Виссарионовичем подписали тот текст декларации, над которым мы тогда в Политбюро столько спорили. Военный союз стран, борющихся с фашизмом и колониализмом, уже существует. Американская армия войдет в Канаду и будет поддерживать там порядок до ввода наших внутренних войск. Мы же обязуемся помочь Штатам в войне против Японии, которая сегодня уже неминуема, не позже чем через три месяца после капитуляции гитлеровской Германии в Европе. Британия объявляется не просто пособником фашистов, а фашистской страной. Любые поставки туда запрещены, и мы можем начинать морскую блокаду немедленно.

То есть все пункты наших планов прошли?

Так точно, товарищ маршал, – довольно доложил я, – советская делегация вылетает в Москву сегодня вечером после совместной пресс-конференции руководителей двух великих держав.

Лаврентий Павлович задумался, еще раз улыбнулся мне и констатировал:

На фронте у нас тоже все хорошо. Две крупные группировки противника уже капитулировали. Осталась только эта их группа армий «Центр», рассеченная пополам. Но там тоже германцам уже нечего есть. Закончим с ними, перегруппируемся, и можно будет двигаться на запад, на Берлин.

Неужели у нас все получится?

Вообще, как выяснилось позже, мы совершенно оказались не готовы к такому громадному количеству пленных. Пришлось даже специальный закон принимать. Взятые в плен, если не виновны в других преступлениях, заключаются под стражу и могут быть отпущены, если нет особых договоренностей между воевавшими странами, только после семи лет отработки. Англичан у нас было не так уж много, а вот немцев… Голодающие в окружении германцы начали сдаваться уже в конце двадцатых чисел июня. Показывать по телевидению и в документальных фильмах «Совинформбюро» длинные колонны пленных – это для пропаганды советского образа жизни было, конечно, хорошо. Но их же всех надо было накормить, проверить, рассортировать, вывезти на восток державы к местам работ. Мои контрразведчики зашивались. Ведь вся их работа должна быть тщательно задокументирована. Во внутренних войсках катастрофически не хватало командного состава. Служба военных переводчиков громко кричала: «Караул!» Единственное, с чем практически не возникало проблем, так это с железнодорожным транспортом.

Ну Лазарь Моисеевич, ну жук усатый! В тридцать девятом он за какие-то пару месяцев умудрился перешить железнодорожную колею на освобожденных от польских оккупантов территориях Западных Украины и Белоруссии под наш стандарт. Тихой сапой собрал себе целых шесть перешивочных состав-комплексов образца конца шестидесятых годов того мира. На каждый подготовил по четыре смены специалистов и гнал эти комплексы практически без остановки. До полутысячи километров в сутки иногда перешивать у Кагановича получалось! Это одновременно с постройкой новых и серьезной реконструкцией старых мостов. Вообще, железнодорожный транспорт здесь у нас здорово вперед шагнул. Появление новых мощных дизельных тепловозов и усиленных грузовых вагонов позволило поднять грузоподъемность эшелонов до тысячи двухсот тонн и скорость движения по длинным перегонам до шестидесяти километров в час. Мало? Это только кажется. Составы с техникой, боеприпасами, продовольствием шли на запад, делая за сутки до тысячи километров. А на восток шли поезда с пленными. Надо признать, что немецкая дисциплинированность работала и в плену. Эшелоны разгружались в глубоком тылу, и тут же германцы сами строили себе лагеря. Хорошо, что сейчас лето. Не особо замерзнут. Но за Уралом у нас и летом ночами холодно. Континентальный климат как-никак.

Серое облачко разрыва зенитного снаряда вспухло почти перед самым самолетом. На лобовом бронестекле появилась приличная выщербина. Машину заметно встряхнуло, и перед носом появилась нелепо торчащая почти вертикально неподвижная лопасть винта. Невезуха-то какая… Решил, называется, на свободную охоту в ближний тыл противника смотаться. Поймали девятку «мессеров». Двух я завалил, одного Колька, еще одного – Голубев с напарником на свой счет записали. Остальные успели в тыл удрать. Знают, гады, что мы в глубину их обороны стараемся не забираться. Мало мне было. Еще свежатинки захотелось. Пошли вдоль линии фронта, и тут… Так нелепо попасть под зенитки! И откуда они у немцев здесь взялись? Левой рукой рванул рычаг аварийного управления шагом винта. Хоть какое-то давление в маслосистеме заклинившего движка осталось? Лопасть медленно, рывками, но повернулась на больший угол атаки. Уже легче, зафлюгированный винт теперь меньше тормозить будет. Дальше что? Оба оставшихся НУРСа – в белый свет как в копеечку. Пусковые контейнеры отвалились и закувыркались вниз. Горючку – на аварийный слив. Еще около двухсот кэгэ сбросим. Теперь осмотреться. За машиной тянется шлейф бензина, выдавливаемого из баков углекислотой. Колька прилип сзади слева. Пара Голубева на шестьсот метров выше. «Мессеров» не подпустят, если те появятся. Запас высоты терпимый. До нейтралки должно хватить. Плавно доворачиваю на восток, одновременно жму тангенту передатчика.

