3
Ты не помнишь этого дня.
Помнишь все, что предшествовало ему. Как вас учили летать на кораблях х’манков. Как в глазах старших день ото дня разгоралось пламя, прибитое некогда кровавым дождем. Помнишь совет, на котором послы чийенкее свидетельствовали о верности. Рожденный от семени великого вождя минувшей эпохи, ты уже принял высокий ранг, тебе предстояло стяжать славу, и тебя допустили. О, как болезненно светлы были лица всех, кто говорил о войне.
Вера.
И х’манков снова назвали червями. И обещали, что нигде, от планеты Хманкан до самых смутных и отдаленных окраин галактики, не останется ни единого х’манка. Что люди не проявят жадности, приличествующей только низшим расам, и не оставят живых врагов даже на развод, даже на украшения из костей.
Ты командовал отрядом резерва. И скрипел зубами, мысленно кляня командующего. Отчаянно хотелось быть в числе основных сил, но те корабли по праву принадлежали старым воинам, много лет ждавшим отмщения. Юнцов не пустили на острие атаки, самое почетное место. Впрочем, вам предстояло не менее увлекательное занятие — добивать врага, охотясь за ним по всему бескрайнему космосу.
Ты еще никогда не убивал х’манков. Привык отшатываться, прижиматься к стене, увидев случайно одного из них. Ты размышлял — как это будет?
И не помнишь.
Вас отозвали к Дикому Порту, защищать колонию от внезапно нарушивших договор нейтралитета пиратов. Пришлось покинуть корабли — и вы вели наземный бой, пока не узнали о том, что все кончено.
Навсегда.
Недавно по всем каналам прошло сообщение о том, что Ррит Кадара, наконец-то, на самом деле уничтожена. То есть уничтожена ее биосфера, массированной ракетной атакой с орбиты.
Может, и так.
Проверить несложно. Поглядим, будет ли еще производиться парфюмерия и косметика на кемайловой основе.
Разумеется, местер Ценкович прилетел на «Виджайю» не за мной. Он вообще не ожидал меня там встретить. Прилетел он за Дитрихом. На выделенном ксенологу и стратегическому консультанту гипере мастер должен был отправиться обратно на Землю-2, а сам Элия Наумович — далее к Уралу.
Браслетник Дитрих отключил. Задерживаться ассириец не хотел. Вот и двинулся на поиски, приведшие прямиком в медотсек.
Я не знаю, о чем они говорили. Через пару часов Дитрих разбудил меня и как ни в чем не бывало сказал, что местер Ценкович согласен подождать, пока я соберусь, и приглашает покинуть борт «Виджайи» всем вместе. Мастер не скрывал, что это его несколько удивило. «Не знаю, что у вас за знакомство, — было сказано с пожатием плечами, — но он заявил, что чувствует за тебя небольшую ответственность».
Ха!
Интересно выражаются ассирийцы.
Я согласилась. В конце концов, разобраться со всеми неясностями можно будет и потом. А месяц бессмысленного полета меня не радует.
Малыш страшно обрадовался, снова увидев меня вблизи. Начал прыгать, как маленький, и только что не кидаться на нас с Дитрихом. Нас это насмешило, а Элию Наумовича напугало, — он-то не разбирался в реакциях нукт так же хорошо, как в человеческой мимике.
— Только не говорите мне, Янина, что он болеет! — чуть торопливей, чем обычно, воскликнул он, отодвигаясь от дракона.
— Болеет? — изумилась я. — Почему?
— А на самом деле белый и пушистый, — пояснил Ценкович, усмехнувшись в бороду.
— Нукты ничем не болеют, — сказала я.
— Болеют, — возразил Дитрих, и я смутилась. Конечно, мастер знает лучше, но я ни о чем подобном даже не слышала. — Врожденные дефекты бывают. Расстройства психики…
— Психики? — переспросил шумер-душевед. — Высшая нервная деятельность, да, но я бы…
— Психики, — утвердительно повторил Дитрих. — Разума.
— Я думаю, — с откровенным удовольствием сказал ассириец, — нам с вами найдется, что обсудить…
Дитрих вежливо улыбнулся.
Тем временем Малыш ткнулся мордой мне в живот и потребовал чесать шейку. Он очень, очень долго пробыл без хорошей, он испугался и соскучился!
