Глава 16
Как Людмила ни дулась на парня, но вскоре отошла. Опять начала разговаривать и любопытствовать, особенно, когда снег стал сереть и покрываться ноздреватыми дырками под яркими лучами весеннего солнышка. Михаил долго не забудет тот момент, когда она вышла на улицу, в тщательно убранный от снега небольшим ротором двор, обнесённый бетонными плитами, прищурилась от высоко стоящего в небе светила, счастливо вздохнула, а потом словно в трансе подняла руки к небу и что-то тихо запела без слов. Он был поодаль, как раз заливал в снегоуборочную машину топливо, но тут зачарованно замер, любуясь тонкой фигуркой в ореоле света. Она же, словно почувствовав взгляд парня, обернулась, обожгла зелёными глазищами, снова подняла лицо к солнышку, допела свою песню до конца. Как он ни пытался узнать, что же пела девушка, так молчала. Парень едва не обиделся на неё, но хватило ума этого не делать. А потом началась путина: трески зашло в бухту столько, что вода кипела. Но Михаил не стал браконьерствовать, как хищник. Взял ровно столько, сколько нужно для продажи и на прокорм. Лишнюю рыбу послал в залив к горожанам и в море. Прихватил ещё пару туш палтуса. Намучился, пока выволок туши под четыреста килограммов каждая, на берег. Разделал, засолил, а потом остальной занялся. Тоже потрошил, плотно укладывал в бочки, пересыпая солью, заливал крепким тузлуком, бондарил, грузил в кунг тягача. Люда в меру сил помогала. Конечно, силёнки у девушки не те, что у него, но тоже старалась изо всех сил, и даже — через силу. Иногда просто падала от изнеможения, несмотря на усиленную кормёжку четыре месяца. Но разве можно за квартал с небольшим достичь тех кондиций, которых всю жизнь была лишена? Парень, в очередной раз неся её на руках в комнату, про себя ругался, что не остановил вовремя. И думал о том, что надо бы запастись на этот раз фруктами и овощами побольше. Никуда он эту пигалицу-доходяжку от себя не отпустит. Ни за что. Она — его судьба. Знает Михаил это. Захочет Люда его принять, не захочет — её выбор. Но в любом случае он девушку не отпустит, будет приглядывать за ней втайне, заботясь и защищая…
…Наконец последнее днище встало в бочку. Ударами молотка осадил обруч, перевернул бочку, внимательно глядя, польётся ли тузлук, или нет. Идеально. Ни капли. Двумя взмахами прибил табличку на бок короткими гвоздями: дата, содержимое. Положил молоток на сколоченные наспех на берегу стеллажи. Всё. Готово. Завёл подъёмник, притащенный из Норвегии, закатил бочку на вилы. Автоматическими движениями подогнал полезную машинку к распахнутым дверям тягача, перелез в кузов, поставил рыбу в отведённое для этого место. Пристегнул широким брезентовым ремнём, чтобы не болталась. Вытер пот со лба. Товар готов. Можно ехать.
— Миша! Миша! Обед готов!
Спешит от входа Люда, машет ему рукой. После того, как она в очередной раз грохнулась, он ей запретил к нему на разделку приходить. Точнее — помогать. Сказал, что на ней жилище и еда. Подулась, но нехотя согласилась. Зато готовить стала всякие разносолы. Да так вкусно! Парень ел да нахваливал, а она цвела от его слов… Подбежала, замерла, глядя, как он закрывает бронированную дверь прицепа.
— Всё?
— Всё. Осталось только палтус упаковать и уложить. Но его в другой отсек.
— Слушай… Ну ты вообще… Прямо монстр какой-то…
Он даже похолодел от этих слов, но тут же расслабился, услышав продолжение фразы:
— …у тебя в руках всё спорится…
— Просто привычка. С рыбаками ещё в школе начал работать. Мы с двенадцати лет в колхозе летом подрабатывали. Я себе на магнитофон и на мотоцикл так деньги добывал.
— Ого!
Посмотрела как-то искоса на него, потом перевела взгляд на широкие ладони парня, снова посмотрела ему в глаза, покраснела, отвернулась:
— Пошли. Ужин стынет.
