Вечер 132 – 143 сутки.
Река — степь
Вечером наш караван совершил незапланированную остановку, причиной которой послужил показавшийся на закате уже знакомый, огромный желто-зеленоватый диск. По этому поводу решили устроить небольшой праздник: высадились на берег, разожгли костры и удобно устроились вокруг, беседуя и перекусывая, обсуждая произошедшие за это время события. Я узнала, что после отделения свободных в первые несколько дней случилось две кражи и одно нападение; к счастью, жертва выжила, но случайные свидетели оказались смелыми и принципиальными личностями, в результате всех преступников казнили. С тех пор никаких проблем не возникало: то ли преступники убедились, что законы по-прежнему действуют, то ли людей такого склада просто не осталось.
Совершенно неожиданным событием оказалось то, что в этот же вечер Сева решил вернуться к нам на плот. Он сообщил об этом немного резковато, деловым тоном, после чего заявил:
— Мы должны дать нормальные названия нашим расам… ну, то есть нашим видам. Нормальные, научные названия.
— А чем тебе «люди» не нравятся? — удивился Игорь.
— Какое право мы имеем называть себя «людьми», а их, — инженер указал на меня, — «оборотнями»? Какое право мы имеем называть «троллей» — «троллями», если сами являемся людьми не больше, чем они? Нет уж, давайте называть вещи своими именами. Или «людьми» являются все наши виды, или уж никто.
Его эмоциональная речь вызвала у меня улыбку. Хотя мне и пришлось смириться с общепринятым названием моего вида, тем не менее, оно до сих пор вызывало внутреннее недовольство.
— Спасибо, — я вздохнула. — Но всех не переделать.
— Всех и не надо, — решительно возразил Сева. — Но нашу группу — вполне возможно. Хотя бы латинские термины ввести, «Homo какой-нибудь-там».
— Не пойдет, — возразила я. — По-моему мы относимся к разным родам, так что родовое название тоже должно быть разным.
Сева смерил меня яростным взглядом.
— Только из-за того, что мы далеки друг от друга, ты готова лишить кого-то права называться человеком?
— Нет, но… — я замолчала, не в силах придумать достойного аргумента. Ну, правда, не говорить же теперь, что в биологии так не принято.
— А почему бы и нет, — поддержал Севину идею Игорь. — Что в этом такого страшного?
— В крайнем случае, можно дать сложное, двойное, родовое название каждому, — развила мысль Надя. — Тогда и «человек» в каждом названии будет присутствовать, и путаться не начнут.
— Ну, не знаю, — недовольно пробурчала я. — Все равно простое видовое название — лучше.
Однако большинство высказалось за двойную терминологию, после чего приступили к ее обсуждению. В конце приняли решение троллям и их здоровым сородичам присвоить уже известное в сети название Homo alterus — человек измененный. Особенно за этот вариант ратовали мы с Ильей, а Росс, Маркус и Сева активно возражали, желая, чтобы он достался их виду. После долгих споров «людей» назвали Homo oculeus. Идею подал Росс, вспомнив, что у его вида в лобной части, между полушариями мозга, выступает округлое образование, по форме отдаленно напоминающее глаз. А вот на дословный перевод никто не согласился, в результате бытовым русским (а, точнее, керельским) названием назначили — человек лесной. Я яростно отстояла право на красивое латинское название своего вида — Homo nebulosus — человек туманный, но вот на бытовое запала уже не хватило, в результате перевод звучал гораздо примитивнее — человеко-зверь.
После того, как мы определились с терминологией, все вернулось на круги своя, даже Игорь продолжал говорить о моем виде, как об «оборотнях», и лишь Сева непреклонно соблюдал установленные им самим правила. Причем когда он говорил о каком-то конкретном виде, то использовал латинское название, а в других случаях отзывался о всех одинаково, как о людях. Мало того, в разговоре он пытался и других приучить к этим терминам, но, быстро убедившись в бесплодности увещеваний, начал делать вид, что не понимает, о ком речь, стоило кому-то сказать про оборотня или тролля.