«Голубь-первый», «Голубь-первый», я – «Зверь», как слышишь?

Отлично слышу, командир, – немедленно откликается капитан Голубев.

Мотор у меня заклинило, – информирую я, делая ударение на второй «и», – прикрывайте.

Васька, сам-то цел? – тут же всунулся неугомонный Колька.

Вроде цел.

Балансирую почти на скорости сваливания. Зато так дальше долечу.

«Зверь-два», «Зверь-два», ваш курс, немедленно, – прорывается голос начальника штаба моего полка через шум помех. Быстро сообразил, однако. Сейчас штурмана по данным Николая рассчитают место моей вынужденной, и командование тут же вышлет мне на помощь «броневой ударный батальон». Приучил их отец к взаимодействию.

Высота неумолимо падает. Так, линию фронта проскочили. «Больному стало легче, он перестал дышать», вспомнилось вдруг некстати. И чего всякая ерунда в голову лезет? Прыгать уже поздно. Низко слишком. Взгляд рывками бегает по земле.

Ищу, куда плюхнуться. Приходится лететь с небольшими доворотами, иначе длиннющий капот мотора закрывает почти всю видимость. Вон вроде бы подходящее ноле. Скольжениями сбрасываю мизерный запас высоты и плюхаюсь «на брюхо». Метров двадцать – пробег нормальный. Чисто автоматически фиксирую соответствие своих мыслей голосу комментатора при запуске ракеты: «Двадцать секунд – полет нормальный». Правым крылом натыкаюсь на что-то торчащее из-под снега, и начинается наземная акробатика…

Что так надоедливо жужжит над ухом?… Паршиво-то мне как… И почему мать-Земля так отвратительно встречает своих блудных детей? Ага, мыслю, значит, существую. Живой? Вроде. Глаза, как ни странно, открываются. Все какое-то темное. Уже закат? Долго провалялся. Так, сначала шевелим головой. Хорошо, шею, значит, не сломал. Теперь верхние лапы. Шевелятся. Нижние? Тоже. А что жужжит? Аккуратно поднимаю правую руку к шлему. О, светофильтр, оказывается, вниз свалился. Поднимаю. Теперь светло! Так это, оказывается, Колька надо мной кружит. Медленно, но активно шевелимся. Вроде цел, как ни странно. Расстегиваю ремни и пытаюсь открыть разбитый фонарь. Черт, заклинил. Ладно. Достаю «Гюрзу» и отстреливаю замки. О, как по ушам бьет в маленькой кабине. Еще хорошо, что в шлеме. Откидываю остатки фонаря, встаю и машу Николаю. Тот, заметив, сразу крутит восходящую бочку. Радуется за меня. На сердце становится заметно теплее. Вылезаю и обхожу разбитую машину. Да, инженеры Викентьева тогда хорошо постарались. Самолет вдребезги, а кабина почти цела, как кокон кокпита в формуле один.

Я почувствовал просто зверский голод, строго соответствующий моему позывному. Ну, раз желудок так напоминает о себе, значит, с организмом более-менее порядок. Надо достать бортовой паек и перехватить чего-нибудь.

В свой полк я попал уже ближе к вечеру. Связной Як-12 приземлился на полосу, и пилот подрулил прямо к будке мобильного КДП (Командно-диспетчерский пункт). Меня встречали. Практически весь полк. Но лица у ребят были почему-то нерадостные. Многие плакали. Что случилось? Вот он же я, здесь. Живой и практически невредимый. Несколько ушибов не в счет. Соскакиваю на землю. Как-то неуверенно подходит начальник штаба.

Василий Иосифович… – майор запнулся. И чего он по имени-отчеству? Мы же давно на «ты».

Василий Иосифович, сообщение советского правительства, – он еще что-то говорил, но расслышать было невозможно. Севший сразу после малютки «Яка» Ил-четырнадцатый взревел моторами, реверсируя винты. Он как раз тормозил прямо напротив нас. и шум волной резко заглушил голос начальника штаба. Сейчас транспортник прокатится и станет слышно.

…вся делегация погибла, – закончил фразу майор и снял фуражку. В глазах у него тоже стояли слезы.

Ничего не понял. Какая делегация? Где? Почему погибла?

Майор не ответил. Что вообще происходит? Все лица понурые. Многие повернулись к остановившемуся недалеко «Илу». Из открывшегося люка без лесенки выпрыгнула маленькая фигурка и стрелой понеслась к нам. Светка!? А она-то что здесь делает? Сестра бросается мне на грудь. Ревет в голос.