Точно. Уже ужин. Не заметил, как день пролетел… Щи из квашеной капусты. Картошка с тушёнкой. Салат из ламинарии. Широкие листья часто на берег выбрасывает… Умял всего по две тарелки, от чего девушка порадовалась. Ведь каждой хозяйке приятно, когда её умение ценят по достоинству. Неспешно попивал кофе с испечёнными ей плюшками. Оказалось, что на выпечку Люда большая мастерица… Она быстро закончила мыть посуду, уселась напротив него, уставилась в упор своими огромными глазищами…
— Чего?
— Хочу тебя спросить, можно?
Удивился Михаил, но виду не понял. Ответил:
— Можно, конечно. Спрашивай.
Она чуть заметно покраснела, напряглась, затем выпалила:
— Что ты со мной делать собираешься?
Он даже растерялся от неожиданности:
— Ты чего?!
— Ведь не за просто так ты меня кормишь, поишь, одеваешь? Чего ты хочешь от меня?
— А сама как думаешь?
Ещё больше покраснела, отвернулась к стенке:
— Если тебе женщина нужна… То можешь ко мне приходить, когда захочешь…
— И ты не против?
— Тебе-то что? Ты здесь хозяин всему. Я у тебя на шее сижу… Если, конечно, я тебе не противна настолько, что ты меня за женщину не считаешь…
Ресницы задрожали… Хвала богам, надоумили ответить верно:
— Не противна ты. Ничуть. Честное слово… Наоборот…
— Что — наоборот? Другой бы меня ещё в первую ночь завалил, а ты… Словно со статуей драгоценной носишься!
— Так ты для меня и есть… Драгоценность… Самая большая…
— А та девушка с тобой? Кто она?
Вновь как ножом по сердцу резануло, отвернулся к стене, глухо ответил:
— Её звали Ю. Моя жена… Мы уже ребёнка ждали, когда людоеды…
Горло перехватило, умолк.
— П-прости… Прости меня, Миша! Прости!
Бросилась к нему, обняла, слёзы текут ручьём, гладит по голове, шепчет лихорадочно:
— Прости, прости, я не хотела, Мишенька, прости меня, дуру…
Сгрёб её в охапку, дёрнулась, затихла, только лицо запрокинула, слёзы из глаз ручьём текут, а губы — ждут… Осторожно коснулся их, и словно молния ударила — это же…
…Утром проснулся — она рядом. Приподнялась на локте и смотрит с такой нежностью на него. Не выдержал, опять обнял, прижал к себе, едва не задохнулся от счастья — неужели…
…Не выдержал. Сводил к алтарю, показал. Она вначале не поверила, а когда он ей всё рассказал, без утайки, не испугалась. Призналась, что поначалу она боялась, когда парень её к себе привёз. Думала, будет издеваться, мучать, насиловать… А вместо этого — доброта, забота, уход. Когда в первый раз на руках из столовой нёс, всё ждала, что к себе в комнату затащит, и… Когда же он просто ушёл, укутав девушку одеялом, поначалу сама себе не поверила. Потом начала привыкать постепенно. Как Михаил ни таился, замечала за ним странное, необычное. Потом просто приняла как должное. Не мог обычный человек в одиночку так устроиться, столько всего натащить, да ещё и наладить. Начала смотреть на него как на высшее существо. А потом постепенно убедилась, что всё-таки он человек, со своими слабостями и недостатками. Словом, смогла понять… Всё… Через месяц обрадовала — ребёнок у них будет. Михаил от радости не знал, где себе место найти. Единственное, что его мучило, как Николаю городскому объяснить, куда его женщины пропали с острова. Не хотел он рассказывать про древние времена, про транспортную систему… Решил найти Олесю да привезти к себе с дочерью на пару-тройку дней, чтобы показать их старшине. А потом назад вернуть. Люда согласилась. Тоже сказала, что это будет лучшим выходом. А про Нию — лучше промолчать. Сказано — сделано. Собрался Михаил, открыл портал и шагнул в него…
