Бывают в жизни моменты, когда кажется, что ничто уже не сможет помешать задуманному. Кажется, что если приложено столько усилий, пройдено тысячи дорог, потеряны миллионы душ, то все просто обязательно должно получиться… А сколько выпито горькой воды из придорожных источников, отравленных страданиями и муками. А сколько ночей было проведено без сна, когда смотришь в бесконечную, родную, но такую бездушную пустоту звездного неба и раздумываешь о смерти. Сколько раз палец поглаживал курок, а сердце устало замирало. Ждало своего часа… Но — все! Сейчас ты дойдешь до финальной черты, за которой тебя ждут победа и заслуженный отдых.

Но у слепой Судьбы, коварной, как портовый убийца, что бросается из темноты с кинжалом, свои планы. Ей недостаточны твои потуги, для нее малы твои жертвы. И она, с легкостью опытного шулера, меняет карты в колоде, подкладывая врагу десяток тузов. А сама с холодным равнодушием посмотрит на то, как ты будешь выкручиваться. И плевать она хотела на то, что ты, может быть, захлебнешься и пойдешь ко дну. Ей важна сама Игра, а не результат…

Солнечный день подходил к концу. Снег, по-моему, стал реже, и сумерки не так резко меняли картины окружающего пейзажа. К тому же, будто по заказу, ветер почти утих. Над развалинами, что уже почти не видны под многометровыми слоями снега, повисла тишина. Наши шаги — единственный звук в окружающем нас мертвом мире. Вокруг проплывают заснеженные холмы, могильными крестами на всеобщем кладбище возвышаются скелеты зданий, почти не видные из-подо льда. Где-то вдали тоскливо проревела какая-то тварь. Ее вой был настолько тосклив и зол, что мурашки пробежали по коже, а на руках волосы встали дыбом. По-моему, мне такой твари видеть еще не доводилось. Впрочем, что значат жалкие три года Катастрофы, по сравнению с тем, что может скрываться в «метели»?!

После короткой, но жаркой схватки со «спрутом» осторожность переросла в фобию. Я буквально прикипал взглядом ко льду под ногами, прежде чем ступить на него. А если участок покрыт снегом, старался обойти. Американцы косились, но молчали. Впрочем, Джеймс и сам проявлял повышенную настороженность. Так как он шел в середине группы, старался ступать только по моим следам. И всякий раз выжидал, когда же я пройду вперед. «Метель» кого угодно научит осторожности.

Ветер утих почти полностью. Рваная штора снега поредела еще больше, открывая часть горизонта. Почти впервые за три года после Катастрофы я увидел солнце. Мутный огненный шар на несколько мгновений вынырнул из грязных свинцовых туч, обжег теплом и печалью и скрылся вновь. В скупых лучах солнца ослепительно блеснули багровые звезды на знакомых шпилях. Они обожгли, заставили сердце тревожно и радостно забиться. Ни с чем не спутать гамму чувств, что возникает при взгляде на них: гордость, историческую заинтересованность и политическое отвращение.

— Мы в пяти километрах от цели, командир! — бодро проинформировал Джексон. Американцы смотрели на далекий Кремль, будто воочию увидели победно шагающую по вражеским странам статую Свободы.

Я не ответил. Где-то в глубине души возникло странное чувство. Оно росло, крепло, распрямляло пепельные, пахнущие болью крылья, пока не превратилось в давящее ощущение пустоты. Это новое чувство настолько захватило меня, что я невольно замедлил шаг. Чувство одновременно требовало выхода в сдавленном стоне сквозь зубы и обязывало задавить его в глубине, в зародыше. Именно таким и должно быть настоящему предчувствию беды.

Я оглянулся. Восторг и тихий ужас одновременно морозом скользнули по коже, и я едва сдержал дрожь.