– Папу убили…

Рузвельт был доволен. Он был очень уставший, но довольный. Столько для государства, для его Штатов в этом веке не сделал еще ни один президент. Про экономический кризис, этот топор, нависший над свободным американским бизнесом, можно было забыть на десятилетия. Союз с Советами? Это, несомненно, правильный шаг. В то же время Туманный Альбион теряет свое первое место в мире. Империя, над которой никогда не заходит солнце? Была. Индия взбунтовалась еще весной и теперь, когда русские подлодки делают в Индийском океане все, что хотят, она отрезанный от Англии кусок. Канаду у Его Величества мы со Сталиным уже отобрали. С Австралией разберемся без генералиссимуса. Нет у Советов столько войск и кораблей. Ближний Восток? Пусть русские сами там разбираются. Они же не отрицают право американских бизнесменов качать там нефть. Япония, которая набросилась на бывшие колонии британцев и французов, как коршун? Разберемся вместе с Советами. Надо признать, что их танки и самолеты хороши. Очень хороши. И русские достаточно дешево продают чертежи Америке. Правда, Советы за свои военные технологии запросили построить им под ключ два крупных судостроительных завода. На севере, около этого их Мурманска и под Владивостоком. Ну и что? Все равно им никогда не догнать нас по тоннажу. СССР становится ведущей державой мира? Надолго ли? Рузвельт даже подумать не мог, что в этом мире не просто надолго – навсегда.

Элеонора стояла у мужа за спиной и придерживала одной рукой спинку инвалидного кресла, а другой шляпку. Ветер дул от винтов огромного четырехмоторного самолета советской делегации, который разворачивался, выруливая на взлетную полосу. Ветер пытался сорвать шляпку с ее головы. Первая леди тоже сильно устала за эти дни. Глаза этого Сталина… Вроде бы невысокий тихий человек. Но вся его фигура, весь вид источали такую властность, такую силу… Гордость за мужа переполняла ее. Он справился, поставил на место этого комми. Теперь Америка стала больше и богаче, а к Советам отошла эта холодная Аляска, которая когда-то и так принадлежала России.

Слева от инвалидной коляски президента выстроились советник Гарри Гопкинс, вице-президент Уоллес, госсекретарь Корделл Хэлл, военный министр Стимсон, морской министр Нокс, директор ФБР Джон Эдгар Гувер, адмирал Гарольд Старк, начальник штаба ВМФ, генерал Маршалл, начальник штаба армии, несколько сенаторов и ведущих конгрессменов. Именно с ними совещался и принимал поистине судьбоносные решения президент страны, которая стремительно вырывалась вперед на фоне прогнивших европейских культур. Глава вновь созданного Управления Стратегических Служб полковник Уильям Донован стоял последним в этом ряду. Он был, возможно, единственным, кто не поддержал Рузвельта. Ну, не брать же в расчет этого Маккарти. Президент сделал чудовищную ошибку. Да, проект машины времени «Манхеттен», который позволит заглядывать в будущее, пока не дал никаких результатов. Но потом, когда все получится – Донован был уверен в успехе – потом может оказаться слишком поздно, ведь у Советов такая машина уже есть. А иначе – откуда они все знают?…

Справа стоял строй почетного караула из морских пехотинцев. Лучшие парни Америки, добровольцы. Высокие, сильные и всегда готовые с оружием в руках высаживаться там, где прикажет их президент.

В небе над взлетающим советским самолетом кружила шестерка «Кинг кобр» – почетный эскорт для транспорта делегации бомбардировщика Ту-4, переоборудованного в достаточно комфортабельный дальний пассажирский самолет с мощным оборонительным вооружением. Вдруг одна из машин неожиданно наклонила нос и сорвалась с нарастающей скоростью в пикирование. Очереди сразу из двух пушечных турелей только что оторвавшейся от взлетной полосы «тушки» не смогли помешать «кобре» врезаться в хвост самолета советской делегации. Море огня от вспыхнувшего бензина закрыло часть горизонта. Жар вспышки дотянулся своим теплом до сидящего в инвалидном кресле президента.

– Как же это? Почему? Что же теперь будет???

Фашист Чарльз Линдберг… Летчик, первым в мире перелетевший Атлантический океан. Национальный герой Америки и ярый поклонник Гитлера. Что или кто заставил его? Личные убеждения или люди адмирала Канариса, в руках которых оказался второй ребенок Линдберга?

