Снег лениво, будто бы сомневаясь, падал на лед. Тучи полностью закрыли небо, еще час назад казавшееся прояснившимся. «Метель» вновь подступала. Уже усилились порывы ветра, замогильно завывающего в развалинах, усилился снегопад. Скоро с поверхности уйдут даже самые страшные твари. Ничто живое не может выдержать разбушевавшуюся «метель». Тем более человек.

Я шел почти вслепую. Голова отчаянно кружилась от слабости и потери крови, боль в раненой руке постепенно нарастала, пульсация нагоняла расплавленного металла в кровь. Оставшиеся три процента заряда в «умной броне» теперь не могли обеспечить тепла и полной защиты. Только усиление гидравлики. Когда закончится и это — наступит конец. Уже сейчас грудь отчаянно холодит, и сердце, то ли от потери крови, то ли от холода, едва бьется.

— Все, Джей, скоро будем дома, — хрипло сказал я и сам не узнал своего голоса. Отрешенность и обреченность настолько явно сквозили в словах, что мне на миг сделалось жутко. Куда уж там утешать серьезно раненого американца. Впрочем, через секунду мне вновь стало все равно.

Висящий на правом плече и истекающий кровью Джеймс Дэйсон ничего не ответил. Он уже давно потерял сознание.

Словно призрак восставшего из пепла Феникса, американец появился в самый последний момент. Уж не знаю, как ему удалось пробраться по коридору с такими ранами, как у него, наверное, он очень хотел жить. Или не хотел, чтобы мы с Джексоном его бросили. Но он прополз, преодолел, прогрыз это расстояние! И увидев своего друга и товарища мертвым, а меня под дулом КАта, сам схватил отброшенное Вичкой мое оружие. Я смутно помню выстрел и вспышку огня в темноте. Но зато на всю жизнь (а много ли мне ее осталось?!) я запомню, как медленно падало тело Вички. Будто подбитая на лету птица, нелепо размахивая руками, она упала на заледенелый пол. Я навсегда запомню ее лицо, до самого конца выражавшее смесь удивления и боли. Вичка смотрела на меня, и ее глаза выражали любовь… ту, что навсегда исчезла под ледяным покрывалом «метели»…

Пуля американца попала в щель «умной брони», поразив девушку прямо в сердце. Я не помню мига, когда спасший мою жизнь в последний раз Джеймс впал в беспамятство. Я закричал. Не обращая внимания на боль в изувеченной руке, вскочил и бросился к Вичке. Я проклинал умелых и беспощадных убийц американцев, что так неожиданно появились на моем пути. Я молил Бога, чтобы моя женщина выжила, чтобы я смог спасти ее. Ведь это уже конец пути, до Кремля рукой подать. А там наверняка есть врачи, что смогут помочь…

Помню, я уцепился изо всех сил за эту мысль. Быстро и суматошно содрал броневые пластины с Вички, ножом вскрыл комбинезон. Не обращая внимания на отверстие под грудью девушки, из которого медленно вытекала густая темно красная кровь, я сделал искусственное дыхание… потом массаж сердца, растирал конечности… это был миг отчаяния…

Сколько я пролежал в тех развалинах? Минуту? Час? Сутки?!

Я пришел в себя с трудом. Просто вдруг осознал себя обнимающим холодное тело Вички. Ржавым и зазубренным ножом палача проникла в сознание мысль, что она мертва… Ее убил американский спецагент, чтобы спасти… МНЕ жизнь… Это было последнее, что смог сделать Джеймс. И я, перед тем как взвалил его тело на плечи и отправился в путь, нашел в себе смелость заглянуть в лицо Виктории в последний раз…

Я не знаю, чего больше сейчас во мне: радости, облегчения или тупой боли? Спокойное, умиротворенное лицо Вички навсегда останется таким для меня… Не будет больше бреда и боли… так же, как не будет и ее…

Вместе с кромешной болью утраты возник вопрос: зачем все это? Ради чего? Весь этот путь, лишения, убийства… зачем?..

Я шел сквозь «метель», ничего не замечая вокруг. Мысли роились в голове, как муравьи в потревоженном муравейнике. Но ни одна из них не рождала в душе никаких чувств. Странная пустота осталась на месте выжженного сердца… и больше нет ничего.

Я не знаю, зачем я продолжил идти. Так хотелось бросить все и остаться рядом с Вичкой… но я пошел…

Голова американца неловко ударилась о приклад КАта, безвольно замоталась на расслабленной шее.

— Уже скоро, Джей… — еще раз прошептал я.

Мои слова прозвучали глухо, как будто из колодца. Я уже стал слышать почти все звуки после того взрыва в комнате, остался только этот странный, тонкий противный писк.

Вспомнилось, что такой писк, на самой грани слуха, означает отмирание слуховых нервов. Пока я слышу этот писк, я еще могу воспринимать звук на такой частоте. Как только он прекратится — все. Я оглохну и больше не смогу слышать низкие частоты. Никогда не услышу комара и пролетающую муху…

Впрочем, что это я? Какой комар? Какая муха?! В «метели» нет ни того, ни другого. Да и мне ли беспокоиться за свой слух, когда я могу просто упасть на ближних подступах к цели. Нелепая смерть на финишной прямой. Я уже не чувствую свою руку, крови потерял столько, что сознание держится с трудом. Норовит то и дело нырнуть в сладкую, блаженную серую мглу, из-за которой, возможно, уже нет возврата. А я тут жалею себя, мол, комаров слышать не смогу…

Шагать стало легче, исчезли постоянные бугры и провалы в земле, означающие замороженные автомобили и дома. Между высокими холмами развалившихся домов расстояния стало больше, дорога шире.

Наконец, подняв в очередной раз голову, я выглянул из-за Джеймса.

Кремлевская стена была в сотне метров от меня. Но этот факт нисколько не тронул. Все мое внимание приковали к себе огромная пробоина в стене, разбросанные кирпичи из нее и рухнувший боевой вертолет. Вмерзшие по самую башню танки, с еще горящими бензобаками. Многочисленные тела солдат в черной форме…

Еще одно кладбище…