Мы шли по холму. И в дырах снежного савана отчетливо было видно почти весь путь, что мы прошли. Величественный некогда город предстал в развалинах. Сплошное кладбище. Могилы надежд и несбывшихся желаний, непрожитых жизней и неродившегося счастья. Багровые солнечные лучи осторожно скользнули по заледенелому насту, по обугленным развалинам, по ледяной пустыне…

Словно устыдившись быстро меняющегося мира, снежная туча вновь укрыла солнце, и тьма милостиво набросила пелену неведения. Но мрачное чувство причастившегося к тайне человека по-прежнему ярко цвело в душе. Сидя в Гарнизоне, в глубокой яме, с трудом приспособленной для жизни, понимаешь, что произошло. Но истинный масштаб Катастрофы предстал только сейчас, когда я своими глазами увидел Москву с высоты.

Я поспешно отвернулся, стараясь унять постыдную дрожь в руках. Заставил себя сделать шаг, усилием воли выбрасывая страшную картину из головы. Должно быть, это ужасно, вот так наблюдать настоящий конец света. И только сейчас, увидев ледяную пустыню, я внутренне согласился с Джексоном — настал Армагеддон. Все те мысли, наивные надежды, что трусливо лелеяли мы в Гарнизоне, будто скоро прибудет помощь, чтобы всех нас спасти, сгнили в своей несостоятельности. Мир действительно умирает…

Шаг удалось сделать с титаническим трудом, но следующий дался легче. Американцы шли впереди, ничего не подозревая о моем эмоциональном состоянии. Лишь однажды Джеймс обернулся — узнать причину моего отставания. Я, стараясь выглядеть бодрым, махнул рукой, переставляя одеревеневшие ноги. Коммандос махнул рукой в ответ, вновь переключился на неусыпное бдение, оценивая степень опасности на пути. В этот момент они ассоциировались у меня с бездушными автоматами, машинами убийства. Американцы упорно двигаются в пути, не отвлекаясь на мелочи. А может быть, они уже вволю насмотрелись на то, что я недавно увидел? Ведь полтора года они провели на поверхности.

Я не выдержал, вновь обернулся. С некоторым удовлетворением я увидел, что снег закрыл страшный пейзаж, а сумерки еще больше сгладили острые углы. Теперь уже не казалось, что миру настал конец и спасения ждать неоткуда. Теперь произошел всего лишь локальный Армагеддон. Много людей погибло, но это еще не конец! Мы выживем! Вопреки всему!

Впереди из редеющей снежной пелены выползла высокая стена. Покрытая толстым слоем льда кирпичная кладка возвышалась даже над развалинами метров на десять. Видимо, это было новое здание, раз так стоически перенесло серию землетрясений.

— Обойдем? — кивнул на развалины Джеймс. — Или пошарим внутри, может, найдем чего интересного.

Секунду я раздумывал, потом покачал головой:

— Да ничего хорошего мы там не найдем, кроме неприятностей на свою голову. Обходим, остановки нам сейчас противопоказаны. У тебя сколько энергии в броне осталось?

— Тридцать один процент, — после секундной паузы ответил американец.

— Двадцать семь, — поддакнул Скэн.

Я бросил взгляд на свои двадцать процентов, вздохнул:

— Черт. Обогрев отнимает слишком много энергии. А он на полной автоматике, ничем не отрегулируешь. Так что, друзья, соваться в иные места, отводящие с пути, — нельзя. Иначе замерзнем на подступах…

— Do not go off the road of yellow brick! — тут же вставил Джексон и наставительно поднял палец.

Я усмехнулся, вспомнив, что когда-то оправдывал свою лень тем, что не могу выучить язык без настоящего англичанина. Мол, в естественных условиях и в англоязычной среде все придет само. Пришло, правда, не англичане, а американцы, но теперь не отвертишься.

— Сколько языков вы знаете? — я решил подстегнуть себя здоровым соперничеством и завистью.

Джеймс пожал плечами, растопырил пятерню. Медленно загнул все пальцы в кулак, потом демонстративно растопырил вторую ладонь, принялся загибать пальцы и там.

«Да уж! — разочаровано подумал я. — Я здесь не конкурент».

— Слушайте анекдот! — возник в наушниках голос Дэйсона. — Встречаются две лесбиянки. Одна другой возмущенно говорит: «Не понимаю, что женщины находили в мужчинах раньше!» Вторая: «Когда раньше?» — «Ну когда еще не изобрели денег!»