Вообще, поведение инженера после возвращения кардинально изменилось. Проснувшись, он разворачивал бурную деятельность: добровольно ломал хворост для костра, сделал два стеллажа и низкий столик на второй этаж, набрав на привале лозы, учился плести корзины, что-то старательно вырезал из дерева и бамбука и даже затеял ремонт крыши, хотя, на мой взгляд, она в этом еще не нуждалась. Выбившись из сил, Сева смывал пот речной водой и отправлялся на заслуженный отдых, но, как только у него появлялись силы, все начиналось сначала. Наконец, через три дня, за завтраком он торжественно объявил:
— А у меня молоко пропало! — и взглядом призвал оценить его достижение.
— Поздравляю, — неуверенно сказала я.
— Ты ради этого все время вкалывал? — поразился Росс. — Да я лучше детей кормить буду, чем так надрываться!
Остальные промолчали, но на их лицах отразилось согласие с зеленокожим.
— Теперь все как раньше будет? — с надеждой предположил Игорь.
— Почти, — улыбнулся Сева.
— Как думаешь, у него от того, что он надрывается, молоко пропало? — обеспокоенно спросила я Надю, когда мы остались наедине. — Он себе-то не навредит?
— Или от этого, или от стресса, — вздохнула собеседница. — Но его, похоже, не остановить.
И действительно, инженер продолжал вести очень активный образ жизни, начав даже, когда появлялось свободное время, выполнять разные физические упражнения. Только через неделю Маркусу удалось вернуть Севу к исконному роду занятий посвященных. Оказалось, что наш инженер очень увлекающийся и азартный человек: занимаясь тем, что его действительно интересовало, он легко забывал даже о сне и пище, так что приходилось каждый раз отвлекать его, заслуживая обиженные комментарии. Увлекшись творческим заданием, Сева расслабился, и молоко вновь появилось, но инженер настолько погрузился в мир идей, что его это не взволновало.
Джунгли остались позади, теперь вокруг простиралось зеленое море травы, в котором изредка встречались небольшие рощицы и отдельные деревья. Большую часть побережья покрывали заросли кустов, в том числе несколько видов с гибкими, хорошо подходящими для плетения прутьями. Папортошка в этих местах не росла, впрочем, как и большинство знакомых продуктов, зато мы каждый день обнаруживали что-то новое, так что в пищевом плане ситуация не ухудшилась. Непривычно яркий из-за отсутствия зеленой защиты свет наступающей «лунной ночи» причинял дискомфорт, поэтому многие раньше не прикрытые плоты обзавелись шалашами или плетеными навесами.
С помощью Нади мы смогли наконец обнаружить, чего не хватает в нашем молоке полукровкам — сахаров. Регулярно подкармливая сиропом из сладких ягод или фруктов, когда их удавалось найти, мы добились того, что дети перестали слабеть. Спали они по-прежнему мало, впрочем, этим отличались все полукровки, которых матери решили оставить в живых. По молчаливой договоренности мы с Лилей часто клали их рядом, и они с интересом наблюдали за повседневной жизнью на плоту. Почти не капризничая, двое мальчиков быстро заслужили симпатию всех мужчин, Игорь даже выразил готовность помогать за ними ухаживать и кормить, чем и занимался иногда, если мы хотели отдохнуть. Его помощь очень меня порадовала, потому что по мере того, как к Диме возвращались силы, увеличивался его аппетит, и я начала опасаться, что молока на двоих у меня все же не хватит.
Вера, Вероника и Света за это время разродились здоровыми чистокровными девочками. Чистокровные дети оказались гораздо капризнее полукровок, чуть что их не устраивало — начинались слезы и крики. Когда я находилась рядом, Рысь тоже могла покапризничать, но стоило ее оставить одну — сразу затихала и засыпала. Честно говоря, иногда, сильно устав, я пользовалась этим приемом, хотя обычно старалась не злоупотреблять и не лишать дочь материнского общества. На тринадцатый день жизни у Рыси открылись уши, а на пятнадцатый — глаза. В тот день она впервые подарила мне улыбку. Малышка по-прежнему большую часть времени спала, но в краткие периоды бодрствования начала ориентироваться, например, узнавать меня еще до того, как я брала ее на руки.