…Он вывалился из радужного окна, как и планировал. Удивился, что там, куда прибыл, уже всё зелёное и снега нет. Жара по северным меркам сильная. Проверил оружие, скрытое под флотской плащ-накидкой, ещё раз осмотрелся, зашагал к раскинувшейся внизу, в изгибе крохотной речки, деревне. Асфальт, которым была покрыта дорога, оказался разбитым донельзя. Впрочем, это понятно — кому сейчас до ремонта трасс, когда-то опутывающих всю страну, словно артерии человека? Так что шёл осторожно, время от времени смахивая обильно выступивший пот на лбу ладонью. Уже когда начал подходить к околице, услышал крики. Резко прибавил ход, обогнул несколько домов и оказался на площади, на которой находилось человек пятьдесят. Очень много по северным меркам. Все мужчины стояли молча, женщины плакали, а в центре собравшихся веселился с десяток одетых в нечто несуразное здоровенных лбов. Веселило же их страшное действо — одиннадцатый из них, аккуратно работая кривым, изогнутым ножом, сдирал кожу с рук привязанного к столбу мужчины. Именно тот и вопил, видя, как обнажается живое мясо под рукой палача. Парень осмотрелся — чуть поодаль заметил знакомое лицо Олеси, на шее которой было закреплено здоровенное деревянное ярмо. Молодая женщина едва держалась на ногах под тяжестью толстого деревянного обрубка. Самые настоящие колодки. Две здоровенные плахи. В середине дырка для шеи, а на другом конце — два отверстия для запястий. Чуть поодаль, возле двух бедно одетых пожилых людей с красными глазами парень увидел кусающую руку Иришку, из глаз которой текли не переставая слёзы. Но самое страшное, что девочка рыдала молча. Впрочем, молчали все. Михаил поразился эмоциональному фону, исходящему от людей — полная, ужасающая своей силой безнадёжность. Он никогда не встречал такое на Севере. Даже те, кто продавал себя на зиму, даже они имели пусть крохотную, но надежду на лучшее. А здесь… Истинная пустота. У этих людей надежды быть просто не могло… Никакой… Поскольку все были поглощены страшным зрелищем, он неслышно приблизился к стоящим с краю молодым ребятам, положил одному из них руку на плечо. Парнишка вздрогнул от неожиданности, обернулся, открыл было рот, но Михаил молча приложил палец к губам, глазами показал в сторону — мол, отойдём на чуток… Хвала богам, деревенский оказался сообразительным. Так же молча прикрыл на мгновение глаза, давая понять, что понял. Едва заметными шажками парни переместились к углу невысокого забора, присели. Северянин наклонился к уху местного:
— Я тут мимо проходил… Что это такое?!
Кивнул в сторону казни. Деревенский скрипнул зубами, потому чуть слышно ответил:
— Злостного недоимщика наказывают.
— Недоимщика?!
Глаза чужака полезли на лоб, и парнишка кивнул в знак подтверждения:
— Не смог уплатить герцогу Волку налог, когда сборщики приехали. Сейчас у него с рук кожу сдерут. В следующий раз, если не уплатит — вообще всю снимут.
— Они что тут, с ума посходили? Он же работать уже не сможет!
— Если вообще выживет… Не он первый. Специально такое творят. Народ запугивают.
— А если уйти в другие места? Почему вы терпите?!
— Ты, видать, издалека, если не слышал про Волка.
— Очень издалека. С Севера. У нас такого нет.
— Рассказывать долго. Он здесь царь, Бог и господин. Все платим ему десятину от всего, а определяют её сборщики. Кто не подчиняется — убивают изуверски. Ну ты сам видишь. Пытались люди уйти. Ловили и…
Он стиснул кулаки так, что те побелели. Михаил понял, что об этом лучше не спрашивать… Указал на Олесю:
— А что с ней?
— Продали её. Старики герцогу должны были. А отдать нечем. Вот дочь и забрали в счёт долга…
— И куда её?
— Известно куда. Сначала герцог и его лизоблюды потешатся, потом солдатам отдадут, а дальше — если к тому времени жива будет, дадут отлежаться недельку, и в столицу. На рабский рынок…
— Много её старики должны?
— Много. Десять мешков муки и пятьдесят картошки.
— Круто. Зачем им столько?