Я, несмотря на то, что сразу вспомнилась Арина Веселкова, улыбнулся. Но заливистый тонкий смех Скэндела был настолько заразительным, что я не выдержал и рассмеялся. Мы отсмеялись, вновь наступила тишина. Не успели мы вспомнить ответный анекдот, как Джексон вновь расхохотался. Причем явно веселее первого раза.

— Ты всегда смеешься дважды? — не удержался я. — Первый раз за компанию, а второй — когда дойдет.

Скэндел расхохотался еще громче, но, оставшись в одиночестве, быстро умолк.

Разговоры как-то сами собой стихли. Пустая болтовня отнимает силы, да и жутко развлекаться анекдотами и фривольными историями из жизни коммандос на всеобщем кладбище.

Мы обходили развалины кирпичного дома. Пустые провалы окон смотрели озлобленно и тоскливо, чернота помещений поневоле приковывала взгляд. Там, когда-то в совершенно иной жизни, было тепло и уютно, рождалось счастье и покой. Теперь же там лишь мрак и скорбь…

В молчании принялись роиться в голове беспокойные и мрачные мысли. Что будет в конце путешествия? Найдем ли мы что-нибудь? Или все это бесполезно? И этот променад будет иметь одно логическое завершение — три замороженных трупа, навсегда погребенных под слоем льда. На эти вопросы найти ответы невозможно. И, осаждая себя, не дело впустую гадать, я старался сосредоточиться на пути, но в мысли упорно вторгался образ Вички. Что с нею? Как она там, в Гарнизоне? Отбились ли люди от «обезьян»?

Виски начали понемногу накаляться. Головная боль подступила на мягких лапах, от ее прикосновения занемело лицо, скулы свело судорогой. Чтобы избавиться от гнетущей боли, я принялся сосредоточенно рассматривать царапины и вмятины от пуль на спине Дэйсона. А таковых там было множество.

Сначала я увидел мгновенный сноп искр, лизнувший броню американца. И только потом разреженный, плотный от влажности воздух сухо взорвался выстрелом. Джеймса швырнуло вперед, тот уткнулся лицом в снег.

Выстрел еще не затих полностью, а мозг уже мгновенно обработал информацию, проанализировал дальнейшие действия и возможного противника, составил стратегию защиты. Но нападающие действовали профессионально. Нам дали только одно мгновение, за которое мозг успевает провести тысячи операций, а тело только начинает сокращать мышцы и выплескивать гормоны в кровь. Не успели мы броситься на помощь к Джеймсу и обернуться лицом к врагу, как воздух разодрали на части грозные выстрелы.

Пуля ударила мне в шлем, шею больно рвануло в сторону так, что хрустнули позвонки. От толчка я едва не упал, только в последний момент умудрился опереться на руку и колено, но скорость потерял. Снег возле моих ног тут же взвился частыми фонтанчиками. Патронов враг не щадил.

— Беги! — запоздало крикнул Джексон и тут же захлебнулся криком.

Скэна опрокинуло на развалины. Тело тяжело перевалилось через низкий парапет, кувыркнулось в темноту.

Метрах в пятидесяти, в частых уже дырах снежной шторы, вставали из укрытия до боли знакомые фигуры. Бронированные комбинезоны экзоскелетов, несмотря на угловатость и механические суставы, не скрывают плавных очертаний женских фигур. На левых предплечьях вызывающе алеют повязки. В руках выплевывают пламя КАты, на снег летят ленты отработанных гильз.

Сжав зубы от ненависти, я прыгнул с места. Перекувыркнулся в полете и грохнулся о землю. Раненое плечо тут же стрельнуло болью, но я быстро пополз под укрытие развалин. Пока переваливался через кирпичный бордюр, в кевларовые доспехи ударило несколько пуль. Левую руку вдруг обожгло, удар опрокинул навзничь. Боли от падения я не почувствовал, настолько ярко жгла боль в руке. Никогда не думал, что пулевое ранение настолько болезненно!