Ты хоть понимаешь, что об этом сейчас говорить рано? – было хорошо заметно, что Берия очень устал. Уставший и очень настороженный. Таким я не видел его с весны, когда без чьей-либо санкции приказал расстрелять без суда братьев Кобуловых и министра внутренних дел Грузии Сергея Гоглидзе (Братья Кобуловы в 1937 году на законных и не вполне основаниях получили немало ценного имущества арестованных и расстрелянных. Младший из них – Амаяк – выбирал во враги народа людей побогаче. Нарком внутренних дел Грузии Сергей Гоглидзе специализировался на накоплении драгоценностей). Лаврентий Павлович, сразу как узнал об этом, примчался на Ближнюю дачу к Сталину и потребовал немедленного лишения меня всех властных полномочий. Виссарионович тогда выложил ему все документы следствия, которые тщательно подготовили мои ребята из второго ГУ (Второе Главное Управление СГБ – внутренняя безопасность и контрразведка). Берия тут же поехал ко мне. Первый вопрос, который я тогда услышал, был:

Почему, Синельников, ты не предупредил меня?

Лаврентий Павлович, сядьте, пожалуйста, – я пододвинул удобное кресло.

Почему, Егор? – глаза всемогущего министра за круглыми стеклами пенсне были злыми, удивленными и немного обиженными.

Потому, что это были ваши люди, – я сделал ударение на «ваши», – и своими преступлениями они бросали тень на своего покровителя. Вы, без всяких сомнений, стали бы их защищать. А эти… своей жадностью предали наше дело. Был бы только лишний шум. Кобуловых и Гоглидзе все равно поставили бы к стенке, но слишком много народу тогда могло узнать, что люди честнейшего маршала Берии – предатели.

А твои люди, – теперь уже ударение было сделано на «твои», – болтать не будут?

Нет. Тем более что став моими, они не перестали быть вашими. Так же, как и я сам.

Еще около недели тогда Лаврентий Палыч поглядывал на меня немного косо, а потом взял и привез моей Светланке роскошную норковую шубу. Светка, немного недолюбливающая Берию, подарок приняла только после моего поощряющего кивка. Мы с маршалом дружно поохали, восторгаясь видом восхищенной девушки в поистине королевском подарке. Прощаясь в тот вечер, Палыч крепко пожал мне руку, поглядел прямо в глаза и сказал только одно слово:

Спасибо.

Значит, понял все правильно и окончательно поверил мне.

Сейчас Берия был таким же уставшим и настороженным, как тогда весной. И еще убитым горем. Я спросил прямо:

Кто сядет в кресло вождя и возглавит осиротевшую державу?

Лаврентий Павлович бросил на меня оценивающий взгляд.

Ну уж никак не ты.

Товарищ маршал, мне не до шуток. Кто?

Какие сейчас могут быть шутки, Егор? – Берия задумался, – Молотов мог бы… Я не хочу, я…

Вы не лидер, Лаврентий Павлович, – жестко сказал я, – вы – великолепный руководитель, отличный специалист, очень знающий и умный человек, но не лидер. Но вот решать, кто сядет в кресло Сталина, придется именно вам и прямо сейчас.

Маршал устало посмотрел мне в глаза.

А ведь ты тоже не годишься. Я верю тебе, но за тобой не пойдут. Да и страна тебя не примет. Молод слишком. Я вообще не совсем понимаю, как ты меньше чем за три года стал из никому неизвестного младшего лейтенанта генерал-полковником, членом Политбюро и одним из главных руководителей страны.

Правильно. Я сам не желаю. Дело не в возрасте. И вы, Лаврентий Павлович, прекрасно все понимаете. И как я генералом стал, и как в Политбюро попал. Дело совершенно не в этом. После Иосифа Виссарионовича меня всерьез никто не воспримет. Тогда кто?

Берия задумался и ответил:

Не знаю.

Я выдержал достаточно большую паузу и только потом сказал:

Есть только один человек, которого страна примет почти без вопросов, за кем пойдет без всяких сомнений.

Кто? – удивился маршал.

Сталин!

Как это, – не понял сначала Берия, – он же мертв. Ты, Егор, думаешь что говоришь?

Я молчал и смотрел прямо в глаза маршалу. Постепенно выражение его лица стало меняться с удивленного на очень удивленное и не верящее.

Васька?

Нет, – торопиться было нельзя, – нет, не Васька, а Василий Иосифович Сталин.

Зрачки маршала расширились. Это было хорошо видно через круглые линзы пенсне. Берия задумался, а потом вдруг разразился длинной тирадой.