Да, нукты ничем не болеют. Разве что отравить их можно, что с успехом и проделывается временами. Зато, как это ни парадоксально, на родной планете они страдают от паразитов. Жуть до чего мерзкие формы жизни — что пресловутые «комарики», что черви-шкуроеды. Последние присасываются к броне и жрут прямо ее. Если нукта попадает в гнездо червей, его могут съесть заживо. Особенно жалко самок, с их заслонками на брюхе легче добраться до плоти…
Тип корабля был тот же, что и у «Испел». Он только яхтой не назывался. Так, маленький транспортник. Все выглядело не в пример скромнее, но в ходовой части «Акелла» даже превосходил роскошную сестру. Не более пятидесяти часов до Терры-без-номера.
«Виджайя» исчез в пространстве. Само пространство исчезло.
«Акелла» вошел в состояние мерцания.
Здесь Малыша никуда не пришлось прятать. Во-первых, никто его не боялся. Во-вторых, на нем собирались ставить опыты. В том смысле, что местер Ценкович с местером Вольфом спорили о мышлении нукт, выдвигая в качестве аргумента одно и то же — изумленного до глубины души Малыша.
Для меня-то вопроса не существовало. Но Элия Наумович приводил довольно убедительные доказательства того, что наших псевдоящеров нельзя считать в полной мере разумными. Отсутствие творческого начала, например.
Дитрих возражал. Рассказывал в запале такое, чего я не могла и вообразить. У мастеров своя премудрость. Не подлежащая свободному распространению.
На редкость занимательно было их слушать.
— Ну и ТТХ у вашего зверья, любезнейший местер Вольф! — откровенно сказал ассириец, впечатленный нуктовыми возможностями и способностями.
— Будь они обычным зверьем, стали бы с ними возиться? — усмехнулся Дитрих. — Ставить на вооружение?
Под конец они ударились в сравнительную ксенологию, и я вообще начала ловить каждое слово. Подозреваю, что эпохальных открытий они в своей беседе не делали, просто приводили чужие мнения, вспоминали чужие наблюдения, и все это было много раз описано в научной литературе. Но одно дело научная литература, попробуйте-ка ее почитать, и совсем другое — когда двое ученых запросто спорят о предмете. Сколько бы в их речи ни было жутких слов, все равно что-то понимаешь.
Оказалось, что Ценкович тоже курит.
На столе монументом высилась здоровенная пепельница в виде негритянской колдуньи, нагнувшейся над корзиной.
— Все шесть рас, которые сейчас контактируют, — сказал психиатр, дымя сигаретой, — очень близки. Даже пресловутые анкайи. Все построили городскую цивилизацию, развили науку и технику, вышли в космос и стали осваивать другие планеты. Это уже означает схожее устройство психики. А должны быть другие расы. Совершенно. Может быть, не в нашей Галактике…
— В Магеллановых облаках? — спросила я с умыслом: мне хотелось тоже вставить словечко. А то сижу рядом с Малышом, точно второй боевой зверь, ничего в высоких материях не смыслящий.
Ценкович покосился на меня.
— Вполне возможно.
— Элия Наумович, а вы знаете, что там уже обнаружили новую расу? — прозвучало это у меня очень по-детски; самой стало смешно. «Дяденька профессор, а вы знаете, что Солнце больше Земли?»
— Ссннцйк? — шумерской дикции можно было только позавидовать. Ценкович улыбнулся вполне понимающе, — Их еще «сниками» называют. Конечно, знаю.
— Эй, — шутливо сказал Дитрих. Я подумала, что в процессе научного спора он оттаял. А то чуть ли не волком смотрел на психиатрического ассирийца. Вот и хорошо. — Что это еще за тайны мироздания?
— Вольный поиск, — кратко объяснил Ценкович. — «Кролики Роджеры». Закопались аж в самую другую галактику и нашли там братьев по разуму. После чего организовали экстремальный туризм — над братьями потешаться. Там докосмическая цивилизация.
— А как же конвенция?
— Не «как конвенция», любезнейший местер, — философски процедил шумер. — «Куда конвенция». И не при даме будь сказано, куда именно она вдвинута… Но дело не в том. Милейшая местра Лорцинг имела в виду характер психической организации новой расы. Так вот, вынужден разочаровать. Сники из Магелланова такие же, как мы. Даже чрезмерно близки, на уровне нкхва. А должны быть другие расы. Иные. Настолько, что мы можем их просто не заметить. Не понять, что они разумны… Я не склонен праздно фантазировать. Был один очень горький случай в истории, потому меня и заинтересовала эта проблема.