— Проценты. Взяли-то всего ничего. А вот вырос долг выше крыши…
— Понятно…
Михаил выпрямился, вновь взглянул на грызущую собственную ладонь девочку. Та похудела, одежда была явно с чужого плеча. Обноски… Между тем действо подходило к концу — человек у столба закатил глаза и бессильно обвис, потеряв сознание от боли. Палачи давали советы исполнителю — кто предлагал прижечь пятки, чтобы холоп очнулся. Кто — чем возиться помаленьку, содрать всю шкуру сразу. Кое-кто предлагал посолить культяпки, мол, сразу в себя придёт… Парень шагнул вперёд и перехватил безумный взгляд Олеси… Узнает? Нет? Скорее всего, решит, что он ей привиделся. Ну не может северянин с безымянного острова вдруг оказаться здесь, в её родной деревне… Раздвинул впереди стоящих селян, и вдруг ударило по обострившимся чувствам такой чернотой ауры змеелюдов, что едва не шатнуло от внезапно прихлынувшей слабости. Но тут же всё ушло, и Михаил ощутил новый прилив сил, оставив вместо себя пустоту души…
— Эй, тебе чего?!
Самый здоровый из сборщиков, в широком балахоне, с удивлением взглянул на возникшую перед ним фигуру в широкой чёрной плащ-палатке. Не выдержав, повторил:
— Ты кто?
Незнакомец смерил его непонятным взглядом, на мгновение задержал глаза на пришитом к одежде волчьем хвосте, знаке статуса приближённого герцога, затем спокойно ответил:
— Прохожий. Дело у меня к вам, господа.
— И какое?
Спросил второй из сборщиков, подбоченясь. Уж больно он любил эту позу, считая, что она придаёт ему значимости. Чужак кивнул в сторону забитой в колодки рабыни:
— Хочу купить.
Понятно… Понравилась, значит… Что же, герцог не будет возражать, если за никчёмную девчонку ему дадут золото и драгоценности. Хотя… Старший вновь внимательно взглянул на пришельца — под этой плащ-накидкой ничего не видно. Хотя сама она новая. Да и… На нём ботинки! С высокими голенищами, обшитые стальными полосками… И гладко выбритое лицо. Молодой. Лет двадцать пять — двадцать шесть. Обычный… кажется, но что-то сильно смущало слугу Волка. Очень сильно… Пыли на чёрной ткани практически нет. Но это ни о чем не говорит. Мог и приехать, хотя шума двигателя никто не слышал. Ни мотоцикла, ни машины, ни тем паче самолёта или чего другого. Велосипед? И спокойно-холодный взгляд… В глазах будто крутятся искорки… Что же в нём не так?! Что?
— Купить, значит… Это можно.
…Что же в нём не так? Мельком бросил взгляд на рабыню, та замерла, словно пытается что-то вспомнить, и не верит увиденному…
— Чем платить будешь, прохожий? Она дорого стоит! — Растянул в кривой усмешке тонкие губы прервавшийся, пока жертва не придёт в себя, и обрадовавшийся новому развлечению палач. Лениво поднялся со стоящей тут же колоды, на которой рубили головы провинившимся, сделав два шага, стиснул грудь женщины. Та вскрикнула от боли.
— Ну, чем заплатишь?
Чужак вдруг ухмыльнулся, и его усмешка никому не понравилась. Слуги герцога наконец сообразили, что здесь что-то не так… Потянулись за оружием, стали переглядываться, привычно перемещаясь в стороны, чтобы захватить врасплох, но тут старший сообразил, что ему не нравится в пришедшем — уж больно у него лицо белое. Без следов загара. Он что, из-под земли вылез? И замер на миг, когда тот вновь ухмыльнулся и, глядя прямо в ему в глаза, подтвердил:
— Угадал. Именно из-под земли.
Пока старший сборщик соображал, что произошло, чужак обратился к палачу:
— Дорого, говоришь? Думаю, ты прав. Но я готов заплатить за неё цену.
— И какую же?
— Твою жизнь.
Неуловимым движением неизвестный выдернул из вдруг распахнувшегося плаща два узких изогнутых меча и бросился вперёд. Лезвия тонко пропели, и тело садиста распалось на четыре части, мгновенный поворот в сторону, удивительным образом извернувшись, и вот уже сразу двое с удивлением смотрят на лежащие перед ними в пыли кисти собственных рук… Ударила высоким фонтаном кровь из рассечённой шеи, покатилась отрубленная голова последнего из слуг герцога, которую послал ловким пинком незнакомец. Сбитый с ног ударом страшного предмета, тот упал, потеряв равновесие от неожиданности и от силы, с которой в него врезалась голова старшего сборщика. А ещё через миг всё закончилось — мечи тоненько свистнули, и кровь хлынула ручьём из тонкого разреза на месте пояса волка… Деревенские стояли выпучив глаза при виде произошедшего, а Михаил выпал в нормальное восприятие времени, стряхнул с мечей кровь, вставил в ножны уже привычным движением, подошёл к стоящей неподвижно Олесе, вытащил из-за пояса короткий вакизаши, разрезал верёвки, стягивающие колодки:
— Узнала?