– Три года назад, после появления «Голоса свыше» Иосиф Виссарионович однажды спросил меня, точнее, задал риторический в общем-то вопрос: почему те, из будущего, не хотят вести с нами прямой диалог? А потом перестал задавать такие вопросы. Причем достаточно быстро после этого стала меняться наша внутренняя политика. Технические вопросы внедрения новых технологий начали очень быстро решаться Управлением Стратегических Исследований. Слишком быстро! Почти мгновенно! Ты, Егор, думаешь, я не сделал выводы из этого? Затем вдруг один младший лейтенант ГБ (Младший лейтенант Государственной Безопасности соответствует общевойсковому старшему лейтенанту) из моего собственного ведомства стал проявлять чудеса тактики и прозорливости. Очень удачно при этом подставившись на прямой контакт с Вождем. Стремительный карьерный рост был обеспечен. Мало того, что этот лейтенант практически не совершал ошибок. мелочи вроде одновременного секса с двумя девчонками не в счет. Он при этом почему-то не подставлял своих начальников, что было очень принято у нас раньше. Этот лейтенант оказался великолепным спортсменом. Вырубить одним ударом профессионального боксера, призера чемпионата страны, или забить гол в ворота лучшей футбольной команды Москвы для него не представляет никакой сложности. А уж как он стреляет! Берет в руки новейший автомат, чертежи которого опять-таки получены через УСИ, разбирает-собирает его так, как будто всю жизнь этим занимался, и стреляет без единого промаха. Отлично прыгает на толком не освоенном еще инструкторами-испытателями парашюте-крыле. Менее чем за сутки находит и раскалывает глубоко законспирированного вражеского шпиона. Устраняет ошибки сборки системы управления еще никогда не летавшего вертолета. Те ошибки, в которых не смогли разобраться лучшие специалисты мира. Узнав крохи информации по вражескому чуть ли не гению ракетостроения, за пару дней разрабатывает и лично производит молниеносную операцию его захвата на секретной базе противника. Поднимаясь по карьерной лестнице, этот парень всегда оказывается на своем месте. Внешняя политика или планирование военных операций – никаких проблем! А как ты подготовил своих десантников? Ведь в Канаду ты отправил не самых лучших. Отборные, преданные лично тебе, сидят в полной готовности здесь, под Москвой, в тренировочных лагерях. Не знаю, как ты это сделал, но за тебя они глотки кому угодно перегрызут. Взять личную, практически бесконтрольную власть в стране сейчас тебе не просто, а очень просто. Но – нет! Ты приходишь ко мне и предлагаешь мальчишку, который еще моложе тебя!

Н-да… Оказывается, все это время я был под колпаком у Берии. Под довольно плотным колпаком. Конечно, мы не были такими наивными, чтобы не предполагать подобное. Но настолько плотно и прозрачно?…

А если он – Василий Иосифович – еще лучше и опытней меня? – все-таки решился я.

Ответь мне только на один вопрос, Егор, зачем вам все это надо? – в его глазах была усталость, очень большая усталость.

Вот что мне сейчас ему сказать? Правду? Всю правду? Что там, в другом мире мы просрали построенную такими же, как и здесь, Сталиным, Берией и всем народом державу? Искать виноватых? Нельзя, сейчас никак нельзя… Как объяснить, что нынешний Советский Союз теперь мне не менее, а даже более родной, чем та Россия? Слова, это будут только слова… Все эти годы он мне верил. Очень многое знал, еще больше понимал, плотно контролировал, но верил… Надо или рассказать все, до последней мелочи, или… не говорить ничего! И тогда я решился! Подошел к столу с музыкальным центром, включил. Пока лампы прогревались, нашел нужную пленку, вставил кассету и увеличил громкость и басы. Пока из колонок слышалось слабое шипение, подошел к маршалу и сел в кресло прямо напротив него. Глаза в глаза.

Мелодия была хороша. Просто великолепная мелодия. Но сейчас, важнее был текст песни. Поверит?

Забота у нас простая,

Забота наша такая:

Жила бы страна родная,

И нету других забот.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовёт.

Пускай нам с тобой обоим

Беда грозит за бедою,

Но дружбу мою с тобою

Одна только смерть возьмёт.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовёт.

Пока я ходить умею,

Пока глядеть я умею,

Пока я дышать умею,

Я буду идти вперёд.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовёт.

Не надобно нам покоя,

Судьбою счастлив такою.

Ты пламя берешь рукою,

Дыханьем ломаешь лёд.

И снег, и ветер,

И звёзд ночной полёт…

Меня мое сердце

В тревожную даль зовёт…

Старая песня Пахмутовой из того мира. Здесь ее еще никто не слышал…

Музыка кончилась. Мы сидели глаза в глаза и молчали. Наконец маршал спросил:

Говоришь, он лучше тебя?

На голову, – с готовностью подтвердил я.

И фамилия у него – Сталин, – размышляя вслух, произнес Берия.

И, возможно, это именно он давал советы Иосифу Виссарионовичу, – тоже как бы размышляя, добавил я.

Он?! – тут же вскинулся маршал.

Возможно, – я утвердительно кивнул, однако словами не подтвердил, но и не отрицал.

Берия задумался. Мы просидели в тишине несколько минут. Я не выдержал:

Лаврентий Павлович, в конце-то концов, председателем ГКО будете вы. Вася – вашим замом и председателем Президиума. А так как верховный орган управления в стране – ГКО, то вы всегда можете снять Василия.