Дитрих развел руками.
— Мы все внимание.
Даже Малыш притих.
— Была такая планета, — сказал Элия Наумович, — Ррит Наирга. К ррит она мало отношения имела. Они ее всего сотню лет назад открыли и даже не осваивали толком. Нечего там было, по большому счету, осваивать. Так, планета-рудник на очереди. Атмосфера на ней была, хорошая атмосфера…
Он затянулся и экономным движением хирурга стряхнул пепел в корзину черной шаманки.
— …с дефицитом кислорода. Молодая жизнь. Очень молодая. Незадолго до первой войны ррит все-таки начали разработку планеты. Построили там подземные заводы на полном цикле, чтобы наружу только готовые хархи выскакивали. И как наши эту Наиргу утюжили… Ни одну планету так не драли. Живые мины туда запускали тысячами, и все без толку.
Я вспомнила Макса с «Делино». «Полетели дальше к Ррит Наирге». Видимо, все же был прототип у истории. Теперь уже не узнать, что стряслось на самом деле, но что-то — точно…
— Было такое, — сказал Дитрих.
— Жизнь, — повторил Ценкович. — Там была разумная жизнь. Вы можете это себе представить, разумная жизнь на основе прокариотов!
Я напрягла мозги.
— Безъядерных клеток? — для меня уточнил Дитрих.
— Именно! — почти с восторгом повторил психиатр.
— Ну и?
— Ррит они были безразличны. Они им не мешали. Ррит дробили скалы, добывая руду, а эти плескались в океане. Огромные колонии клеток-прокариотов. Они умели собирать, хранить и вырабатывать электричество. У них язык был на основе электрических импульсов, поэтому звукового названия и нет… Сведений нет почти, только из третьих рук. Какие-то любопытные ррит что-то исследовали, частично эти сведения получили лаэкно, и уже потом, ошметки — мы. Они, эти колонии, были вроде живых пней в метр высоты. Передвигались со скоростью пятьдесят метров в час. Ррит их даже для развлечения не убивали, ну какое тут развлечение?
Нелюбезный рритский посол Р’харта, помнится, поминал разумную плесень. Неужели не с потолка взял?
— И что?
— У них было искусство, — вздохнул Ценкович. — Вроде стихов. На основе электрических импульсов. Понимаете? У пней, состоящих из клеток-прокариотов, было свое искусство…
— И что случилось?
— Когда наши поняли, что ррит никак не выкурить, — сухо сказал шумер, — они снесли всю биосферу планеты. Всю вообще. Она и так слабенькая была, недавно зародившаяся. Астероидный пояс рядом случился, даже бомб тратить не пришлось… Там теперь ничего нет.
— Жалко, — сказала я. — Неужели никто не знал?
— Почему? — вскинулся Ценкович. — Знали. Но шла война. Лес рубят — щепки летят. Вы вспомнили про Магелланово облако, а я про Наиргу. У меня есть гипотеза, что многих рас просто не замечают. А многих долго не замечали и, в конце концов, уничтожили. И теперь уже никому нет до этого дела. А какое богатство впечатлений могло бы дать общение с принципиально иной расой!
— Впечатлений и от похожих рас полно, — мрачновато заметил Дитрих, запаливая новую сигарету. — Впечатлений и стрельбы…
— Alas! — печально согласился Ценкович. — Но, возможно, что с двумя альтернативными расами мы и сейчас находимся в превосходном симбиозе. Почти.
— Так вы признали нукт альтернативной расой? — с улыбкой уточнил Дитрих.
— Я допускаю возможность, скажем так.
— А вторая? — я опередила Дитриха.
Элия Наумович сложил пальцы домиком.
— Гипотетически, только гипотетически. Это квазициты.
— Что? — довольно глупо сказала я. — Но они неразумны!
— Мы пользуемся маленькими фрагментами их колоний. Вдобавок мутированными, — пояснил шумер. — А колония — это цельный организм. Если бы мне позволили провести исследования на Третьей Терре… но ведь не позволят. Потому остается только повторить: alas!