— Т-ты?!
Не веря своим глазам и тому, что случилось, прошептала она, но парень кивнул:
— Я. Дело у меня к тебе. А теперь ещё и разговор…
— Дяденька!!!
А через мгновение парень почувствовал, как за его ногу ухватилась Иринка…
…Испуг. Страх. Вот что он чувствовал, когда сидел в доме родителей молодой женщины и пил настой из трав, ожидая, пока Олеся соберёт вещи. Против ожидания, она согласилась вернуться на Север сразу и без сопротивления, и в данный момент торопливо упаковывала то, что собиралась забрать с собой. В двери дома постучали. Дед, хозяин, пошёл открывать, а Михаил погладил сидящую у него на коленях девочку:
— Как ты тут без меня жила?
— Плохо, дяденька. Очень плохо… Кушать нечего. Все злые. Особенно эти… Волки… И жестокие. Я вас часто вспоминала, очень часто…
— Э… Кхм-кхм…
Парень оторвался от девчушки, опустил её на пол — в дверях комнаты стояли дед и средних лет мужчина.
— Слышь, северянин, потолковать бы нам пять минут?
— Давай потолкуем. Позволишь, хозяин?
Старик кивнул, забрал с собой девочку и вышел.
Мужчина присел, взглянул Михаилу в лицо, суровым голосом произнёс:
— Слышь, паря… Вот ты приехал. Положил волчьих слуг. Сейчас опять уедешь, заберёшь с собой наших девок. А нам что делать? Или ты думаешь, что герцог Волк позволит нам жить спокойно, после того, что ты натворил?
— Уж прости. Не подумал как-то. У нас на Севере такого нет.
— Не подумал он! — сварливым голосом передразнил мужчина парня. Потом вздохнул: — Деревню нашу сожгут. Жителей — кто послабже, казнят лютой смертью, в назидание остальным. А кто посильней — продадут в рабы. И это — в лучшем случае. Вот так, паря…
Михаил расслабленно откинулся на спинку стула:
— И потому твои мужики сейчас за стенками прячутся, чтобы меня скрутить и герцогу отдать? Надеются, что тот вас за это пощадит?
Мужчина побледнел, а северянин усмехнулся:
— Хочешь начистоту?
Собеседник мгновение помолчал, потом медленно кивнул. Островитянин усмехнулся, пристально глядя ему в глаза:
— Тогда слушай. Скрутить меня — мало кто из твоих уцелеет. Если вообще останутся живые. Это первое. Да ты и сам это понимаешь, иначе бы разговор не затевал. Насчёт того, что герцог самозваный вас пощадит — вы ещё меньше уверены. Ведь так?
— Так.
Местный житель опять кивнул в знак согласия. Парень слегка раздвинул губы в улыбке:
— Значит, пришёл ты сюда с крохотной надеждой, что я смогу вас тоже отсюда вывезти куда подальше. Мир — большой. Места сейчас много, и ваша деревня сможет осесть там, где у Волка руки не дотянутся. Так?
— Верно говоришь. Сможешь?