Маршал посмотрел на меня, горько усмехнулся и сказал:

Мальчишка! И как ты до генерала дорос? Ведь это не твои игры. Твое – это противника ломать тем или иным способом. Вот тут ты специалист, каких поискать, спорить не буду. А власть – это сложнее. Во много раз сложнее и тоньше. А ты рогом прешь. И как ты саму идею ГКО придумал, понять не могу.

А ведь он, похоже, уже согласен!

А кто сказал, что это моя идея? – ответил я очередным провокационным вопросом, понимая, что у меня все-таки получилось убедить его.

В Москву вошли две бригады ВДВ под командованием прилетевшего из Канады генерал-майора Маргелова и три бригады внутренних войск под командованием генерал-майора Абакумова. Опытные, натренированные десантники в кубанках с красным верхом и лучшие солдаты с красными погонами из ведомства Лаврентия Павловича Берии вместе патрулировали улицы столицы. Москва была в трауре. Скорбела вся страна, потерявшая сразу половину своего высшего руководства во главе с самим Сталиным. Не было смеха в городе. Даже маленькие дети, чувствуя горе родителей, меньше улыбались. Тяжело было стране, но жизнь продолжалась. Люди работали и учились.

Егор, я не готов. Ты это понимаешь?

А разве мы спрашиваем тебя о готовности? – теперь уже Лаврентий Павлович принялся за Василия. – Мы тебя сейчас вообще о согласии не спрашиваем. Надо. Понимаешь, надо!

Мы сидели в моей московской квартире. Обревевшуюся Светлану я напоил снотворным и уложил спать. А Вася… Василий нашел в холодильнике водку. Выпил, но алкоголь на него практически не действовал. Хорошо хоть, что удалось уговорить его поесть. Глаза ввалились. Он не спал вторые сутки и спать, похоже, не собирался. А ведь Василий после неудачной вынужденной посадки.

Вась, это не только твое горе, это наше горе, – ну не знаю я, как еще объяснить ему свое чувство!

Так вжиться? Он действительно потерял родного отца? А я? Такое ощущение, что потерял все… Нет, у меня есть еще моя Светланка. И еще ответственность. Ответственность за страну и народ. Она свалилась на наши плечи так неожиданно. Конечно, мы вытянем все, куда мы денемся. Но ведь он же явно лучше справится. Он нужен нашей команде. Кому, как не мне, это понимать? В конце концов, кто руководил проектом «Зверь» там? Чьи идеи я здесь воплощал? И Берию мне удалось убедить, что Василий нам нужен. Вдвоем с Лаврентием Павловичем мы – Сила. Именно с большой буквы. Его авторитет, умение руководить и мои знания. Вся внутренняя власть в стране у нас с ним в руках. Кто сейчас посмеет пойти против МВД и СГБ, вместе взятых? Никто не осмелится. Но вот с Васей мы будем во много крат сильнее.

Василий, ты считаешь, что дело твоего отца продолжать не надо? – Берия зашел с другой стороны.

Вася Сталин задумался, затем посмотрел на нас усталым, но уже осмысленным взглядом.

Дело отца?… Это мое дело!

Мы переглянулись с Лаврентием Павловичем. Наконец-то!

Тогда давай ложись спать. Через два часа совещание ГКО. Мы продавим решение, чего бы это ни стоило.

Мы просто обязаны в данный момент показать преемственность власти. Иначе нас не поймут ни наши граждане, ни союзники, ни, в конце концов, враги, – сказал я.

Мы сидели в осиротевшем кремлевском кабинете Сталина. Берия, видимо, после состоявшегося утром разговора, был сдержан и собран. Он уже выработал свою линию поведения и был готов к борьбе за правое дело и за нового лидера. Глаза Кагановича были красными. Он еще не принял для себя никакого решения. Хотя… Не знаю я никого, кто так быстро, как он, ориентируется во внутриполитической ситуации. Поэтому и умер в том, прошлом моем, мире своей смертью. Тимошенко сидел насупленный, отвернувшись от письменного стола вождя. Было такое ощущение, что он все время боится услышать за спиной голос человека, почти всю его сознательную жизнь руководившего им. Семен Константинович хорошо понимал, что сам он, только что назначенный министром обороны двумя замами Самого по ГКО, на место Верховного претендовать никак не может. Но сложившихся группировок еще, как ему кажется, не было, и на чью сторону встать, он пока не знал. Другое дело – Громыко. Андрей Андреевич явно будет на нашей стороне. Введенный в Политбюро совсем недавно, незадолго до войны, этот молодой умный белорусский шляхтич из обедневшей семьи был очень многим обязан Сталину. Якубовский? Молодой зам Ворошилова, теперь заместитель Тимошенко, а на самом деле – реальный министр обороны. Ваня тоже наш человек. Жданов. Старая гвардия? Вот он будет против. Андрей Александрович первый и спросил:

И что мы должны сделать, чтобы показать эту так нужную тебе преемственность власти?

Повторяю, это нужно нам, а не мне лично. Кооптировать в состав ГКО Василия Иосифовича Сталина с одновременным назначением его председателем Президиума Верховного Совета.