Греясь в лучах утреннего солнца, я наблюдала за зеленокожим, который все еще не отказался от идеи изучить наш внутренний животный мир, и размышляла. У Росса живет тот же вид червей, который минимум два раза вызвал серьезное, угрожающее жизни заболевание. У других «людей» нашего плота — тоже. Можно предположить, что большинство сплавляющихся заражены этим паразитом. Тогда почему дней через двадцать после отплытия все, имеющие некоторые, не слишком сильные, признаки болезни, поправились? Да, кстати, и цитадельские тоже перед разделением уже выглядели гораздо здоровее. Почему сейчас среди окружающих меня людей нет больных? Факт, конечно, радостный, но он означает, что одних глистов недостаточно для возникновения непроходимости кишечника. И у цитадельских, и в том лагере, к которому я присоединилась, наблюдалась нехватка продуктов питания. Голод вызывает ослабление организма, оно — болезнь. Это хорошо сочетается с тем фактом, что в нашем лагере голодание не вступило в полную силу, тогда как цитадельские действительно серьезно от него пострадали — соответственно, и больных у них больше. Стоп, не получается. Насколько я помню, в нашем лагере были отдельные группы, пораженные сильнее остальных, и посвященные в них не входили! Зато болели почти все махаоны и еще кто-то.
— Игорь, а ты случайно не знаешь, как махаоны жили до начала сплава?
— Нормально, а что?
— Нет, мне конкретно интересно: голодали ли, чем питались, какой лагерь устроили, болели ли…
— Да нет, они совсем не голодали, потому что рыболовы отменные. И лагерь хороший был, чистый… — я махнула рукой, показывая что можно не продолжать.
Отменные рыболовы! Поскольку в лагере было не до разносолов, наверняка они питались преимущественно рыбой, как и цитадельские. И так же, как и цитадельские, страдали непроходимостью…
— Росс! — от моего вопля зеленокожий вздрогнул и, оторвавшись от микроскопа, одарил меня недовольным взглядом. — Тот человек, которого ты оперировал первым… Вы были знакомы?
— Да, и что?
— У меня такой вопрос: он случайно не отличался какими-то особыми пристрастиями в питании? — любую гипотезу лучше надо подтвердить, а только потом высказывать.
— Да, был у него заскок: он почти растительной пищи не ел. Все мясо да рыба, рыба да мясо… как только не надоело.
— Рыба! И махаоны, и цитадельские, и твой знакомый питались преимущественно рыбой! — радостно заявила я. — Так может дело не в глистах, а в рыбе? Или в несбалансированном питании. Ведь мы тоже рыбу едим и ничего, здоровы.
— Ну знаешь, ты осторожней с выражениями, а то я вообще ее есть перестану, — честно предупредила меня прислушивающаяся к нашему разговору Юля.
— Кстати, у меня есть идея насчет репеллента, дурацкая, правда… — окрыленная успехом, высказала предположение я.
— И? — заинтересовался Игорь.
— Меня мухи не кусают. Если взять, например, немного моего пота и намазаться…
— Мне кажется, это не выход, — неодобрительно покачала головой Надя.
— А я согласен быть подопытным кроликом! — поддержал мою инициативу Игорь.
Собрав немного пота, математик размазал его по своей ноге. От кровососов мой пот действительно помог отлично, вот только сам вызвал сильную аллергическую реакцию: уже через час кожа на ноге Игоря воспалилась и покрылась многочисленными мелкими пузырьками с прозрачной жидкостью.
— Прости, я должна была думать раньше, что если мухи меня не едят, для этого должны быть весомые причины, — покаялась я.
— Я сам вызвался, — утешил меня Игорь. — Жаль, но этот вариант репеллента нам однозначно не подходит.
— Будем искать другие возможности, — закончила разговор Надя, обрабатывая ногу математика.