Михаил потянулся к чашке с настоем, сделал глоток, раздумывая над словами мужчины. Бросать деревенских на смерть как-то не по-людски. С другой стороны… А чего, в конце концов, таиться?! Прятать что-то? Он не вор, не убийца. А если что-то и может, что другим не дано, так как ни скрывай, а всё тайное рано или поздно становится явным… Да словечко, думается, эти люди за него замолвить, если что, смогут… Староста ждал, глядя на северянина со всё возрастающим напряжением, и надежда, было появившаяся на миг в серых глазах, начала таять… Но чужак вдруг отставил чашку и мотнул головой. На лице возникла непонятная гримаса:
— Смогу. Только вот что… На самый Север уйдём. Есть там брошенная деревня. Бывший колхоз. И земля есть, и дома есть, и строения. Но только климат там другой. Первое время я вам помогу да местные жители. Есть у меня там связи, да и обязаны городские мне кое-чем. Но сразу скажу — легко не будет. Привыкать придётся. Если согласны — час вам на сборы. Берите всё: еду, одежду, мебель, скот, продукты. Всё, что можете утащить с собой. Хотя бы на пять метров. Собирайтесь на окраине деревни. Там транспорт будет. Для всех. Без исключения. Заберу и хромых, и больных. Словом, никого и ничего не оставляйте.
Мужчина поднялся со стула и вдруг рухнул на колени, склонился в низком поклоне:
— Если не обманешь — уж не знаю, как тебя и благодарить-то…
— Обману? Да нет… Но проклянёте вы меня ещё не раз, это точно. Климат у нас…
— Люди везде живут. Зато свободными будем!
— Будете. Это точно…
Мужчина торопливо вышел, желая скорее объявить хорошую весть, а Михаил вновь неторопливо взял чашку. Настой был чудо как хорош. Но вдруг отставил его в сторону, не оборачиваясь, спросил:
— Что?
Олеся дрожащим голосом тихо спросила:
— Ты… Правда, всех заберёшь?
— Да, — короткий ответ.
— К себе, на остров?
— Нет. На материк. Буду жить рядом, по соседству. Скажи родителям, пусть вещи пакуют тоже.
Она вздохнула, вышла на минуту, чтобы вернуться вновь. На этот раз подошла к столу, села на стул, опустив глаза и положив руки на колени. Нервно их сцепила, снова вздохнула, потом выпалила:
— Я… Согласна…
— Чего?
— Жить с тобой. Это самое малое, чем я могу отблагодарить тебя за всё доброе, что ты сделал для меня, дочери и всех остальных.
— Жить со мной? — его лицо посуровело: — Это твоё желание?
Она молча кивнула головой.
— Только вот ты забыла меня спросить, хочу ли я этого. Чтобы ты жила со мной. Мне это не нужно.
— Но… Чем же я плоха?!
Парень поднялся:
— Хватит. Иди, помоги старикам лучше упаковаться. Мне сейчас надо отдохнуть. Дорога предстоит нелёгкая. Потом поговорим.
Вновь откинулся на спинку стула, прикрыл глаза, давая знать, что разговор окончен. Олеся пожала плечами, вышла из комнаты, где оставался северянин. Ирочка было рванулась туда, но мама удержала её:
— Не надо. Дядя Миша отдыхает. Не беспокой его.
— Он спит?
— Спит. Давай лучше поможем дедушке и бабушке собраться…
Ровно через час Михаил открыл глаза и поднялся со стула, вышел во двор, где его уже ждал староста. При виде парня тот зашевелился, и на лице появилось облегчение, но северянин сразу взял быка за рога:
— Готовы?
— Да.
— Вещи, скот, еда?
— Всё собрали. Народ ждёт.
— Пошли.
Деревенский заметил, что с северянином что-то не так. Уж больно он напряжён, да и воздух вокруг чужака как-то сгустился. Ему даже показалось, что по коже и одежде этого пришельца проскакивают время от времени искры… Они быстро прошли через деревню, мимо горы иссечённых трупов, луж крови, оставшихся после короткой схватки. Все ждали их на лугу за деревней. Время от времени взмыкивала корова, кудахтали заполошенно куры, плотно увязанные в кошёлки и клетки. Взрослые, дети, с узлами, чемоданами и баулами. И все с надеждой смотрели на парня, не понимая, на чём тот хочет их увезти отсюда. Большой вертолёт? Но откуда? Между тем северянин зачем-то осмотрелся, затем встал перед толпой и, не оборачиваясь, спросил:
— Готовы?
Не дожидаясь ответа, развёл руки в стороны, сделал ими короткий непонятный жест, и вдруг перед глазами собравшихся вспыхнуло радужное сияние. Начало расти, набирать силу. Кое-кто шарахнулся от невиданной картины, а парень процедил сквозь зубы, словно ему было очень тяжело:
— Пошли! Быстрей!
И первым шагнул в ослепительный свет…