Меня явно не поняли. Не удивлен был только Лаврентий Павлович.

Но он же мальчик еще! Всего девятнадцать лет. Да, он сын великого человека, но – мальчик, – высказал свое мнение все тот же Жданов.

Да кто он вообще? – Маленков.

Этого надо убирать! Слишком много на себя берет. Хотя управленец неплохой.

Зачем нам здесь этот мальчишка? Он же ничего не понимает в управлении страной! – Мехлис.

Этого тоже к стенке. Толку от него…

Я переглянулся с Лаврентием Павловичем. Нет, тяжелую артиллерию в виде Берии вводить рано. Только когда другого выхода не будет.

Этот, как вы говорите, мальчишка сбил больше самолетов противника, чем кто-либо другой. Он настоящий воин. Но дело даже не в этом. И ГКО, и Верховный Совет – коллегиальные органы власти. Решения принимаются после тщательных консультаций. Какая вам разница, чья подпись будет стоять? Зато хотя бы видимость преемственности власти будет.

Они, сволочи, прекрасно понимают, что молодой Василий Сталин – это еще один голос в ГКО против них, против их личной власти. Пока был жив Сам, она была резко ограничена. А теперь…

Да что ты, Синельников, к этой преемственности власти прицепился? Сам-то ты кто такой? Не много ли на себя берешь? – возмущается все тот же Мехлис.

Вот тут он не прав. Совершенно не прав. Переходить на лица не стоило. Тем более на лица, облеченные реальной властью. Я ведь и обидеться могу.

Я посмотрел Мехлису прямо в глаза.

Кто я такой? Я тот, кого поставил на мое место Иосиф Виссарионович. Вы считаете, что товарищ Сталин был не прав? Вы хотите оспорить его решение? Кто еще так думает?

Я обвел взглядом всех находившихся в кабинете. Кое-кто не выдержал и отвел глаза. Меньшинство. Наступила тишина. Кажется, до них дошло. Ведь охрана в приемной выполнит любой мой приказ. Надо брать быка за рога. А потом… Потом я уберу всех, кто будет мешать нормально работать на благо страны. Кого на пенсию, а кого и к стенке.

Ставлю вопрос на голосование. Кто за то, чтобы Василия Иосифовича Сталина ввести в состав Государственного Комитета Обороны и избрать председателем Президиума Верховного Совета?

Сразу и за то, и за то голосуем? – удивился Каганович.

Конечно, Лазарь Моисеевич. А чего тянуть? Работать надо. Страна ждет.

Ну, тогда я – за!

Как ты себя чувствуешь?

Да все нормально, Егор. Лучше расскажи, что там, на совещании, решили? – выглядел он действительно неплохо. Всего-то четыре часа сна.

Да тоже – нормально. Лаврентий Палыч молчал, хотя мы заранее и не договаривались. Все же понимали, что он сейчас как председатель ГКО – вне конкурса. А меня же знают именно как человека Берии, что, в общем-то, недалеко от правды. Пришлось чуть-чуть нажать. В результате – все как и ожидалось. Молодые все проголосовали за тебя. Старики, за редким исключением – против.

А вот здесь давай подробно. Мне надо знать, на кого можно положиться. Хотя, – он задумался, – подожди. Дай-ка я попробую сам. Мехлис – против.

Я кивнул.

Этого вообще надо от власти убирать. Дурак редкостный. В том мире в Крыму во время войны он такое творил… И чего его отец рядом держал? Ладно, поехали дальше. Маленков. Тоже против. Но вот его надо убеждать. Нужный, а главное – умный и работоспособный.

А я уже думал, как его убирать, – пришлось признаться мне.

Вася взглянул на меня, усмехнулся и сказал:

Егор, есть враги и Враги. Разницу понимаешь?

Теперь уже я заинтересованно посмотрел на Василия.

Одни лезут во власть, потому что она является для них самоцелью. Они от власти получают удовольствие, как нормальный человек от секса. При этом они иногда могут быть полезны стране потому, что рвутся вверх, и поэтому на данном уровне работают более-менее качественно. Вот на самую верхушку пирамиды их допускать нельзя, ибо самодуры и могут угробить все, что делалось до них, – объясняя, Василий в темпе уничтожал все, что я достал из холодильника. Все, что вчера приготовила для нас домработница. Я, соответственно, не отставал от него.

Другие идут во власть, прекрасно понимая, что это тяжелая, но нужная работа. Что ее лучше, чем они сами, сделать мало кто сможет. Примеры? Отец, Берия и, как бы странным тебе это ни показалось, Маленков. Но если первые всегда очень четко расставляют приоритеты, – Василий сам не заметил, что говорит об Иосифе Виссарионовиче в настоящем времени. Наверное, в глубине души еще не хочет верить в его смерть, – то Маленков просто не совсем правильно смотрит на меня как на лидера. Его надо убедить. Причем не словами, а делом. Языком молоть у нас любителей хватает, а потому поверит он мне только тогда, когда увидит результаты работы.