Это даже я понимаю: если паче чаяния обнаружится, что квазициты — разумная раса, то придется либо менять конвенцию, либо отказываться от нее. Никто не пойдет на то, чтобы лишиться биопластика. В принципе, можно представить, что нукт признают полноценной расой и откажутся от их эксплуатации. Фатальных последствий не будет. Но от пластика, даже если это действительно изуродованные фрагменты тел разумных существ, — от пластика не откажутся никогда.
По себе сужу.
До прибытия на Терру оставалась всего пара часов. «Акелла» уже вышел из мерцания, когда местер Ценкович подошел ко мне, взял за плечо и мягко отвел в сторону. В пустой коридор, ведущий к рубке. Одна из ламп погасла, и оттого свет здесь стоял какой-то замогильный.
— Яна, — сказал шумер, — во-первых, хочу уведомить, что мое приглашение остается в силе.
— Спасибо… — начала я.
— Но! — Элия Наумович поднял палец. — Вам не так легко будет на него откликнуться. Я в любом случае собирался послать вам вызов, но коли уж мы видим друг друга лично, отчего не воспользоваться ситуацией? Так вот, как вы смотрите на то, чтобы получить индикарту Седьмой Терры?
Я вытаращилась. Миграция на Урал была закрыта много лет назад, невзирая на более чем скромные цифры переписи. Стать семитерранином почти невозможно, если вас не приглашают родственники. Или правительство.
— С определенными ограничениями, увы, — каялся шумер, — поскольку вы в любом случае не переедете к нам на постоянное место жительства и не сдадите экзамен на знание языка. Совмещенное гражданство, только личное, не распространяющееся на детей и других родственников.
— Я очень польщена, — сказала я, немало опешив, — но зачем я вам нужна?
— Честно? — тонко улыбнулся местер Ценкович. — Совершенно не нужны. Но, во-первых, я обещал и сдержу слово, а во-вторых, у нас я легко могу устроить вам операцию.
— Какую операцию? — глупо спросила я, окончательно растерявшись.
Элия Наумович на меня умилился. Заулыбался. Огромные черные глаза заблестели, в чаще бороды впервые показались зубы: кривоватые, но хорошего оттенка.
— Запчасти, — сказал он. — Вам, к несчастью, выдали не полный комплект. Но это можно поправить. У нас отличные врачи. И вы будете хмурить бровки, морщить носик и подмигивать. Это здорово прибавит вам обаяния.
— Я думала, это делают только на Земле…
— Делают, — с легким пренебрежением сказал Ценкович. — Но там вас будут резать и зашивать, и продержат еще месяц на реабилитации — а вы знаете, сколько стоит день пребывания в более-менее приличной клинике. А мы не будем вас резать, — и он подмигнул с детским задором. — У нас другие методы. Мы немного пошаманим, и все вырастет само.
Я засмеялась.
— Так вот, — продолжал он уже совершенно серьезно. — Я не могу обещать, что это будет совсем даром, но накладно для вас не будет — обещаю.
— То есть как?
— Элементарно, — он пошевелил пальцами. — Вы служили в составе наших частей. Вы получите индикарту. Вы приходите на прием ко мне, я с вами работаю как психотерапевт, мы решаем ваши проблемы. И я пишу, что вам показана пластическая операция. По психологическим причинам. И вам ее делают как солдату Урала — бесплатно. Затраты — только на временное проживание там у нас.
Я стояла и моргала, не в состоянии поверить своим ушам.
— Элия Наумович! Зачем?
— Да прекратишь ты задавать глупые вопросы или нет? — напоказ рассердился вавилонский муж и начал сверкать глазами. — Зачем, зачем! Можешь ты поверить, что люди иногда делают добрые дела просто потому, что им это ничего не стоит? И вообще, — он развернулся, собираясь уходить, но еще глянул на меня через плечо, — одного человека ты своими «зачем» вогнала в хронический стресс. А это человек, имеющий значение для человечества, бестолковая ты девчонка! Три десятка лет! Инфантилизм прогрессирует!
Он зашагал по кают-компании, дальше к жилым помещениям, бурча под нос странноватые числовые выкладки по поводу возраста формирования личности в разные века человеческой истории. Вывод, к которому он пришел, я краем уха услышала, но ничего высоконаучного в нем не было.
«Куда катится мир?»
Ха!
Прелесть, что за старый хрен.
Хронический стресс, надо же. Инфантилизм. А то, что сорокалетний мужчина не может выговорить три обычнейших слова, — это не инфантилизм?
Или мне их говорить первой?