Я тяжело встал на колени, тупо рассматривая поток крови на рукаве. Попробовал пошевелить пальцами раненной руки, но едва не взвыл от новой вспышки боли. Даже дыхание на миг остановилось, а в голове появился кровавый туман. Похоже, что пуля раздробила плечевую кость! Рука висит плетью, боль вместе с кровью толчками расплавленного металла накатывает вновь и вновь.

В кирпичный бордюр ударило несколько пуль, отвратительно взвизгнуло, брызнула каменная крошка. Я инстинктивно пригнулся, но звуки выстрелов уже вывели меня из оцепенения.

Стараясь не шевелить раненой рукой, быстро передернул затвор КАта, бросил автомат на парапет. Навел на вышагивающие прямые фигурки Хранительниц и нажал на курок, стараясь удержать рвущийся автомат. В одурманенном болью сознании всплыла нелепая ассоциация с пулеметом Максимом, а я, будто герой революции, не той, что сексуальная, а той, что Октябрьская, поливаю свинцом белогвардейцев из укрытия парапета.

Хранительницы сломали высокомерный строй, бросились врассыпную, хотя я, по-моему, ни в кого не попал. Большая отдача, в одной руке ствол не удержать. Но необходимое время для того, чтобы собраться, мы все-таки получили. Совсем рядом, буквально из соседнего окна, загрохотал короткими очередями КАт Джексона. Одного из Хранителей, что не успел скрыться, опрокинуло. Теперь уже коммандос стрелял прицельно, методично поливая свинцом барахтающуюся фигуру. В очередной раз я подивился подготовке американцев — около лежащего человека пули взметнули снег только пару раз. Остальные четко легли в мишень. Кучность попаданий отразилась выплеснутой щедрыми горстями кровью на лед. Человек задергался, что-то жалобно крикнул, но после очередного попадания замер. По закованному в броню телу прошла короткая волна судорог, и крик оборвался.

КАт в моих руках сильно дернулся, замолчал. Я тут же рванул оружие на себя, повалился на пол. С проклятьями заменяя опустошенный магазин, гадал, успел ли отползти в развалины Джеймс или нет?

Будто отвечая на мои мысли, Джексон прекратил стрельбу, в наушники ворвался взволнованный голос:

— Все живы?

Я задержал дыхание в ожидании ответа. Но после короткой паузы наушники взорвались яростными ругательствами Дэйсона. Я облегченно перевел дух, коротко бросил:

— Живы все, но не невредимы.

— Серьезно? — лаконично отозвался Скэн.

— Не хочу жаловаться, но, по-моему, да, — неуверенно сказал я, бросив взгляд на мокрый от крови рукав. — Пуля попала в руку, похоже, что задела кость. Но стрелять смогу…

— Черт!

Неожиданно в наушниках раздался слегка возбужденный, но с металлическими нотками голос Арины:

— Внимание! Хантер Керенский, говорит Старшая Хранительница гражданских прав Арина Веселкова! Приказываю сдаться! Если вы добровольно сложите оружие и выйдите с поднятыми руками, обещаю полную неприкосновенность! В Гарнизоне вам будет предоставлен адвокат для защиты на справедливом и непредвзятом суде. В противном случае мы будем вынуждены атаковать!

— По бумажке читаешь? — хрипло осведомился я, передергивая затвор.

— Не валяйте дурака, Константин! — зло отозвалась Веселкова. — Вы и так наломали дров! Втянули в свою авантюру двух совершенно невинных человек!.. Капрал Дэйсон, вам, как и вашему напарнику, обещано снисхождение! Суд учтет, что…

— А кофе с донатсами будет? — язвительно перебил Джексон.

— Джеймс, я даю вам минуту на размышление! — невозмутимо ответили наушники.

На порядок тише, но уже со страшными решительными нотками, Скэн пробурчал:

— Я Скэндел, сука! А суд тебе сейчас устроим мы.

— Я полагаю, что это и есть ответ? — почти спокойно спросила Хранительница. Мне показалось, что в голосе Хранительницы проскользнуло удовлетворение, будто она только и добивалась, что битвы насмерть.

В ответ Джеймс витиевато и громоздко посоветовал Веселковой, куда она может засунуть ответ. А спустя минуту наступившая тишина взорвалась.