Вася, – не выдержал я, – но он же предал Берию в том мире!

И что? Об этом знаем здесь только мы с тобой. Он для меня – ресурс. Пока не использую полностью – не отдам.

Я посмотрел на Василия внимательно. Да, он к работе, кажется, готов.

А почему ты не предупредил, – я немного замялся. Чуть было не сказал – Сталина. Ведь теперь Сталин во всех громких смыслах этой фамилии – он сам, – почему ты не предупредил Иосифа Виссарионовича о Власове?

Забыл, – после небольшой паузы ответил Вася, – вот хочешь – верь, хочешь – не верь – забыл. Там, – он выделил это слово интонацией, – у меня не было такой памяти, как сейчас. Хотя дело не только в этом. Даже совсем не в этом. Память – вообще странная штука. Хорошее она помнит значительно лучше, а плохое пытается забыть. А Власов – такая мразь…

В дверь кухни постучали.

Войдите, – разрешил я.

Появился мой ординарец и протянул какую-то бумагу. Я посмотрел и передал документ Васе. Четвертая армия вермахта под командованием генерал-полковника фон Клюге, уже третью неделю сидящая в окружении, капитулировала.

Оголодала, видать, немчура. Гитлер пытался воздушный мост для Клюге устроить, как Паулюсу в том мире в Сталинграде, но здесь – это вам не там. Ни тонны, ни килограмма, ни даже грамма грузов им доставить не удалось, – констатировал Вася, когда ординарец вышел.

Похоже, этот мир для Василия тоже стал ближе?

Нет, я категорически против! – Василий занял кабинет отца, и ни одна сволочь не посмела рыпнуться. После моей вчерашней, в общем-то неприкрытой угрозы многие наверняка подумали и сделали выводы. Сейчас Вася сидел с торца длинного стола для совещаний. Там, где обычно сидел Иосиф Виссарионович. Маршал Берия, хотя именно он официально стал председателем ГКО, сидел справа, а я, как всегда, слева.

Вообще, какой смысл нам воевать против Штатов? Чтобы оказаться одним против всего мира?

Вася, но они же…

Василий Иосифович, – громко перебил и поправил я Маленкова.

Георгий Максимилианович замолчал, посмотрел на Берию и, не увидев какой-либо реакции с его стороны, продолжил:

Василий Иосифович, но они же убили вашего отца, Молотова, Ворошилова, всю делегацию… – он уговаривал Сталина, как маленького ребенка. Хотя… А кем до вчерашнего дня был этот девятнадцатилетний подполковник, с его точки зрения?

Кто «они»? Лично Рузвельт? Его приказ выполнял Линдберг? – Вася говорил спокойно, не вставая со своего места. – Да поймите: эта диверсия бьет по Штатам ничуть не меньше, чем по Советскому Союзу. В общем, так: американцы уже представили все оригиналы документов, подписанных моим отцом на переговорах нашему послу в Вашингтоне.

Василий помолчал, посмотрел на всех присутствующих, вытащил папиросу из пачки «Беломора», закурил и продолжил, заметно начиная волноваться:

Их Конгресс уже ратифицировал эти документы. Торопятся… И правильно делают. Это мое личное горе, это горе всей страны, но отец никогда не простил бы, если мы сейчас не сделаем так, как он хотел. Иосиф Виссарионович Сталин работал для Советского Союза, для его будущего, и мы обязаны продолжить его дело… – Вася запнулся и замолчал.

Берия положил свою ладонь на руку Василия. Тот явно не мог говорить. Волнение мешало.

Так, товарищи, – заговорил Лаврентий Павлович, продолжая держать свою ладонь на Васином предплечье, – мы будем продолжать действовать так, как было решено еще перед войной на том памятном совещании ГКО. Надеюсь, все согласны с моим решением?

Маршал обвел своим тяжелым взглядом присутствующих. Несогласных не было. Берия поднял свою ладонь с руки Василия, снял пенсне, помассировал переносицу и надел пенсне обратно.

Сейчас десятиминутный перерыв, затем продолжим, – Лаврентий Павлович посмотрел на Сталина и добавил:

Василий Иосифович, вы не возражаете?

Некоторые перестали дышать. До них стало доходить, кто теперь главный. Не вывеска, как они поначалу могли подумать. Особенно после моих слов на вчерашнем совещании. Н-да, вот так, одним предложением расставить все точки над «i»! Не только принять лидерство Василия Сталина самому, но и заставить это сделать других! Теперь я окончательно понял, что мы сработаемся. Умен Берия, ничего не скажешь. И чего эти идиоты убили его там в пятьдесят третьем? Ведь все могло быть по-другому, совершенно иначе…